Теленить

из дневника Риччи К., штат Аризона

В тот знаменательный день меня и моего напарника Дина отправили исследовать место преступления в доме 43 по Ривер-стрит.
Надо сказать, что в нашем отделении меня не считали рядовым занудой. Лет десять подряд мне регулярно обещали повышение по службе от рядового до главного следователя по подотчетному нашему ведомству району, но впереди меня всегда оказывались более энергичные и менее ленивые молодые люди. Несмотря на этот факт, в отделе меня всегда ценили. Даже Макс, мой прежний напарник, который несколько лет назад ушел на пенсию, придумал мне прозвище Орлиный Глаз, подражая какому-то персонажу вестерна. Объяснялось это моей отличительной особенностью подмечать мелочи, несоответствия, находить отпечатки пальцев в таких местах как под крышкой аэрозоля или на солнцезащитной планке автомобиля.
В тот день мы с Дином и несколькими понятыми отправились в злосчастный дом по правой стороне реки и приступили к осмотру помещения. Расследование обстоятельств убийства достаточно кропотливое дело, а в этом случае усугублялось отсутствием родственников и близких знакомых убитого, так что нам приходилось довольствоваться только тем, что могли рассказать о прежнем владельце его личные вещи. Трагедия произошла только вчера, и я, осматривая ковер с расползшимся по нему красным пятном отчетливо чувствовал свежий отвратительный запах крови. Также, только сильней в несколько раз, должно быть пахнет на скотобойне или в морге, подумалось мне. Где располагается первое я не имел ни малейшего представления, а второе, как и крематории и больницы тщательно обходил стороной.
Моя работа, слава богу, не заключалась в осмотре трупа. Лишь спустя несколько дней я получал снятые в морге отпечатки пальцев убитого, расшифровки грунта на ботинках, отчеты о содержании подногтевой и прочие улики. Психику тех молодых ребят, ездящих в форме с оружием по вызовам, я считал крепче своей. Именно это и было причиной моего отсутствия вчера, когда они ворвались в дом, услышав сигнализацию и наткнулись на остывающее тело в спальне.
-Я думаю, это была попытка ограбления, - бросил мне Дин с другого конца комнаты, когда мы практически заканчивали осмотр и сбор улик.
После такого уверенного тона, я не мог удержаться от самодовольства и указал Дину на массивный сейф, скрытый по меньшей мере полутораметровой по высоте картиной. Признаться, я сам чуть не проглядел его, так качественно поработали изготовители и маскировщики.
-Старая вещь, - Дин удивленно уставился на неприступную металлическую дверь, - что же можно хранить в таких монстрах? Приглашай сюда понятых, держу пари - ты знаешь, как его открыть.
Я не мог не улыбнуться, думая о том, что мы с Дином, пожалуй, стали очень близки за те несколько лет службы проведенные вместе. Он вполне мог претендовать на то, что знал меня и мог сделать выводы о моих догадках насчет шифра сейфа. Впрочем, он видел как я проводил инвентаризацию компьютерных файлов и электронной записной книжки убитого.
Борьба с сейфом заняла у меня не более пяти минут, так что я даже мысленно воспел благодарность этому парню за его записи шифра на компьютере.
Только я успел повернуть рукоять в нужную сторону, как дверь распахнулась мощным толчком изнутри так резко как это было возможно, притом что весила она несколько десятков фунтов. Из затхлого мрака хранилища, полусогнувшись, выбрался человек. Я почувствовал флюиды опасности, исходящие от него.
От удара двери я упал на ковер. Взгляд непроизвольно уперся в расписанный библейскими мотивами потолок и меня вдруг посетила мысль о том, что эта картина ещё вчера стала последней для хозяина этого дома. Через  полсекунды с трудом подняв голову мне удалось увидеть высокого человека с револьвером в руке, уже успевшим выстрелить за время моего падения. Я перевел взгляд: один из понятых лежал на полу с простреленной грудной клеткой. Мне показалось, что его остекленевшие глаза цепко впились в меня.
Чувствуя как на меня накатывается волна паники, я пытался оторвать взгляд от лица убитого мужчины. В его взоре запечатлелось неподдельное удивление, тогда как красная липкая жижа уже растекалась под ним, образовывая вместе с длинным ворсом ковра остро пахнущую теплую трясину. Запах новой, свежепролитой крови ударил в мои обонятельные органы и меня едва не стошнило. Усилием воли сдержавшись, я едва поднял глаза на убийцу.
Я никогда не считал себя психологом и в тот момент сам находился в состоянии подобном аффекту: меня колотила дрожь, а по телу бегали мурашки, но даже мне не cоставило труда определить, что человек этот невменяем. Он не мог оценивать обстановку здраво, поскольку просидел более 12 часов без воды, пищи, в постоянном напряжении и, главное, в отсутствие воздуха. Его грудь вздымалась и изо рта вырывался шумный хрип.
В моей голове мелькнула мысль о штатном полицейском, дежурящем внизу при входе. Я быстро прикинул время, требующееся ему, чтобы подняться сюда на третий этаж. Сердце екнуло и я с трудом контролировал рвущийся из груди крик. С моего лба на глаза упали несколько горячих капель пота и комната стала терять очертания и расплываться. Я попытался поднять руку чтобы вытереть глаза от заливающей их влаги, но сумел  лишь слабо шевельнут пальцем словно паралитик.
Проморгавшись немного, я с ужасом увидел как убийца откинул ногой налетевшего на него Дина и выстрелил в спину второму понятому Рикки Макмертону. Тот словно подпрыгнув, издав грудной хрип, по инерции влетел в стеклянную балконную дверь. Видимо выстрел не был для него смертельным и разбивая толстое крупное стекло он попытался закрыть руками голову. Осколки стекла посыпались на него сверху: руки, голова и открытые участки его шеи оказались испещренными множественными линиями порезов. Макмертон не удержав равновесия, покачнулся, издав свои последний крик и грузно рухнул всем своим весом на  подоконник где ещё торчали несколько длинных острых осколков стекла. Никогда не забуду этот хруст, когда они прорезали грудь Макмертона так легко будто это было масло.
Его рот забулькал кровью, голова поникла. К хрусту костей, хрящевых перегородок и плоти прибавился треск ткани и в спине Макмертона вырос треугольный остаток стекла, выворачивая и выдирая ему правую лопатку.
В те секунды я словно был мертв, и жили лишь мои глаза, но и их я не мог отвести от несчастного. Он затих лишь на секунду, после чего стеклянный зуб не выдержал нагрузки и разломался где-то посередине, выкинув в мягкие ткани Макмертона триллионы частиц мельчайшей стеклянной пыли. Он сполз вниз и лишь тогда мне удалось сделать глоток обжигающего мои легкие воздуха.
Я судорожно вспомнил, что из нас двоих с Дином, только у меня был полицейский кольт, лежащий в кобуре под мышкой. Надо сказать, что за долгие годы работы следователем и ношения пистолета с собой мне так и не довелось из него стрелять.
Говорят, в такие моменты людей со среднестатистической психикой охватывает ступор. Возможно, было похоже на это со стороны: я молча наблюдал как напряженно вздрагивающий убийца наводит орудие на Дина и не мог ничего сделать. Внутри моей головы кричал я сам, захлёбываясь, от страха и боли увиденного. Нужно было всего лишь достать пистолет и нажать на спусковой крючок. Столько раз я совершал эти движения на учебных стрельбищах по мишеням, но тогда все мои конечности оказались парализованы. Громом сверху на меня свалилась неизвестная властная рука и придавила к полу.
-Риччи, пистолет, - скорее прошептал, нежели прокричал мне Дин посиневшими губами.
Раздался выстрел...
Моя скованность вдруг исчезла. Я, совсем обессилев, уронил голову на пол.
В дверях стоял дежурящий обычно у входной двери полицейский с кольтом в руках. Он вытер обильный пот со своего лба и то ли облегченно, то ли обреченно вздохнул. Решительный блеск в его глазах погас. Из бравого блюстителя закона он превратился в только что осознавшего это человекоубийцу.
Эмоции захлестнули меня, так что мне стало не по себе. Сквозь дурноту я повторял про себя одну и ту же фразу только что пришедшую мне на ум: "я не один, я часть, часть огромного живого организма, и, боже мой, он управляет мной".
Я повернул голову к неподвижно лежащему убийце и столкнулся с недоумевающим взглядом Дина. Комната потеряла четкость, и моё сознание словно затянуло в трясину болота…
*           * *
Я проснулся от тихих голосов невдалеке. Моя голова нестерпимо болела, все клеточки моего тела покалывало будто раскаленными иголками. Мне хотелось кричать от этой пытки. Я с трудом  сдерживал стон, пытаясь уловить отрывочные, непонятные разговоры  моих невидимых собеседников.
Первое что я увидел, открыв глаза, были белый потолок больницы и несколько ламп над моей кроватью. Я дернулся, повинуясь секундному порыву зажать ладонями уши, потому что звуки стали громче. Осмотревшись, я не увидел ни людей, не было и приемника способного создавать такой шум. Только Дин уже сидел рядом со мной с участливым лицом, явно готовый начать меня подбадривать, как только я проснусь.
Меньше всего мне хотелось оправдываться перед Дином за своё бездействие, и я морщился от хаоса творящегося у меня в голове.
-Ну, наконец-то,- улыбнулся напарник,- как ты?
Я едва расслышал его через шум и попытался промычать что-то членораздельное в ответ. Похоже у меня не совсем получилось. Дин знаком попросил меня замолчать.
-Ты вовсе не должен оправдываться,- Дин словно читал мысли, бродившие у меня в голове,- у тебя был серьезный шок, да плюс сотрясение мозга. Тебе бы поберечь себя.
Мне было не до его советов. Отдельные фразы, возгласы, крики, покалывания слились в один непрекращающийся хоровод. О боже, пронеслось у меня в голове, когда же это кончится. Я закрыл глаза и ощущения слегка притупились.
С того момента я нигде не мог почувствовать себя уютно. Лежа на больничной койке я начал приходить к совсем удручающим выводам.
Я был болен. Да, несомненно, я был болен. Представьте себе, насколько тяжело осознавать это рациональному человеку. Я был уверен что могу думать логично, отличать добро от зла, но ровным счетом не знал как объяснить свои слуховые галлюцинации. Меня все сильнее охватывала паника.
-Дин, - прохрипел я, не открывая глаз,- не уверен, что скоро вернусь в отдел.
-Ладно,- он дружески похлопал меня по плечу так, что я едва не выложил ему все переполняющие меня эмоции,- мы все с нетерпением ждем твоего возвращения. Я загляну к тебе завтра.
С его уходом мне полегчало, и все-таки я не мог избавится от чувства вины, связанного с прошедшими событиями. Этот факт, однако, все меньше и меньше меня беспокоил. Весь кошмар, произошедший на Ривер-стрит, постепенно вычеркивался из моей памяти.
Меня пугало другое: лежа с закрытыми глазами я не ощущал себя в одиночестве. Тихие перешептывания, разговоры, монологи и отрывочные фразы долетали до меня откуда-то издалека и врывались бурей в мой воспаленный мозг. Я сжимал виски ладонями, но это не помогало. Мне казалось что стоит открыть глаза  - я обнаружу себя в огромном зале полным  людей.
Я открывал глаза, но все также лежал в белой палате, и никого не было рядом.
Проходил день за днем. Меня не торопились выписывать, объясняя это осложнившимся сотрясением мозга. Я, правда, находил в глазах моего дока и другие причины. Он не был уверен относительно моего психического состояния и потому не торопился с выводами. Возможно, он догадывался о голосах, которые лишь усиливались, или отмечал мою вкусовую и осязательную неустойчивость. Это и питало его подозрения.
А меня затягивало всё глубже внутрь своей же головы.
В какой-то момент я смог почувствовать все нити чужих эмоций чувств, нервов, импульсов которые тысячами проходили через меня. Мой мозг превратился в проводник. Я узнавал запахи, звуки и шорохи, чувствовал солености и солнечное тепло. Как сервер я принимал сигнал из разных концов земли. Я слышал нечто о телепатии, но мои познания были слишком незначительны, чтобы сделать какие-либо выводы.
Одно я знал наверняка: мой мозг определял все сигналы и упорядочивал их, что я мог составить полную картину каждого источника. Мои логические методы были кристально ясны и математически точны. Тогда-то во мне и поселилась уверенность, что мои умственные способности увеличились.
Возможно, мне стоило поделиться этим с моим лечащим врачом, но нечто останавливало меня. Я боялся возможной реакции. Она была заведомо неутешительна: мне либо ставили диагноз душевнобольного, что наверное было меньшим из зол. В противном случае – если мне верили – мои воображение рисовало мне картины из научно-фантастических фильмов, где я исполнял роль подопытной свинки.
Зная тот факт, что человеческий мозг работает всего лишь на 5-6 процентов, даже без оборудования, датчиков, тестов я мог тогда бы с уверенностью сказать, что использую его как минимум на 80 процентов. Это пугало меня, как и миллионы ненужной информации, которую я получал и которая давила на меня беспощадным грузом.
Секунда в Париже, десять в Люксембурге, тысячная доля её в Лондоне. Я никогда не был там, но точно определял местоположение. Девочка на велосипеде, француженка в белом шарфе, обнаженный мулат в простынях на постели…
Я словно жил тысячами жизней,  имел тысячу лиц, будто их мысли и образы не просто проносились сквозь меня, но и становились моей частью. Мои собственные эмоции оставили меня, я перестал чувствовать что-либо кожей, а принятие еды стало пыткой.
Тем вечером, лежа на кровати и заткнув уши ладонями, хоть от этого и было мало проку, я с ужасом размышлял о том, что вместе с тем теряю свою личность. Я практически перестал разговаривать с кем-либо. Я забыл что такое желания и  превращался в некую растительную антенну, принимавшую сигнал.
Именно тогда, в голове у меня созрело решение. Я был приемником, нужно было только слегка покорежить антенну.
Я сидел на кровати, обхватив голову руками. Смертельно уставший, тысячеликий, я нашел выход. Однако он мне не нравился.
Шаги дались мне тяжелее всего, но я твердо знал что должен их преодолеть.
Я достал из-под подушки несколько спиц, знаете таких которыми мешают коктейли или с помощью которых делают тартинки - те что с заостренными краями. Я утянул их незаметно сегодня с ужина, когда нам подавали десерт.
С несвойственной мне решимостью я взглянул последний раз на себя зеркало. Усилием воли заставив себя не зажмурится, я резко воткнул эти стилеты в глазные яблоки.
На меня темным покрывалом упала боль, руки безвольно упали. Я в темноте смахнул несколько предметов с полки, пытаясь обрести равновесие в черной пустоте. Одновременно с болью я почувствовал, как с меня упала вселенская тяжесть чего-то мне не известного. Моё сознание освободилось.
По моим щекам как слезы текла глазная жидкость, перемешанная с кровью, но я почти не чувствовал этого. И лишь улыбался вымученной улыбкой, впервые почувствовав себя живым.
Вся моя жизнь до того момента вдруг показалась мне сумбурным сном. Не помню, плакал ли я тогда в самом деле.
Моя бедная голова раскалывалась, словно находилась между молотом и наковальней, но сознание ликовало.
Я едва нашел на ощупь свою кушетку. Для этого мне пришлось обойти палату в кромешной тьме, с которой мне теперь предстояло жить. Подумав о том, что причиной моих галлюцинаций с той же вероятностью могло бы быть мой полубредовое состояние, я прогнал эту мысль и отвернувшись лицом к стене забылся тяжелым гнетущим сном.
*     * *
Проснулся я от звука открывающейся двери и тихих осторожных шагов сиделки, гремевшей тележкой с подносами. Первым моим желанием было открыть глаза. Вспомнив события вчерашнего дня, мне осталось лишь горько ухмыльнуться и почувствовать очередной укол в области сердца.
Тележка остановилась. По звуку я догадался, что она начала разгружать поднос с завтраком на прикроватный столик.
- Доброе утро, Ричард,- пропела она, заметив мои не очень осторожные телодвижения,- слышали про тот ужас, что произошел вчера ночью в Европе?
Не дожидаясь моего ответа, сиделка пропела дальше:
-Да, впрочем, откуда… Я смотрю, радио у вас выключено,- она подошла ближе к кушетке и возилась со столовыми приборами совсем близко от меня,- представляете, около полумиллиона жителей Европейских городов внезапно беспричинно ослепли…
Но я уже знал это.
Я почувствовал её дыхание над своим ухом, когда она наклонилась, чтобы заглянуть в моё лицо. Я вмиг представил как оно, должно быть, выглядит сейчас и содрогнулся.
- О боже, что…,- последовал звук падающего подноса, и её слегка хрипловатый голос сорвался на крик,- ВРАЧА, СРОЧНО!….




7 марта 2004