Записки рыболова-любителя Гл. 484-486

484

Миша в своих постоянных сражениях с Митей вдруг как-то обозвал его:
- Ты - бука политическая!
Я опешил сначала - откуда это? А потом понял и расхохотался: я зачитывал однажды Сашуле из "ЛГ" кусочек из статьи (про фестиваль документальных фильмов), автор которой сетовала:
- А почему нет никакой киноинформации про Демократический Союз? Это что ещё за бука политическая такая?
Мише, видать, это словосочетание понравилось, и он включил его в свой арсенал обзывательств.
17 января 1989 г., кирха
Ещё летом я получил письмо из ГДР от Матиаса Фёрстера, в котором он сообщал, что будет в первых числах ноября в Ленинграде, и просил меня приехать туда для встречи, если я смогу, разумеется. Я пообещал, что приеду, и всячески старался, чтобы семинар в Звенигороде не совпал по времени с командировкой Матиаса в Ленинград; однако именно это и случилось по независящим от оргкомитета причинам (условия продиктовали хозяева пансионата).
Тогда я позаботился о месте для Матиаса в пансионате и сообщил ему о возможности для него побывать в Звенигороде и о желательности нашей встречи с ним там. Матиас был согласен и даже с удовольствием на такой вариант, хотя опасался, что ему официально не разрешат отклониться от намеченного маршрута, да и мои коллеги по оргкомитету - Павлов и Соболева тряслись: как же, если у нас иностранец появится, то семинар сразу станет международным, а для этого нужно заранее специальные бумаги оформлять!
Страхи эти оказались напрасными, потому что про Матиаса забыли ленинградские чиновники, ведающие приёмом иностранцев, не забронировали ему гостиницу, а когда он сообщил, что едет, телеграфировали ему отказ: нету мест, мол, тут у нас, все гостиницы забиты, приезжайте позже.
Матиас перенёс командировку на две недели, и вот мне позвонил Слава Уваров из ААНИИ:
- Фёрстер будет в Ленинграде с 15 ноября, очень хочет увидеться с Вами.
Мне, честно говоря, уже не очень хотелось мотаться куда-либо ещё, тем более в преддверии очередной поездки в ПГИ (на выборы), да ещё с радикулитом, но тут позвонила сестра - Любка и сообщила, что они с Жоркой будут в ближайшие дни в Ленинграде (Жора в командировке, она в отгулах), откуда она хочет смотаться в Калининград на мой день рождения - как никак 45, юбилей! - дабы забрать, наконец, у меня что-нибудь из моих рукописей для прочтения её приятелю - писателю Золоторёву, который может дать квалифицированную рецензию и вообще протолкнуть рукопись в печать, у него сын там какие-то связи имеет в кооперативном издательстве, неужели тебе, Сашка, неинтересно?
Я ответил сестре, что собирался в Ленинград сам, с немцем встретиться надо, но колебался - ехать ли, спина болит, да и замотался уже, устал от поездок, но раз они с Жоркой там, то я, пожалуй, поеду, охота повидаться с обоими, а то в Протвино никак не выбраться.
- Что касается Золотарёва, то у меня к нему особого доверия нет, хотя я и не знаю его, правда; да и рукописи у меня не в таком состоянии, чтобы давать их рецензировать, но, может быть, что-нибудь и привезу с собой. Ну, а на день рождения приедешь, это независимо - буду рад, только юбилеев никаких я устраивать не собираюсь, смеёшься, что ли, какие тут к чёрту юбилеи!
Телефонный разговор с Любкой определил мои намерения - я поехал в Ленинград. Опекавший Фёрстера в Ленинграде Слава Уваров уговорил меня выступить в ААНИИ на семинаре ленинградских геофизиков (из ЛГУ, ЛО ИЗМИРАН и ААНИИ), где я и встретился с Матиасом, который тоже делал доклад на этом семинаре.
Но первым, с кем я встретился в ААНИИ, был ... мой дорогой Б.Е.! Я на втором этаже останавливаю лифт, идущий наверх, двери открываются, а там Б.Е. стоит!
- Здрасьте! - говорю. - Вы чего тут делаете?
- Здравстуйте, Саша. На семинар еду. А Вы?
- И я тоже на семинар.
Оказывается, на этом семинаре Града Петрова из ПГИ, от Власкова, свою диссертацию представляет, а Б.Е. у неё научный руководитель. Поговорить нам толком не удалось. О результатах опроса в ПГИ Б.Е. знал и был очень огорчён невысоким местом Терещенко. Он по-прежнему считал Женю единственным подходящим кандидатом на пост директора, а все эти демократические игры как способ поиска руководителя не признавал за серьёзное мероприятие.
С Матиасом мы провели целый день в интуристовской гостинице в Гавани, в его номере, где я отвечал на все интересующие его вопросы по проблемам ионосферного моделирования.
От Матиаса я услышал подтверждение новости, которую сообщила мне как-то по телефону Антенна Семёновна Беспрозванная: муж Гудрун - Детлеф ездил в ФРГ и не вернулся оттуда, остался там. Гудрун хочет ехать к нему, подала заявление, но ответа может ждать и несколько месяцев, и несколько лет. У них перестройка ещё не начиналась, а кое-какие вещи, опубликованные в СССР, там запрещены. Например, подписчики не получили номер журнала с пьесой Шатрова "Дальше, дальше, дальше..."
От Гудрун и от себя Матиас привёз кучу подарков для моего семейства. На прощанье мы с ним прогулялись по Васильевскому острову, зашли в магазин граммпластинок, и я купил по паре дисков ему и Гудрун в подарок ("Ассу" и "Русскую духовную хоровую музыку").
Остановился я в Ленинграде у Розы Мартыновны - Жоркиной мамы, чтобы вечерами пообщаться с Любкой и Жоркой. В этой же квартире живут Галка - Жоркина сестра с мужем Юрой, знакомые мне ещё с моих аспирантских ленинградских времён, но с ними я уже лет двадцать не встречался. У них сын Димка - Андрюшкин сверстник, тоже студент ЛГУ, историк, оба в армии сейчас служат, по обоим бабушка Роза очень скучает и переживает за обоих.
Я решился-таки, привёз и отдал Любке один томик (150 машинописных страниц) своих "Записок рыболова-любителя", где описаны годы с 1966-го по 1969-й. Сначала я собирался сделать выборку каких-нибудь более или менее удачных в литературном отношении мест, но потом отказался от этой затеи - некогда было, да и рвалась сюжетная связь при этом.
К томику же приложил комментарий на полстранички - это, мол, не для печати. А для семьи и друзей, соответственно и нужно относиться ...
С Жоркой мы, как водится, обуждали перестройку и Горбачёва, которого я ругал за ограниченность, непоследовательность и неинтеллигентность, Жорка же защищал:
- На фоне таких, как Егор Лигачёв, Михаил Сергеевич - золото драгоценное!
- На фоне-то оно, конечно. Но если на наш фон всё время ориентироваться, то чёрт-те что можно будет за драгоценность принимать. Общечеловеческие мерки уже отменены, что ли, напрочь? Горбачёв, может быть, лучший советский руководитель, но пень пнём бывает, печать своего класса и времени на нём неизгладимая лежит при всей его искренней озабоченности судьбой несчастной державы.
Больше социализма, видите ли, ему надо. Куда уж больше?!
Впрочем, я к нему лучше сейчас отношусь, чем во время 27-го съезда, например. Кажется, он прогрессирует в сторону демократии, но, может быть, это только кажется.
А вот гласность прогрессирует несомненно. В Ленинграде смотрел по местному ТВ передачу "Общественная приёмная", посвящённую обсуждению проектов Законов о выборах и поправках к Конституции, так там чего только не несли с экрана:
- Этот нынешний Верховный Совет никаких путных законов выработать не в состоянии, его надо сначала переизбрать, хоть по старым правилам, а потом уж новые законы принимать! А то, что сейчас предлагают, - хуже старых законов, это удар по демократии!
- Это за какие такие заслуги коммунистам сто мест выделено? И почему именно сто, а не тысячу или десять?
- Вот мы тут спорим, волнуемся, горячимся, а кого наше мнение интересует? То, что сверху спущено в Верховный Совет, то и будет принято, что бы там народ ни высказывал, им на наше мнение плевать!
- Неправда, товарищи, нам на ваше мнение не наплевать, от имени КПСС заявляю... и т.д., и т.п.
80% принявших участие в обсуждении оценили проекты законов как антидемократические, что, разумеется, не помешало Верховному Совету их принять с незначительными поправками, а Горбачёву оценить их как величайшее достижение перестройки и демократии (а мужественных эстонцев, воспротивившихся этим новшествам и потребовавших суверенитета, - заклеймить), и это не взирая на опросы "Комсомолки", и на общий критический тон прессы.
Но, главное, конечно, было не в том, что законы были приняты, а в том, что их дозволено было открыто критиковать! Это всё-таки достижение.
А "Собачье сердце" по ЦТ?! Из нелегальности да на всесоюзный экран!

В Ленинграде навестил я Ирину с Димой - побывал у них в общаге. Комнату они заняли получше (пошире), чем в прошлом году, и Дима её оборудовал всякими антресолями и кухонным уголком, оправдав к Иринкиному удовлетворению свой преждевременный отъезд из Калининграда летом. Иринка эти постройки показывала с гордостью, но тут же и упрекала мужа за тупые ножи.
Оба подрабатывали на дежурствах в больницах, копили деньги на радиосистему. Дима к тому же связался с ленинградскими неформалами, активно участвовал в каком-то демократическом студенческом движении, ездил к эстонцам в Тарту обмениваться опытом ...
Отношения у них с Ириной вроде были нормальные, если не считать мелких стычек.

Когда я вернулся в Калининград, Сашуля рассказала мне об одном телефонном звонке, очень её взволновавшем. Звонил мальчик, Митиного примерно возраста. Он, видимо, ошибся номером, зачем-то ему нужна была больница. Возможно, он хотел задать свои вопросы, беспокоившие его, врачу, но не решился, а решился - задать Сашуле, определив, быть может, по тону её голоса, что она добрая.
- Тётя, а Вас можно спросить?
- Спрашивай, - согласилась Сашуля.
- А онанизмом вредно заниматься?
- Вредно.
- А почему учителя нас голых бьют?
- Где вас бьют?
- В интернате правдинском. Ещё, говорят, будут резиной бить, если будем плохо учиться. Это больно?
- Не знаю. А ты матери своей жаловался?
- Говорил. Она говорит - учись хорошо, и не будут бить.
Что-то ещё он в этом же духе спрашивал, ставя Сашулю в тупик своими жуткими вопросами. Она отвечала, как могла, но когда он спросил напоследок:
- А можно я ещё Вам позвоню? - она смалодушничала, сказала:
- Нет, мальчик, я занята, у меня нет свободного времени, - испугалась чего-то тёмного, неприятного, грязного, а теперь переживала и стыдилась своего малодушия.

Своё 45-летие я отметил дома в компании Сашули, Мити, Миши, деда с Тамарой Сергеевной, Шагимуратовых и Коренькова. Люба ехать в Калининград передумала - повидались и ладно. Кореньков был один - Нина в море плавала где-то. Звонили по телефону и поздравляли Бирюковы, Иринка, Милочка, Серёжа (из Ленинграда, в командировке там), утром Люда, Бургвицы, Ярцевы и Пронько-Намгаладзе поздравили телеграммами.
18 января 1989 г., кирха
В этом году у меня возобновились контакты с Толей Лаговским по его инициативе. Мой бывший ладушкинский сосед по лестничной площадке и соратник по борьбе с Гостремом все эти годы искал себя и своё место в жизни, переходя из обсерватории в облстатуправление, оттуда в КГУ, из КГУ на Судореммашзавод, затем обратно в КГУ на кафедру Кости Латышева, где и обретался в последнее время.
Встречались мы с ним крайне редко, от случая к случаю, но чувство взаимной доброжелательности сохранили. И вот около года назад Лаговский появился в обсерватории с просьбой посмотреть и взять с собой кое-какую литературу по диагностике суббурь, которой он занимался у нас вместе с Саенко ещё в гостремовские времена.
Оказалось, он работает над диссертацией! Взялся за то, от чего отказался, когда работал у нас. Он нашёл себе патрона - научного руководителя из Совета по автоматизации при Президиуме АН, и тот вселил в него уверенность - давай, мол, Толя, не боги горшки обжигают.
И Толя взялся доделывать то, что начинал когда-то у нас. За консультациями он приходил ко мне - Саенко тогда плавал в морях, да, похоже, Лаговский и не хотел к нему обращаться. Уж что он за диссертацию написал, я не знаю. Не думаю, что шедевр. Но тем не менее вышел на защиту, которая должна была состояться в Томске перед Новым годом.
К этому времени Толя в очередной раз сменил место службы, правда, в пределах КГУ: перешёл на новую кафедру - "Математической кибернетики", которая выделилась из Костиной. А возглавил эту кафедру некто Даниленко, недавно появившийся в университете молодой (сорока ещё нет) профессор из Омска. Он был принят на Костину кафедру, но Костю с его тёплого места сгонять не стал (имея на это все основания, будучи профессором), а организовал свою собственную кафедру, куда и пригласил Лаговского.
Даниленко же сам явился из Омска вслед за неким Селезнёвым, бывшим ректором Омского Политехнического Института, который возглавил в КГУ кафедру общей физики - бывшую Кочемировского, а потом Никитина. Никитину, в отличие от Кости, не повезло: пришлось уступить место завкафедрой Селезнёву. Зато Миша написал докторскую и уже собирался её представлять на кафедре, как обычно, в своей манере, никому предварительно не показывая, но потом перенёс это дело. Говорят, Селезнёв притормозил.
Селезнёва я так до сих пор ещё в глаза видывал, а с Даниленко (Евгением Леонидовичем) познакомился 26 ноября описываемого 1988 года у Лаговского дома. Толя меня специально к себе пригласил, чтобы с ним познакомить, по просьбе самого Даниленко, который затеял создавать в КГУ спецсовет по защите кандидатских диссертаций по специальности "Применение ЭВМ в математическом моделировании" и надумал меня туда вербовать.
Даниленко мне понравился. Вот, например, его оценки Латышева и Никитина: "Костя - мужик, ленивый, хитрожопый, но откровенный, и всегда знаешь, что у него за душой. А вот Никитин - скользкий тип и очень опасен." Трудно не согласиться.
Даниленко очень заинтересовался моим рассказом о ДС, ДОСПе и калининградских неформалах. Сам он, как оказалось, член КПСС, причём вступил, по его собственному признанию, "в зрелом возрасте и по глупости". Через короткое время после нашей первой встречи за бутылкой у Лаговского, он позвонил мне и попросил дать посмотреть материалы ДС и ДОСПа, о которых я ему рассказывал.
Я согласился, пригласил его к себе домой, и он уволок от меня на прочтение всю кучу моей самиздатовской демократической литературы. Стоит заметить, что из моего ближайшего окружения (Серёжа, Кореньков, Шагимуратов, Саенко, Клименко, Ваня, Федя) ни один (!) не попросил что-нибудь взять почитать, хотя я всё почти таскал на работу и всем показывал.


485

Выборы директора в ПГИ были назначены на 5-6 декабря. 5-го в Мурманске, 6-го в Апатитах. В ООФА выборы должны были состояться 19 декабря. О сроках в ПГИ я узнал в Ленинграде от Грады Петровой, а по возвращении в Калининград мне подтвердил их по телефону Володя Власков, и пришла официальная телеграмма за подписью Учёного Секретаря ПГИ Терещенко В.Д. (старшего брата Жени).
Сроки были неудачны тем, что 5-8 декабря НИИЯФ МГУ проводил семинар "Математические модели ближнего космоса" памяти Велиора Шабанского, мы заявили туда доклад, я был назначен репортёром, собирался туда и Слава Ляцкий. Организаторы - Кропоткин, Алексеев, Антоновы (Алла и Елена Евгеньевны - не сёстры, между прочим) на нас рассчитывали, и вот теперь приходилось отказываться от поездки на этот семинар.
Я перепоручил свой доклад Володе Клименко, от нас собирался поехать ещё Кореньков. Выехать в ПГИ я собирался заранее, дней за пять до выборов, чтобы, по совету Славы, покрутиться там, пообщаться с народом. Кроме того, в Апатитах я хотел встретиться с Калинниковым - Президентом КНЦ, прозондировать его позиции в отношении предоставления ПГИ финансовой самостоятельности и в отношении проблемы Мурманск-Апатиты, прежде всего, в части его претензий на этажи нового корпуса в Мурманске. Витю Мингалёва я просил предварительно договориться о встрече с Калинниковым.
Перед отъездом я заготовил и отпечатал на машинке текст тезисов своей программы развития ПГИ, который собирался обсудить с СТК и, в случае одобрения, вывесить в ПГИ для всеобщего обозрения. Это было предложено сделать всем кандидатам, а обсуждать с СТК - моя собственная инициатива.
Тезисы уместились на двух страницах. В них формулировались научные задачи ПГИ и что намерена осуществить новая дирекция в обеспечение качественного выполнения этих научных задач. Главный акцент я собирался сделать на следующем пункте:
"... На основе демократизации управления ... стимулировать трудовую активность и инициативу, поддерживать творческую атмосферу и высокий жизненый тонус сотрудников ПГИ. Для чего
а) активизировать деятельность Учёного Совета и его секций, семинаров всех уровней, СТК и других общественных организаций по обсуждению текущих и стратегических проблем института;
б) расширять гласность и бороться с бюрократическими тенденциями в управлении;
в) строго соблюдать принцип оплаты и премирования "по результатам труда";
г) всемерно заботиться о культурно-бытовой сфере жизнедеятельности работников (жилищные условия, ясли, сады, школы, кружки для школьников, спортивно-оздоровительные мероприятия и комплексы, клубы по интересам и неформальные объединения);
д) обеспечить высокий уровень сервиса при проведении исследований (компьютеризации, в первую очередь);
е) заботиться о подготовке специалистов и повышении их квалификации путём проведения общеобразовательных семинаров, командирования на учёбу, приглашения ведущих специалистов для чтения лекций и т.п.;
ж) обеспечить справедливое распределение загранкомандировок и широко привлекать рядовых работников к международному научному сотрудничеству.
Вторым по значимости пунктом было:
"Безболезненно осуществить переход на самофинансирование, дя чего
а) обеспечить экономическую (то есть финансовую, штатную и пр.) самостоятельность ПГИ, его отделений (Мурманского и Апатитского) и лабораторий с предоставлением заведующим лабораториями широких прав распоряжаться финансовыми средствами);
б) стимулировать деятельность завлабов по финансовому и материальному обеспечению проводимых в лабораториях работ (вхождение в централизованно финансируемые Программы АН, заключение хоздоговоров) и всячески помогать им в этой деятельности;
в) создать общеинститутский фонд поддержки перспективных и поисковых исследований."
В качестве первых практических шагов по реализации намеченной программы предлагалось вынести на обсуждение коллектива следующие вопросы:
а) проект Устава ПГИ;
б) структура ПГИ: есть ли необходимость её изменять до конца пятилетки и каким именно образом?
Подготовил я и текст своего выступления, который в основе своей базировался на тезисах, но сопровождался некоторыми лирическими отступлениями и был по-другому спланирован. Вместо общих фраз из тезисов я намерен был говорить конкретнее - о преодолении раскола между Мурманским и Апатитским отделениями, ликвидации недоверия и подозрительности, консолидации коллектива на основе решения общеинститутской сверзадачи.
Скользкие моменты - где будет дирекция?  и - где я буду жить? - я ни в тезисах, ни в тексте выступления не затрагивал вообще как непринципиальные.
Разумеется, окончательным заготовленный текст я не считал, рассчитывая внести в него коррективы по ходу поездки, а текст выступления перед академиками в ООФА решил пока не готовить, а составить его уже после выборов в ПГИ.
29 ноября утром я вылетел в Ленинград, чтобы вечером пересесть там на мурманский рейс, но мне удалось улетеь в Мурманск раньше, сразу же, не задерживаясь в Ленинграде, так что вечером я уже перекинулся поездом из Мурманска в Апатиты.
В Апатитах я узнал, что страсти накаляются, что мурманская часть дирекции воюет с апатитским СТК по процедуре выборов, и стороны никак не могут договориться. До сих пор не определён порядок голосования. Мало того, под вопросом теперь стоят и сами сроки выборов.
Дело в том, что выборы в ООФА перенесены с 19 на 26 декабря. Соответственно, заседание бюро ООФА, на котором должны были утвердить всех кандидатов, перенесены с 29 ноября на 6 декабря, и теперь неясно - можно ли проводить выборы в ПГИ, не дожидаясь официального утверждения кандидатов?
Апатиты считают, что можно, Мурманск ждёт указаний сверху, а иногородние кандидаты уже съезжаются - Намгаладзе приехал, Пивоваров сегодня прилетает, Кравцов будет в понедельник.
Меня эти новости не очень-то и огорчили. Если выборы снесут на неделю, поеду в НИИЯФ на семинар, только и делов. Правда, потом опять сюда, ну да уж что поделаешь. Вот только денег у меня в обрез, не рассчитывал на лишнюю ездку в Москву, придётся занимать. Пока же надо встретиться с Калинниковым и с СТК.
В СТК мои тезисы одобрили без замечаний и рекомендовали просто ещё походить по лабораториям, поболтать с народом, что и Слава советовал.
19 января 1989 г., кирха
С Мингалёвым я ходил к Калинникову, относительно молодому - лет пятидесяти с небольшим - Президенту КНЦ. Он ответил на мои вопросы (про самостоятельность ПГИ и этажи в Мурманске) вполне успокоившим меня образом, и мне показалось, что с ним можно, в принципе, договориться, хотя аборигены уверяли, что ему палец в рот не клади. Во всяком случае, я мог теперь ссылаться на разговор с ним и не позволять, чтобы мне компостировали мозги ссылками на Калинникова, как это пытались делать в прошлый раз в Мурманске Пятси и Терещенко.
После визита к Калинникову Мингалёв дозвонился, наконец, до Президиума АН, точнее, до Учёного Секретаря ООФА Трушина и получил от него указание выборы до окончательного утверждения кандидатов на бюро ООФА не проводить.
Ну, ладно. А когда проводить?  Надо с Мурманском опять согласовывать.
Витя связался по телефону с Гороховым и - пошли дебаты. Казалось, проще всего - сдвинуть все сроки на неделю в соответствии со сдвигом в ООФА, что Витя и предложил, так - нет, Горохов начал мудрить что-то про трудности с залом и настоял-таки (директор как никак, хоть и и.о.!) на том, чтобы выборы перенести на две недели. Проведём, мол, выборы здесь и потом сразу махнём на выборы в ООФА.
Мне это, конечно, не улыбалось - болтаться в Москве эти две недели или поехать домой на несколько дней после семинара, а потом опять сюда, потом снова в Москву, но что поделаешь? Ввязался - терпи.
А Пивоварова заворотили с порога. Он уже собрался с чемоданом из дому выходить в Симферополе, чтобы лететь сюда, как Мингалёв дозвонился до него и дал отбой. Тому ещё хуже - каждый раз нужно о замене лекций договариваться.
Ну, а пока - продолжим предвыборную компанию.
В оставшиеся до конца недели рабочие дни - четверг и пятницу я провёл встречи-беседы с мастерскими, бригадами Арыкова и Остапенко. Собиралось каждый раз человек по десять, в основном те, кто не был на собрании, и разговор получался естественнее, раскованней.
Спрашивали, например:
- В чём, как Вы считаете, Ваше преимущество перед Пивоваровым, и есть ли оно? Как Вы вообще к нему относитесь?
Я добросовестно отвечал, выкладывая всё, что думал на этот счёт. Что к Пивоварову отношусь хорошо и искренне завидую его успеху в опросе. Этот его успех я приписываю и объективным его достоинствам, и удачному выступлению. Сам же я выступил неудачно, слишком выпячивал свою ориентацию на определённый круг людей в ПГИ.
И тем не менее я вижу и свои преимущества перед Пивоваровым. Быть может, это не очень прилично - мне самому говорить о себе, но коли вопрос задан... : я моложе, занимался и магнитосферой, и ионосферой, лучше знаю геофизическую и радиофизическую конъюнктуру. Пивоваров же вообще в последние годы от геофизики отошёл и, следовательно, отстал как учёный.
- Собираетесь ли Вы всё обсуждать с коллективом или берётесь и сами принимать решения?
- Разумеется, я не собираюсь по каждому поводу собрания собирать или Учёный Совет. Мои прерогативы должны быть чётко определены и в рамках своих директорских полномочий я буду принимать решения сам. Для этого я считаю себя достаточно компетентным учёным и здравомыслящим администратором. Но мне не безразлично мнение общественности - и научной, и ненаучной, и я намерен к нему прислушиваться и буду всячески способствовать тому, чтобы она - общественность - имела возможность своё мнение безпрепятственно высказывать.
И вновь был задан вопрос:
- А почему Вы не в партии?
Теперь я ответил прямее:
- Люди обычно вступают в партию в возрасте менее тридцати лет, по истечении комсомольского возраста. У меня этот возраст пришёлся на конец шестидесятых - начало семидесятых годов, когда хрущёвкая оттепель сменилась брежневским правлением. Я видел, что в партию идут косяком карьеристы и не захотел быть с ними в одних рядах. Мне хотелось доказать и самому себе, и другим, что научную карьеру я могу сделать, и не вступая в ряды КПСС. Не говоря уж о коммунистической идеологии, которую я не разделяю.
От этих бесед у меня осталось ощущение, что если бы я успел пообщаться таким образом - небольшими порциями со всеми сотруниками ПГИ, то число моих сторонников заметно возросло бы. Надо будет продолжить проведение таких встреч, максимально использовать оставшееся время.

486

В эти последние дни ноября - первые дни декабря зима уже вовсю царствовала на Кольском полуострове: снега навалом, деревья, опушенные снегом и инеем, - красота. А мороз небольшой, градусов десять всего. Рассветало в одиннадцатом часу утра и темнело около трёх. В Мурманске солнце уже и не показывалось из-за горизонта - полярная ночь наступила, а в Апатитах, расположенных на двести километров южнее, едва высовывалось, разукрашивая небо и Хибины восходно-закатными красками.
У Мингалёва я взял лыжи с твёрдым намерением опробовать местную лыжню, но в первый вечер я её так и не нашёл, несмотря на то, что около часу бегал по Апатитам с лыжами подмышкой в поисках этой лыжни, руководствуясь данными мне указаниями. Оказалось, что выход на лыжню перегорожен стройкой, которую я не решился пересекать из-за чёрной темноты за нею.
Но в субботу я добился-таки своего и в утренних сумерках ещё выбрался на лыжную трассу. У Мингалёва лыжи пластиковые, на них хорошо по ровному месту бежать, особенно коньковым ходом, а вот в гору подниматься...! Скользят назад, не держат, только ёлочкой можно можно, работая палками. Меня же понесло по соревновательной трассе, которая как раз и шла в гору, витками навиваясь на сопку. Ох, и намаялся я!
И, главное, назад не повернёшь, чтобы спуститься по этой же лыжне, - спортсмены обгоняют, соревнования идут какие-то, а параллельной лыжни не видно рядом. Так я всю трассу и прошёл, километров десять, работая больше руками, чем скользя. А спуск оказался короче и круче, чем подъём. Вверх лез долго, а спустился быстро, да ещё пару раз завалился на поворотах с непривычки, от страха скорости сам залёг.
Но удовольствие всё же получил. Три часа катался, взмылился весь. И хуже спине не стало. А уж красотами зимними - лес, сопки, Хибины - налюбовался!
И в ту же субботу вечером я поездом отправился в Москву. Слава Ляцкий снабдил меня в дорогу чтивом - бюллетенями ДОСП и журнальчиками СКЗМ и "Век XX и мир", в котором печатали, например, такие вещи, как интервью с правозащитниками Ларисой Богораз и Сергеем Ковалёвым с предисловием Сахарова, людьми, которых ещё совсем недавно иначе как "отщепенцами" не называли.
В понедельник утром я был в Москве, а в 16 часов автобусы отвезли участников семинара от МГУ в Зимёнки, в пансионат, куда более захудалый, чем Звенигородский. Организаторы тоже были не на высоте, и заселение шло долго и безалаберно, в результате чего я оказался не в одноместном номере, как привык уже в последнее время, а в одной комнате с тремя соседями, но, слава Богу, своими ребятами - Кореньковым, Клименко и Павловым.
У Коренькова с собой оказались кроссовки, и по утрам я бегал в них по снегам (в командировку я взял одежду для лыж, а кроссовки не брал). Один день семинара я прогулял почти полностью - мотался в ИЗМИРАН за деньгами командировочными, но денег в кассе не оказалось. Спасибо Вите Мингалёву - дал сотню в долг конкуренту своему!
В ИЗМИРАН я добирался на каком-то автобусе, пазике, из Татарии, который шастал по московской области в поисках конфет и прочих подарков для детей к Новому году - в Москве хоть шаром покати, не говоря уж про Казань. Оказалось, что Зимёнки не так уж далеко от Калужского шоссе, да и от ИЗМИРАНа километрах в пятнадцати, максимум двадцати всего.
В ИЗМИРАНе в столовой я встретился с Мигулиным и нахально подсел к нему, чтобы рассказать о своих делах в ПГИ. Мигулин, однако, не проявил к моему рассказу такого интереса как в прошлый раз. Промямлил почему-то, что "дирекция должна быть в Мурманске", - вот и всё, что я от него услышал.
Я знал, что после предыдущего нашего разговора с ним он общался с Терещенко, и, похоже, настроение его опять переменилось.
- На Мигулина не рассчитывай, - говорили мне в ПГИ многие: и Власков, и Мингалёв, и Слава. - Он за Распопова, Горохова, Терещенко как стоял горой, так и будет стоять. Из принципа.
Ну, что же. Ничего не поделаешь. Упрашивать я его, что ли, буду? В конце концов, выборы есть выборы. Терещенко, говорят, засуетился вовсю, тоже народ агитирует в Мурманске, Лопарской, Ловозеро.
Из ИЗМИРАНа я доехал на рейсовом автобусе до Сосенок, откуда якобы ходит автобус в Зимёнки. Автобус этот, однако, как оказалось, ходит крайне редко, быстрее пешком дойти, тут всего-то, мол, четыре километра. Я расспросил дорогу и рискнул - потопал пешком.
Уже темнело, дорога вела то полями, то лесами, минуя какие-то безмолвные деревеньки, ни людей, ни машин, и спросить не у кого - туда ли иду. Во, думаю, забрался куда-то и топаю, на ночь глядя, неизвестно куда. Давно не было приключений.
Обошлось, однако, без них. За 55 минут я вышел куда надо - к пансионату. Сам даже удивился - дорога под снегом всё-таки, не прямая, с развилками, а дошёл всё же.
Семинар в Зимёнках был посвящён памяти Шабанского, умершего три года назад. В этом году ему исполнилось бы шестьдесят. Пил и курил много. И пел. Здесь я впервые услышал записи романсов в его исполнении. Вполне на уровне. "Мелодия" выпустила пластинку и участникам вручали её в счёт оргвзноса. Был вечер памяти Шабанского, с воспоминаниями друзей, слайдами, записями его пения. Но без спиртного.
Покойный этого не любил.
В Зимёнках узнали о страшном землетрясении в Армении. Этого ещё только не доставало. Некоторые же считали, что это вмешательство свыше предотвратило войну между Арменией и Азербайджаном.
20 января 19879 г., кирха
Между семинаром в Зимёнках и выборами в ПГИ лежала неделя, которую можно было бы использовать для предвыборной агитации, для чего из Москвы следовало бы возвратиться в Мурманск или Апатиты. Я, однако, возвратился в Калининград, чтобы хоть маленько передохнуть, помыться, бельишко переменить, набраться сил перед решающим боем.
На эти дела я потратил пять дней, оставив два последних дня рабочей недели на встречи с народом в Мурманске. Из этих дней один я потерял по вине то ли Аэрофлота, то ли погоды и в Мурманск прибыл только к вечеру 15 декабря. Зато оказалось, что выборы состоятся не 19-го и 20-го, а 20-го и 21-го, то есть потерянный день как бы компенсировался.
Власков сообщил, что страсти по-прежнему кипят, общего процедурного соглашения до сих пор нет. Апатиты на своём общем собрании приняли решение голосовать по каждому кандидату отдельно, как это делалось при опросе общественного мнения. Лопарская вроде бы тоже так считает.
В Мурманске же верхушка - дирекция, парторг и их приближённые ведут яростную агитацию за то, чтобы каждый голосующий называл только одного кандидата. Таким образом они рассчитывали на то, чтобы вывести Терещенко хотя бы на второе место, полагая, что те, кто голосует за Пивоварова, Намгаладзе, Мингалёва, Ляцкого, вынуждены будут разделить свои голоса, а Терещенко свои сохранит. Такая система позволяла замаскировать, например, абсолютное неприятие народом Горохова.
Та же публика ратовала, чтобы голосовали все работники ПГИ, и категорически возражала даже против того, чтобы делать пометки на бюллетенях у научно-технического персонала (это позволило бы, как и при опросе, выявить и общее мнение, и мнение НТР), поскольку в Мурманске в АХЧ (включая РСУ) трудилось почти столько же народу, сколько составляли все НТРовцы, а убедить АХЧ голосовать за Терещенко было легче, чем НТРовцев. Терещенко, кстати, и вёл пропаганду, главным образом, в АХЧ, обещая им всякие блага.
Выступил перед АХЧ и я, а кроме того, в ту же пятницу провёл встречи в лабораториях Горохова, нынешнего и.о. директора злополучного, с которым мы когда-то вместе летали в Якутск, и Волошинова (секретаря партбюро ПГИ), безусловно, как и командир АХЧ Ейбог, стоявших за Терещенко, но на всякий случай начавших оказывать и мне почтение.
Терещенко был для них свой и по параметрам - мурманчанин, технарь, коммунист, и по духу - не любитель демократических новаций, с ним они уже сработались в упряжке, где коренным был сначала Распопов, потом Горохов, а теперь вот пусть Женя будет.
Интересно, что на встречах со мной в Мурманске в этот раз обязательно задавали вопрос: а как я считаю - следовало бы голосовать? Я отвечал, что поскольку выбирать-то будут академики, а не народ (предстоящие "выборы" в ПГИ и называются-то официально не выборами, а "согласованием кандидатур"), то лучше голосовать по каждому кандидату в отдельности просто потому, что это предоставит академикам гораздо больше (в 8 раз) информации о кандидатах, чем альтернативный вариант, когда каждый голосует только за одного.
И каждый раз находился оппонент (обычно это были начальники - Горохов, Волошинов, Ейбог, Перцовский), с пеной у рта доказывавший, что голосовать надо как раз за одного, как это и принято на выборах. Тогда я приводил второй аргумент:
- Но Апатиты и Лопарская уже приняли решение как голосовать. Неужели вам не надоело с ними конфронтировать? Легче ведь согласиться с ними, иначе вообще можно выборы сорвать.
Но и это не убеждало. Хрен, мол, с ними, с апатитянами, у нас своя голова на плечах. Вопрос решился в пятницу вечером на профсоюзной конференции мурманского отделения: большинством в 2(!) голоса прошёл вариант, принятый Апатитами.
Спрашивали меня и о том, кто победит - в ПГИ и в ООФА. Мой прогноз - Пивоваров и там, и там, скорее всего. Вряд ли результаты выборов ("согласования") будут сильно отличаться от результатов опроса, а у Пивоварова преимущество по опросу большое. Вряд ли и академики будут против, если он это своё преимущество сохранит. Им тоже, наверное, надоело слушать упрёки в недемократичности, что они против воли учёного народа выступают.
Но "скорее всего" - это не значит "обязательно". И у меня шансы не нулевые, и я буду бороться.
В глубине-то души, где-то про себя я какое-то время назад ещё надеялся, что Пивоваров настроен не очень уж серьёзно - всё-таки Крым есть Крым, это не Кольский полуостров, и баллотировка на выборах ректора сбивала с толку. Но теперь я знал, что от борьбы за ректорство Пивоваров отказался - видать, результаты опроса его воодушевили, и он сделал ставку на ПГИ.
Вечером, Пивоваров, поселившийся, как и я, в "Арктике", позвонил мне. Я пригласил его к себе в номер, и мы проболтали часа три, обсуждая наши шансы, ситуацию в ПГИ, в Крыму и в стране. Кстати, у Пивоварова я уточнил, наконец, - он сам-то член КПСС или нет?
- За кого ты меня принимаешь? - отвечал Пивоваров. - Конечно, нет.
Пивоваров много рассказывал о своей Экологической Ассоциации, в которой он председательствовал, и которая добилась-таки признания высокой (девятибалльной) сейсмичности зоны строительства Крымской АЭС, что давало надежды на её закрытие.
Между прочим, Пивоваров задал мне такой вопрос:
- Предположим, меня избрали. Ты пошёл бы ко мне в замы?
Я рассмеялся.
- Ты сначала изберись. Я не любитель наперёд загадывать слишком далеко. Но скорее всего - нет, если уж с ходу, быстро отвечать, не раздумывая. Меньше чем на директорство я Калининград не променяю.
Выходные я прокатался на лыжах. В Мурманске удобно - пункт проката у "69-й параллели", где мы с Саенко когда-то брали лыжи, и от центра недалеко, и от лыжных трасс в Долине Уюта. Причём лыжи в этот раз я взял обыкновенные, деревянные, и натёр их мазью по погоде, так что скольжение было в самый раз, без мучений. Хорошо покатался. В субботу оттепель была, а в воскресенье мороз уши драл, но всё равно удовольствие большое получил.
В понедельник, последний день перед выборами я решил добраться-таки до Терещенковской команды. Конечно, они все за Женю, но, может, кому и я понравлюсь - можно же не за одного голосовать. Да и интересно с ними пообщаться: что за замкнутая бригада такая?
С утра сразу подхожу к Терещенко, там все завлабы у дирекции толклись, обращаюсь к нему:
- Женя, а как бы с твоими ребятами поговорить?
- Ты знаешь, сейчас здесь нет никого - все в Верхнетуломском, три человека тут только, и то лаборанты, - невинно глядя мне в глаза, сообщил Женя грустную новость.
- Ты, что, их специально от меня прячешь, что ли?
- Да нет, что ты! Работа. А ты приезжай в Верхнетуломский, вот хоть завтра.
- Завтра же выборы.
- Ах, да. Ну что же - в следующий раз.
Нет, так нет. Я пошёл к Власкову и говорю:
- Неудача. Терещенко говорит - все в Верхнетуломском.
А Власков мне:
- Ничего подобного. Я сегодня уже несколько человек тут видел. Человек шесть, как минимум. Да они обычно по понедельникам всегда тут собираются. Попробуй ещё раз сунуться.
- Неудобно как-то. Отказали - чего лезть.
И тут Пивоваров появился.
- Во, - говорю, - пойдём к Терещенко. Ты с ним незнаком? Я тебя представлю. Попробуем вместе к его ребятам пробиться.
Пивоваров согласился, и мы пошли искать Терещенко. Но он как в воду канул. Зато в этих поисках мы нашли почти всех его сотрудников, которых оказалось, когда мы попросили их собраться, человек пятнадцать, не меньше.
Ай да Женя!
Соврал и глазом не моргнул. Рискнул, не побоялся. Что проверить легко. Ну и зятёк у Бориса Евгеньевича.
26 января 1989 г., кирха
Предвыборную встречу с терещенковской командой мы с Пивоваровым провели совместно, по очереди отвечая на одни и те же вопросы (типа "Как Вы относитесь к некогерентному рассеянию?"). Сам Терещенко так и не появился, хотя известно было, что он где-то тут. "Расколоть" его ребят, заставить их раскрыться, пооткровенничать - нам с Пивоваровым так и не удалось. Лишь два-три человека проявили к нам более или менее живой интерес, большинство же вело себя вежливо-сдержанно, не более того.
Последними моими собеседниками перед выборами были команды Власкова, Васильева (частичные отражения) и Овчинникова (ЭВМщики) - всё бывшие подчинённые Мизуна, знавшие меня лучше других хотя бы по моим выступлениям на мизуновских сборищах прошлых лет и по приятельству с Власковым. С ними разговоры были вполне задушевные, и взаимпонимание имелось налицо.
Кончился рабочий день, понедельник, 19 декабря, и с ним закончилась моя предвыборная компания. Я сделал всё, что мог. Остались два последние выступления в ПГИ, но, наверное, большинство уже сделало для себя выбор.
(продолжение следует)