Однажды оступившись...
Деловая жизнь маленького города бушевала так, как может бушевать только рижский залив при северном ветре. Люди в галстуках летели на намеченные встречи, успевая на ходу давать распорядения по мобильному телефону, двери ресторанов были распахнуты для желающих отведать бизнс-ланч, дети пытались продать оставщиеся с утра газеты, а художники только-только вывешивали свои картины на каменной стене в скверике. Человек-оркестр собрал вокруг себя зевак, полсумасшедшая дамочка кружилась в каком-то ей лишь ведомом ритме под музыку Бритни Спирс, льющуюся из примостившегося на булыжниках чемонданчика. Иностранцы стайкой бегающие от одного объекта к другому щелкали затворами камер и радостно улыбались всем, включая служащих офисов и бомжей. Собственно, бомжи - это редкость для деловой части города. Я же наблюдала за всем этим, сидя на бортике у давно засохшево фонтана и доедая бутерброд с колбасой. Ужасно не люблю бутерброды, но профессия вынуждает. Экскурсовод не может себе позволить обедать там же, где его слушатели, а амереканские забегаловки я ненавижу. Поэтому чисто русские бутерброды уже давно продолжали портить мой желудок. Не успела я проглотить последний кусок расплавившейся на солнце колбасы и вытереть руки, как ко мне подошла немка и начала расспрашивать о доме с кошкой. Я его звала «лимонный дом», он ведь и в самом деле был лимонным. Она почему-то была уверена, что это ведьмин дом, и пыталась убедить меня в том, что нормальные люди не украшают башенки черными кошками. Я как смогла, объяснила ей историю этого дома, и когда она, наконец отстала от меня, принялась за пиво. Достаточно умять один бутерброд и выпить бутылку пива и ты сыта. Тем времем мои немцы вернулись ко мне из «Lido», удовлетворенные местной атмосферой, так напоминающий их собственную родину, и мы направились на пароходик. В сегодняшнюю программу входила прогулка по Даугаве с посещением рижского зоопарка. Веселый холостяк, еще больше повеслевший после Лидо, все время обращался ко мне и подмигивал, когда сказать было нечего. Я слышала кучу историй, когда хорошенькие девочки-экскурсоводы выходили замуж с вытекающим из сего отъездом в Германию, но меня это идея не привлекала.
Пока пароходик радостно мчался в сторону зоопарка, я отвечала на вопросы клиентов, но по большей части была представлена сама себе, так как туристы были поглощены открывающемся пейзажем. Почему-то слова немки взволновали меня. Я частенько рассказывала о привидениях, гуляющих по Старой Риге, но никогда не относилась к этому всерьез. Слушателям нравились истории, будоражащие воображение, вот и все. Интересно, сколько еще ерунды я рассказываю, чтобы удержать внимание слушателей на мне, а не на рижских красотках и пивных. Когда, наконец, мы приехали обратно, уставшие туристы, позевывая, спустились на причал, и мне оставалось проводить их в гостиницу, я уже окончательно оформилась в решении пойти к лимонному дому. Завтра у них свободный день, который я лично собиралась провести где-нибудь на пляже. По правде сказать, сейчас больше всего мне хотелось домой, в любимое кресло и в приятной компании брэнди, Бетховена и какого-нибудь легкого чтива, закончить этот нелегкий день. Но мое любопытство уже не раз доставляло мне неприятности, и в очередной раз оно дало о себе знать. Я знала, что мои ноги сами понесут меня туда, и я не ошиблась. Стоило мне упаковать моих немцев в их уютные номера, как я пошла к таинственному дому. Он не казался особенно таинственным при свете вечернего солнца, и люди в уличном кафе, являющимся логичным продолжением казино и бара внутри здания, были всего лишь обыкновенными людьми, чей доход лишь немного превышал мой. Я заказала себе стакан ледяного пива и поместилась на темно-синем диванчике. Бармены работали в поте лица, какая-то молоденькая девочка дрожжала над кассовым аппаратом, а я все думала почему же на самом деле на башне этого дома стояла черная кошка, изогнув спину, хвост трубой с поднятой к верху мордочкой. Пиво закончилось, деньги грозили сделать то же самое, и я покинула кафе. Прошла мимо людей в летнем кафе и друг в глаза мне бросилась трещина на лимонной стене. Кажется, раньше ее там не было. Я приостановилась и протянула руку к стене, гадая, что думают обо мне люди в этом заведении. Вполне приличная девушка в джинсах и топе стоит как вкопанная у стены и как завороженная трогает ее. Наркоманка или солнце голово нагрело. Хотя скорее первое. Ощущение было странное. По кончикам пальцев пробежала легкая дрожь. Голова закружилась, перед глазами потемнело, и я покачнулось, но руку не убралаа. Дрожь пошла по всему телу, меня замутило, в конце концов, я потеряла равновесие и упала на родные булыжники. Подумала о том, как хорошо, что конные полицейские не патрулируют этот район, и потеряла сознание.
Я стояла на берегу реки. И на мне ничего не было, кроме золота моих волос. Они прикрывали мою наготу. На меня надвигалась толпа людей, страшных, воинственных, здорово отличающихся от людей в галстуках, а может и не отличающихся вовсе. Я прыгнула в воду, зная, что не умею плавать. Вода стала заливать легкие, сосуды лопались, я безвучно кричала, и на мой крик сбежались люди...
-Девушка, госпожа... - кто-то тряс меня за плечо. Я открыла глаза и увидела бармена.
-Вы только что были у нас. Мы видели, как вы вышли на улицу и упали.
-Да, а-а, спасибо,- я приподнялась на локтях. Никаких зверствующих фанатиков с дубинами, никакой воды. И короткие черные волосы, уложенные весьма стильно при помощи геля. Я считала себя очень стильной.
Домой я добиралась на маршрутке, на которую позволила себе разорится. Обычно я ездила по льготному билету, как студентка. Отпирая двери своего одинокого жилища, я думала, что, либо мне надо нанести визит к психиатору, либо я перегрелась на солнышке. Но все это не помешало мне привести в исполнение свой план. Брэнди навеяло сон, и я заснула на полу. Мне нравилось спать на полу, тем более, что гостиная была сделана в японском стиле, а именно журнальный столик и подушки на полу. Японский телевизор. Бутылки, книги и музыкальный центр располагались на деревянных полочках по всей стене. Другая стена именовалась медитационной. Обоев не хватило, и я разрисовала ее белой краской, а на пол поставила вазу. Вообщем вышло не так уж и плохо. Мне снился сон, про то, как я сплю. Сначала я просто лежала на полу, обняв подушку руками, а потом встала и пошла к себе в комнату. Но моя комната вдруг стала темной, и вся была обвешана травами и сушеными мышами, как у ведьмы из «Волшебника изумрудного города». Меня раздражала темнота, и я вышла на улицу. С деревьев капала вода. Наверное, прошел дождь. Да и ообще лес выглядел, так как выглядет лес после сильного дождя. Должно быть, я крепко спала. Я точно знала, что мне еще надо сделать много работы. Та женщина, что приходила утром. Мне не хотелось готовить приворотное зелье только потому, что она мне не понравилось, но это не повод, а она обещала заплатить золотом. И я смогу купить себе самое красивое платье и поехать в дальние страны.... Я давно мечтала об этом - о платье и о путешествиях, но не могла накопить достаточно денег для этого. Я также знала, что молодой человек, которого хотела охмурить красавица любит милую девушку, и у них все могло бы быть ладно. Я видела их будущее как на ладони, но не секрет, что будущее можо изменить. Звонок зазвонил, и я проснулась.
-Тася! Двери открой! - это были мои подруги. Я уже забыла, что звала их. Исчез лес, колдунья, приворотное зелье. Мы снова сидели на подушках и обсуждали их проблемы.
-Босс уже достал со своими заданиями-это никому не нужная работа...
-Он опять был пьян и так каждый вечер...
-Мог бы зарплату поднять...
-Раньше в постели...
Сьев печенье и допив чай с ромом, подруги, наконец, вспоминали про мои проблемы.
-И долго ты собираешься возиться с этими иностранцами? Сколько можно вести образ жизни последней холостячки? Неужели ты не можешь найти работу попрестижнее? А тот немец тебе все еще пишет?
Выслушав все это, я находила максимально остроумный ответ, чтобы от меня оставили в покое.
-Значит, секретарь с бесполезной работой это престижно, а гид с массой знаний о родном городе-нет?
-Ну-у
Но сегодня наши разговоры ушли совсем не в ту сторону.
-Понимаешь, Тася,-заговорчески начала Нина-Я решилась пойти к колдунье. На полном серьезе. Тот парень из головы не выходит, вот я и решила. С таким - на всю жизнь бы осталась! Ты подумай - образование, карьера и такой красавец!
Слова Нины отозвались у меня эхом в голове, эхом моего собственного сна.
-Но ведь это неправильно...
-А у тебя всегда все неправильно. Ну что здесь такого - просто пусть он в меня влюбится. Это же не страшно, я же не причиню никому вреда.
-Ты в этом так уверена? А может это ему всю жизнь сломает?
-Ай, да- ну тебя с твоей моралью!
Я задумалась. Мне вдруг пришло в голову, что было бы интересно поменять чью-то жизнь. Жил себе человек и не ведал, что кто-то запекает его волос в восковую куклу. И этим кем-то могла бы быть я. Странно, что это пришо мне в голову, хотя после сегодняшних событий в этом не было ничего экстраординарного.
Поговорив еще немного ни о чем, мы разошлись. Я нырнула в свое логово-темную комнату, обвешанную африканскими масками, с пальмой в углу, разросшейся уже на пол комнаты, компьютером, притаившемся у окна и матрасом на полу. Матрас выглядел очень по-африкански, и, если бы не свалка из книг, эскизов, красок и карандашей комнату можно было бы именовать «Маленькая Кения» или «Хижина последнего зулуса». Мне было откровенно лень работать над незаконченным набросоком для диплома, и я просто так взяла в руки карандаш и чистый лист. Пока это был просто лист, и моя воля была превратить его во что угодно мне или Богу, а может и Дьяволу. Но уже через пару минут я обнаружила, что рисую портрет возлюбленного Нины. Я видела его один или два раза,и он не произвел на меня впечатление писаного красавца, в нем не было ничего, заслуживающего того, чтобы в 12-ть ночи марать бумагу, пытаясь увековечить его на ней, но мне казалось, что так надо. Я провела остаток ночи за портретом и уснула в пятом часу утра.
***
На море былло хорошо, как может быть хорошо любому городскому человеку, вырвшемуся на свободу. Я попросила молодую пару присмотреть за моими вещами, и пошла купатся. Я преувеличиваю. Погода действительно была словно создана для купания - северный ветер гнал к берегу волны теплой искрящейся морской воды. Не успела я зайти в воду, как меня окатило с головы до ног, и я словна сдалась волне, приняла участие в предложенной ею игре. Помню как я будто ребенок ныряла, крутилась, плыла под волной и каталась на волне. Помню, как солнце слепило глаза, когда я выныривала. Помню это странное ощущение в висках. Оно сохранилось, когда я стала тонуть. Так, без всякой причины. Огромная сила потащила меня на дно, и не было даже желания ей сопротивлятся. «Опять тону», думала я.
Там было хорошо. Туман и расплывчатые фигуры, легкость парения и радость обладания. Я знала, что я знаю.Я растворилась в эфире, каждая моя моллекула была заполнена энергией, эмоции исчезли,я была самой Жизнью.
-Бог мой-она жива! Нет, вы только подумайте -пошла купаться и исчезла. 20 минут прошло, мы думаем, куда ж дольше. И волна такая...
-Хорошо, что вовремя обратились к нам - еще чуть-чуть и ее было бы не спасти.
Я смотрела на людей, озабоченно заглядывающих мне в лицо. Я не могла понять чего они так разволновались. Оказалось, я лежу на песке у самой воды, двое мужчин в жилетах-спастели, а молодая женщина с жалостливым выражением лицы-та самая, что присматривала за моими вещами. Я решила, что она очень хочет ребенка, а ее спутник, решающий какие-то проблемы по мобильному телефону вряд ли воспринимает ее желания серьезнее, чем он воспринимал бы желания собственой собаки загулять с соседским двор-терьером.
-Со мной все в порядке,- сказала я, вернее выплюнула слова вместе с водой.
Домой меня довезли спасатели, оказавшиеся очень милыми людьми, да еще и из моего района.
-Все-таки сходите к врачу. Люди просто так не тонут.
Я пообещала быть очень осторожной и проверить все, что может проверить. А дома меня по-прежему никто не ждал, и на сердце стало пусто. Сварив себе кофе, я бухнулась а подушки и принялась разглядывать карандашный рисунок. Соблазн сделать ЭТО засел в кончиках моих пальцев, в корнях волос, он обьял все мое существо. Я сосредоточила свое внимание нарисунке. Что-то поволокло меня, схватило за волосы, потянуло и закружило в вихре, завывающем и заигрывающем со мной.
-Хочешь поиграть со мной?
-Я хочу, хочу...
-Давай играть вместе...
И лицо молодого человека вдруг стало до такой степени реальным, что я могла сосчитать все невыбритые волоски на кадыке. Я протянула руку, вихрь засмеялся, я сказала что-то или вихрь сказал, но после этого меня швырнуло на землю так, что я ударилась до синяка на лбу и очнулась в своей комнате. Портрет лежал рядом с недобитым кофе. Единственное, что изменилось, так это выражение его глаз - они перестали быть глазами, которые нарисовала я-это были его глаза.
***
День начался как обычно. Разве что он был на удивление мерзким после вчерашнего солнца. Дождь нудно моросил, застилая серенькой пеленой все, включая важные исторические объекты. Туристы поглядывали на бары, не проявляя особого интереса к таким исключительным вещам как башня Св. Петра. Я тщетно пыталась их убедить поднятся на смотровую площадку, но они ограничились осмотром скульптур на входных дверях. Когда я жевала свои бутерброды, примостившись на ступеньках, ведущих к воде на набережной, зазвонил телефон. Обычно я выключала звук во время экскурсии, а во время перерыва включала, чтобы особо нетерпеливые имели честь со мной побеседовать. Звонила Нина. Я чуть не нажала на «off».
-Ты представляешь, нет, ты только представь - он мне звонил. Он спросил мой адрес э-почты и прислал виртуальную открытку с розами. Нет, ты только подумай...
-Поздравляю, -немного холодно сказала я.
-И никакой магии. Он САМ в меня влюбился.
-М-м.
-Я тебя отрываю от чего-то важного?
-От обеда.
-Тася! Ты даже порадоватся за меня не можешь.
- Я безумно рада. Надеюсь-он-это то, чего ты хотела.
Я положила трубку. Никакой магии. А что же произошло тогда? И, если это произошло один раз, это может повториться. Но работа заставила меня оторватся от моих нехристианских мыслей. Позднее, я решила вновь пройти мимо заколдованного дома, хотя сама мысль вызывала острый приступ животного страха. В сером свете здание расплывалось, теряя свой истинный облик, и в моем мозгу оно упорно переплеталось с той рекой. Будто старый дом плыл по речке, раскачиваясь как ненадежный ялик. Во всем этом была доля здравого смысла - некогда здесь протекала река. Я ощутила острый запах собственного пота, коленки подогнулись, и мне пришлось замедлить шаг. Бар, отсутсвие людей в открытом кафе, и стена, но, Боже, где трещина? Там же БЫЛА трещина или я схожу с ума. Или ничего не было, ни трещины, ни моря, ни Нины. Стоп, Нину можно проверить. Я достала мобильный телефон и пролистала входящие звонки. Нина звонила сегодня, в 2 часа 15 минут. Тогда можно проверить и трещину. Я откинула волосы назад, великим жестом Миронова, зашла в бар и заказала кофе. Все та же девочка не справлялась с кассой. Я подождала пока к ней не подойдет помощь в лице более опытного сотрудника.
-Молодой человек?
-Да? Я могу вам чем-то помочь?
Что-то случилось со мной в этот момент. Я удерживала его взгляд на себе, я видела, что завладела им полностью, и могу потребовать не заплаченные деньги назад.
-Можете. Я художница, пару дней назад я видела трещину на этом доме. Очень живописную. Ее что заделали?
-Мне не хотелось бы огорчать вас, вы, наверное, не местная. Хм, трещин у нас не было, а, если б появилась, то хозяин ликвидировал бы ее так, что никто бы не узнал о ее существовании. Но, если хотите, специально для вашей картины, мы могли бы..
-Могли бы организовать мне трещину? Временно?
-Вообщем, да.
Какой-то дьяволенок вселился в меня. Я знала, что нельзя допускать подобное, но обретенная возможность управлять людьми веселила меня, веселила больше, чем алкоголь, больше, чем шут в компании, больше, чем старая комедия.
-Организуйте.
Уже через полчаса я беседовала с владельцем кафе. Он заказал мне все потребованные напитки, удволетворил мое зефирно-шампанское извращение, и «Henessy» в неженских количествах. Я не пьянела, я была безумно весела от собственного безумия.
-Трещину мы сделаем к завтру, но, когда прийдете вы?, -он повторял эту фразу уже в пятый раз.
-Я же говорю-от вдохновения и погоды зависит, - и я задорно смеялась.
Он вызвал рабочих, но организацию моей трещины я помню смутно. Мне даже показалось, что они что-то взорвали или это мои барабанные перепонки не выдержали давления от непомерного количества алкоголя. Владелец кафе, г-н Суховский, казался мне несуразным в этом пахнущем удачей костюме, с слишком ровным загаром и очками в тонкой элегантной оправе. Особенно несуразным он стал, когда взял меня за руку и повел смотреть на деяния рук своих. Трещина была потрясающая! Пол-метра длиной и как минимум 30 сантиметров глубиной. Я выразила восхищение.
-А проблем с ассоциацией по защите памятников не будет?- спросила я, чтобы проявить участие и выразить благодарность одновременно. Г-н Суховский махнул рукой.
-Они в доме напротив сидят и обедают у меня бесплатно.
Я понимающе кивнула, отчего трещина расплылась до невиданных размеров, а после подперла мое обмякающее тело.
***
Я открыла глаза и осознала сразу три вещи: телефон разрывается уже битый час, голова трещит, не воспринимая его позывов и больше всего мне хочется пить. Я лежала на полу, на матрасе, в своей вчерашней одежде, которую некогда считала по-художественному стильной. До вчерашнего вечера. Юбка до щиколоток с разрезами от коленок спереди и сзади-идеальное решение в жару - и топ из материла чем-то напоминающим плохо выделанную кожу. Бахрома из этой же кожи украшала весь топ, что, на мой взгляд, великолепно гармонировало с юбкой из изтонченной гладкой кожи. На ногах сандали из той грубой ткани, что и топ. Сегодня я напомнила себе истомленную жизнью без воды африканку с этой потрясающей прической из геля, лака и черной пакли. Видимо африканка обрезала волосы, чтобы не мыть, и поэтому стала дикообразной. Закончив осмотр, я решила не носить эту юбку до конца лета и взяла трубку.
-Тася! - это была Ритик.
-Да?, - все-таки подруги по утрам это чересчур.
-Ты видела газеты?
Тут я начала смутно вспоминать свои вчерашние приключения.
-Ты на самом деле пойдешь рисовать эту трещину?
-М-м, разумеется.
-У тебя потрясная юбка не хочешь обменяться на время? На мою белую в дырочку?
Что-то у меня внутри похолодело.
-А откуда ты знаешь про юбку?
-Так ты же на снимке с этим... г-ном В. Суховским.
-Что только в юбке?- подозрительно спросила я.
На другом конце провода раздолось пошлое хихиканье.
-Не волновайсь. Это в «Вечерней Риге». Ты очень прилично вышла. Я думаю в академии ты защитишь диплом, г-гы-гы, досрочно.
Я направилась в душ, но по пути меня перехватил сам г-н Суховский.
-Так договорились? Машина будет через полчаса.
Я выбила час. В основном на размышления, но поразмышлять мне не удалось, так как процессу мешал телефон. Даже мама из Италии позвонила, а ее новый итальянский муж как-то весело поздравил меня с успехом. Какой к черту успех? Я меньше всех понимала, что произходит, и у меня не было абсолютно никаких идей по поводу предстоящего художества, тем более, что как мне сказал менеджер Суховского в 3 часа дня приедет латвийское телевидение 1. Снимать репортаж об извращениях богатых, и о продвижениях работы нового таланта.
Серебристо-серый «Lexus» одиноко ехал по улицам города. Мне казалось, что даже пробки не страшны такой машине. По-крайней мере никто не пытался пристроиться рядом с зеркалами, фарами и прочей аттрибутикой машины. На светафоре мы стояли точно на белой линии. Правда, один раз встали вместе с «Chrysler», но все-таки машин народной и советской марки у нас явно больше. Я их видела в окно заднего вида, подчительных, завистливых, и плюющих нам вслед. Мой инструктор всегда приговаривал: «Не подьезжай близко к учебным и мерседесам. »
Мы подъехали к лимонному дому. Сам г-н Суховский встречал меня. Я помедлила прежде, чем выходить. Я видела муки сомнения у него на лице, и то выражение, которое бывает у человека совершившего что-то, о чем видимо надо будет пожалеть, но это еще не ясно. Он по-своему объяснил мою медлительность и направился открывать дверу машины. Я посмотрела ему в глаза снизу вверх. Если б я могла вспомнить, что я сделала тогда! Я помню какие-то звенящие стрелы, легкую боль, напряжение во всем теле и все это в течение секунды, пока я смотрела на него, а моя нога уже опускалась на асфальт.
-Добрый день,- как банально,- Я могу приступить к работе?
-Если захотите кофе или что-нибудь покрепче мои бармены принесут вам прямо к мольберту.
-Это так мило с вашей стороны.
Г-н Суховский распорядился принести зонтик от солнца, маленький столик, на котором я разместила все. В прямом смысле все. Я взяла с собой уголь, акварель, масло, пастель, карандаши от самых твердых до наимягчайших, и Бог знает что. За моими приготовлениями наблюдала добрая половина песонала кафе, но я рявкнула, чтобы художника оставили наедине с вдохновениеи и принесли выпить для усиления вдохновения. Странно, но люди не обратили внимания на грубость, и мои требования были исполнены незадлительно. Они исчезли мигом, и только тень подле меня периодически наполняла стакан. Я обычно не пью. Но я не могла не пить. Тупое отчаянье как затянувшее ясное небо облако, затянуло мое сознание, и вспышки молний были моими оголенными нервами. Вот от этих вспышек я тщетно пыталась избавиться. Я измарала ваттман и бросила его подле себя. Предприимчивые люди быстро подхватили его. Черновики потом хорошо идут на аукционах. Люди покупают исчерканные рукой художника салфетки за сотни тысяч долларов, которые подобрал официант. И вдруг я поняла, что мне нужно мое сознание. Мое ясное и чистое не затуманенное алкоголем сознание. У меня оставался час до приезда телевизионщиков, а новый лист был более пустым, нежели бутылка «Мартини» рядом с ним. Я гордо направилась в туалет, где отправила «Мартини» сугубо по назначению, а голову облила холодной водой из-под крана. С видом трезвенника, раз и навсегда сказавшего, что там выпивке и место, я вернулась обратно.
Теперь передо мной был не холст, тпереь это было мое собственное прошлое. Я не помню, как я перешла эту грань вновь. Эти переходы начали пугать меня. Игры сознания могли завести меня в психушку. Я почти не помню, как рисовала. Какие-то движения кистью... Не более. Мое сознание ушло далеко, я вновь была на берегу реки. Сгущался туман. Берега реки расплывались, разбухали, влага покрыла камыш, и было приятно проводить по нему рукой. Я ждала. Я знала, что он прийдет. Он не мог не прийти. Сначала я услышала стук копыт, до меня донесся запах конского пота, седельной кожи, города, торговки рыбой, пряностей, крови, ладана и запах мужчины.Он принес с собой этот букет жизни недоступной мне. Я не обернулась, пока не услышала, как он привязал коня к дереву, я не оборачивалась, пока он не сделал шаг по направлению ко мне, настолько широкий насколько позволяла его гордость.
-Мадлен, у меня было много дел. Не мог вырваться.
-Не волнуйтесь. Давайте о деле. Вы хотите свергнуть герцога и вам нужно организовать толпу.
-Откуда вы знате?
-Я все знаю. Толпа-это не сложно. Я могу это сделать. Вы представите меня как иностраную гостью, вдову, скажем прусского графа, а дальше мое дело. Они пойдут за мной.
Я оберулась и заглянула глубоко в его изумленные светло-голубые глаза. Опрокинутое небо. Жесткое лицо и эти глаза. Темные волосы барашками непослушной морской пены, спускающиеся на шею. Плотно сжатые губы. Но небо заволокло облако. Я улыбнулась, я позвала его, я знала, что он мой и мне не следовало так глубоко проникать в его ум и направлять его мысли в нужное русло, но я не могла удержаться. Мне стало страшно, когда я кинула взгляд назад на реку ожидая увидеть изгибы послушного его рукам белого тела и волосы, играющие подобно солнечным бликам в лесу,- то вспыхнет зелень, то опять исчезнет в тени. Но там не было ни кокетливой игры моей единственной одежы, ни его жадных рук. Реку заволокло туманом.
-Это восхитительно!,- сказал чей-то голос, - Эта река, женская фигура в белом, и все это как бы за трещиной. Все размыта, а трещина четкая, как линия, разделяющая 1999 и 2000 года.
Я очнулась. Передо мной была неоконченная картина, о которой говорил молодой человек. Я сама стояла у мольберта в окружении толпы журналистов и зевак. Судя по праздным лицам, парочкам и громкой музыке, доносящейся из какого-то увесилительного заведения, было не меньше 9-ти вечера. Я окинула толпу гневным взглядом, медленно переводя глаза с одного лица на другое и в конце концов на «горилл» Суховского. Толпа оказалась сообразительной, за исключением, остававшегося до этого в тени молодого человека.
-Анастасия, не могли бы мы поговорить, если вы уже закончили на сегодня,- повторил журналюга. У меня сложилось впечатление, что стоит он тут уже давно, и что главное-эту фразу произносил неоднакратно. Он был выше меня на голову, виски были тронуты сединой, что придавало ему онегинское очарование непонятого одиночки, очки создавали необходимый интеллектуальный образ, но глаза за стеклами дымчатых очков были глазами охотника за материалом.
-Не могли бы, -резко ответила я.
-А смысл, смысл отказываться? Вы устали, вам надо расслабится, выпить «Мартини» со льдом....
Он точно читал мои мысли.
-... и потом наш фотокор заснял вас за работой. Потрясающие снимки! На одном у вас непроизвольное движение художника, откидывающего прядь волос. Это в начале дня. А в конце дня вы с кистью в руке, не отрываясь от работы, пьете сидр. Просто потрясающие жанровые снимки, редкость, когда
-Всем этим Вы хотели сказать, что ваш папарацци хорощо поработал.
-Это была легкая работа, вы так увлеченно махали кистью.
Я почувствовала, что он смеется надо мной. «Не слова больше» - решила я и стала складывать кисти. Ко мне подскочил помощник Г-на Суховского, чтобы узнать, когда подавать машину и во сколько, я собираюсь приехать завтра.
-Машину немедленно, а завтра меня не будет. Все, что мне надо на холсте. Я продолжу дома,- ответила я тоном человека, привыкшего давать распоряжения. Каждое слово сверкало в воздухе подобно грому.
-Авантюристка,- негромко сказал нахал сзади.
-Как и вы, ответила я, не оборачиваясь,- Бьюсь об заклад, что ваша слава скандалозного журналиста идет впереди вас.
-Я заведующий отделом культуры газеты «День», меня зовут Александр Радионов. А где вы живите?
-Полагаю мой адрес редакцию не...
-Редакцию нет, а меня да. Мне от вас еще домой ехать.
На это мне было нечего сказать.
Ехали мы в молчании. Я не собиралась беседовать в присутствии водителя, но и последующие два часа мы также провели в молчании. Как только я заперла дверь квартиры, я почувствовала его жаркое дыхание у шеи. Я попробовала оттолкнуть его, но всякая способность сопротивлятся бесследно исчезла. Он провел своими тонкими пальцами по шеи, ниже по спине и у меня помутнело перед глазами. Я знала, что делаю определенно что-то не то, что-то неправильное, я продолжала рассуждать об этом, когда он сдернул с меня одежду, и я увидела перед глазами потолок. Я смотрела на побелку, когда незнакомый мне мужчина резко развернул меня, и я уткнулась носом в китайскую вазу. В экстазе ваза слилась в сплошную черно-белую полоску и теперь я уже не осознавала, кто из двоих ласкает мою спину, кто шепчет что-то в мои ушки, но я определенно сошла с ума, если хотела встряхнуть волосами и сыграть с ним в «плетку и жеребца». Для этого мне нужен был пышный хвост моих тяжелых волос, которых у меня не было.. или были....Там они были, и я сидела на нем верхом, глядя в обычно столь жесткие глаза и мне нравилось ласкать его этими роскошными волосами. Капельки пота на моей спине смешивались с влагой тумана, поднимающимся над рекой, росой, покрывающей траву и камыш, ставший нашим убежищем. Он притянул меня к себе, желая показать мне, что теперь я принадлежу ему душой и телом, но я выскользнула из его объятий и прыгнула в реку. Никто не мог владеть мной, только природа была для меня царицей, которой я поклонялась.
- Ну, что Тася, согласна, -он смотрел на меня сверху вниз, улыбаясь этой отвратительной циничной улыбкой,- Разве можно отказатся от такого предложения?
- Я..
- Ты, именно ты, получишь власть, а я продвину проект своего близкого друга, скромно оставаясь в тени.
- На деле я буду куклой, а реальная власть будет у вас.
- Девочка моя, женщина с министерским портфелем, пусть марионетка, но кое-какими мелочами, приятные мелочами, ты сможешь заниматся без нашего ведома. Выделишь деньги из гос.бюджета на художетсвенную школу, вскормишь еще одно поколение голодранцев с молбьертами.
- Это невозможно,- я резко села и обхватила себя руками,- Никогда.
- Что тебе мешает? Ты же не сделаешь ничего плохого. Ты просто получишь хорошую работу. Представь, русская, молодая женщина и министр культуры в Латвии! На-те вам! Делай все, что хочешь, ведь в твоих руках власть, и просто не забывай о друзьях. Выборы на носу. Я организую так, что ты пойдешь от партии «Широта мира единства людей», которая тесно сотрудничает с нашей газетой. Обклеим твоей плакатами с твоей мордочкой всю Ригу, выступишь на ТВ, поговоришь о правах бедных и русских....Там ты лучше меня знаешь, что и как говорить.
- Не что, а как. Все равно что. Можно говорить о правах крыс, которых люди выгоняют из их законных жилищ. Текст не имеет значения.
- Я бы с тобой поспорил, но-ох-эти глаза говорят, что лучше мне не спорить.
- Расскажи о своем проекте.
- Красавица моя - информация за информацию. Ты же своими секретами не делишься, вот и я до поры до времени помолчу. Скажем так, это связано с большими деньгами и морским побережьем.
- А причем тут культура?
- Не ты ли сказала, что не имеет значения ЧТО, а важно КАК. Не спеши, а то прыгнешь в поезд раньше, чем он подъедет к станции.
***
Я молча созерцала свою картину. Теперь она больше не моя. Она принадлежит всем. Тысячи, сотни тысяч копий разойдутся по всему миру. Мне хотелось заорать на фотографа, который подбирался к ней под очередным углом, так же как часто хочется сделать что-то непринятое, осуждаемое обществом и в итоге совершить это в мыслях. Я видела, как студент открывает сайт партии «Шмель» в интернете и, увидев МОЕ чадо, быстренько копирует его и налепляет на обложку своего бездарного курсовика о роли подавленной сексуальной энергии в жизни художника. Я видела, как враги партии вырезают статью из газеты с моей картиной, превратившейся в политическую рекламу и не более, утратившую тот смысл, что я вложила в нее, опошлевшуюся, изгаженную.
Мой телефон звонил уже третий раз, и я наконец сняла трубку.
-Анастасия, я хочу вам напомнить о митинге рядом с памятником Барклаю де Толли. Вам надо выступить.
Да-да, я помню, я уже иду туда,- и с этими словами я, не оглядываясь, вышла из выставочного зала.
Я шла по мокрым лужам, в которых плавали кленовые звезды. В городе еще сохранилось очарование лета, питавшее золотые деревья, розовощеких и загорелых горожан, забытые катамараны на городском канале. От выстовочного зала до памятника было минут 5-7 ходу, но их было недостаточно, чтобы продумать речь. Теперь, когда на меня навалилась работа чинуши, связанная с маранием бумаг при помощи принтера, а не при помощи кисти, общением с миром по селектору, а не через духовное видение, теперь, когда диплом был в кармане и вместо того, чтобы давать уроки рисования, я занималась особо важными правителсьтвенными делами, которые даже не давали мне времени, чтобы подготовить проникновенную речь в защиту культурных ценностей нашего города и уж тем более, чтобы:
А. Увидеть подруг
Б. Взяться за кисть
С. Валять дурака.
У памятника собралась толпа из уже знакомых мне бабуль, молодых дарований ВУЗов, нескольких скучающих полицейских, ждущих событий журналистов, исполняющего свои обязанности фотокорра. Было несколько зевак, но они подолгу не задержевались, а посмотрев, что ничего не происходит проходили мимо. Я смело направилась к памятнику, встала напротив толпы митингующих (толпы протестующих не было, пришлось говорить для своих) и меня понесло:
- Уважаемые, здесь многим противен тот факт, что удачливый бизнесмен сделал широкий жест и подарил памятник городу. Но разве наша задача считать его деньги, говорить грязные они или нет? Разве речь идет о коммунистах и капиталистах? Разве мы можем возннести эту проблему на политический уровень? Нет, нет, нет и еще раз нет. Это – прежде всего культурная проблема. Нам с вами решать станет ли город краше ( журналисты включили диктафоны, фотокор защелкал активнее). Стоит ли вообще возносить произошедшее на уровень проблемы? Барклай де Толли был великий полководец, сыгравший свою роль в войне 1812 года, так что плохого, что человек решил отлить ему памятник и установить его на постамент, где он находился ранее? Граждане, дамы и господы, леди и джентельмены забудем же о политике, и подумаем о нашем городе!
Я уже прониклась духом собственной речи и мне оставалось лишь вознести цветы, как один из задержавшихся зевак встрял в мою речь.
- А, по-моему это именно политическая проблема, а ваша партия пытается выбелить себя, встав так сказат на защиту культуры. Вы вообще какое отношение к культуре имеете?
Этого не случалось со мной давно. Голова закружилась, я осталась стоять на ногах, но сознание ускользнуло, и понеслось сквозь звезды, галлактики, туманности, измерения...
Вы вообще кто-такая?
Я НЕ ОЖИДАЛА ЭТОГО. Мне казалось, что они все под моим контролем. Все эти крестьяни – они смотрели на меня завороженно, доверчиво, отчего мне становилось немного не по себе, хотя на тот момент я была уверена, что не делаю ничего плохого. Я стояла около колодца, а они собрались вокруг, соблюдая, однако почтительное расстояние. Они должны были знать кто я, но я сумела видеть то, что они хотели видеть. Около колодца стояла дама в темных одеждах странницы - вдовы, с ожерельем на шее, так выгодно подчеркивающим аристократическую белизну ее шеи, с седыми волосами, скромно собранными на затылке – никаких париков и украшений, только темная сетка и эта дама говорила о том, что было так близко им. О нескончаемой работе, о герцоге, скачущем на своем коне вслед за зайцем по их вспаханным полям, о неимоверных податях, об внезапных исчезновениях юных девв сторону его замка, обо всех этих бесчинствах, которые можно было бы прекратить, если бы друг ее покойного мужа согласился возглавить герцогство. Она сама, подобно Жанне Д’Арк готова повести из ради благога дела, ради земли, где родился ее возлюбленный.... Ей аплодировали, кто-то кидал в воздух шапку, люди уже потянулись к ней и вдруг этот старикашка с трескучими глазками, в мохнатой шапке, в какой-то шкуре, с узловатыми руками на посохе. Я посмотрела в эти недобрые, но знакомые глаза, и даже раньше, чем мой взгляд наткнулся на броню, которой он себя окружил, я поняла, КТО ОН.
- Я только, что рассказала о том, кто я, и я не хотела бы повторять – это нелегко для меня, - говорила это, не слыша себя, я видела себя нагую, простоволосою, такую, какой я была, и такой я была в его глазах и могла стать в глазах всего собравшегося люда.
- Но, - продолжила я, - Коль вы хотите обнажить мои чувства, перед отъездом я хочу пообедать в таверне «Белый Дракон», хоть здесь отродясь не было белых драконов, если только их видел кто...
- Любой из нас имеет отношение к культуре. Мы, русские, единый народ, говорящий на одном языке, значит, мы все имеем отношение к славянской культуре, - лишь сказав это, я поняла, что из-за моего секундного отсутствия у памятника Толли, привело к потере контроля над собой, и я сказала то, что думала на самом деле. Лица журналистов просияли. Фотокор удволетворенно вздохнул и сменил пленку, ожидая забойного кадра. Хотя куда уж забойнее.... Разве, кто... В меня полетел камень. Я услышала латышскую речь.
- Вот так разжигается национальная рознь! – крикнула я, схватившись за висок, и припоминая на какую партию работают пацаны. Еще несколько слов, скорая помощь, я уже ожидала отдых в приемном покое, но сидящий рядом с шофером человек в белом халате, не оборачиваясь сказал: «Езжайте пока в сторону Гайльзерса, там остановитесь, мы пересядем в другую машину»
- Меня же ранили, в меня камнем попали, я пострадала за интресы партии, - искренне возмутилась я. Моя собственная речь меня зажгла.
- Успокойся, у меня еще есть пара камней для тебя. Берешь мешок для отходов, наполняешь томатным соком, немного воздуха, да, и еще рекомендуется обвалять в грязи, - можно ехать в больницу.
- Кто вы?
- Видимо друг вашего друга из нашей любимой газеты. Тоже кстати статейками баловался в свое время. Апрелем подписывался. Может, читали? В еженедельнике «7 вопросов».
- Да уж. Кто вас только не читал. Пришельцы в райне центрального рынка, осторожно - экстрошизики, шамбала под Кокнесе и статья, размазанная на всю полосу...
- Гы-гы. За знаки платят, знаете ли. За сенсации нет. За сенсацию получают те, кто ее учудил. Теперь я на другой фронт перебежал.
- На фронт учуждателей сенсаций?
- Вот именно.
«Скорая» лихо подъехала к «Гайльзерсу», тормознула, шофер и «медбрат» пулей вылетели из машины, подхватили пациентку, медбрат на ходу прошелся мокрой губкой по виску. Сестра в примной крайне недовольно посмотрела на них поверх древнего, обвязанного резинками монитора.
- Ложный вызов. Это Анастасия Лебедева, во время митинга в нее попали камнем, но оказалась царапина. Анастасия изъявила желание поехать домой.
Недовольство на лице сестры, избитом годами борьбы с прыщами, сменилось низкопробным любопытством.
-Очень приятно, то есть, конечно, ужасно, что вас так обидели. Я голосовала за вас.
-Спасибо, - сказала я, придерживаясь за висок. Мимо проехал больной в автоматическом кресле, остановился и поднял на меня старческие поблекшие слезящиеся глаза.
- Анастасия, помогите нам старикам, пусть наши дети учатся на родном языке и да поможет вам Бог в создании художестенной школы.
- Спасибо, я сделаю все, что в моих силах, - с этими словами я направилась к дверям, столкнулась на входе с человеком в полосатой пижаме, несущем в руках прозрачный стакан с желтой жидкостью, так будто эта была последняя вода на земле. Поморщившись, я еле сдержала желание удрать и побыстрее, и степенно дошла до черной машины с тонированными стеклами, ожидающей меня на стоянке. Вдоль высохшего фонтана гуляли редкие больные и невесть откуда взявшиеся пернатые. Птицы вперевалочку дефилировали по дну в поисках воды, подхватывали листья и каждый раз удивлялись, не обнаружив под ними ни капли.
Друг моего друга оказался маленьким, подвижным черноволосым и востроглазым учудителем. Он был совершенно не похож на олицетворение интеллегента - Александра, его легко было представить в рынке, в лавке торговцев воздухом и даже в качестве пронырливого юриста. Почему-то я с трудом верила в то, что этот человек некогда творил под столь свежим псевдонимом Апрель.
- Я бы хотела спросить... Почему вы писали о мистике, о паранормальном, почему эта ниша, а не экономика или криминал?
- Мистика хороша продается. Люди падки на тайное, неразгаданное и главное на настолько недостоверное. Что остается только поверить.
- Ну, вот, а я-то хотела поболтать о мистике.
- Ну, это всегда пожалуйста. Меня остановить сложно – фантазия и небольшие знания, почерпнутые в таких же статьях, что и мои, дают бесконечную пищу для монологов. Но давайте перейдем к делу.
- К делу так к делу. Пока я заниаюсь тем, что предполагает программа моей партии.
- Вот и хорошо, продолжайте в том же духе. Всего за какой-то месяц народ поверил в вас и полюбил, что собственно и требовалось. Подержка в прессе вам обеспечна, кстати, можно на ты?
- Конечно.
- Я бы сказал, что поддержка в прессе не предоставляет для нас труда. Даже латышская газета, с которой мы так и не сумели наладить контакт, внезапно написала о том, что вы чуть ли не реальный лидер своей партии, сеящий раздор в обществе, которое с трудом проходит интеграцию. Но, они не могли не отметить ваши старания по созданию школы. В итоге - вы героиня.
- Хотите сказать, что анти-реклама тоже реклама?
- Не совсем так. Подобная статья в прессе врага дает тебе очки в прессе своего народа. Но что-то мы все о народе. Не хочешь подумать об еще одном проекте?
- Я чувствую, что мне надо о нем подумать.
- Правильно, детка. Вот и думай, как бы вашей партии отхватить кусочек земли в Болдерае, около маяка.
- Там же пляж! Общественность...
- Какой там пляж.... Корабли, нефть, небезопасное место для прогулок с детьми. Давно пора прикрыть это местечко. Чем собственно и займется твоя партия.
- Да, но...
- Как – это твоя задача. Придумай, я тебе и так уже подсказал. Земля, протяженностью 10,000 метров квадратных должна принадлежать партии.
- Хорошо, положим. Я ждала этого задания. Но этой информации мало. Что будет происходить с этой землей, что я скажу прессе?
- Не волнуйся. С ней все будет хорошо - просто санаторий с причалом.
- Ты ж только что сказал...
- Земля будет в надежных руках, запиши это. Партия позаботится о ней. И всем будет хорошо. Поняла?
- Да. Я напишу предложение.
- Вот и договорились. А что ты хотела спросить о мистике?
- Помнишь героя Дафны Дю Морье «On the strand»?
- Не читаю полоумных дамочек.
- Не имеет значение. Он, наглотавшись какой-то дряни, попадал в прошлое и в определенный период. Но каждый раз, когда он оказывался в прошлом, он обнаруживал, что успевало пройти какое-то время – неделя, год, день, час. Думаешь, это возможно?
- Это и был вопрос? Послушай, сходи к моему другу, вот, кстати телефон, он даст тебе этой дряни и не только сколько захочешь. Сможешь и в будущее лазать, и в космос. Только не увлекайся, чтоб телевизионщики не подметили. Знаешь, потом на пленке увеличишь и все- глазки то стеклянные!
Я взяла белую картонку со странным именем Веревульф и номером телефона. Веревульф было написано готическим шрифтом, и выглядела картонка так будто ей уже по-крайней мере лет сто, настолько желтой, мятой и прочной она была. Такие могли изготовлять век другой назад. Тем не менее, телефон был вполне современный – мобильный, сеть местного полу-монополиста, и именно из-за этого несоответствия, из-за возникших вопросов, из-за падкости на тайны, я решила позвонить. Сделала я это, сидя в «Хижине последнего зулусу» на новехоньком матрасе полит.работника и чувствуя себя защищенной от внешнего мира. А ведь стоило стукнуть со всей силы по батареи, как можно было установить свзязь с соседями. Но меня не покидало чувство, что здесь я одна, как та златоволосая девушка в лесу, которую могли найти только посвященные.
- Добрый день, я говорю с Веревульфом?
- Говорите, раз звоните по этому номеру,- голос был агрессивный, немолодой и приглушенный.
- Хорошо. Я хотела бы встретится с вами.
- С огня да в полымя? Кто вы такая? Мой номер не дают абы кому. И зачем вы хотите меня видеть.
С первой частью вопроса я справилась без труда. Экзаментатор поставил зачет. Но второй билет я не подготовила.
- Я не могу так сразу вам эо объяснить.
- А если не можете, зачем звоните? Себе-то вы объяснили, надеюсь?
Он вытягивал меня. И нашла ответ. Закрыв глаза и на одном дыхании, я выпалила: « Много лет назад я чем-то не понравилась Вам. Вы помните меня, и вы узнали меня. Молчите, значит так и есть. Мне было столько же лет, сколько и сейчас. Я была также молода и неопытна. Зачем вы убили меня?». Напряжение вголове спало вместе с вылетевшей последне фразой. Я открыла глаза и стала смотреть на бамбуковые палочки на балконной двери, колеблющиеся от легкого сквозника. Покрытый пылью карандашный набросок шевельнулся и скользнул по стопке бумаге, пролетел по комнате и прилег отдохнуть у моих ног. Телефон молчал. Я медленно отняла трубку от уха и посмотрела на дисплей. Номер и значок «разговор» исчезли, вместо них пространство занял логотип, с некой абстракцией. Я сама лично ее изобразила, видимо не в слишком трезвом состоянии. По-крайней мере я не помнила, что хотела этим сказать о своей личности.
Мое внимание отвлек настырный набросок, зашелохнувшейся и защекотавший мои босые ступни. Несколько штрихов – какой-то мостик, незаконченная река или скорее речушка, на переднем плане огромный дубовый лист, на котором я сосредоточила все свое внимание - я корпела над каждой прожилкой, над каждым пятнышком близящейся серти, над высохшим и загнувшимся кончиком, - а на заднем плане какое-то здание непонятного происхождения. Должно быть, я сомневалась, нужно ли оно вообще там, поэтому изобразила четыре линии, наметила крышу и бросила его стоять недостроенным, недодуманным, брошенным с вечным вопросм «Кто я?». Вздохнув, я набрала номер Оборотня по-новой, но милый голос равнодушной к страданиям абонентов записи сообщил, что номер не существует, шиис нумурс не эксисте, зис намбер даз нот экзист.
***
Гримерная, спешка, пудра, запах косметики проникает всюду, запах издерганных нервов ведущих, операторов, режисеров, редакторов, ответственных за свет, ответственных за блеск пола, за аплодисменты зрителей, за каждую мелочь, этот запах перебивает запах косметики, через рецепторы проникает в мозг, находит свой отдел, сосредоточивается там и образует новый сгусток волнения, теперь уже волнения героя телешоу. Точнее героини. То есть меня. Я бросаю на себя взгляд в зеркало, когда оттуда, наконец, исчезает потная спина гримерши: Да, новый имидж мне к лицу. Стрижка под Хакамаду – ассоциация с про-русской направленностью, очки в тонкой оправе – перечеркивает про-русское разгильдяйство и лень, и подчеркивают деловой образ жизни, бледность – берем малоимущих, асссоциация с отдыхом в родной Юрмале под холодным солнцем, с не-хождением по соляриям, а также с усталостью и возможным недугом, не смотря на который я борюсь, жжужу вместе со своим роем, костюм темный – под волосы, никаких ассоциаций, кроме приятного глазу сочетания цветов, но разрезов хватает, а на шее кокетливо повязанный красный платочек – берем сразу мужскую часть населения и коммунистов. Одним ударом, можно сказать.
Сижу в комнатке рядом со сценой, жду своего вызова. Ко мне подходит человек, тихо говорит, что у меня есть 5 секунд, чтобы подняться и я появлюсь точно под апплодисменты. Поднимаюсь, иду по сверкающему полу, Слава Богу не направили весь свой свет мне в лицо, а то имела бы я вид бледной немочи, и в легкой полутени улыбаюсь, так кому там по сценарию? Всем и телеведущей. Телеведущая – зубр своего дела. Передачу «Шоковая терапия» она помнится, отдала своей дочке на практику, видимо бедная устала от всех этих педерастов, филов всех направлений, вопиюще спокойных нудистов, по-щенячьи радующихся свадьбе лесбиянок, а скорее всего все самое шоковое она уже перемолола. Чтож, сложно поискать что-то более шокирующее, чем политика. Надя подводит меня к миниатюрному диваньчику нейтрально голубого цвета, между нами стеклянный стол, а в стол вмонтированы плазменные мониторы.
- Скажите, Анастасия, в ваши годы стать политиком – эта удача, не правда ли?
- Зависит от жизненных ценностей, - я понимаю, что сейчас собъюсь на вечное, доброе, на друзей, на позабытую личную жизнь, - Для меня главное – мой народ, сохранение его культуры и вот я здесь.
Аплодисменты, лучезарная улыбка.
- Да, мы наслышаны о проекте художественной школы, где можно будет учиться абсолютно бесплатно, если есть талант. А другой ваш проект санатория, он ведь не направлен на, так скажем среднюю прослойку общества?
- Он направлен именно на нее. Многие любят гулять на Болдерайской косе, и я понимаю, ведь можно смотреть, как проходят мимо корабли, как бьются волны о высокие камни, но у этого места слишком много недостатков и эта мягко сказано. Начнем с криминала. Я покривлю душой, если скажу, что Болдерая тихий район – мы все знаем, что там хватает криминальных элементов. Представьте девушек, собравшихся погулять там вечерком. Не дай Бог сделают шаг в сторону от скопления народа, и мы будем опять читать сводки в газетах. Да и это не главное. Главное- это наше с вами здоровье, и здоровые гены для потомков. Да, корабли красивы, но нефтяные танкеры представляют собой угрозу обществу. Сколько можно ждать, когда Пароходство спишет свои гниющие суда? А сколько пятен мы все наблюдали на воде, на берегу. Детишки радуются – лужица сверкает всеми цветами радуги. А что позвольте узнать в этой лужице? И раз уж мы заговорили о детях – некоторые министерства ничего не сделали для очистки пляжа. Все знают и видели разрушающиеся стены непонятного происхождения, по которым детти любят лазать, а также строительный или скорее мусор, образовавшейся за счет разрушения. У моих хороших знакомых спелиологов Кости Курочкина и Дана Дартса были подозрения на некотрую повышенную радиацию в области места, которое сейчас еще рано упомянать, пока не были проведены должные исследования. Уже одни искусственные впадины являются намеком на присутствие ракет Земля-Вода....
На мониторе появилась надпись «Закончить речь», за ней потянулась другая «Ты не Жанна Д’ Арк, на лошади не удержишься, дура. Я бы нашел человека, который повел бы людей.»
Последнии 10 минут вопросов – ответов, я чувствую, как голова наполняется туманом, я уже не здесь, я где-то между мирами. Какими мирами? Какими? Делаю знак ведущей – она удивлена – но берет инициативу на себя и болтает что-то, что-то.....
- Люди тебя послушали с самого начала. Ты им понравилась, времени в обрез, давай, вон во дворе мой конь, садись, учись, черт тебя дери! Еще скажи, что в одной руке у тебя будет знаме... Хочешь подержать знамя? Как возьмешь в свою ручку, так и свалишься вместе с ним под копыта в грязь. Конрад расхаживал по полутемной комнате, увешанной шкурами, доспехами, мечами и крайне непристойными картинами.
- Я смогу, я создам образ. Даже, если я упаду, все будут думать, что так и надо.
- Неужто ты так всемогуща, Мадлен?, - Конрад приостановился и повернулся ко мне. При свете свечей его лицо напоминало железную птицу, охраняющую чье-нибудь госулдарство, но не человека, - Неужели сможешь? Ты подействовала даже на меня тогда. Я видел, видел эту благородную даму, я даже подумал, что ты не пришла и только твоя речь убедила меня в том, что ты – это ты... Мадлен...
Хищная птица ухаживает за самкой. С земли это похоже на бой, на драку, будто поле битвы – любовь, это не избитое выражение, а кровавая метафора. Может мне кажется, может это свечи отражаются в его глазах, может это мерцание свечей утомило мои глаза и мне чудится пламя любви?
-Мадлен, как же, как же ты нужна мне , - он на коленях у ложа, покрытого шкурами, он обнимает мои холодные ноги. Хозяин таверны не слишком заботится о своих постояльцах. Как холодно...
- Пойдем, у нас есть время до бунта, ты будешь Жанной Д’ Арк. Возьми мою сменную одежду, идем.
Я подошла к лошади, всхрапнувшей при виде меня, шарахнувшейся. Он удивился.
- Это спокойная кобыла, не знаю, что с ней.
Я провела рукой по напряженной атласной шее, кобыла расслабилась и покосилась на меня с любопытством. Он не помог мне сесть, но я, деревенская девчонка, могла запрыгнуть на самого высокого коня и без седла. А дальше - хуже.
- Ты должна сидеть, как благородная дама, как воительница, как амазонка. Помни: ты кентавр, ты одно целое с ней. Люби ее, люби, тебе будет больно по-первам, но люби ее, сядь глубоко в седло, спина прямая, смотри вперед – на врага, вот так, распрями ноги, представь, что крепко стоишь на земле. Как же ты красива... Сиди так всегда, в любой ситуации.
Он неторопливо подошел к кобыле, Миранда не шелохнулась, аккуратно привязал длинную веревку к кольцу на узде. Что-то сказал ей, и она сделала шаг танцовщицы, желающий чтобы вы наслаждались ее грацией и боящийся сломать ноги. Шаг, рысь, галоп, шаг, рысь, галоп, препятствие... Падаю. Опять по новой.
- Ты – цветной горошек. Он всегда стремится вверх. Расти вверх, тянись к солнцу, к солнцу. Иди всем телом вместе с ней, в одном ритме. Слышишь ра-два, раз-два, а ты спешишь раз-раз-раз. Ритм – создает гармонию, гармония сливает тела воедино. Пой что-нибудь, и пой в ЕЕ ритме. Пой же!
Мой конь устал и подо мною пал
Стою пред ним, главу склоня
Был конь удал
Была крепка броня
Какой я рыцарь без коня
Какой я рыцарь без меча?
Я стал бы бедным скитальцем
Но к милой мне не успеть
О Боги вам лучше меня пригреть
Нет сил моих крест этот несть.
- Это тяжкий крест, - говори Надя и делает мне знак. Я встаю, она подает мне руку и ведет меня к стене, где гости делают записи. Пытаюсь унять дрожжь в руках, к счастью маркер новый и пишет легко. Пишу: «Несу свой крест до конца. А.Л.»
- Сегодня мы поговорили с Анастасией Лебедевой, а с вами была я, Надежда, и как всегда желаю Вам Доброй Надежды. Увидемся ровно через неделю в программе «Беседы с властью».
***
Небо было ясным и холодным. Зато каждая звездочка была доступна взгляду горожанина. Порция адреналина разлилась по моим жилам, как хороший тонизирующий напиток. Чтобы добраться до маяка на косе нужно прыгать с камня на камень. Камни разной формы и величины, иногда требуется короткий прыжок, иногда можно просто перешагнуть с одного на другой, а иногда нжуно прыгать вниз точно на плоский камешек, с него можно подняться на остаток стены и с мальчишеской бравадой, бесшабашно пройтись по неширокой бортику, останавливаясь, чтобы посмотреть вниз на волны, а потом длинный прыжок до валуна с крошечным уступом – рассчитаешь точно – жив, не рассчитаешь – как повезет... А каково прыгать ночью, с фонариком, свет от которого во время прыжка прыгает во все стороны, но главное - это сознание пути назад. Он ничуть не легче.
Маяк так себе - белый, облезший, не высокий, исписанный, изгаженный, с пятнами ржавчины у лесенки. Но какое чувство – сидеть у маяка и смотреть на звезды. Вот он – мой побег из тюрьмы, вот она моя свобода, я смеюсь над всеми, над партией и над народом, потому что я, Анастасия Лебедева в 2 часа ночи, одна сижу под этим маяком и мне все равно.
- ВСЕ РАВНО! – кричу в ночь, и крик уносит легкий ветерок. Я знаю, я нарисую маяк и саму себя, и это будет мой шедевр.
И я заплакала, разревелась как корова, слезы горькие, такие только от обиды или злости, и еще от боли.
- Сашка, я все равно нарисую, слышишь, все равно нарисую ЭТО!
Я решила не играть с судьбой и остаться здесь до рассвета. Было очень холодно и сыро, я продрогла, маяк был не теплее железа, я притянула коленки к груди, закрыла глаза в надежде заснуть и согреться во сне. Уставший мозг с радостью принял эту идею, и я провалилась в глубокий сон, перемежающийся всплесками волн и гудками кораблей. Мне снилось, как я стою у таверны «Белый Дракон», я была одета в неприметную одежду путницы, у коновязи стояла одинокая белая кобыла. Она казалось такой же серой, как и этот день, старой и уставшей, но я-то видела, что она была прекрасна. Я видела ее мощный круп, ее длиную шею и бледно-голубые вены, выступающую на белоснежной шерсти. Она негромко фыркнула, и кинула на меня взгляд женщины, чью красу скрывали и вдруг кто-то сорвал с нее покрывала и восхитился. «Значит это его лошадь. Будь я на его месте, я бы тоже боялась, что ее попытаются украсть и прикоснутся к ней грязными руками.» Из таверны доносились пьяные голоса, я еще помедлила и толкнула тяжелую, набухшую от дождей дверь. Звякнул колокольчик. Было темно, пахло кислой капустой,перегаром и кошачьей мочой. Люди пили из высоких кружек, их гомерический хохот, их преувеличеные эмоции вызывали раздражение. Я прошла в темный угол к столику, за которым сидел монах в капюшоне. Я не видела его лица, только губы, сложившиеся в улыбку при моем появлении.
- Итак, ты узнала ее.
- Да. Это дорогая лошадь, простой человек не будет ездить на такой и это необычная лошадь. Она знает, что вы заколдовали ее и выставляете ее клячей.
- Было бы странно, если б монах ездил на белой королевской кобыле... Но я рад.Счет 1:1 . Это не лошадь.
- Кажется, я проигрываю. Раскройте карты.
- Ты спросила, не видел ли кто в этих краях белого дракона Удачи, помнишь? Я видел, и он служит мне уже много лет, а я служу ему. Фухир его имя. Пойдешь обратно – посмотришь на одно из его обличий. Но, а теперь о тебе. Ты – талантлива, у тебя есть способности, бесспорно, но пока это на уровне шарлатанства. Заставить пару-тройку невежественных кресьян верить тебе – это не магия. И более того – это преступление. Ты же знаешь, что использешь дар во зло, а сейчас ты творишь только Зло. Не будем вспоминать, сколько приворотных зелий ты наварила, и сколько кукол слепила.
- А вы – Добро? Добро не скрывает свое лицо.
- Я и не говорил, что я Добро. Но пока ты не на моей стороне, ты мой враг. Я хочу, чтобы ты перешла на мою сторну оканчательно и бессповортно. Тогда ты сумеешь превратить Фухира в клячу, ты сможешь увидеть свою смерть, ты сможешь управлять судьбой, а не подчинятья ее капризам.
Можешь изображать Орлеанскую Деву сколько угодно, но помни: после того, как ты обещание данное Конраду будет исполнено, ты забудешь его. И ты прийдешь ко мне.
-Почему Фухир служит тебе?
-Потому что противном случае нарушится баланс и удача будет идти ко всем, кто поросит ее.
-Хорошо, а, если я откажусь? Если, сделав Конрада герцогом, я забуду про свои зелья и брошу все?
-Тогда пеняй на себя. Пока ты ведьма и человеческие законы непринимы к тебе, но как только ты откажешься от магии, она отомстит. А я догоню тебя в твоем следующем воплощении, и не дам тебе тратить свои силы как попало, а тратить их, как надо Злу.
- Я не работаю ни на кого, я действую так, как велит мне сердце. И сейчас мое средце говорит мне, что я должна отказаться и не отсупать от своих планов. Я знаю, что буду наказана за свои деяния в этом воплощении, но я не хочу гоерть в девятом кругу ада, а ведь именно это меня ждет с переходом на сторону Тьмы.
- Есть еще Бессмертие. Но эти слова для тебя пустой звук. Оставайся маленькой ведьмочкой, шарлатанткой, неопытной колдуньей, негодной и более не интересной для моего Ведомства.
Монах опустил голову, и я увидела Тьму, сгустившуюся над его головой, увидела существ из того мира, существ, которых я изредко встречала, но сейчас их было много, они хихикали, трещали без умолку и кружились без остановки. Я встала, оставив дыру в тот мир там, где она была и быстро вышла из таверны. У коновязи послушно дожидался хозяина Фухир. Он был маленький, как ладная лошадка, весь покрытый белыми перышками, с изящной головкой и длинным львиным хвостом. Фухир склонил голову набок и сказал: «Мой хозяин полагал, что ты увидешь белое облачко, не более. А ты сильна - ты увидела меня настоящего. Удачи тебе».
Меня разбудил длинный гудок парохода. Я продрала глаза, поежилась и обнаружила, что спала в неудобной позе, прислонившись спиной к старой белой трубе.
***
Я шла по каменистому пляжу к машине, шпыняя мелкии камушки ногой. Даже не знаю, когда они приехали и как вообще узнали, что я здесь. Но я хорошо знала, что это за мной. Шофер спал за рулем. Сердитое море катило грязные волны к берегу, мелкий моросящий дождик превращал все вокруг в сплошное дымчатое облако и черная машина казалась маяком, к которому надо стремиться. Я была кораблем. Я плыла, плыла, сон продолжался, машина была не машиной, а каретой и там был Конрад.
- Тася, чуть живей! – крикнул Саша, - Мы всю ночь тебя искали и очень хотим кофе.
Я раскрыла глаза и вместо Конрада увидела вполне современного молодого человека в запотевших очках. Он был раздражен, сейчас, но минуту назад он волновался, когда видел, как неловко я прыгала по камням. Еще секунда и я оказалась у него на шее.
- Сашка, ну прости, сорвалась.
Он отстранил меня, снял очки, протер и жестом пригласил сесть в машину. Когда дверца захлопнулась, и мы поехали, он продолжил в менторском тоне: «Это была детская выходка. Совершенно глупая. Тебя могли увидеть, и потом, после статьи в газетах, наш проект полетел бы ко всем чертям.» Он долго и нудно говрил все это, а я смотрела на него, не слушая. Почему он неуправляем? Почему я могу управлять любым, но не им? Почему не слышу его мыслей? Иногда, мне передаются его чувства, но не мысли.
- Ты не слушаешь меня. Где ты вообще?
- Поехали ко мне. Выпьем кофе.
- Нет, у меня дела. Пол-ночи искать тебя, потом ждать, когда ты, наконец, проснешья – Тася, ты – просто наказание. Мы отвезем тебя домой, приведи себя в порядок, а то ты похожа на школьницу в походе, и проверь ежедневник. Еще не хватало пропущенных встреч. Отмени их, если не можешь идти.
Последнее замечание было чуть более человеческим.
Я слышала, как отъехала машина. В такой ранний час все звуки хорошо различимы. Я стояла в подъзде, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу двери. Он уехал. Он сделал свое дело – нашел меня, чтобы я могла работать, и не натворила глупостей. Но он не искал меня, чтобы повидать, чтобы спросить меня, как ты, или, не спрашивая, просто быть рядом. Нет, эти романтические бредни хороши Тася для тебя, и для мыльных опер. Но не для реальной жини. И вздохнув, я стала искать ключи от квартиры.
***
Время шло, мои выступления и пламенные речи делали свое дело медленно, но верно. Компания по борьбе с Болдераей вообще и с косой в частности шла полным ходом. Хорошо смазанные мною колесики крутились, и механик уже не был нужен. Достаточно было показать машине масленку, как шестеренки бросали всякую мысль о скрипе, и бросались в работу с удвоенной силой. Мах, ма-ах, мах, ма-ах и вот уже плакатами увешана вся Болдерая, мах, ма-ах и собраны подписи в поддержку передачи косы Партии «Шмель» для дальнейшего туманного ее благоустройства, мах, ма-ах и пляж отцепили новехоньким бетонным забором, оклеинным все теме же плакатами. Специально нанятый человек ночами стирал творения юных дарований, начиная от знаменитого и наболее часто употребляемого по сатитистическим данным центрального лингво-управления слова ***, до смелых абстракций из крестов, черепов, цепей и прочей аттрибутики сатанистов. Попадались и шедевры. По моей просьбе перед уничтожением все это фотографировалось - меня не оставляла мысль организовать как-нибудь вставку Графитти нашего города. Можно было замахнуться и на всю страну. Это стало моим новым хобби, лекарством от хандры, возникающей всякий раз при упомянании слов «Холст, художник, вдохновение». Моя новая квартира была по-гостиничному чистой и по-больничному простой. Никаких излишеств, никаких цветов, полок с книгами и безделушек. Старое свое жилье я держала под замком, все еще сомневаясь делать ремонт или сдавать ее таким какое оно было. Каждое утро я вставала по будильнику и направлялась на работу, каждый день я погружалась в факсы, принтеры, скрепки, скоросшиватели, лозунги, брошурки, обеды, кофе, кофеварки... Александра Радионова я встречала почти каждый день – в газетных статьях. Реже по телефону и вообще не встречала тет-а-тет. Александр Радионов и Саша были двумя разными личностями – это было совершенно определенно. Саша – это был тот обаятельный Онегин, с которым мы ночами выбирались купаться на дикий пляж, вытаскивал меня, хохочущую из машины и на руках нес к воде. С ТЕМ Сашей мы барахтались на мелководье, застывали, в ожидании очередной волны, которая окатывала нас с ног до головы, с тем Сашей мы после одной из первых моих пресс-конференций сбежали в замок с привидениями. Одели венецианские маски и хозяева замка долго еще удивлялись чудачествам своих гостей, которые танцевали вальс в пустой и темной зале. Что же касается того молодого человека в очках и в костюме, то его звали Радионов А. И последний раз я видела его говорящим по телефону на заднем сиденье «бемки», которая вернула беглянку в ее тюрьму.
- Анастасия, это по поводу поправок к закону, - безлико сказала секретарь. Ее голос потонул в волнах радио, которые наполняли мой рабочий кабинет.
- Да, соедините.
Я взяла трубку. Меня в чем-то убеждали, я не слушала. Я смотрела в окно, на вдруг выглянувшее солнце. Эти дни температура повышалась, снег таял и слякоть единовластно царствовала в городе. И вдруг солнце. Также солнце выглянуло на моем эскизе, на том, где был мостик, тот, который я рисовала где-то под Цесисом или Лимбажи, дай Бог память, где..
- Простите, мне звонят на мобильный, - я кинула трубку и сказала секретарю: «Машину и срочно». Уже через пять минут я сидела в машине, через десять долгих резиновых минут ожидания отпирала дверь своей заброшенной квартиры. Она ничуть не изменилась, – но мне повсюду мерещились клубы пыли, окутывающие каждый любимый и родной предмет. Например, дверь в хижину была настолько покрыта забвением, что окрасила мои пальцы в черный цвет. Я вдохнула в себя этот воздух, надеясь различить запах масла и творческих мук. Он был, да, он был здесь... Я упала на колени, ткунулась носом в стопку набросков и схватила первый – незавершенный на первом плане которого был падающий лист. Карточка с телефоном Веревульфа была брошена здесь же. Это были два звена одной цепочки, если соединить их можно было прийти к разгадке всего того, что случилось менее года назад, когда я впервые увидела трещину. Я не помнила, где именно видела этот мостик, но я знала, что мне надо попасть туда и чем скорее, тем лучше. Взволнованная и перевозбужденная, я не могла успокоиться, мысли вихрем крутились у меня в голове, я не могла их сосредоточить, я уподобилась зайцу, прыгающему то влево, то вправо. Прыгнув влево, мне становилась страшно и не по себе, и приходилось прыгать вправо. Прямой дороги не было. Я обложилась картами и дорожными атласами, фотоальбомами и путеводителями, школьными конспектами и записками времен экскурсоводческой деятельности. Если есть мостик, то должна быть и река или водоем или канава... В Цесис можно проехать самыми разными путями, в Лимбажи ведет хорошая дорога, да в Лимбажи было какое-то озерцо... А, если это не Цесис и не Лимбажи, если это где-то в том же направлении... Смотрим по карте – река Салаца, длиная, красивая река, над ней старинный каминный мост. Да! Я вспомнила реку, вспомнила ее такой, когда я рисовала. Она была спокойной, легкая рябь пробегала по зеркальной поверхнсоти, когда ветер срывал с деревьев очередной лист. Падение листа над рекой – его смерть, переход из одного состояния в другое, еще секунда и он ляжет на воду, и поплывет вместе с рекой, а потом его прибьет к берегу, и он станет почвой, благодатной почвой. Сколько может проплыть лист по реке? Зависит от ветра и от скорости течения. В тот день стояла ясная и солнечная погода, и многие листья оставались лежать на воде, но мой лист добрался до другога берега, до камышей, за которыми виднелись неясные очертания дома.
***
Снежинка кружилась над темной и хмурой рекой. Она не замерзла, зима была теплой, но ей было зябко без белой шубки, единственной ее одеждой были умершие осенью листья, да несколько камышей, ласкающих ее мертвыми стеблями. Снег начал падать в середине дня и теперь домика на той стороне почти не было видно. Я прошла немного вперед по течению реки в поисках мостика. Метров в двадцати от того места, где осенью я нарисовала лист, был плавающий мостик из бревен, хлипко связанных веревками. Я никогда не отличалась трусостью, но сейчас сердце остановилось и застучало с бешеной силой, ранося по телу страх и немощь, парализуя с ног до головы. Я БЫЛА ЗДЕСЬ. ЭТО было тогда. Тогда и могло повториться теперь. Бу-ултых! Холодная вода, нехватка воздуха, в голове темнеет, я ничего не могу сделать, вода проникает в уши, в нос, я раскрываю рот, и она заливает меня, мне больно, мои легкие рвутся на части, кровь, кровь повсюду, хоть я не видела ее, но я знала, что она наполнила весь мешок, в который меня запихнули, раскрасила камни в мешке, и больше я не чувствую ни теплой крови, ни холодной воды, я вижу как мешок, раздуваясь, опускается на дно.
-Так все и было,- сказал кто-то.
Я увидела на другом берегу монаха в черном капюшоне. Они протягивал мне белую костлявую руку, тонущую в складках одежды. Я, как зачарованная сделала шаг ему навстречу, ступила на скользкое бревно и уверенно пошла вперед. Доска за доской и вот уже моя рука в его руке. Он помог мне сделать последний шаг на берег.
- Пойдем, прогуляемся вдоль реки... Все она куда-то течет и чего только не скрывают ее воды...
- Я не хочу, -сказала я, - Я не хочу этого знать.
- Но ведь за этим ты и пришла, Тася- Мадлен. Кстати, там вдали, за рекой есть лесок, где ты жила и твоя хижина. Правда, ее сожгли, как ты возможно помнишь.
Мне почудился ветерок, пролетевший сквозь глазницы по всей голове, и он отметил голосом Веревульфа: «Ты не помнишь».
-Идем ко мне Мадлен, ты пришла за тем, чтобы вспомнить и ты имеешь на это право. Тебя мучают видения, ты считаешь себя сумасшедшей, ноэто не так. Просто ты еще не все вспомнила.
Он привел меня в свой дом – маленький домишко, я плохо запомнила его. Пучки трав по стенам, приятный запах, старый компик, кресло, прикрытое шкурами, стеклопакеты-хамелеоны, сейчас они слегка потемнили. Должно быть выглянуло солнце. Я помню как легла на дощатый сосновый пол и закрыла глаза. Усталость, копившаяся во мне все это время, прошла. Я лежала и вдыхала запах трав, засыпая, проносясь через столетия, века, звезды, галлактики, миры, пока не пришла в тот мир, который оставила последний раз где-то у таверны «Белый Дракон».
Конрад уже ждал меня. На поводу он держал Миранду, сбруя которой соответсвовала цветам и символике его рода – белый бриг, летящий по морской синеве. Тот же бриг был изображен на знамени, которое он торжественно вручил мне. Я подошла к нему, приняла повод, села на лошадь и взяла в руки знаме. Миранда вздрогнула подо мною, нервничая, она сделала шаг назад.
- Не к добру! – крикнул кто-то в толпе вооруженных до зубов крестьян, но благо не так громко, чтобы остальные услышали и развили эту мысль.
- Мы выступаем! – громко сказала я, - Свергнем же герцога во благо нашей земли!
Народ зашумел в ответ нестройным хором новоиспеченных солдат. Миранда пошла своим грациозным шагом, и люди потянулись за нами. Более нелепой картины нельзя себе представить: седоволосая леди в мужских одеждах со знаменем в руках, верхом предводительствовала армией из крестьян и мальчишек, которых ни одна мать не могла удержать дома. У них в руках были самодельные копья и штыки, камни и цепи, одеты они были кто в старую свою форму, а кто в жилеты из дубленой кожи, служащие наподобие кольчуги. Я знала, что победа за нами, ведь герцог не ожидал ничего подобного от своих крестьян. Уверенная в победе, я вела за собой толпу. Впереди нас ждал замок, окруженный рвом. Стража, увидевшая нас и не имеющая ни малейших сомнений относительно серьезности наших намерений ринулась поднимать мост. Это входило в мой план атаки. Мои люди с лестницами бросились на стены, и через какие-то 20 минут добрая половина уже была на стенах замка. Но не все шло гладко. У герцога был явно больший был нежели у меня в боевых действиях. Нечеловеческие крики дали понять, что в ход пущено кипящее масло, кого-то из крестьян проткнули насквозь копьем и перекинули через крепостной вал, другога четвертвали и посадили у сторожевой башни, что изрядно напугало остальных и кое-кого из своих людей я потеряла из-за банального дезертирства. Пока люди герцога были заняты взбунтовавшими крестьянами, они перестали следить за тем, что происходило на подступах к замку. Из-за деревьев показалась кавалькада всадников, хорошо вооруженных и явно превосходящих всех моих вояк вместе взятых. Настала моя очередь. Я подъехала ближе к воротам замка крикнула: «Я желаю видеть герцога», и с этими словами взмахнула белым платком.
-Я потеряла достаточно людей, я хочу поговорить с герцогом.
-Вы должны сдаться,- крикнул богато одетый господин, вышедшей на крепостной вал, - Вы и ваши люди.
-Я сдамся, но людей вы не тронете, - я смотрела прямов глаза этому человеку. Секунда, для него только секунда, для меня вечность. Я видела, как в мозгу его родились сомнения, и я пресекла их, я создала кольцо из мысли: «Открыть ворота и пустить ее», я видела, как кольцо оплетает его мозг, давит железным обручом и в конце-концов, не выдержав давления, он приказывает опустить ворота. Едва мост коснулся земли, как мои всадники на полном скоку вьехали во двор. Лязг металла, крики жертв, плеск воды, ржание раненых и испуганых лошадей, жалобное тявканье собак... Я пустила кобылу легким галопом и вьехала во двор. Люди Конрада заканчивали свое дело, сам же Конрад успел забраться на стену, я соскочила с лошади и поднялась по лесенке за ним. Мы с минуту стояли, обдуваемые сильным ветром, знамя надулось как парус и я подумала, что еще чуть-чуть, и я превращусь в корабль Мадлен, а Конрад станет пиратствовать, но вместо этого он взял знамя из моих рук, выступил так, чтобы его видели все, крики прекратились: «Ваш новый хозяин я, старый хозяин будет предан смертной казни! Да будет так!». Я глянула вниз и увидела, как по двору тащат незнакомого мне человека в длиной белой рубахе, с окрававленой головой.
- Что он мне сделал? Что? – но Конрад не слышал меня. Я выполнила свою работу, больше я ему была не нужна.
Новый герцог был еще куда более жесток и беспощаден, чем прежний. Он не знал морали и христианского милосердия. Он также скакал по вспаханным полям, убивал негодных, собирал подати, а юные девы исчезали в направлении его замка. И болеее того – он продал душу дьяволу. Это знал каждый. Его не раз видели с женщиной красивее которой не найти было в деревне, с женщиной, скачущей на той кобыле, что вошла тогда в замок. Все дивились тому, куда исчезла благородная дама. Ее видели верхом на кобыле, вьезжающей в замок и с тех пор она пропала, будто ее и не было. Люди находили странным, что никто не мог вспомнить как она выглядела. Ее лицо стерлось у всех из памяти в одну ночь, когда взошла полная луна и мало, кто осмеливался покинуть дом. В такие ночи ведьмы устраивали шабаш и сам черт бродил по деревне. Недовольство росло.
Я же осталась без своего ремесла – я обещала Конраду бросить его – и без Конрада, хоть и жила с ним под одной крышей. Он выделил мне маленький флигель, где я и обитала, и видела я его также редко как полную луну. Я знала, что он кутит и гуляет напрополую и сознание этого и собственного бессилия толкало меня на бесконечные погулки по лесам. Тогда я вперые вызвала подозрения среди народа, народа, успевшего озлобиться, народа, познвшего вкус крови и сладость победы.
Но я не уделяла должного внимания пошедшим обо мне слухам и сплетням, которые подобно паутине Арахны оплетали меня с ног до головы. Я продолжала плыть по течению с мыслью о том, что было бы, если бы я однажды не поплыла против течения, не взбаламутила воду, не нарушила природного баланса.
Тем временем недовольство народа вылилось в маленький бунт, когда трое крестьян отказались платить подать приспешнику дьявола и заявили, что оплатят, если ведьма исчезнет из замка.
Он был мрачен в тот вечер, он был зол, его терзали противоречивые мысли, но даже тогда я не видела этого – радость пузырьками шампанского и солнечным светом ослепила меня – ведь он пришел ко мне, спустя столько времени и мне казалось, что я могу помочь ему. Но он так ничего и не сказал мне. Все, что осталось в памяти – это тьма, запах задутой свечи, его руки на моей талии, жаркий поцелуй вора, влажные простыни и лунный свет, просочившейся сквозь полуоткрытые шторы и выбеливший его непроницаемое лицо.
На следующей день меня разбудил крик: «Вот, она ведьма, взять ее!». Люди, прислуживающие мне на протяжении этих несчастных месяцев, схватили меня и повязали такую какой я была – простоволосую, полуголую, недоумевающую. Меня за волосы выволокли из замка и вытащили во двор. Там столпились крестьяне и священнослужители.
- Есть один-единственный способ узнать ведьма ли она. Ведь мы не хотим казнить невиновную? , - с пафосом сказал местный епископ , - Бросить ее в воду в мешке с камнями – всплывет, значит не ведьма, а потонет, значит мы уничтожилу приспешницу дьявола и сделали благое дело во славо Господне!
- Конрад! Конрад, помоги же мне, -закричала я, но крик мой потонул в общем гаме. Я искала его глазами и не находила и только, когда меня запихнули в пыльный мешок, я поняла, что он даже не пришел посмотреть как меня умертвят по его велению.
Бу-ултых! Холодная вода, нехватка воздуха, в голове темнеет, я ничего не могу сделать, вода проникает в уши, в нос, я раскрываю рот, и она заливает меня, мне больно, мои легкие рвутся на части, кровь, кровь повсюду, хоть я не видела ее, но я знала, что она наполнила весь мешок, в который меня запихнули, раскрасила камни в мешке, и больше я не чувствую ни теплой крови, ни холодной воды, я вижу как мешок, раздуваясь, опускается на дно. Теперь я свободна, я лечу, боль оставила меня, я поднимаюсь над рекой, над толпой на берегу, над церквушкой, над высокой башней замка, на которой стоит одинокий мужчина с потухшим взглядом. Я знаю, кто он, но это больше не имеет значения. Я поднимаюсь и все выше к свету, вдыхаю запах лечебных трав, ладана, свечи, я широко раскрываю глаза, чтобы свет влился в меня, наполнил мою истерзанную душу собой, но вместо этого он потухает и превращается в неяркий мерцающий огонек свечки, а источник запахов перестает быть тем миром и становится пучками трав над моей головой. Я почувствовала боль в теле от долгога лежания на полу. Свет стал поярче – кто-то наклонился надо мной.
-Все вспомнила?, - голос исходил из той моей жизни.
-Да, - выдохнула я.
-Вот видишь, Мадлен, согласись ты перейти на мою сторону никто бы тебя не отправил на дно реки. И вот, что интересно – сейчас ты продолжаешь наступать на те же грабли. Сначала занимаешься приворотом, потом пытаешься толпой управлять, а с собой справиться не можешь. Если бы не я, ты бы себя за сумасшедшую сочла и сидела бы сейчас в психушке или руки наложила бы. Кстати, после этого могла оказаться в той же психушки.
Я поднялась с пола. Черный монах расположился за столом, его лицо скрывал капюшон, а горящие свечи искажали окружающую реальность. Я села напротив него. Передо мной тоже стояла свеча, и мне пришлось смотреть на него сквозь свет трех свечей.
- Новое предложение и новые угрозы?
- Почему же... Предложение все то же и угроза та же. Либо ты моя, либо тебя ждет жуткий конец и мучения в последующих воплощениях. Надо что-то решить, нельзя метаться между двух огней вечно.
- Погоди, в прошлый раз ты не говорил мне о втором огне. Но, нет не надо, молчи. Я сама знаю, что это за огонь. Это Добро, это светлая сторона, не так ли? Молчишь... Значит я стою посередине, МЕЖДУ Добром и Злом. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь...
Я встала, монах расплылся между тремя свечами, и теперь меня и его разделяло зеркало. Только моего отражения в зеркале не было.
- Я узнала Фухира, я видела его истиную форму, а это говорит, что я достаточно сильна. Достаточно сильна для того, чтобы бороться со Злом, а ведь именно это меня ждет на Той, другой стороне?
Образ в зеркале помутнел, я стала видеть свое расплывчатое отражение между свечами.
- Мне пора, Веревульф, пора, у меня много дел, - сказал я, покидая домик. Не оглядываясь, быстрым шагом я пересекла полянку, пробежала по плавающим досочкам, взобралась по пригорку на старинный мост и махнула рукой своему шоферу.
- Назад, в Думу, - сказала я прежде чем заснуть на заднем сиденье. За эти месяцы это был первый сон без пугающих сновидений, глубокий и надежный. Проснувшись, уже на подъезде к Риге, я почувствовала себя полной сил.
***
На следующий день я не вышла на работу, сказавшись больной. Я хотела все обдумать
-Твори добро на всей Земле, не за красивое спасибо, услышавшего тебя рядом, - так поет Шура, и я стала думать, что можно сделать в этой ситуации. Если я обманом повела народ за собой, если я увлекала всех идеей отдать косу партии, значит нужно вернуть косу народу. Что может быть лучше, чем увидеть влюбленную пару под маяком, детей, играющих у воды, подростков, прыгающих с камня на камень в необузданном веселье, бабушек, расположившихся на некоем дозорном пункте – пока внуки играют.... Именно из-за меня этого больше нет. Я и только я главная виновница того, что простые люди лишились их радости – простой прогулки по берегу моря. А главное - я даже не знаю во имя чего.
Этими мыслями я мучалась все утро, лежа в «хижине зулуса», и глядя в потолок. На мне был любимый потрепаный халат и не грамма косметики. Когда в комнате стало темно, я сделала вывод, что уже 5 часов, если верить предсказаниям ди-джея о закате ровно в 17:00. В этом что-то было. В 17:00 клерки бегут с работы домой, офисы закрываются и живут своей невидимой жизнью до 7 утра завтрашнего дня, когда приходит уборщица. Эта мысль -зародилась у меня в мозгу и развилась до гениального плана - меня примут за трудоголика, но я пожалуй поработаю в своем кабинете. Или не в своем. Я еще не успела до конца додумать, что именно я собираюсь сделать, как оделась и минут через 10 летела на такси в Думу.
***
На проходной на меня встретил удивленный охранник.
-Добрый вечер, г-жа Лебедева
-Добрый вечер, Марис.
-А вы сегодня поздно.
-Да, плохо чувствовала себя весь день, а к вечеру стало лучше. Надо бы поработать.
-Конечно, конечно, ваш ключ.
Я деловой походкой прошла по темному холлу, нырнула на лестничную клетку и через два пролета попала в коридор. Открыла свой кабинет. Интересно, что является определяющим в сознании того, что в комнате никого не было за время отсутствия человека? Если бы понять... Пыль, бумажки, особый спертый воздух или незримое присутствие собственных мыслей, рассеявшихся по кабинету? В мой кабинет заходили не часто, посетителей я принимала в конференсе-рум, и мой кабинет хранил отпечаток меня самой. Помедлив, я еще раз бросила взгляд на бумажку с чьим-то номером телефона, неловко приклеинную к монитору, и прошла к окну. По улице шли люди, я могла быть замечена ими при попытке перелезть из своего окна в соседское. Да и сигнализация сработает. Глупо. Ключи только у охранника. Чтож.. выждем немного.
По истечению сорока минут я спустилась вниз. Марис все так же сидел в своей стеклянной будке у экрана телевизора. Шел какой-то этап чемпионата по хокею, и он был весь поглощен фигурками, на безумных скоростях несущихся за черной блямбой на сверкающем льду.
-Марис, вы знаете, у меня не работает кофейный аппарат, вы не сварите мне чашечку кофе?
Лицо хоккейного фаната приобрело гневный красный оттенок, потом землисто-обиженный.
-.. или может быть, я сделаю на нас двоих?
Марис порозовел от стыда за свой гнев, радости от того, что кто-то составит ему компанию и еще большей радости от того, что делать ничего не надо. Я заняла собой все пространство около электрического чайника, сыпанула черный порошок в оби чашки, незаметно добавила сильно действующее снотворное в чашку охранника, залила кипящей водой и, улыбаясь, подала Марису. Тот, не отрываясь от экрана, поблагодарил и отхлебнул.
Снотворное и в самом деле было очень хорошее, как и сказали в рекламе: быстрорастворяющееся, и быстродействующее. Надеюсь, с дозой я не ошиблась. Чашки я помыла и поставила на место, сходу нашла нужный ключ и щиток электроэнергии. Одно непринужденное движение рубильника и свет погас, а вместе с ним и камеры наблюдения. Теперь надо было действовать быстро. Фонарик, который я оддолжила у Мариса давал не слишком хороший свет, но я хорошо знала коридоры, поэтому попасть в нужное место не составило труда. Дверь отперлась легко, а вот дальше было сложнее. Кабинет, в который я стремилась попасть, принадлежал некоему Круминьшу – тихому человечку, занимающемуся всей бумажной работой по Болдерае и не только. Полагаю, он был тот самый, который сидел за всех и при любом режиме. Он содержал документы в полном порядке. По проекту Болдерая я нашла сразу два черных регистра. Я перелистнула бумаги, но не нашла в них ничего интересного – договора, полученные справки, удостоверения земельной собственности и прочии ни о чем не говорящии бумаги. Я призадумалась – если что-то не так в этом проекте, то какой-то документ должен это отражать, пусть даже косвенно. Я еще раз внимательно перечитала устав фирмы, занимающейся обслуживанием и содержанием пансионата. Сразу после оказания услуг, связанных со здоровьем, шла строка: «оборудование и ведение на своей территории деятельности по приему судов». Точка. Full-stop. Полная остановка – значит там можно оборудовать порт и вести какую-либо узаконенную деятельность. Вполне невинно и очень логично на первый взгляд – прогулочный кораблик пристает и толпа туристов вываливается с камерами, чтобы заснять маяк или провести день в пансионате. Но, а если это будет на прогулочный кораблик, а частное судно с грузом? Совершенно особым грузом. Г-н Круминьш был человеком запасливым и хранил в папке нотариально заверенные копии регистрационного удостоверения и устава фирмы. Я аккуратно вытащила один экземпляр и спрятала под пиджаком.
Надо было как-то выбираться из здания, пока никто не включил электричество. Преодолев два лестничных пролета, я на цыпочках дошла до каморки Мариса – он спал, как ребенок. Я повесила ключ на место, вернула охраннику фонарик, включила электричество и положила свой ключ на его журнал, в котором он делал записи кому был выдан ключ. Черкнула записку – не хотела вас будить, ключ от моего кабинета, А.Лебедева. Чувствуя как расслабляется каждая мышца, я вальяжно вышла из Думы и на ступеньках столкнулась с Мадурскисом, оппонентом и врагом. Г-н Мадурскис говорил только на гос.языке, хотя прекрасно понимал великий и могучий. Я в свою очередь говорила на родном, понимая все, что доносится мне на языке какого-то миллиона человек.
- Поздно вы сегодня на работу вышли.
- Главное, что вышла, а вы куда спешите?
- В свой кабинет работать над проектом образования для ваших русских школ. Ваша партия так и не решила, как вашим детям выучить латышский язык и мы выполняем вашу работу.
- Может быть не будем спорить здесь на лестнице? Вы ведь не хуже моего знаете, что не одно наше предложение не найдет поддержки.
- Радуйтесь, что вообще мандат получили.
- Манда, что?
- Попрошу без оскорблений.
- До оскорблений мы еще не дошли. Эта только разминка.
Мне все-таки удалось проскочить мимо мощной фигуры политика, и уже стоя на тротуаре, я крикнула, радуясь, что на улице прибавилось народу:
- Г-н Мандурскис вы на родном языке математику учили?
- Да, но...
- Видите, даже на родном не выучили. Миллион носителей языка не выстоит натиска миллиардов. И вы это тоже знаете!
Закончив на этом ежедневную перепалку с министром образования, я, весело насвистывая, пошла по ночному городу.
***
Мои подруги собрались у меня на старой квартире, и мне казалось, что всех этих месяцев не было, что я никогда не работала в Думе и в глаза не видела трещину в стене и тот мир, что скрывался за ней. Все было как вс тарые добрые времена – чай, ром, булочки, женские истории, сплетни, CD-записи, и ощущение, будто мир сомкнулся вокруг нас, сжался до размеров моего жилья, до свечки, горевшей на столе и наших теней, и вот уже мы - это три сестрицы из сказки, вяжущие истории под окном.
-Тася, если бы ты тогда не ушла в политику, кем бы стала? - вдру спросила Нина, возвращая меня к действительности.
-Никто не знает, что его ждет. Но временами мы выходим на перекресток. Там много дорог и можно выбрать любую. К сожалению, некоторые из дорог поросли дерном, некоторых не видно то ли из-за тумана, то ли из-за ослепительного солнца, и вот стоишь и думаешь какую же выбрать. Можно рискнуть и пойти по горной тропке, которая возможно приведет на вершину горы. Но тут встает вопрос – как ты представляешь себе эту вершину? Снежной или наоборот скалистой, иссушенной солнцем, или это альпийский луг под облаками? Если повезет, то твои представления и действительность сойдутся, тогда это сказка, исполнение заветных желаний и конец пути. А, если нет, то за этой вершиной будет новый перекресток. Он будет и в первом и во втором случае, но согласитесь, вернуться на него в первом все же приятнее, чем во втором.
- А по-человечески ты можешь изъясняться?
- Она говорить не хочет, - сказала томная Оля и тоном диктора добавила,- Г-жа Лебедева, имея опыт в произнесении речей и проведении переговоров, кого хочешь заведет в тупик, скажет много, а по сути ничего.
- Ну, товарищи, по сути можно и нужно, - подражая голосу Горбачева ответила я,- Если мы будем говорить коротко, то нам с вами предстоит заглянуть в тыл врага, чтобы обезвредить его.
Девушки рассмеялись, а я бросила горбачевские нотки и становясь собой сказала: «Вы мне нужны, я должна сделать одно очень важное и небезопасное дело, но одной мне с этим не справиться. Вы не подвергнетесь опасности, вы просто меня подстрахуете, идет?»
Сказка про трех сестриц на этом закончилась.
***
Наступила долгожданная весна. Зима, нехотя отсупала, сражаясь до победного. Последний оплот – залив –скинул с себя ледяную броню только после того, как женщины раз в год получили цветы за то, что они женщины, а почки на деревьях обещали набухнуть после весеннего равноденствия. В период просыхания грязи и пробуждения всех живых существ, строительные работы на Болдераи пребывали на той стадии, когда после сноса старого становится как-то тоскливо и пусто. Но рабочие не спешили углубить пустоту котлованам, они сосредоточили все свое внимание на пристани. Я сделала заявление прессе, что таким образом будет обеспечиваться быстрая транспортировка строительных материалов. Часть обещали привезти в ночь перевода часов на летнее время. Для меня мое собственное заявление было сигналом к действию. Зная, что это место будет использоваться как частный порт и, видя неопровержимое доказательство своих самых худших предположений, я решила, что эта ночь будет краеуголным камнем деятельности ООО «Болдерайский парадиз». На самом деле фирма называлась до того серенько, что я до сих пор не могла запомнить то ли A&S, то ли A&Co.
Заручившись помощью верных подруг, я составила план проникновения на территорию строительной площадки. Чтобы не подвергать их опасности, мы решили, что я приеду на последнем автобусе, а они – на машине часом ранее. Машину полагалось припарковать у ближайшего жилого дома, чтобы не вызвать подозрений. Далее по плану они должны были выйти из машины, зайти в дом, провести там какое-то время, и, убедившись, что рядом никого нет, незаметно вернуться в машину. План был прост и легок в исполнении, но порой в простенькой задачке находится подвох, разрушающий всю цепочку решения.
В назначенную субботу Оля и Нина приехали ко мне днем. Мы все оделись в одинаковые черные куртки, джинсы и кепи. Это был сделано на случай, если нам придется бежать, здесь работал эффект «трех зайцев».
-Оля, Нина, в последний раз говорю – вам не обязательно со мной идти. Если вы передумаете – дайте мне знать.
-Мы уже здесь, - ответила Нина,- Тася, милая, поверь, мы здесь не из-за тебя, а из-за того, что жить нам скучно и иногда так хочется приключения, такого, как показывают в кино и которого, возможно, у нас никогда не будет. Уверяю тебя – мы здесь из-за этого.
-По крайней мере, это сыграло свою роль - подытожила Оля.,- А теперь подруга, нам пора. Твой выход через два часа. Мы будем там, машину ты увидишь, выходя из автобуса, если посмотришь чуть правее.
Мы обнялись, и на этом я проводила их до двери. Мучительные два часа, остававшиеся до автобуса, я провела, слоняясь по квартире, перебирая старые вещи, фотографии, рисунки. Когда стрелки часов оставили мне 20 минут, еще целых 20 минут, я взяла лист ватмана и набросала первое, что пришло в голову – маяк и волну, разбивающуюся о косу, о серые камни и брызги, летящие на надпись на маяке «Мы здесь были». Через 20 минут я поднялась, и быстро вышла из квартиры, стараясь не оглядываться и не задерживаться ни секунды.
До автобуса я шла по темной дороге, считая редкие фонари, и вспоминая дворников всякий раз, как утопала в талом снеге, черной грязи, а местами скользила по предательски тонкому льду. Мы не далеко ушли от Николая Васильевича, обозначевшего в жизни русского человека всего две проблемы.
Еще долгие минуты на остановке. Я стояла натянутая как струна, каждый мой нерв был оголен и горел, и зудел, и светился от напряжения.
-Далеко собрались? – это был голос из этого мира. Я оглянулась – мужчина неопределенного возраста и рода занятий расположился на остатках скамейке, покуривая дешевую Элиту и разглядывая меня с головы до ног. Испитое лицо и перегар дополняли картину.
-Далеко, дальше, чем вы думаете.
-Какая смелая девушка, одна и в такую даль. Мне тоже далеко, а вместе нам путь короче покажется.
-Я не люблю случайных попутчиков,- отрезала я и отвернулась.
Подошел разбитый Икарус. Я зашла в переднюю дверь, мужчина в среднюю. Я прошла через весь салон автобуса, оглядывая пассажиров. Парочка кондукторов, возвращающихся домой, подпитые подростки, целующиеся и икающие, бабушка, качающая головой и что-то бурчащая себе под нос. Пенсионеры, возникающие на последних и первых автобусах, всегда удивляли меня – ночь, время молодых и гуляющих, удел работающих, но никак не пенсионеров. Мужчина опустися на сидение за водителем, оглянулся через плечо, послал мне воздушный поцелуй и, кажется, заснул. Кондуктора вытекли из автобуса через остановку или две, молодежь, как я и предполагала – в центре города, сияющим огнями клубов, зеленоглазыми такси и горящими глазами ночных бабочек. Бабушка со вздохами, авоськами и бормотанием покинула желтого динозавра в районе огородов, и только мужчина на переднем сиденье проспал до кольца. Я притворилась спящей и дождалась пока он выйдет из автобуса. Водитель по-хозяйски прошелся по остывающему салону и коснулся моего плеча.
-Приехали, девушка, спать дома будете.
-А-а, да, спасибо.
Я вяло поднялась и покачиваясь вышла на остановку. Поежилась и закуталась в куртку. Водитель все еще ходил по салону автобуса, но вряд ли его интересовала судьба последней пассажирки. Попутчика поблизости не было. Я посмотрела вправо. Темная машина стояла у подъезда страшной покосившейся девятиэтажки. «А ведь в таких люди живут»,- почему-то подумала я и пошла вперед. Мне предстояло пересечь пустошь, кое-где перемежающуюся кустарником, и выходящую на высокие дюны. Прямо за дюнами красовался наш забор. Я дошла до линии кустарников, довольно густо посаженных в этом месте и остановилась. Дальше открытое пространство – я буду видна как на ладони. До косы еще почти километр приятной прогулки вдоль моря, и тот же километр, но по пустоши, кустарникам, остаткам построек и строительному хламу. Фонарик, даже, если бы он у меня и был, зажечь я не могла. Пришлось положиться на Господа Бога, на всех греческих богов, охраняющих путников и альпинистов.
Сначала было тихо - я шла, затаив дыхание, боясь каждого шага – мне казалось, что я произвожу слишком много шума, но потом до меня стали доноситься ночные звуки. Где-то далеко проехала машина, ветер помял нечесаные кусты, тявкнула собака, далеко-далеко хлопнули дверью, и этот звук раскатился по всей пустоши. А потом я услышала еще один – я не могла понять что это. Сердце колотилось все сильней и сильней, но страха не было – я приостановилось и вся обратилась в слух. Звук был родной, знакомый, приглушенный, я улыбнулась раньше, чем сказала – МОРЕ. Оно жило, оно уже проснулось, оно позвало меня к себе, и я откликнулась. Но очарование длилось недолго – к этому ровному шуму прибавился еще один – что-то всколыхнуло волны, что-то изменило это равномерное биение и это был тот самый корабль. Я знала это, не видя его. Мне надо было спешить, а впереди меня ждала стена, расколовшаяся надвое и до половины ушедшая в землю. По-видимому когда-то это было частью дома, который забросили на середине строительства, и постепенно стена осела, раскололась и закрыла собою доступ к морю. Она была ровной, никаких зацепов, однако, здесь мартовская погода сослужила мне хорошую службу. На ней местами еще лежал снег и, я, сначала согнувшись преодолела ее до-половины, дальше стена наклонялась к берегу, и я испугалась, что меня заметят. Тому были все основания – теперь я слышала голоса людей. Где-то на строительной площадки, располагающейся как раз подо мной, хлопнула дверь времянки, кто-то включил прожектор. Я затаилась и стала по сантиметру ползти вверх, останавливаясь, всякий раз, как голоса приближались.
Еще немного, еще чуть-чуть, и я услышала разговор.
- Ты, бля, не знал, что ли, что корабль приходит сегодня? Куда мы по-твоему все выгрузим, а ? В этой ***нке даже на кипятильнике воды не согреть. Что, мы сейчас груз тут так и разложим, да?
Ответа не последовало – видимо кто-то говорил по мобильному телефону.
-Так, короче, мы тут разгрузимся, ну ваша бригада может завтра явиться в офис – за расчетом. Других найдем. Голодных много.
-Митька, вообщем эти завтра сюда нос не сунут. Они в город приедут, выплати им зарплату, и какую надбавку там сделай, чтоб сюда не совались больше. Давайте, всю эту хрень строительную по всей площадке раскидайте, а наш товар по времянке разместите, и замок повесьте. Охрану не ставить, нет.
-Понято, шеф. Они уже выгружают все и несут сюда первую партию.
-Кстати, сколько у нас еще партий? - этот голос я знала. Я окоченела, хотя ночь была теплой – это был Сашка.
-Тэ-эк, ну эта ночь продуктивная, считай половину разгрузим, а дальше на три части придется разбить. Не уложимся. Темного времени мало будет и еще одна времянка нужна будет.
- А что мы новым рабочим скажем? – похоже это был тот, кого назвали Митькой.
-Что-что, ты тут типа бугор, ты и думай. Скажи, что я сюда баб вожу, нравится мне, понимаешь, баб во времянке на строй площадке иметь.
-Вас здесь вообще не бывает.
-Мудак, ты Митька,это у тебя неизличимо. Пошурупь мозгами, а мне не этого.
Мне удалось преодолеть еще10 саниметров, и теперь я увидела троицу, занятую разговором у времянки. Один спокойный, ровный в длинном плаще и в шляпе, видимо и был шеф. Я не знала его. Другой, неуклюжий, нервно поглядывал на людей, тянущих коробки по пристани, а третьей артистично привалясь к времянке, курил сигарету, выпуская кольца и разглядывая их.
-Саша, ну хоть ты...
-Заткнись, Митя, поди, лучше людям помоги, медленно они очень, - за Сашу ответил шеф. Митя понял и быстро зашагал к пристани, сделанной на скорую руку и явно не предназначенной для приема прогулочных корабликов.
-Он потянет? –спокойно спросил Саша.
-Пусть сделает свое дело, а там, там видно будет.
-Как и с ней?
-А разве у тебя есть другие идеи? Или может кишка тонка?
Саша затушил окурок о стенку - его лица теперь совсем не было видно.
-И не расслабляйся здесь с куревом. Сам же вешал табличку ОГНЕОПАСНО.
-До ОГНЕОПАСНО еще есть время...
И вдруг они оба как по команде подняли головы вверх и посмотрели куда-то выше моей головы. Я посмотрела туда же и увидела направленное на меня дуло пистолета и попутчика из автобуса третьего маршрута.
- Легка на помине, как говорится, -сказал шеф, - Ну, Ворон, помоги даме спуститься.
-Давайте, дамочка, хватит уже тут лежать, - сказал Ворон, - Поднимаемся и идем со мной, вниз.
Я оцепенела от ужаса, от моего размеренного настроения, охватившего меня по дороге сюда, не осталось и следа. Я медленно поднялась, выпрямилась и под искрящимся веселым цинизмом взглядом Ворона, поскользила вниз по стене, потеряла равновесие и брякнулась на обледеневший бугорок мартовской грязи. Твердая рука грубо подняла меня на ноги и, как котенка, потащили по лабиринтам затерянной стройки, больно уперев дуло пистолета в бок. «Синяк останется», -не к месту подумала я, глядя как подо мной проносятся железные прутья, торчащие из раскрошившегося бетона. Свет от прожектора ослепил меня и я закрыла глаза.
- Г-жа Лебедева собственной персоной! Прекрасно, наконец, вы зрите результаты собственных трудов. Видимо вам недостаточно было знать, что вы трудитесь на благо родины, женское любопытство в вас оказалось сильно. А любопытной Варваре, как известно, на центральном рынке нос оторвали. Любопытной, да еще и вздорной. Ссоритесь зачем-то вечерами с силами оппозиции. А оппозиция иногда только на бумаге и на ТВ оппозиция, а для нас очень может быть наша позиция, хм. Так вот, милая моя, мы вам сделаем предложение, раз уж вы напросились на него. Политическая ваша карьера окончена, в отставку завтра подаем, а вот работа с подбором кадров только начинается, если захотите. Вы всегда были сильны по этой части- убеждать толпу, работать с людьми. Сейчас нам нужны боевики. Вы ведь знаете, что родина ваша - транизитная мать, вот транзитом и будем готовить специалистов для террактов. Это мощная организация, Анастасия, и вы можете стать ее частью. А можете отказаться и последнее, что вы увидите, будет ваша успешная работа.
-Тася, соглашайся, - хрипло прошептал Саша, облизывая губы.
-Саш, помолчи, пусть сама решает.
- Значит после политика, вы мне предлагаете стать психологом для ваших камикадзе?
-Очень точная дефиниция, поздравляю, - человек в темном наклонил голову и зааплодировал, - И ваше решение? Какой ответ вы выбираете?
Он заговорил голосом ведущего теле-шоу
-А или Б? Первое или второе? Какой ответ верный? И верный для кого, для вас, для нас, для будущих жертв? Думайте, у вас есть 5 секунд, и вы можете выиграть или кануть в Лету. Да-да в прямом смысле слова. Река Забвения, река Смерти, что у вас было по истории Древнего мира?
-9 баллов, отлично, - ответила я. Я не видела корчащего рожи человека в черном, я смотрела на Сашу и, улыбаясь, понимала, что он и Конрад – одно лицо, он предал меня тогда, предаст и сейчас, а я ничего не могу сделать, потому что люблю его. Я бессильна перед тем кого люблю, потому что Любовь сильнее Магии.
- Я всегда хотела видеть результат своего труда, ведь я художница, вы знаете мой выбор.
Я не видела лица Саши, а мне хотелось бы.
-Жаль, жаль, но тогда нам придется пройтись по пристани до маяка, там мы распакуем один наш ящичек и собственно на этом все и закончится.
В сопровождении строгого Ворона с его пушкой и невероятно болтливого пританцовывающего шефа я шла по доскам, еще отдающим стружкой и чистотой. Теперь рокот моря доносился до меня так явственно, море было под ногами, я чувствовала, как волны шатают причал сильными толчками, будто ребенок в материнском чреве говорит, вот он, я, я большой, я вырос. Кораблик притих, мотор заглушили, а огни потухли, его можно было бы принять за айсберг, но айсберги не посещают наше странное море – ни холодное и не теплое, я бы сказала пресное, хоть оно и было соленым. Митя ждал нас в конце причала, и увидев, засуетился.
-Митек, открывай ящик, посмотрим, не обманул ли нас поставщик, а то, ведь, подпишем накладную и все. Считай деньги не отходя от кассы, особенно, когда грабишь банк.
Я казалась себе неким сторонним наблюдателем. Вот я стою и смотрю, как Митька ножом срывает ржавые гвозди, наглухо вбитые в деревянный ящик, Ворон вдавливает пистолет мне под ребра, и мне уже трудно дышать, вот шеф склоняется над лежащими стройными рядами стволами, смазанными, новехонькими, просто загляденье. Страшно прикоснутся – можно ненароком руки испачкать, да и отпечатки пальцев испортят этот металлический блеск. Я знаю, сейчас будет отдан приказ и девушку в черных джинсах, измазанных в меле, снеге и черте чем, застрелят, а труп, какая разница, что они с ним сделают? Но мне не хочется такого конца. Я оборачиваюсь и улыбаюсь Ворону, он недоуменно смотрит мне в глаза, и он мой, я легко обхватываю поток его мыслей, и направляю в нужное русло. Он так же смотрит на меня, но взгляд теряет смысл, а ЕГО рука с пистолетом разворачивается и утыкается ему в сердце. Выстрел – это последнее, что я слышу, перед тем как сделать ЭТО. Прошли столетия, столетия, в течение которых я так боялась воды, однако пора расстаться с призраками прошлого, расквитаться со своими страхами раз и навсегда, и я под звуки выстрела, под сдавленный крик умирающего, под фонтан темной крови прыгаю в ледяную весеннюю воду. Мне больше не страшно – я плыву под водой, сколько хватает дыхания, и выныриваю точно под пристанью. Между моей головой и водой сантиметров 10 не больше, но этого достаточно, чтобы вдохнуть в себя воздух. Вдохнуть и решить, как добраться до берега. Есть только один способ и мне он не очень нравится
Сколько хватает сил, я плыву под пристанью, но ноги начинает сводить, и я понимаю, что еще чуть-чуть и я повторю свой опыт почти пятисотлетней давности. Да и похоже шеф уже понял, где я – кто-то там наверху начал стрелять по доскам на пристани. До берега оставалось еще около десяти метров. Я дождалась очередного выстрела и одновременно издала истошный крик, со всей мочи стукнула по доскам надо мной – человек там, наверху бросился к этому месту, я же набрала побольше воздуха в легкие и нырнула. Я плыла по диагонали от пристани к берегу, рассчитывая на его замешательство. Когда я вынырнула, то увидела сквозь набухшие от воды веки, как он кружится над местом моего предполагаемого ухода на дно морское. До берега осталось пять метров. Я преодолела их, не поднимаясь во весь рост – свет от прожектора к счастью, высвечивал узкую дорожку пристани, а берег рядом оставался в полутьме.
Передо мной был еще пятьсот лет, долгих пятьсот лет бега в прошлое, чтобы воссоединиться с настоящим, слиться с самой собой в гармонии осознания. Я бежала, и бег мой был тяжел, будто бегу я по пескам времени, по барханам истекшего времени, ноги тянули меня к земле, а сердце выпрыгивало из груди и билось совсем не в лад.
Он вышел из-за времянки. Он был бледен, как сама смерть. Он протянул руки мне на встречу.
- Са-аша! –закричала я , - Са-аша, помоги мне! Помоги теперь!
Я споткнулась о какой-то предмет и расстянулась на земле. Я слышала, как он бежит ко мне, подняла глаза, чтобы увидеть его светящиеся неземным светом глаза, губы, раскрывающиеся в улыбке, и услышала выстрел. Он прогремел в ночной тиши длинно и гулко, Саша улыбнулся мне, протягивая руки, кровь забила фонтаном и залила мое лицо. Он упал на меня, улыбающийся, умиротворенный и безжизненный.
-Я люблю тебя, -сказала я, выбираясь из-под него, и зная, что мне надо бежать, чтобы успеть сделать то, ради чего он погиб.
Теперь я занервничала по-настоящему. Теперь, когда я осталась одна. Я знала, что использовала все вои возможности до единой, и знала, что судьба больше не сделает мне ни единой поблажки. Кроме, разве, что белого дракона удачи. Уже врываясь в двери времянки, я закричала:
- Фу-хир! Не давай Злу вечно ездить на тебе, подумай хоть раз своей тупой башкой! Слышишь, ты, несчастная кляча, которая возит любого, кто на нее сядет! Пойди ты хоть раз туда, куда подсказывает тебе твое сердце и твоя голова!
Не знаю услышал ли он меня, не знаю, что он решил, но определенно удача улыбнулась мне, ибо во времянке вспыхнула лампочка, а я споткнулась о коробку с оружием. Прямо надо мной находилась вешалка, на которой помешались куртки рабочих. Недолго думая, я залезла в нагрудный карман первой попавшейся куртки и извлекла на свет Божий зажигалку. Схватив неприметную бутылку, я полила содержим оружие, и молясь Фухиру, поднесла зажигалку. Огонь вспыхнул обнадеживающим синим пламенем. Я выскочила из двери, как ошпаренная и запустила туда человека в черном, опустошенного, лишенного всего своего гонора и абсолютно беспомощного. На ходу я успела пожалеть его, подумать о том, что не успела закрыть глаза Саши, нащупать в кармане телефон и чертыхнуться, вспомнив о плавании в мартовской воде - и все это за какие-то 5 с лишним секунд, через которые меня отшвырнуло взрывной волной к морю, из которого я недавно вышла.
***
-Но совесть-то надо иметь! Какие интервью, она только пришла в себя! Родственников не видела, бедная девочка.... Нет, нет у нее родственников, нет. Ее привезли ее подруги, вот их и пущу. И они говорить не будут, девоньки, не говорите, она сама все расскажет этим акулам, правда?
Я узнала этот голос – ну, конечно, я его уже давно знаю, наверное, дня 2 или 3. Я много раз хотела откликнуться и сказать, что мне лучше, но губы не слушались меня, а веки не открывались Оля Нина ввалились в палату, принеся с собой запах мандарин, цветов и ... быть не может – запах угля! Он почти не ощутим, он почти нейтрален, все, что угодно заглушит его, но я-то знаю этот запах.
- Тася, мы принесли тебе угадай, что?
-Если не угадаешь, не дадим.
-Знаю, - набор для выздоравливающих, уголь и мой последний эскиз.
Молчание.
-У тебя глаза закрыты, как ты можешь знать про эскиз?
-Знаю... Я уже вижу картину.
-Картину?
-Да, такой, какой она будет на моей персональной выставке в раме. Я даже вижу ценник.
-Она еще и о гонорарах думает! –возмутилась Нина.
-Это говорит, что она здорова!
Я открыла глаза и приподнялась на кровати. Девчонки в белых халатах, нагруженные пакетами, светились от радости и волнения.
-Как вы нашли меня?
-Думаешь, это было сложно после того взрыва? На площадке снесло все, даже бетонный забор, ты –единственная, кого там нашли, и кто остался в живых, отделавшись можно сказать легким испугом. Тебя спасло то, что, когда прогремел взрыв, ты была в воде. Это загадка – такое ощущение, что нечто подняло тебя и отнесло в воду, а потом вернуло к берегу, так, что ты не захлебнулась. Ведь твоих следов так и не нашли, только там, где был источник взрыва. Кстати, ты знаешь, что там нашли оружие?
-А патологоанатомы утверждают, что там еще два трупа, но они не уверены, слишком мало доказательств.
Девчонки смотрели на меня с нетерпением.
-Оля, Нина, спасибо вам, я,- фразу я закончить не успела – журналисты совершили прорыв.
-Г-жа Лебедева, что все-таки произошло? Как это отразится на вашей дальнейшей карьере? Почему вы решили отправиться на площадку ночью? Видели ли вы погибших?
- Думаю, что мое присутствие на площадке внесло свой вклад в ход некоторых событий в мире и в моей собственной жизни, и безусловно оно найдет отражение и в моей карьере, главное знать, что каждый из нас понимает под этим словом - карьера. А люди – тьма скрывает человеческие лица, знаете ли. Света не хватило, чтобы их разглядеть.
***
Старая Рига жила своей бурной деловой жизнью. Группы туристов перемещались от здания к здания, щелкая затворами фотоаппаратов и донимая экскурсоводов несущественными вопросами или такими на которые не мог ответить даже историк, служащие высовывались из окон офисов, с завистью поглядывая на тех, кто распивал холодное пиво под навесом, а те в свою очередь с презрением смотрели на «белые воротнички». Я в это время еще только выходила на работу. Мое рабочее место находилось рядом с лимонным домом – высоким красивым зданием, на башне которого застыла черная кошка. Я развесила на каменной стене свои работы, вытащила складной стульчик, и стала присматривать жертву среди отдыхающих. У пересохшего фонтана дремал молодой байкер. Я подумала, что он занимал слишком много места и всем будет лучше, если я его разбужу и освобожу от него газон. Молодой человек к тому же понравился мне – длинные рыжие волосы, окутывающие небритое лицо, черная косынка, и это младенческое выражение лица. Я коснулась его плеча, и он мгновенно проснулся. Распахнул пронзительно зеленые глаза и улыбнулся.
- Простите, что беспокою. Я художница, мне понравилась ваше лицо, могу я нарисовать ваш портрет. Это совершенно бесплатно.
-И мой портрет будет целый день стоять у вашего рабочего места?
-Да, а откуда вы знаете...
-Вы, вон там картины вывешиваете. Я знаю, я часто вас наблюдаю.
Опешив, я попыталась проникнуть в него, узнать побольше, но поняла, что не могу, что доступа нет. Трещина исчезла навсегда. Я стала простой художницей.
- А знаете, вам очень идет короткая стрижка. Стильно. Знаете, я бы и сам нарисовал вас, если бы умел. Могу я угостить вас кофе? В том доме с кошкой есть кафе.
Секунду я сомневалась, не желая расставаться с ТЕМ МИРОМ, но вдруг мне показалось будто кошка на башенке вовсе не кошка, а белая птица, а человек за столиком в рясе очень уж похож на одного моего знакомого, и я поняла, что С ТЕМ МИРОМ я не расстанусь никогда.
воскресенье, 29 февраля 2004 г.
Однажды оступившись...
Деловая жизнь маленького города бушевала так, как может бушевать только рижский залив при северном ветре. Люди в галстуках летели на намеченные встречи, успевая на ходу давать распорядения по мобильному телефону, двери ресторанов были распахнуты для желающих отведать бизнс-ланч, дети пытались продать оставщиеся с утра газеты, а художники только-только вывешивали свои картины на каменной стене в скверике. Человек-оркестр собрал вокруг себя зевак, полсумасшедшая дамочка кружилась в каком-то ей лишь ведомом ритме под музыку Бритни Спирс, льющуюся из примостившегося на булыжниках чемонданчика. Иностранцы стайкой бегающие от одного объекта к другому щелкали затворами камер и радостно улыбались всем, включая служащих офисов и бомжей. Собственно, бомжи - это редкость для деловой части города. Я же наблюдала за всем этим, сидя на бортике у давно засохшево фонтана и доедая бутерброд с колбасой. Ужасно не люблю бутерброды, но профессия вынуждает. Экскурсовод не может себе позволить обедать там же, где его слушатели, а амереканские забегаловки я ненавижу. Поэтому чисто русские бутерброды уже давно продолжали портить мой желудок. Не успела я проглотить последний кусок расплавившейся на солнце колбасы и вытереть руки, как ко мне подошла немка и начала расспрашивать о доме с кошкой. Я его звала «лимонный дом», он ведь и в самом деле был лимонным. Она почему-то была уверена, что это ведьмин дом, и пыталась убедить меня в том, что нормальные люди не украшают башенки черными кошками. Я как смогла, объяснила ей историю этого дома, и когда она, наконец отстала от меня, принялась за пиво. Достаточно умять один бутерброд и выпить бутылку пива и ты сыта. Тем времем мои немцы вернулись ко мне из «Lido», удовлетворенные местной атмосферой, так напоминающий их собственную родину, и мы направились на пароходик. В сегодняшнюю программу входила прогулка по Даугаве с посещением рижского зоопарка. Веселый холостяк, еще больше повеслевший после Лидо, все время обращался ко мне и подмигивал, когда сказать было нечего. Я слышала кучу историй, когда хорошенькие девочки-экскурсоводы выходили замуж с вытекающим из сего отъездом в Германию, но меня это идея не привлекала.
Пока пароходик радостно мчался в сторону зоопарка, я отвечала на вопросы клиентов, но по большей части была представлена сама себе, так как туристы были поглощены открывающемся пейзажем. Почему-то слова немки взволновали меня. Я частенько рассказывала о привидениях, гуляющих по Старой Риге, но никогда не относилась к этому всерьез. Слушателям нравились истории, будоражащие воображение, вот и все. Интересно, сколько еще ерунды я рассказываю, чтобы удержать внимание слушателей на мне, а не на рижских красотках и пивных. Когда, наконец, мы приехали обратно, уставшие туристы, позевывая, спустились на причал, и мне оставалось проводить их в гостиницу, я уже окончательно оформилась в решении пойти к лимонному дому. Завтра у них свободный день, который я лично собиралась провести где-нибудь на пляже. По правде сказать, сейчас больше всего мне хотелось домой, в любимое кресло и в приятной компании брэнди, Бетховена и какого-нибудь легкого чтива, закончить этот нелегкий день. Но мое любопытство уже не раз доставляло мне неприятности, и в очередной раз оно дало о себе знать. Я знала, что мои ноги сами понесут меня туда, и я не ошиблась. Стоило мне упаковать моих немцев в их уютные номера, как я пошла к таинственному дому. Он не казался особенно таинственным при свете вечернего солнца, и люди в уличном кафе, являющимся логичным продолжением казино и бара внутри здания, были всего лишь обыкновенными людьми, чей доход лишь немного превышал мой. Я заказала себе стакан ледяного пива и поместилась на темно-синем диванчике. Бармены работали в поте лица, какая-то молоденькая девочка дрожжала над кассовым аппаратом, а я все думала почему же на самом деле на башне этого дома стояла черная кошка, изогнув спину, хвост трубой с поднятой к верху мордочкой. Пиво закончилось, деньги грозили сделать то же самое, и я покинула кафе. Прошла мимо людей в летнем кафе и друг в глаза мне бросилась трещина на лимонной стене. Кажется, раньше ее там не было. Я приостановилась и протянула руку к стене, гадая, что думают обо мне люди в этом заведении. Вполне приличная девушка в джинсах и топе стоит как вкопанная у стены и как завороженная трогает ее. Наркоманка или солнце голово нагрело. Хотя скорее первое. Ощущение было странное. По кончикам пальцев пробежала легкая дрожь. Голова закружилась, перед глазами потемнело, и я покачнулось, но руку не убралаа. Дрожь пошла по всему телу, меня замутило, в конце концов, я потеряла равновесие и упала на родные булыжники. Подумала о том, как хорошо, что конные полицейские не патрулируют этот район, и потеряла сознание.
Я стояла на берегу реки. И на мне ничего не было, кроме золота моих волос. Они прикрывали мою наготу. На меня надвигалась толпа людей, страшных, воинственных, здорово отличающихся от людей в галстуках, а может и не отличающихся вовсе. Я прыгнула в воду, зная, что не умею плавать. Вода стала заливать легкие, сосуды лопались, я безвучно кричала, и на мой крик сбежались люди...
-Девушка, госпожа... - кто-то тряс меня за плечо. Я открыла глаза и увидела бармена.
-Вы только что были у нас. Мы видели, как вы вышли на улицу и упали.
-Да, а-а, спасибо,- я приподнялась на локтях. Никаких зверствующих фанатиков с дубинами, никакой воды. И короткие черные волосы, уложенные весьма стильно при помощи геля. Я считала себя очень стильной.
Домой я добиралась на маршрутке, на которую позволила себе разорится. Обычно я ездила по льготному билету, как студентка. Отпирая двери своего одинокого жилища, я думала, что, либо мне надо нанести визит к психиатору, либо я перегрелась на солнышке. Но все это не помешало мне привести в исполнение свой план. Брэнди навеяло сон, и я заснула на полу. Мне нравилось спать на полу, тем более, что гостиная была сделана в японском стиле, а именно журнальный столик и подушки на полу. Японский телевизор. Бутылки, книги и музыкальный центр располагались на деревянных полочках по всей стене. Другая стена именовалась медитационной. Обоев не хватило, и я разрисовала ее белой краской, а на пол поставила вазу. Вообщем вышло не так уж и плохо. Мне снился сон, про то, как я сплю. Сначала я просто лежала на полу, обняв подушку руками, а потом встала и пошла к себе в комнату. Но моя комната вдруг стала темной, и вся была обвешана травами и сушеными мышами, как у ведьмы из «Волшебника изумрудного города». Меня раздражала темнота, и я вышла на улицу. С деревьев капала вода. Наверное, прошел дождь. Да и ообще лес выглядел, так как выглядет лес после сильного дождя. Должно быть, я крепко спала. Я точно знала, что мне еще надо сделать много работы. Та женщина, что приходила утром. Мне не хотелось готовить приворотное зелье только потому, что она мне не понравилось, но это не повод, а она обещала заплатить золотом. И я смогу купить себе самое красивое платье и поехать в дальние страны.... Я давно мечтала об этом - о платье и о путешествиях, но не могла накопить достаточно денег для этого. Я также знала, что молодой человек, которого хотела охмурить красавица любит милую девушку, и у них все могло бы быть ладно. Я видела их будущее как на ладони, но не секрет, что будущее можо изменить. Звонок зазвонил, и я проснулась.
-Тася! Двери открой! - это были мои подруги. Я уже забыла, что звала их. Исчез лес, колдунья, приворотное зелье. Мы снова сидели на подушках и обсуждали их проблемы.
-Босс уже достал со своими заданиями-это никому не нужная работа...
-Он опять был пьян и так каждый вечер...
-Мог бы зарплату поднять...
-Раньше в постели...
Сьев печенье и допив чай с ромом, подруги, наконец, вспоминали про мои проблемы.
-И долго ты собираешься возиться с этими иностранцами? Сколько можно вести образ жизни последней холостячки? Неужели ты не можешь найти работу попрестижнее? А тот немец тебе все еще пишет?
Выслушав все это, я находила максимально остроумный ответ, чтобы от меня оставили в покое.
-Значит, секретарь с бесполезной работой это престижно, а гид с массой знаний о родном городе-нет?
-Ну-у
Но сегодня наши разговоры ушли совсем не в ту сторону.
-Понимаешь, Тася,-заговорчески начала Нина-Я решилась пойти к колдунье. На полном серьезе. Тот парень из головы не выходит, вот я и решила. С таким - на всю жизнь бы осталась! Ты подумай - образование, карьера и такой красавец!
Слова Нины отозвались у меня эхом в голове, эхом моего собственного сна.
-Но ведь это неправильно...
-А у тебя всегда все неправильно. Ну что здесь такого - просто пусть он в меня влюбится. Это же не страшно, я же не причиню никому вреда.
-Ты в этом так уверена? А может это ему всю жизнь сломает?
-Ай, да- ну тебя с твоей моралью!
Я задумалась. Мне вдруг пришло в голову, что было бы интересно поменять чью-то жизнь. Жил себе человек и не ведал, что кто-то запекает его волос в восковую куклу. И этим кем-то могла бы быть я. Странно, что это пришо мне в голову, хотя после сегодняшних событий в этом не было ничего экстраординарного.
Поговорив еще немного ни о чем, мы разошлись. Я нырнула в свое логово-темную комнату, обвешанную африканскими масками, с пальмой в углу, разросшейся уже на пол комнаты, компьютером, притаившемся у окна и матрасом на полу. Матрас выглядел очень по-африкански, и, если бы не свалка из книг, эскизов, красок и карандашей комнату можно было бы именовать «Маленькая Кения» или «Хижина последнего зулуса». Мне было откровенно лень работать над незаконченным набросоком для диплома, и я просто так взяла в руки карандаш и чистый лист. Пока это был просто лист, и моя воля была превратить его во что угодно мне или Богу, а может и Дьяволу. Но уже через пару минут я обнаружила, что рисую портрет возлюбленного Нины. Я видела его один или два раза,и он не произвел на меня впечатление писаного красавца, в нем не было ничего, заслуживающего того, чтобы в 12-ть ночи марать бумагу, пытаясь увековечить его на ней, но мне казалось, что так надо. Я провела остаток ночи за портретом и уснула в пятом часу утра.
***
На море былло хорошо, как может быть хорошо любому городскому человеку, вырвшемуся на свободу. Я попросила молодую пару присмотреть за моими вещами, и пошла купатся. Я преувеличиваю. Погода действительно была словно создана для купания - северный ветер гнал к берегу волны теплой искрящейся морской воды. Не успела я зайти в воду, как меня окатило с головы до ног, и я словна сдалась волне, приняла участие в предложенной ею игре. Помню как я будто ребенок ныряла, крутилась, плыла под волной и каталась на волне. Помню, как солнце слепило глаза, когда я выныривала. Помню это странное ощущение в висках. Оно сохранилось, когда я стала тонуть. Так, без всякой причины. Огромная сила потащила меня на дно, и не было даже желания ей сопротивлятся. «Опять тону», думала я.
Там было хорошо. Туман и расплывчатые фигуры, легкость парения и радость обладания. Я знала, что я знаю.Я растворилась в эфире, каждая моя моллекула была заполнена энергией, эмоции исчезли,я была самой Жизнью.
-Бог мой-она жива! Нет, вы только подумайте -пошла купаться и исчезла. 20 минут прошло, мы думаем, куда ж дольше. И волна такая...
-Хорошо, что вовремя обратились к нам - еще чуть-чуть и ее было бы не спасти.
Я смотрела на людей, озабоченно заглядывающих мне в лицо. Я не могла понять чего они так разволновались. Оказалось, я лежу на песке у самой воды, двое мужчин в жилетах-спастели, а молодая женщина с жалостливым выражением лицы-та самая, что присматривала за моими вещами. Я решила, что она очень хочет ребенка, а ее спутник, решающий какие-то проблемы по мобильному телефону вряд ли воспринимает ее желания серьезнее, чем он воспринимал бы желания собственой собаки загулять с соседским двор-терьером.
-Со мной все в порядке,- сказала я, вернее выплюнула слова вместе с водой.
Домой меня довезли спасатели, оказавшиеся очень милыми людьми, да еще и из моего района.
-Все-таки сходите к врачу. Люди просто так не тонут.
Я пообещала быть очень осторожной и проверить все, что может проверить. А дома меня по-прежему никто не ждал, и на сердце стало пусто. Сварив себе кофе, я бухнулась а подушки и принялась разглядывать карандашный рисунок. Соблазн сделать ЭТО засел в кончиках моих пальцев, в корнях волос, он обьял все мое существо. Я сосредоточила свое внимание нарисунке. Что-то поволокло меня, схватило за волосы, потянуло и закружило в вихре, завывающем и заигрывающем со мной.
-Хочешь поиграть со мной?
-Я хочу, хочу...
-Давай играть вместе...
И лицо молодого человека вдруг стало до такой степени реальным, что я могла сосчитать все невыбритые волоски на кадыке. Я протянула руку, вихрь засмеялся, я сказала что-то или вихрь сказал, но после этого меня швырнуло на землю так, что я ударилась до синяка на лбу и очнулась в своей комнате. Портрет лежал рядом с недобитым кофе. Единственное, что изменилось, так это выражение его глаз - они перестали быть глазами, которые нарисовала я-это были его глаза.
***
День начался как обычно. Разве что он был на удивление мерзким после вчерашнего солнца. Дождь нудно моросил, застилая серенькой пеленой все, включая важные исторические объекты. Туристы поглядывали на бары, не проявляя особого интереса к таким исключительным вещам как башня Св. Петра. Я тщетно пыталась их убедить поднятся на смотровую площадку, но они ограничились осмотром скульптур на входных дверях. Когда я жевала свои бутерброды, примостившись на ступеньках, ведущих к воде на набережной, зазвонил телефон. Обычно я выключала звук во время экскурсии, а во время перерыва включала, чтобы особо нетерпеливые имели честь со мной побеседовать. Звонила Нина. Я чуть не нажала на «off».
-Ты представляешь, нет, ты только представь - он мне звонил. Он спросил мой адрес э-почты и прислал виртуальную открытку с розами. Нет, ты только подумай...
-Поздравляю, -немного холодно сказала я.
-И никакой магии. Он САМ в меня влюбился.
-М-м.
-Я тебя отрываю от чего-то важного?
-От обеда.
-Тася! Ты даже порадоватся за меня не можешь.
- Я безумно рада. Надеюсь-он-это то, чего ты хотела.
Я положила трубку. Никакой магии. А что же произошло тогда? И, если это произошло один раз, это может повториться. Но работа заставила меня оторватся от моих нехристианских мыслей. Позднее, я решила вновь пройти мимо заколдованного дома, хотя сама мысль вызывала острый приступ животного страха. В сером свете здание расплывалось, теряя свой истинный облик, и в моем мозгу оно упорно переплеталось с той рекой. Будто старый дом плыл по речке, раскачиваясь как ненадежный ялик. Во всем этом была доля здравого смысла - некогда здесь протекала река. Я ощутила острый запах собственного пота, коленки подогнулись, и мне пришлось замедлить шаг. Бар, отсутсвие людей в открытом кафе, и стена, но, Боже, где трещина? Там же БЫЛА трещина или я схожу с ума. Или ничего не было, ни трещины, ни моря, ни Нины. Стоп, Нину можно проверить. Я достала мобильный телефон и пролистала входящие звонки. Нина звонила сегодня, в 2 часа 15 минут. Тогда можно проверить и трещину. Я откинула волосы назад, великим жестом Миронова, зашла в бар и заказала кофе. Все та же девочка не справлялась с кассой. Я подождала пока к ней не подойдет помощь в лице более опытного сотрудника.
-Молодой человек?
-Да? Я могу вам чем-то помочь?
Что-то случилось со мной в этот момент. Я удерживала его взгляд на себе, я видела, что завладела им полностью, и могу потребовать не заплаченные деньги назад.
-Можете. Я художница, пару дней назад я видела трещину на этом доме. Очень живописную. Ее что заделали?
-Мне не хотелось бы огорчать вас, вы, наверное, не местная. Хм, трещин у нас не было, а, если б появилась, то хозяин ликвидировал бы ее так, что никто бы не узнал о ее существовании. Но, если хотите, специально для вашей картины, мы могли бы..
-Могли бы организовать мне трещину? Временно?
-Вообщем, да.
Какой-то дьяволенок вселился в меня. Я знала, что нельзя допускать подобное, но обретенная возможность управлять людьми веселила меня, веселила больше, чем алкоголь, больше, чем шут в компании, больше, чем старая комедия.
-Организуйте.
Уже через полчаса я беседовала с владельцем кафе. Он заказал мне все потребованные напитки, удволетворил мое зефирно-шампанское извращение, и «Henessy» в неженских количествах. Я не пьянела, я была безумно весела от собственного безумия.
-Трещину мы сделаем к завтру, но, когда прийдете вы?, -он повторял эту фразу уже в пятый раз.
-Я же говорю-от вдохновения и погоды зависит, - и я задорно смеялась.
Он вызвал рабочих, но организацию моей трещины я помню смутно. Мне даже показалось, что они что-то взорвали или это мои барабанные перепонки не выдержали давления от непомерного количества алкоголя. Владелец кафе, г-н Суховский, казался мне несуразным в этом пахнущем удачей костюме, с слишком ровным загаром и очками в тонкой элегантной оправе. Особенно несуразным он стал, когда взял меня за руку и повел смотреть на деяния рук своих. Трещина была потрясающая! Пол-метра длиной и как минимум 30 сантиметров глубиной. Я выразила восхищение.
-А проблем с ассоциацией по защите памятников не будет?- спросила я, чтобы проявить участие и выразить благодарность одновременно. Г-н Суховский махнул рукой.
-Они в доме напротив сидят и обедают у меня бесплатно.
Я понимающе кивнула, отчего трещина расплылась до невиданных размеров, а после подперла мое обмякающее тело.
***
Я открыла глаза и осознала сразу три вещи: телефон разрывается уже битый час, голова трещит, не воспринимая его позывов и больше всего мне хочется пить. Я лежала на полу, на матрасе, в своей вчерашней одежде, которую некогда считала по-художественному стильной. До вчерашнего вечера. Юбка до щиколоток с разрезами от коленок спереди и сзади-идеальное решение в жару - и топ из материла чем-то напоминающим плохо выделанную кожу. Бахрома из этой же кожи украшала весь топ, что, на мой взгляд, великолепно гармонировало с юбкой из изтонченной гладкой кожи. На ногах сандали из той грубой ткани, что и топ. Сегодня я напомнила себе истомленную жизнью без воды африканку с этой потрясающей прической из геля, лака и черной пакли. Видимо африканка обрезала волосы, чтобы не мыть, и поэтому стала дикообразной. Закончив осмотр, я решила не носить эту юбку до конца лета и взяла трубку.
-Тася! - это была Ритик.
-Да?, - все-таки подруги по утрам это чересчур.
-Ты видела газеты?
Тут я начала смутно вспоминать свои вчерашние приключения.
-Ты на самом деле пойдешь рисовать эту трещину?
-М-м, разумеется.
-У тебя потрясная юбка не хочешь обменяться на время? На мою белую в дырочку?
Что-то у меня внутри похолодело.
-А откуда ты знаешь про юбку?
-Так ты же на снимке с этим... г-ном В. Суховским.
-Что только в юбке?- подозрительно спросила я.
На другом конце провода раздолось пошлое хихиканье.
-Не волновайсь. Это в «Вечерней Риге». Ты очень прилично вышла. Я думаю в академии ты защитишь диплом, г-гы-гы, досрочно.
Я направилась в душ, но по пути меня перехватил сам г-н Суховский.
-Так договорились? Машина будет через полчаса.
Я выбила час. В основном на размышления, но поразмышлять мне не удалось, так как процессу мешал телефон. Даже мама из Италии позвонила, а ее новый итальянский муж как-то весело поздравил меня с успехом. Какой к черту успех? Я меньше всех понимала, что произходит, и у меня не было абсолютно никаких идей по поводу предстоящего художества, тем более, что как мне сказал менеджер Суховского в 3 часа дня приедет латвийское телевидение 1. Снимать репортаж об извращениях богатых, и о продвижениях работы нового таланта.
Серебристо-серый «Lexus» одиноко ехал по улицам города. Мне казалось, что даже пробки не страшны такой машине. По-крайней мере никто не пытался пристроиться рядом с зеркалами, фарами и прочей аттрибутикой машины. На светафоре мы стояли точно на белой линии. Правда, один раз встали вместе с «Chrysler», но все-таки машин народной и советской марки у нас явно больше. Я их видела в окно заднего вида, подчительных, завистливых, и плюющих нам вслед. Мой инструктор всегда приговаривал: «Не подьезжай близко к учебным и мерседесам. »
Мы подъехали к лимонному дому. Сам г-н Суховский встречал меня. Я помедлила прежде, чем выходить. Я видела муки сомнения у него на лице, и то выражение, которое бывает у человека совершившего что-то, о чем видимо надо будет пожалеть, но это еще не ясно. Он по-своему объяснил мою медлительность и направился открывать дверу машины. Я посмотрела ему в глаза снизу вверх. Если б я могла вспомнить, что я сделала тогда! Я помню какие-то звенящие стрелы, легкую боль, напряжение во всем теле и все это в течение секунды, пока я смотрела на него, а моя нога уже опускалась на асфальт.
-Добрый день,- как банально,- Я могу приступить к работе?
-Если захотите кофе или что-нибудь покрепче мои бармены принесут вам прямо к мольберту.
-Это так мило с вашей стороны.
Г-н Суховский распорядился принести зонтик от солнца, маленький столик, на котором я разместила все. В прямом смысле все. Я взяла с собой уголь, акварель, масло, пастель, карандаши от самых твердых до наимягчайших, и Бог знает что. За моими приготовлениями наблюдала добрая половина песонала кафе, но я рявкнула, чтобы художника оставили наедине с вдохновениеи и принесли выпить для усиления вдохновения. Странно, но люди не обратили внимания на грубость, и мои требования были исполнены незадлительно. Они исчезли мигом, и только тень подле меня периодически наполняла стакан. Я обычно не пью. Но я не могла не пить. Тупое отчаянье как затянувшее ясное небо облако, затянуло мое сознание, и вспышки молний были моими оголенными нервами. Вот от этих вспышек я тщетно пыталась избавиться. Я измарала ваттман и бросила его подле себя. Предприимчивые люди быстро подхватили его. Черновики потом хорошо идут на аукционах. Люди покупают исчерканные рукой художника салфетки за сотни тысяч долларов, которые подобрал официант. И вдруг я поняла, что мне нужно мое сознание. Мое ясное и чистое не затуманенное алкоголем сознание. У меня оставался час до приезда телевизионщиков, а новый лист был более пустым, нежели бутылка «Мартини» рядом с ним. Я гордо направилась в туалет, где отправила «Мартини» сугубо по назначению, а голову облила холодной водой из-под крана. С видом трезвенника, раз и навсегда сказавшего, что там выпивке и место, я вернулась обратно.
Теперь передо мной был не холст, тпереь это было мое собственное прошлое. Я не помню, как я перешла эту грань вновь. Эти переходы начали пугать меня. Игры сознания могли завести меня в психушку. Я почти не помню, как рисовала. Какие-то движения кистью... Не более. Мое сознание ушло далеко, я вновь была на берегу реки. Сгущался туман. Берега реки расплывались, разбухали, влага покрыла камыш, и было приятно проводить по нему рукой. Я ждала. Я знала, что он прийдет. Он не мог не прийти. Сначала я услышала стук копыт, до меня донесся запах конского пота, седельной кожи, города, торговки рыбой, пряностей, крови, ладана и запах мужчины.Он принес с собой этот букет жизни недоступной мне. Я не обернулась, пока не услышала, как он привязал коня к дереву, я не оборачивалась, пока он не сделал шаг по направлению ко мне, настолько широкий насколько позволяла его гордость.
-Мадлен, у меня было много дел. Не мог вырваться.
-Не волнуйтесь. Давайте о деле. Вы хотите свергнуть герцога и вам нужно организовать толпу.
-Откуда вы знате?
-Я все знаю. Толпа-это не сложно. Я могу это сделать. Вы представите меня как иностраную гостью, вдову, скажем прусского графа, а дальше мое дело. Они пойдут за мной.
Я оберулась и заглянула глубоко в его изумленные светло-голубые глаза. Опрокинутое небо. Жесткое лицо и эти глаза. Темные волосы барашками непослушной морской пены, спускающиеся на шею. Плотно сжатые губы. Но небо заволокло облако. Я улыбнулась, я позвала его, я знала, что он мой и мне не следовало так глубоко проникать в его ум и направлять его мысли в нужное русло, но я не могла удержаться. Мне стало страшно, когда я кинула взгляд назад на реку ожидая увидеть изгибы послушного его рукам белого тела и волосы, играющие подобно солнечным бликам в лесу,- то вспыхнет зелень, то опять исчезнет в тени. Но там не было ни кокетливой игры моей единственной одежы, ни его жадных рук. Реку заволокло туманом.
-Это восхитительно!,- сказал чей-то голос, - Эта река, женская фигура в белом, и все это как бы за трещиной. Все размыта, а трещина четкая, как линия, разделяющая 1999 и 2000 года.
Я очнулась. Передо мной была неоконченная картина, о которой говорил молодой человек. Я сама стояла у мольберта в окружении толпы журналистов и зевак. Судя по праздным лицам, парочкам и громкой музыке, доносящейся из какого-то увесилительного заведения, было не меньше 9-ти вечера. Я окинула толпу гневным взглядом, медленно переводя глаза с одного лица на другое и в конце концов на «горилл» Суховского. Толпа оказалась сообразительной, за исключением, остававшегося до этого в тени молодого человека.
-Анастасия, не могли бы мы поговорить, если вы уже закончили на сегодня,- повторил журналюга. У меня сложилось впечатление, что стоит он тут уже давно, и что главное-эту фразу произносил неоднакратно. Он был выше меня на голову, виски были тронуты сединой, что придавало ему онегинское очарование непонятого одиночки, очки создавали необходимый интеллектуальный образ, но глаза за стеклами дымчатых очков были глазами охотника за материалом.
-Не могли бы, -резко ответила я.
-А смысл, смысл отказываться? Вы устали, вам надо расслабится, выпить «Мартини» со льдом....
Он точно читал мои мысли.
-... и потом наш фотокор заснял вас за работой. Потрясающие снимки! На одном у вас непроизвольное движение художника, откидывающего прядь волос. Это в начале дня. А в конце дня вы с кистью в руке, не отрываясь от работы, пьете сидр. Просто потрясающие жанровые снимки, редкость, когда
-Всем этим Вы хотели сказать, что ваш папарацци хорощо поработал.
-Это была легкая работа, вы так увлеченно махали кистью.
Я почувствовала, что он смеется надо мной. «Не слова больше» - решила я и стала складывать кисти. Ко мне подскочил помощник Г-на Суховского, чтобы узнать, когда подавать машину и во сколько, я собираюсь приехать завтра.
-Машину немедленно, а завтра меня не будет. Все, что мне надо на холсте. Я продолжу дома,- ответила я тоном человека, привыкшего давать распоряжения. Каждое слово сверкало в воздухе подобно грому.
-Авантюристка,- негромко сказал нахал сзади.
-Как и вы, ответила я, не оборачиваясь,- Бьюсь об заклад, что ваша слава скандалозного журналиста идет впереди вас.
-Я заведующий отделом культуры газеты «День», меня зовут Александр Радионов. А где вы живите?
-Полагаю мой адрес редакцию не...
-Редакцию нет, а меня да. Мне от вас еще домой ехать.
На это мне было нечего сказать.
Ехали мы в молчании. Я не собиралась беседовать в присутствии водителя, но и последующие два часа мы также провели в молчании. Как только я заперла дверь квартиры, я почувствовала его жаркое дыхание у шеи. Я попробовала оттолкнуть его, но всякая способность сопротивлятся бесследно исчезла. Он провел своими тонкими пальцами по шеи, ниже по спине и у меня помутнело перед глазами. Я знала, что делаю определенно что-то не то, что-то неправильное, я продолжала рассуждать об этом, когда он сдернул с меня одежду, и я увидела перед глазами потолок. Я смотрела на побелку, когда незнакомый мне мужчина резко развернул меня, и я уткнулась носом в китайскую вазу. В экстазе ваза слилась в сплошную черно-белую полоску и теперь я уже не осознавала, кто из двоих ласкает мою спину, кто шепчет что-то в мои ушки, но я определенно сошла с ума, если хотела встряхнуть волосами и сыграть с ним в «плетку и жеребца». Для этого мне нужен был пышный хвост моих тяжелых волос, которых у меня не было.. или были....Там они были, и я сидела на нем верхом, глядя в обычно столь жесткие глаза и мне нравилось ласкать его этими роскошными волосами. Капельки пота на моей спине смешивались с влагой тумана, поднимающимся над рекой, росой, покрывающей траву и камыш, ставший нашим убежищем. Он притянул меня к себе, желая показать мне, что теперь я принадлежу ему душой и телом, но я выскользнула из его объятий и прыгнула в реку. Никто не мог владеть мной, только природа была для меня царицей, которой я поклонялась.
- Ну, что Тася, согласна, -он смотрел на меня сверху вниз, улыбаясь этой отвратительной циничной улыбкой,- Разве можно отказатся от такого предложения?
- Я..
- Ты, именно ты, получишь власть, а я продвину проект своего близкого друга, скромно оставаясь в тени.
- На деле я буду куклой, а реальная власть будет у вас.
- Девочка моя, женщина с министерским портфелем, пусть марионетка, но кое-какими мелочами, приятные мелочами, ты сможешь заниматся без нашего ведома. Выделишь деньги из гос.бюджета на художетсвенную школу, вскормишь еще одно поколение голодранцев с молбьертами.
- Это невозможно,- я резко села и обхватила себя руками,- Никогда.
- Что тебе мешает? Ты же не сделаешь ничего плохого. Ты просто получишь хорошую работу. Представь, русская, молодая женщина и министр культуры в Латвии! На-те вам! Делай все, что хочешь, ведь в твоих руках власть, и просто не забывай о друзьях. Выборы на носу. Я организую так, что ты пойдешь от партии «Широта мира единства людей», которая тесно сотрудничает с нашей газетой. Обклеим твоей плакатами с твоей мордочкой всю Ригу, выступишь на ТВ, поговоришь о правах бедных и русских....Там ты лучше меня знаешь, что и как говорить.
- Не что, а как. Все равно что. Можно говорить о правах крыс, которых люди выгоняют из их законных жилищ. Текст не имеет значения.
- Я бы с тобой поспорил, но-ох-эти глаза говорят, что лучше мне не спорить.
- Расскажи о своем проекте.
- Красавица моя - информация за информацию. Ты же своими секретами не делишься, вот и я до поры до времени помолчу. Скажем так, это связано с большими деньгами и морским побережьем.
- А причем тут культура?
- Не ты ли сказала, что не имеет значения ЧТО, а важно КАК. Не спеши, а то прыгнешь в поезд раньше, чем он подъедет к станции.
***
Я молча созерцала свою картину. Теперь она больше не моя. Она принадлежит всем. Тысячи, сотни тысяч копий разойдутся по всему миру. Мне хотелось заорать на фотографа, который подбирался к ней под очередным углом, так же как часто хочется сделать что-то непринятое, осуждаемое обществом и в итоге совершить это в мыслях. Я видела, как студент открывает сайт партии «Шмель» в интернете и, увидев МОЕ чадо, быстренько копирует его и налепляет на обложку своего бездарного курсовика о роли подавленной сексуальной энергии в жизни художника. Я видела, как враги партии вырезают статью из газеты с моей картиной, превратившейся в политическую рекламу и не более, утратившую тот смысл, что я вложила в нее, опошлевшуюся, изгаженную.
Мой телефон звонил уже третий раз, и я наконец сняла трубку.
-Анастасия, я хочу вам напомнить о митинге рядом с памятником Барклаю де Толли. Вам надо выступить.
Да-да, я помню, я уже иду туда,- и с этими словами я, не оглядываясь, вышла из выставочного зала.
Я шла по мокрым лужам, в которых плавали кленовые звезды. В городе еще сохранилось очарование лета, питавшее золотые деревья, розовощеких и загорелых горожан, забытые катамараны на городском канале. От выстовочного зала до памятника было минут 5-7 ходу, но их было недостаточно, чтобы продумать речь. Теперь, когда на меня навалилась работа чинуши, связанная с маранием бумаг при помощи принтера, а не при помощи кисти, общением с миром по селектору, а не через духовное видение, теперь, когда диплом был в кармане и вместо того, чтобы давать уроки рисования, я занималась особо важными правителсьтвенными делами, которые даже не давали мне времени, чтобы подготовить проникновенную речь в защиту культурных ценностей нашего города и уж тем более, чтобы:
А. Увидеть подруг
Б. Взяться за кисть
С. Валять дурака.
У памятника собралась толпа из уже знакомых мне бабуль, молодых дарований ВУЗов, нескольких скучающих полицейских, ждущих событий журналистов, исполняющего свои обязанности фотокорра. Было несколько зевак, но они подолгу не задержевались, а посмотрев, что ничего не происходит проходили мимо. Я смело направилась к памятнику, встала напротив толпы митингующих (толпы протестующих не было, пришлось говорить для своих) и меня понесло:
- Уважаемые, здесь многим противен тот факт, что удачливый бизнесмен сделал широкий жест и подарил памятник городу. Но разве наша задача считать его деньги, говорить грязные они или нет? Разве речь идет о коммунистах и капиталистах? Разве мы можем возннести эту проблему на политический уровень? Нет, нет, нет и еще раз нет. Это – прежде всего культурная проблема. Нам с вами решать станет ли город краше ( журналисты включили диктафоны, фотокор защелкал активнее). Стоит ли вообще возносить произошедшее на уровень проблемы? Барклай де Толли был великий полководец, сыгравший свою роль в войне 1812 года, так что плохого, что человек решил отлить ему памятник и установить его на постамент, где он находился ранее? Граждане, дамы и господы, леди и джентельмены забудем же о политике, и подумаем о нашем городе!
Я уже прониклась духом собственной речи и мне оставалось лишь вознести цветы, как один из задержавшихся зевак встрял в мою речь.
- А, по-моему это именно политическая проблема, а ваша партия пытается выбелить себя, встав так сказат на защиту культуры. Вы вообще какое отношение к культуре имеете?
Этого не случалось со мной давно. Голова закружилась, я осталась стоять на ногах, но сознание ускользнуло, и понеслось сквозь звезды, галлактики, туманности, измерения...
Вы вообще кто-такая?
Я НЕ ОЖИДАЛА ЭТОГО. Мне казалось, что они все под моим контролем. Все эти крестьяни – они смотрели на меня завороженно, доверчиво, отчего мне становилось немного не по себе, хотя на тот момент я была уверена, что не делаю ничего плохого. Я стояла около колодца, а они собрались вокруг, соблюдая, однако почтительное расстояние. Они должны были знать кто я, но я сумела видеть то, что они хотели видеть. Около колодца стояла дама в темных одеждах странницы - вдовы, с ожерельем на шее, так выгодно подчеркивающим аристократическую белизну ее шеи, с седыми волосами, скромно собранными на затылке – никаких париков и украшений, только темная сетка и эта дама говорила о том, что было так близко им. О нескончаемой работе, о герцоге, скачущем на своем коне вслед за зайцем по их вспаханным полям, о неимоверных податях, об внезапных исчезновениях юных девв сторону его замка, обо всех этих бесчинствах, которые можно было бы прекратить, если бы друг ее покойного мужа согласился возглавить герцогство. Она сама, подобно Жанне Д’Арк готова повести из ради благога дела, ради земли, где родился ее возлюбленный.... Ей аплодировали, кто-то кидал в воздух шапку, люди уже потянулись к ней и вдруг этот старикашка с трескучими глазками, в мохнатой шапке, в какой-то шкуре, с узловатыми руками на посохе. Я посмотрела в эти недобрые, но знакомые глаза, и даже раньше, чем мой взгляд наткнулся на броню, которой он себя окружил, я поняла, КТО ОН.
- Я только, что рассказала о том, кто я, и я не хотела бы повторять – это нелегко для меня, - говорила это, не слыша себя, я видела себя нагую, простоволосою, такую, какой я была, и такой я была в его глазах и могла стать в глазах всего собравшегося люда.
- Но, - продолжила я, - Коль вы хотите обнажить мои чувства, перед отъездом я хочу пообедать в таверне «Белый Дракон», хоть здесь отродясь не было белых драконов, если только их видел кто...
- Любой из нас имеет отношение к культуре. Мы, русские, единый народ, говорящий на одном языке, значит, мы все имеем отношение к славянской культуре, - лишь сказав это, я поняла, что из-за моего секундного отсутствия у памятника Толли, привело к потере контроля над собой, и я сказала то, что думала на самом деле. Лица журналистов просияли. Фотокор удволетворенно вздохнул и сменил пленку, ожидая забойного кадра. Хотя куда уж забойнее.... Разве, кто... В меня полетел камень. Я услышала латышскую речь.
- Вот так разжигается национальная рознь! – крикнула я, схватившись за висок, и припоминая на какую партию работают пацаны. Еще несколько слов, скорая помощь, я уже ожидала отдых в приемном покое, но сидящий рядом с шофером человек в белом халате, не оборачиваясь сказал: «Езжайте пока в сторону Гайльзерса, там остановитесь, мы пересядем в другую машину»
- Меня же ранили, в меня камнем попали, я пострадала за интресы партии, - искренне возмутилась я. Моя собственная речь меня зажгла.
- Успокойся, у меня еще есть пара камней для тебя. Берешь мешок для отходов, наполняешь томатным соком, немного воздуха, да, и еще рекомендуется обвалять в грязи, - можно ехать в больницу.
- Кто вы?
- Видимо друг вашего друга из нашей любимой газеты. Тоже кстати статейками баловался в свое время. Апрелем подписывался. Может, читали? В еженедельнике «7 вопросов».
- Да уж. Кто вас только не читал. Пришельцы в райне центрального рынка, осторожно - экстрошизики, шамбала под Кокнесе и статья, размазанная на всю полосу...
- Гы-гы. За знаки платят, знаете ли. За сенсации нет. За сенсацию получают те, кто ее учудил. Теперь я на другой фронт перебежал.
- На фронт учуждателей сенсаций?
- Вот именно.
«Скорая» лихо подъехала к «Гайльзерсу», тормознула, шофер и «медбрат» пулей вылетели из машины, подхватили пациентку, медбрат на ходу прошелся мокрой губкой по виску. Сестра в примной крайне недовольно посмотрела на них поверх древнего, обвязанного резинками монитора.
- Ложный вызов. Это Анастасия Лебедева, во время митинга в нее попали камнем, но оказалась царапина. Анастасия изъявила желание поехать домой.
Недовольство на лице сестры, избитом годами борьбы с прыщами, сменилось низкопробным любопытством.
-Очень приятно, то есть, конечно, ужасно, что вас так обидели. Я голосовала за вас.
-Спасибо, - сказала я, придерживаясь за висок. Мимо проехал больной в автоматическом кресле, остановился и поднял на меня старческие поблекшие слезящиеся глаза.
- Анастасия, помогите нам старикам, пусть наши дети учатся на родном языке и да поможет вам Бог в создании художестенной школы.
- Спасибо, я сделаю все, что в моих силах, - с этими словами я направилась к дверям, столкнулась на входе с человеком в полосатой пижаме, несущем в руках прозрачный стакан с желтой жидкостью, так будто эта была последняя вода на земле. Поморщившись, я еле сдержала желание удрать и побыстрее, и степенно дошла до черной машины с тонированными стеклами, ожидающей меня на стоянке. Вдоль высохшего фонтана гуляли редкие больные и невесть откуда взявшиеся пернатые. Птицы вперевалочку дефилировали по дну в поисках воды, подхватывали листья и каждый раз удивлялись, не обнаружив под ними ни капли.
Друг моего друга оказался маленьким, подвижным черноволосым и востроглазым учудителем. Он был совершенно не похож на олицетворение интеллегента - Александра, его легко было представить в рынке, в лавке торговцев воздухом и даже в качестве пронырливого юриста. Почему-то я с трудом верила в то, что этот человек некогда творил под столь свежим псевдонимом Апрель.
- Я бы хотела спросить... Почему вы писали о мистике, о паранормальном, почему эта ниша, а не экономика или криминал?
- Мистика хороша продается. Люди падки на тайное, неразгаданное и главное на настолько недостоверное. Что остается только поверить.
- Ну, вот, а я-то хотела поболтать о мистике.
- Ну, это всегда пожалуйста. Меня остановить сложно – фантазия и небольшие знания, почерпнутые в таких же статьях, что и мои, дают бесконечную пищу для монологов. Но давайте перейдем к делу.
- К делу так к делу. Пока я заниаюсь тем, что предполагает программа моей партии.
- Вот и хорошо, продолжайте в том же духе. Всего за какой-то месяц народ поверил в вас и полюбил, что собственно и требовалось. Подержка в прессе вам обеспечна, кстати, можно на ты?
- Конечно.
- Я бы сказал, что поддержка в прессе не предоставляет для нас труда. Даже латышская газета, с которой мы так и не сумели наладить контакт, внезапно написала о том, что вы чуть ли не реальный лидер своей партии, сеящий раздор в обществе, которое с трудом проходит интеграцию. Но, они не могли не отметить ваши старания по созданию школы. В итоге - вы героиня.
- Хотите сказать, что анти-реклама тоже реклама?
- Не совсем так. Подобная статья в прессе врага дает тебе очки в прессе своего народа. Но что-то мы все о народе. Не хочешь подумать об еще одном проекте?
- Я чувствую, что мне надо о нем подумать.
- Правильно, детка. Вот и думай, как бы вашей партии отхватить кусочек земли в Болдерае, около маяка.
- Там же пляж! Общественность...
- Какой там пляж.... Корабли, нефть, небезопасное место для прогулок с детьми. Давно пора прикрыть это местечко. Чем собственно и займется твоя партия.
- Да, но...
- Как – это твоя задача. Придумай, я тебе и так уже подсказал. Земля, протяженностью 10,000 метров квадратных должна принадлежать партии.
- Хорошо, положим. Я ждала этого задания. Но этой информации мало. Что будет происходить с этой землей, что я скажу прессе?
- Не волнуйся. С ней все будет хорошо - просто санаторий с причалом.
- Ты ж только что сказал...
- Земля будет в надежных руках, запиши это. Партия позаботится о ней. И всем будет хорошо. Поняла?
- Да. Я напишу предложение.
- Вот и договорились. А что ты хотела спросить о мистике?
- Помнишь героя Дафны Дю Морье «On the strand»?
- Не читаю полоумных дамочек.
- Не имеет значение. Он, наглотавшись какой-то дряни, попадал в прошлое и в определенный период. Но каждый раз, когда он оказывался в прошлом, он обнаруживал, что успевало пройти какое-то время – неделя, год, день, час. Думаешь, это возможно?
- Это и был вопрос? Послушай, сходи к моему другу, вот, кстати телефон, он даст тебе этой дряни и не только сколько захочешь. Сможешь и в будущее лазать, и в космос. Только не увлекайся, чтоб телевизионщики не подметили. Знаешь, потом на пленке увеличишь и все- глазки то стеклянные!
Я взяла белую картонку со странным именем Веревульф и номером телефона. Веревульф было написано готическим шрифтом, и выглядела картонка так будто ей уже по-крайней мере лет сто, настолько желтой, мятой и прочной она была. Такие могли изготовлять век другой назад. Тем не менее, телефон был вполне современный – мобильный, сеть местного полу-монополиста, и именно из-за этого несоответствия, из-за возникших вопросов, из-за падкости на тайны, я решила позвонить. Сделала я это, сидя в «Хижине последнего зулусу» на новехоньком матрасе полит.работника и чувствуя себя защищенной от внешнего мира. А ведь стоило стукнуть со всей силы по батареи, как можно было установить свзязь с соседями. Но меня не покидало чувство, что здесь я одна, как та златоволосая девушка в лесу, которую могли найти только посвященные.
- Добрый день, я говорю с Веревульфом?
- Говорите, раз звоните по этому номеру,- голос был агрессивный, немолодой и приглушенный.
- Хорошо. Я хотела бы встретится с вами.
- С огня да в полымя? Кто вы такая? Мой номер не дают абы кому. И зачем вы хотите меня видеть.
С первой частью вопроса я справилась без труда. Экзаментатор поставил зачет. Но второй билет я не подготовила.
- Я не могу так сразу вам эо объяснить.
- А если не можете, зачем звоните? Себе-то вы объяснили, надеюсь?
Он вытягивал меня. И нашла ответ. Закрыв глаза и на одном дыхании, я выпалила: « Много лет назад я чем-то не понравилась Вам. Вы помните меня, и вы узнали меня. Молчите, значит так и есть. Мне было столько же лет, сколько и сейчас. Я была также молода и неопытна. Зачем вы убили меня?». Напряжение вголове спало вместе с вылетевшей последне фразой. Я открыла глаза и стала смотреть на бамбуковые палочки на балконной двери, колеблющиеся от легкого сквозника. Покрытый пылью карандашный набросок шевельнулся и скользнул по стопке бумаге, пролетел по комнате и прилег отдохнуть у моих ног. Телефон молчал. Я медленно отняла трубку от уха и посмотрела на дисплей. Номер и значок «разговор» исчезли, вместо них пространство занял логотип, с некой абстракцией. Я сама лично ее изобразила, видимо не в слишком трезвом состоянии. По-крайней мере я не помнила, что хотела этим сказать о своей личности.
Мое внимание отвлек настырный набросок, зашелохнувшейся и защекотавший мои босые ступни. Несколько штрихов – какой-то мостик, незаконченная река или скорее речушка, на переднем плане огромный дубовый лист, на котором я сосредоточила все свое внимание - я корпела над каждой прожилкой, над каждым пятнышком близящейся серти, над высохшим и загнувшимся кончиком, - а на заднем плане какое-то здание непонятного происхождения. Должно быть, я сомневалась, нужно ли оно вообще там, поэтому изобразила четыре линии, наметила крышу и бросила его стоять недостроенным, недодуманным, брошенным с вечным вопросм «Кто я?». Вздохнув, я набрала номер Оборотня по-новой, но милый голос равнодушной к страданиям абонентов записи сообщил, что номер не существует, шиис нумурс не эксисте, зис намбер даз нот экзист.
***
Гримерная, спешка, пудра, запах косметики проникает всюду, запах издерганных нервов ведущих, операторов, режисеров, редакторов, ответственных за свет, ответственных за блеск пола, за аплодисменты зрителей, за каждую мелочь, этот запах перебивает запах косметики, через рецепторы проникает в мозг, находит свой отдел, сосредоточивается там и образует новый сгусток волнения, теперь уже волнения героя телешоу. Точнее героини. То есть меня. Я бросаю на себя взгляд в зеркало, когда оттуда, наконец, исчезает потная спина гримерши: Да, новый имидж мне к лицу. Стрижка под Хакамаду – ассоциация с про-русской направленностью, очки в тонкой оправе – перечеркивает про-русское разгильдяйство и лень, и подчеркивают деловой образ жизни, бледность – берем малоимущих, асссоциация с отдыхом в родной Юрмале под холодным солнцем, с не-хождением по соляриям, а также с усталостью и возможным недугом, не смотря на который я борюсь, жжужу вместе со своим роем, костюм темный – под волосы, никаких ассоциаций, кроме приятного глазу сочетания цветов, но разрезов хватает, а на шее кокетливо повязанный красный платочек – берем сразу мужскую часть населения и коммунистов. Одним ударом, можно сказать.
Сижу в комнатке рядом со сценой, жду своего вызова. Ко мне подходит человек, тихо говорит, что у меня есть 5 секунд, чтобы подняться и я появлюсь точно под апплодисменты. Поднимаюсь, иду по сверкающему полу, Слава Богу не направили весь свой свет мне в лицо, а то имела бы я вид бледной немочи, и в легкой полутени улыбаюсь, так кому там по сценарию? Всем и телеведущей. Телеведущая – зубр своего дела. Передачу «Шоковая терапия» она помнится, отдала своей дочке на практику, видимо бедная устала от всех этих педерастов, филов всех направлений, вопиюще спокойных нудистов, по-щенячьи радующихся свадьбе лесбиянок, а скорее всего все самое шоковое она уже перемолола. Чтож, сложно поискать что-то более шокирующее, чем политика. Надя подводит меня к миниатюрному диваньчику нейтрально голубого цвета, между нами стеклянный стол, а в стол вмонтированы плазменные мониторы.
- Скажите, Анастасия, в ваши годы стать политиком – эта удача, не правда ли?
- Зависит от жизненных ценностей, - я понимаю, что сейчас собъюсь на вечное, доброе, на друзей, на позабытую личную жизнь, - Для меня главное – мой народ, сохранение его культуры и вот я здесь.
Аплодисменты, лучезарная улыбка.
- Да, мы наслышаны о проекте художественной школы, где можно будет учиться абсолютно бесплатно, если есть талант. А другой ваш проект санатория, он ведь не направлен на, так скажем среднюю прослойку общества?
- Он направлен именно на нее. Многие любят гулять на Болдерайской косе, и я понимаю, ведь можно смотреть, как проходят мимо корабли, как бьются волны о высокие камни, но у этого места слишком много недостатков и эта мягко сказано. Начнем с криминала. Я покривлю душой, если скажу, что Болдерая тихий район – мы все знаем, что там хватает криминальных элементов. Представьте девушек, собравшихся погулять там вечерком. Не дай Бог сделают шаг в сторону от скопления народа, и мы будем опять читать сводки в газетах. Да и это не главное. Главное- это наше с вами здоровье, и здоровые гены для потомков. Да, корабли красивы, но нефтяные танкеры представляют собой угрозу обществу. Сколько можно ждать, когда Пароходство спишет свои гниющие суда? А сколько пятен мы все наблюдали на воде, на берегу. Детишки радуются – лужица сверкает всеми цветами радуги. А что позвольте узнать в этой лужице? И раз уж мы заговорили о детях – некоторые министерства ничего не сделали для очистки пляжа. Все знают и видели разрушающиеся стены непонятного происхождения, по которым детти любят лазать, а также строительный или скорее мусор, образовавшейся за счет разрушения. У моих хороших знакомых спелиологов Кости Курочкина и Дана Дартса были подозрения на некотрую повышенную радиацию в области места, которое сейчас еще рано упомянать, пока не были проведены должные исследования. Уже одни искусственные впадины являются намеком на присутствие ракет Земля-Вода....
На мониторе появилась надпись «Закончить речь», за ней потянулась другая «Ты не Жанна Д’ Арк, на лошади не удержишься, дура. Я бы нашел человека, который повел бы людей.»
Последнии 10 минут вопросов – ответов, я чувствую, как голова наполняется туманом, я уже не здесь, я где-то между мирами. Какими мирами? Какими? Делаю знак ведущей – она удивлена – но берет инициативу на себя и болтает что-то, что-то.....
- Люди тебя послушали с самого начала. Ты им понравилась, времени в обрез, давай, вон во дворе мой конь, садись, учись, черт тебя дери! Еще скажи, что в одной руке у тебя будет знаме... Хочешь подержать знамя? Как возьмешь в свою ручку, так и свалишься вместе с ним под копыта в грязь. Конрад расхаживал по полутемной комнате, увешанной шкурами, доспехами, мечами и крайне непристойными картинами.
- Я смогу, я создам образ. Даже, если я упаду, все будут думать, что так и надо.
- Неужто ты так всемогуща, Мадлен?, - Конрад приостановился и повернулся ко мне. При свете свечей его лицо напоминало железную птицу, охраняющую чье-нибудь госулдарство, но не человека, - Неужели сможешь? Ты подействовала даже на меня тогда. Я видел, видел эту благородную даму, я даже подумал, что ты не пришла и только твоя речь убедила меня в том, что ты – это ты... Мадлен...
Хищная птица ухаживает за самкой. С земли это похоже на бой, на драку, будто поле битвы – любовь, это не избитое выражение, а кровавая метафора. Может мне кажется, может это свечи отражаются в его глазах, может это мерцание свечей утомило мои глаза и мне чудится пламя любви?
-Мадлен, как же, как же ты нужна мне , - он на коленях у ложа, покрытого шкурами, он обнимает мои холодные ноги. Хозяин таверны не слишком заботится о своих постояльцах. Как холодно...
- Пойдем, у нас есть время до бунта, ты будешь Жанной Д’ Арк. Возьми мою сменную одежду, идем.
Я подошла к лошади, всхрапнувшей при виде меня, шарахнувшейся. Он удивился.
- Это спокойная кобыла, не знаю, что с ней.
Я провела рукой по напряженной атласной шее, кобыла расслабилась и покосилась на меня с любопытством. Он не помог мне сесть, но я, деревенская девчонка, могла запрыгнуть на самого высокого коня и без седла. А дальше - хуже.
- Ты должна сидеть, как благородная дама, как воительница, как амазонка. Помни: ты кентавр, ты одно целое с ней. Люби ее, люби, тебе будет больно по-первам, но люби ее, сядь глубоко в седло, спина прямая, смотри вперед – на врага, вот так, распрями ноги, представь, что крепко стоишь на земле. Как же ты красива... Сиди так всегда, в любой ситуации.
Он неторопливо подошел к кобыле, Миранда не шелохнулась, аккуратно привязал длинную веревку к кольцу на узде. Что-то сказал ей, и она сделала шаг танцовщицы, желающий чтобы вы наслаждались ее грацией и боящийся сломать ноги. Шаг, рысь, галоп, шаг, рысь, галоп, препятствие... Падаю. Опять по новой.
- Ты – цветной горошек. Он всегда стремится вверх. Расти вверх, тянись к солнцу, к солнцу. Иди всем телом вместе с ней, в одном ритме. Слышишь ра-два, раз-два, а ты спешишь раз-раз-раз. Ритм – создает гармонию, гармония сливает тела воедино. Пой что-нибудь, и пой в ЕЕ ритме. Пой же!
Мой конь устал и подо мною пал
Стою пред ним, главу склоня
Был конь удал
Была крепка броня
Какой я рыцарь без коня
Какой я рыцарь без меча?
Я стал бы бедным скитальцем
Но к милой мне не успеть
О Боги вам лучше меня пригреть
Нет сил моих крест этот несть.
- Это тяжкий крест, - говори Надя и делает мне знак. Я встаю, она подает мне руку и ведет меня к стене, где гости делают записи. Пытаюсь унять дрожжь в руках, к счастью маркер новый и пишет легко. Пишу: «Несу свой крест до конца. А.Л.»
- Сегодня мы поговорили с Анастасией Лебедевой, а с вами была я, Надежда, и как всегда желаю Вам Доброй Надежды. Увидемся ровно через неделю в программе «Беседы с властью».
***
Небо было ясным и холодным. Зато каждая звездочка была доступна взгляду горожанина. Порция адреналина разлилась по моим жилам, как хороший тонизирующий напиток. Чтобы добраться до маяка на косе нужно прыгать с камня на камень. Камни разной формы и величины, иногда требуется короткий прыжок, иногда можно просто перешагнуть с одного на другой, а иногда нжуно прыгать вниз точно на плоский камешек, с него можно подняться на остаток стены и с мальчишеской бравадой, бесшабашно пройтись по неширокой бортику, останавливаясь, чтобы посмотреть вниз на волны, а потом длинный прыжок до валуна с крошечным уступом – рассчитаешь точно – жив, не рассчитаешь – как повезет... А каково прыгать ночью, с фонариком, свет от которого во время прыжка прыгает во все стороны, но главное - это сознание пути назад. Он ничуть не легче.
Маяк так себе - белый, облезший, не высокий, исписанный, изгаженный, с пятнами ржавчины у лесенки. Но какое чувство – сидеть у маяка и смотреть на звезды. Вот он – мой побег из тюрьмы, вот она моя свобода, я смеюсь над всеми, над партией и над народом, потому что я, Анастасия Лебедева в 2 часа ночи, одна сижу под этим маяком и мне все равно.
- ВСЕ РАВНО! – кричу в ночь, и крик уносит легкий ветерок. Я знаю, я нарисую маяк и саму себя, и это будет мой шедевр.
И я заплакала, разревелась как корова, слезы горькие, такие только от обиды или злости, и еще от боли.
- Сашка, я все равно нарисую, слышишь, все равно нарисую ЭТО!
Я решила не играть с судьбой и остаться здесь до рассвета. Было очень холодно и сыро, я продрогла, маяк был не теплее железа, я притянула коленки к груди, закрыла глаза в надежде заснуть и согреться во сне. Уставший мозг с радостью принял эту идею, и я провалилась в глубокий сон, перемежающийся всплесками волн и гудками кораблей. Мне снилось, как я стою у таверны «Белый Дракон», я была одета в неприметную одежду путницы, у коновязи стояла одинокая белая кобыла. Она казалось такой же серой, как и этот день, старой и уставшей, но я-то видела, что она была прекрасна. Я видела ее мощный круп, ее длиную шею и бледно-голубые вены, выступающую на белоснежной шерсти. Она негромко фыркнула, и кинула на меня взгляд женщины, чью красу скрывали и вдруг кто-то сорвал с нее покрывала и восхитился. «Значит это его лошадь. Будь я на его месте, я бы тоже боялась, что ее попытаются украсть и прикоснутся к ней грязными руками.» Из таверны доносились пьяные голоса, я еще помедлила и толкнула тяжелую, набухшую от дождей дверь. Звякнул колокольчик. Было темно, пахло кислой капустой,перегаром и кошачьей мочой. Люди пили из высоких кружек, их гомерический хохот, их преувеличеные эмоции вызывали раздражение. Я прошла в темный угол к столику, за которым сидел монах в капюшоне. Я не видела его лица, только губы, сложившиеся в улыбку при моем появлении.
- Итак, ты узнала ее.
- Да. Это дорогая лошадь, простой человек не будет ездить на такой и это необычная лошадь. Она знает, что вы заколдовали ее и выставляете ее клячей.
- Было бы странно, если б монах ездил на белой королевской кобыле... Но я рад.Счет 1:1 . Это не лошадь.
- Кажется, я проигрываю. Раскройте карты.
- Ты спросила, не видел ли кто в этих краях белого дракона Удачи, помнишь? Я видел, и он служит мне уже много лет, а я служу ему. Фухир его имя. Пойдешь обратно – посмотришь на одно из его обличий. Но, а теперь о тебе. Ты – талантлива, у тебя есть способности, бесспорно, но пока это на уровне шарлатанства. Заставить пару-тройку невежественных кресьян верить тебе – это не магия. И более того – это преступление. Ты же знаешь, что использешь дар во зло, а сейчас ты творишь только Зло. Не будем вспоминать, сколько приворотных зелий ты наварила, и сколько кукол слепила.
- А вы – Добро? Добро не скрывает свое лицо.
- Я и не говорил, что я Добро. Но пока ты не на моей стороне, ты мой враг. Я хочу, чтобы ты перешла на мою сторну оканчательно и бессповортно. Тогда ты сумеешь превратить Фухира в клячу, ты сможешь увидеть свою смерть, ты сможешь управлять судьбой, а не подчинятья ее капризам.
Можешь изображать Орлеанскую Деву сколько угодно, но помни: после того, как ты обещание данное Конраду будет исполнено, ты забудешь его. И ты прийдешь ко мне.
-Почему Фухир служит тебе?
-Потому что противном случае нарушится баланс и удача будет идти ко всем, кто поросит ее.
-Хорошо, а, если я откажусь? Если, сделав Конрада герцогом, я забуду про свои зелья и брошу все?
-Тогда пеняй на себя. Пока ты ведьма и человеческие законы непринимы к тебе, но как только ты откажешься от магии, она отомстит. А я догоню тебя в твоем следующем воплощении, и не дам тебе тратить свои силы как попало, а тратить их, как надо Злу.
- Я не работаю ни на кого, я действую так, как велит мне сердце. И сейчас мое средце говорит мне, что я должна отказаться и не отсупать от своих планов. Я знаю, что буду наказана за свои деяния в этом воплощении, но я не хочу гоерть в девятом кругу ада, а ведь именно это меня ждет с переходом на сторону Тьмы.
- Есть еще Бессмертие. Но эти слова для тебя пустой звук. Оставайся маленькой ведьмочкой, шарлатанткой, неопытной колдуньей, негодной и более не интересной для моего Ведомства.
Монах опустил голову, и я увидела Тьму, сгустившуюся над его головой, увидела существ из того мира, существ, которых я изредко встречала, но сейчас их было много, они хихикали, трещали без умолку и кружились без остановки. Я встала, оставив дыру в тот мир там, где она была и быстро вышла из таверны. У коновязи послушно дожидался хозяина Фухир. Он был маленький, как ладная лошадка, весь покрытый белыми перышками, с изящной головкой и длинным львиным хвостом. Фухир склонил голову набок и сказал: «Мой хозяин полагал, что ты увидешь белое облачко, не более. А ты сильна - ты увидела меня настоящего. Удачи тебе».
Меня разбудил длинный гудок парохода. Я продрала глаза, поежилась и обнаружила, что спала в неудобной позе, прислонившись спиной к старой белой трубе.
***
Я шла по каменистому пляжу к машине, шпыняя мелкии камушки ногой. Даже не знаю, когда они приехали и как вообще узнали, что я здесь. Но я хорошо знала, что это за мной. Шофер спал за рулем. Сердитое море катило грязные волны к берегу, мелкий моросящий дождик превращал все вокруг в сплошное дымчатое облако и черная машина казалась маяком, к которому надо стремиться. Я была кораблем. Я плыла, плыла, сон продолжался, машина была не машиной, а каретой и там был Конрад.
- Тася, чуть живей! – крикнул Саша, - Мы всю ночь тебя искали и очень хотим кофе.
Я раскрыла глаза и вместо Конрада увидела вполне современного молодого человека в запотевших очках. Он был раздражен, сейчас, но минуту назад он волновался, когда видел, как неловко я прыгала по камням. Еще секунда и я оказалась у него на шее.
- Сашка, ну прости, сорвалась.
Он отстранил меня, снял очки, протер и жестом пригласил сесть в машину. Когда дверца захлопнулась, и мы поехали, он продолжил в менторском тоне: «Это была детская выходка. Совершенно глупая. Тебя могли увидеть, и потом, после статьи в газетах, наш проект полетел бы ко всем чертям.» Он долго и нудно говрил все это, а я смотрела на него, не слушая. Почему он неуправляем? Почему я могу управлять любым, но не им? Почему не слышу его мыслей? Иногда, мне передаются его чувства, но не мысли.
- Ты не слушаешь меня. Где ты вообще?
- Поехали ко мне. Выпьем кофе.
- Нет, у меня дела. Пол-ночи искать тебя, потом ждать, когда ты, наконец, проснешья – Тася, ты – просто наказание. Мы отвезем тебя домой, приведи себя в порядок, а то ты похожа на школьницу в походе, и проверь ежедневник. Еще не хватало пропущенных встреч. Отмени их, если не можешь идти.
Последнее замечание было чуть более человеческим.
Я слышала, как отъехала машина. В такой ранний час все звуки хорошо различимы. Я стояла в подъзде, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу двери. Он уехал. Он сделал свое дело – нашел меня, чтобы я могла работать, и не натворила глупостей. Но он не искал меня, чтобы повидать, чтобы спросить меня, как ты, или, не спрашивая, просто быть рядом. Нет, эти романтические бредни хороши Тася для тебя, и для мыльных опер. Но не для реальной жини. И вздохнув, я стала искать ключи от квартиры.
***
Время шло, мои выступления и пламенные речи делали свое дело медленно, но верно. Компания по борьбе с Болдераей вообще и с косой в частности шла полным ходом. Хорошо смазанные мною колесики крутились, и механик уже не был нужен. Достаточно было показать машине масленку, как шестеренки бросали всякую мысль о скрипе, и бросались в работу с удвоенной силой. Мах, ма-ах, мах, ма-ах и вот уже плакатами увешана вся Болдерая, мах, ма-ах и собраны подписи в поддержку передачи косы Партии «Шмель» для дальнейшего туманного ее благоустройства, мах, ма-ах и пляж отцепили новехоньким бетонным забором, оклеинным все теме же плакатами. Специально нанятый человек ночами стирал творения юных дарований, начиная от знаменитого и наболее часто употребляемого по сатитистическим данным центрального лингво-управления слова ***, до смелых абстракций из крестов, черепов, цепей и прочей аттрибутики сатанистов. Попадались и шедевры. По моей просьбе перед уничтожением все это фотографировалось - меня не оставляла мысль организовать как-нибудь вставку Графитти нашего города. Можно было замахнуться и на всю страну. Это стало моим новым хобби, лекарством от хандры, возникающей всякий раз при упомянании слов «Холст, художник, вдохновение». Моя новая квартира была по-гостиничному чистой и по-больничному простой. Никаких излишеств, никаких цветов, полок с книгами и безделушек. Старое свое жилье я держала под замком, все еще сомневаясь делать ремонт или сдавать ее таким какое оно было. Каждое утро я вставала по будильнику и направлялась на работу, каждый день я погружалась в факсы, принтеры, скрепки, скоросшиватели, лозунги, брошурки, обеды, кофе, кофеварки... Александра Радионова я встречала почти каждый день – в газетных статьях. Реже по телефону и вообще не встречала тет-а-тет. Александр Радионов и Саша были двумя разными личностями – это было совершенно определенно. Саша – это был тот обаятельный Онегин, с которым мы ночами выбирались купаться на дикий пляж, вытаскивал меня, хохочущую из машины и на руках нес к воде. С ТЕМ Сашей мы барахтались на мелководье, застывали, в ожидании очередной волны, которая окатывала нас с ног до головы, с тем Сашей мы после одной из первых моих пресс-конференций сбежали в замок с привидениями. Одели венецианские маски и хозяева замка долго еще удивлялись чудачествам своих гостей, которые танцевали вальс в пустой и темной зале. Что же касается того молодого человека в очках и в костюме, то его звали Радионов А. И последний раз я видела его говорящим по телефону на заднем сиденье «бемки», которая вернула беглянку в ее тюрьму.
- Анастасия, это по поводу поправок к закону, - безлико сказала секретарь. Ее голос потонул в волнах радио, которые наполняли мой рабочий кабинет.
- Да, соедините.
Я взяла трубку. Меня в чем-то убеждали, я не слушала. Я смотрела в окно, на вдруг выглянувшее солнце. Эти дни температура повышалась, снег таял и слякоть единовластно царствовала в городе. И вдруг солнце. Также солнце выглянуло на моем эскизе, на том, где был мостик, тот, который я рисовала где-то под Цесисом или Лимбажи, дай Бог память, где..
- Простите, мне звонят на мобильный, - я кинула трубку и сказала секретарю: «Машину и срочно». Уже через пять минут я сидела в машине, через десять долгих резиновых минут ожидания отпирала дверь своей заброшенной квартиры. Она ничуть не изменилась, – но мне повсюду мерещились клубы пыли, окутывающие каждый любимый и родной предмет. Например, дверь в хижину была настолько покрыта забвением, что окрасила мои пальцы в черный цвет. Я вдохнула в себя этот воздух, надеясь различить запах масла и творческих мук. Он был, да, он был здесь... Я упала на колени, ткунулась носом в стопку набросков и схватила первый – незавершенный на первом плане которого был падающий лист. Карточка с телефоном Веревульфа была брошена здесь же. Это были два звена одной цепочки, если соединить их можно было прийти к разгадке всего того, что случилось менее года назад, когда я впервые увидела трещину. Я не помнила, где именно видела этот мостик, но я знала, что мне надо попасть туда и чем скорее, тем лучше. Взволнованная и перевозбужденная, я не могла успокоиться, мысли вихрем крутились у меня в голове, я не могла их сосредоточить, я уподобилась зайцу, прыгающему то влево, то вправо. Прыгнув влево, мне становилась страшно и не по себе, и приходилось прыгать вправо. Прямой дороги не было. Я обложилась картами и дорожными атласами, фотоальбомами и путеводителями, школьными конспектами и записками времен экскурсоводческой деятельности. Если есть мостик, то должна быть и река или водоем или канава... В Цесис можно проехать самыми разными путями, в Лимбажи ведет хорошая дорога, да в Лимбажи было какое-то озерцо... А, если это не Цесис и не Лимбажи, если это где-то в том же направлении... Смотрим по карте – река Салаца, длиная, красивая река, над ней старинный каминный мост. Да! Я вспомнила реку, вспомнила ее такой, когда я рисовала. Она была спокойной, легкая рябь пробегала по зеркальной поверхнсоти, когда ветер срывал с деревьев очередной лист. Падение листа над рекой – его смерть, переход из одного состояния в другое, еще секунда и он ляжет на воду, и поплывет вместе с рекой, а потом его прибьет к берегу, и он станет почвой, благодатной почвой. Сколько может проплыть лист по реке? Зависит от ветра и от скорости течения. В тот день стояла ясная и солнечная погода, и многие листья оставались лежать на воде, но мой лист добрался до другога берега, до камышей, за которыми виднелись неясные очертания дома.
***
Снежинка кружилась над темной и хмурой рекой. Она не замерзла, зима была теплой, но ей было зябко без белой шубки, единственной ее одеждой были умершие осенью листья, да несколько камышей, ласкающих ее мертвыми стеблями. Снег начал падать в середине дня и теперь домика на той стороне почти не было видно. Я прошла немного вперед по течению реки в поисках мостика. Метров в двадцати от того места, где осенью я нарисовала лист, был плавающий мостик из бревен, хлипко связанных веревками. Я никогда не отличалась трусостью, но сейчас сердце остановилось и застучало с бешеной силой, ранося по телу страх и немощь, парализуя с ног до головы. Я БЫЛА ЗДЕСЬ. ЭТО было тогда. Тогда и могло повториться теперь. Бу-ултых! Холодная вода, нехватка воздуха, в голове темнеет, я ничего не могу сделать, вода проникает в уши, в нос, я раскрываю рот, и она заливает меня, мне больно, мои легкие рвутся на части, кровь, кровь повсюду, хоть я не видела ее, но я знала, что она наполнила весь мешок, в который меня запихнули, раскрасила камни в мешке, и больше я не чувствую ни теплой крови, ни холодной воды, я вижу как мешок, раздуваясь, опускается на дно.
-Так все и было,- сказал кто-то.
Я увидела на другом берегу монаха в черном капюшоне. Они протягивал мне белую костлявую руку, тонущую в складках одежды. Я, как зачарованная сделала шаг ему навстречу, ступила на скользкое бревно и уверенно пошла вперед. Доска за доской и вот уже моя рука в его руке. Он помог мне сделать последний шаг на берег.
- Пойдем, прогуляемся вдоль реки... Все она куда-то течет и чего только не скрывают ее воды...
- Я не хочу, -сказала я, - Я не хочу этого знать.
- Но ведь за этим ты и пришла, Тася- Мадлен. Кстати, там вдали, за рекой есть лесок, где ты жила и твоя хижина. Правда, ее сожгли, как ты возможно помнишь.
Мне почудился ветерок, пролетевший сквозь глазницы по всей голове, и он отметил голосом Веревульфа: «Ты не помнишь».
-Идем ко мне Мадлен, ты пришла за тем, чтобы вспомнить и ты имеешь на это право. Тебя мучают видения, ты считаешь себя сумасшедшей, ноэто не так. Просто ты еще не все вспомнила.
Он привел меня в свой дом – маленький домишко, я плохо запомнила его. Пучки трав по стенам, приятный запах, старый компик, кресло, прикрытое шкурами, стеклопакеты-хамелеоны, сейчас они слегка потемнили. Должно быть выглянуло солнце. Я помню как легла на дощатый сосновый пол и закрыла глаза. Усталость, копившаяся во мне все это время, прошла. Я лежала и вдыхала запах трав, засыпая, проносясь через столетия, века, звезды, галлактики, миры, пока не пришла в тот мир, который оставила последний раз где-то у таверны «Белый Дракон».
Конрад уже ждал меня. На поводу он держал Миранду, сбруя которой соответсвовала цветам и символике его рода – белый бриг, летящий по морской синеве. Тот же бриг был изображен на знамени, которое он торжественно вручил мне. Я подошла к нему, приняла повод, села на лошадь и взяла в руки знаме. Миранда вздрогнула подо мною, нервничая, она сделала шаг назад.
- Не к добру! – крикнул кто-то в толпе вооруженных до зубов крестьян, но благо не так громко, чтобы остальные услышали и развили эту мысль.
- Мы выступаем! – громко сказала я, - Свергнем же герцога во благо нашей земли!
Народ зашумел в ответ нестройным хором новоиспеченных солдат. Миранда пошла своим грациозным шагом, и люди потянулись за нами. Более нелепой картины нельзя себе представить: седоволосая леди в мужских одеждах со знаменем в руках, верхом предводительствовала армией из крестьян и мальчишек, которых ни одна мать не могла удержать дома. У них в руках были самодельные копья и штыки, камни и цепи, одеты они были кто в старую свою форму, а кто в жилеты из дубленой кожи, служащие наподобие кольчуги. Я знала, что победа за нами, ведь герцог не ожидал ничего подобного от своих крестьян. Уверенная в победе, я вела за собой толпу. Впереди нас ждал замок, окруженный рвом. Стража, увидевшая нас и не имеющая ни малейших сомнений относительно серьезности наших намерений ринулась поднимать мост. Это входило в мой план атаки. Мои люди с лестницами бросились на стены, и через какие-то 20 минут добрая половина уже была на стенах замка. Но не все шло гладко. У герцога был явно больший был нежели у меня в боевых действиях. Нечеловеческие крики дали понять, что в ход пущено кипящее масло, кого-то из крестьян проткнули насквозь копьем и перекинули через крепостной вал, другога четвертвали и посадили у сторожевой башни, что изрядно напугало остальных и кое-кого из своих людей я потеряла из-за банального дезертирства. Пока люди герцога были заняты взбунтовавшими крестьянами, они перестали следить за тем, что происходило на подступах к замку. Из-за деревьев показалась кавалькада всадников, хорошо вооруженных и явно превосходящих всех моих вояк вместе взятых. Настала моя очередь. Я подъехала ближе к воротам замка крикнула: «Я желаю видеть герцога», и с этими словами взмахнула белым платком.
-Я потеряла достаточно людей, я хочу поговорить с герцогом.
-Вы должны сдаться,- крикнул богато одетый господин, вышедшей на крепостной вал, - Вы и ваши люди.
-Я сдамся, но людей вы не тронете, - я смотрела прямов глаза этому человеку. Секунда, для него только секунда, для меня вечность. Я видела, как в мозгу его родились сомнения, и я пресекла их, я создала кольцо из мысли: «Открыть ворота и пустить ее», я видела, как кольцо оплетает его мозг, давит железным обручом и в конце-концов, не выдержав давления, он приказывает опустить ворота. Едва мост коснулся земли, как мои всадники на полном скоку вьехали во двор. Лязг металла, крики жертв, плеск воды, ржание раненых и испуганых лошадей, жалобное тявканье собак... Я пустила кобылу легким галопом и вьехала во двор. Люди Конрада заканчивали свое дело, сам же Конрад успел забраться на стену, я соскочила с лошади и поднялась по лесенке за ним. Мы с минуту стояли, обдуваемые сильным ветром, знамя надулось как парус и я подумала, что еще чуть-чуть, и я превращусь в корабль Мадлен, а Конрад станет пиратствовать, но вместо этого он взял знамя из моих рук, выступил так, чтобы его видели все, крики прекратились: «Ваш новый хозяин я, старый хозяин будет предан смертной казни! Да будет так!». Я глянула вниз и увидела, как по двору тащат незнакомого мне человека в длиной белой рубахе, с окрававленой головой.
- Что он мне сделал? Что? – но Конрад не слышал меня. Я выполнила свою работу, больше я ему была не нужна.
Новый герцог был еще куда более жесток и беспощаден, чем прежний. Он не знал морали и христианского милосердия. Он также скакал по вспаханным полям, убивал негодных, собирал подати, а юные девы исчезали в направлении его замка. И болеее того – он продал душу дьяволу. Это знал каждый. Его не раз видели с женщиной красивее которой не найти было в деревне, с женщиной, скачущей на той кобыле, что вошла тогда в замок. Все дивились тому, куда исчезла благородная дама. Ее видели верхом на кобыле, вьезжающей в замок и с тех пор она пропала, будто ее и не было. Люди находили странным, что никто не мог вспомнить как она выглядела. Ее лицо стерлось у всех из памяти в одну ночь, когда взошла полная луна и мало, кто осмеливался покинуть дом. В такие ночи ведьмы устраивали шабаш и сам черт бродил по деревне. Недовольство росло.
Я же осталась без своего ремесла – я обещала Конраду бросить его – и без Конрада, хоть и жила с ним под одной крышей. Он выделил мне маленький флигель, где я и обитала, и видела я его также редко как полную луну. Я знала, что он кутит и гуляет напрополую и сознание этого и собственного бессилия толкало меня на бесконечные погулки по лесам. Тогда я вперые вызвала подозрения среди народа, народа, успевшего озлобиться, народа, познвшего вкус крови и сладость победы.
Но я не уделяла должного внимания пошедшим обо мне слухам и сплетням, которые подобно паутине Арахны оплетали меня с ног до головы. Я продолжала плыть по течению с мыслью о том, что было бы, если бы я однажды не поплыла против течения, не взбаламутила воду, не нарушила природного баланса.
Тем временем недовольство народа вылилось в маленький бунт, когда трое крестьян отказались платить подать приспешнику дьявола и заявили, что оплатят, если ведьма исчезнет из замка.
Он был мрачен в тот вечер, он был зол, его терзали противоречивые мысли, но даже тогда я не видела этого – радость пузырьками шампанского и солнечным светом ослепила меня – ведь он пришел ко мне, спустя столько времени и мне казалось, что я могу помочь ему. Но он так ничего и не сказал мне. Все, что осталось в памяти – это тьма, запах задутой свечи, его руки на моей талии, жаркий поцелуй вора, влажные простыни и лунный свет, просочившейся сквозь полуоткрытые шторы и выбеливший его непроницаемое лицо.
На следующей день меня разбудил крик: «Вот, она ведьма, взять ее!». Люди, прислуживающие мне на протяжении этих несчастных месяцев, схватили меня и повязали такую какой я была – простоволосую, полуголую, недоумевающую. Меня за волосы выволокли из замка и вытащили во двор. Там столпились крестьяне и священнослужители.
- Есть один-единственный способ узнать ведьма ли она. Ведь мы не хотим казнить невиновную? , - с пафосом сказал местный епископ , - Бросить ее в воду в мешке с камнями – всплывет, значит не ведьма, а потонет, значит мы уничтожилу приспешницу дьявола и сделали благое дело во славо Господне!
- Конрад! Конрад, помоги же мне, -закричала я, но крик мой потонул в общем гаме. Я искала его глазами и не находила и только, когда меня запихнули в пыльный мешок, я поняла, что он даже не пришел посмотреть как меня умертвят по его велению.
Бу-ултых! Холодная вода, нехватка воздуха, в голове темнеет, я ничего не могу сделать, вода проникает в уши, в нос, я раскрываю рот, и она заливает меня, мне больно, мои легкие рвутся на части, кровь, кровь повсюду, хоть я не видела ее, но я знала, что она наполнила весь мешок, в который меня запихнули, раскрасила камни в мешке, и больше я не чувствую ни теплой крови, ни холодной воды, я вижу как мешок, раздуваясь, опускается на дно. Теперь я свободна, я лечу, боль оставила меня, я поднимаюсь над рекой, над толпой на берегу, над церквушкой, над высокой башней замка, на которой стоит одинокий мужчина с потухшим взглядом. Я знаю, кто он, но это больше не имеет значения. Я поднимаюсь и все выше к свету, вдыхаю запах лечебных трав, ладана, свечи, я широко раскрываю глаза, чтобы свет влился в меня, наполнил мою истерзанную душу собой, но вместо этого он потухает и превращается в неяркий мерцающий огонек свечки, а источник запахов перестает быть тем миром и становится пучками трав над моей головой. Я почувствовала боль в теле от долгога лежания на полу. Свет стал поярче – кто-то наклонился надо мной.
-Все вспомнила?, - голос исходил из той моей жизни.
-Да, - выдохнула я.
-Вот видишь, Мадлен, согласись ты перейти на мою сторону никто бы тебя не отправил на дно реки. И вот, что интересно – сейчас ты продолжаешь наступать на те же грабли. Сначала занимаешься приворотом, потом пытаешься толпой управлять, а с собой справиться не можешь. Если бы не я, ты бы себя за сумасшедшую сочла и сидела бы сейчас в психушке или руки наложила бы. Кстати, после этого могла оказаться в той же психушки.
Я поднялась с пола. Черный монах расположился за столом, его лицо скрывал капюшон, а горящие свечи искажали окружающую реальность. Я села напротив него. Передо мной тоже стояла свеча, и мне пришлось смотреть на него сквозь свет трех свечей.
- Новое предложение и новые угрозы?
- Почему же... Предложение все то же и угроза та же. Либо ты моя, либо тебя ждет жуткий конец и мучения в последующих воплощениях. Надо что-то решить, нельзя метаться между двух огней вечно.
- Погоди, в прошлый раз ты не говорил мне о втором огне. Но, нет не надо, молчи. Я сама знаю, что это за огонь. Это Добро, это светлая сторона, не так ли? Молчишь... Значит я стою посередине, МЕЖДУ Добром и Злом. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь...
Я встала, монах расплылся между тремя свечами, и теперь меня и его разделяло зеркало. Только моего отражения в зеркале не было.
- Я узнала Фухира, я видела его истиную форму, а это говорит, что я достаточно сильна. Достаточно сильна для того, чтобы бороться со Злом, а ведь именно это меня ждет на Той, другой стороне?
Образ в зеркале помутнел, я стала видеть свое расплывчатое отражение между свечами.
- Мне пора, Веревульф, пора, у меня много дел, - сказал я, покидая домик. Не оглядываясь, быстрым шагом я пересекла полянку, пробежала по плавающим досочкам, взобралась по пригорку на старинный мост и махнула рукой своему шоферу.
- Назад, в Думу, - сказала я прежде чем заснуть на заднем сиденье. За эти месяцы это был первый сон без пугающих сновидений, глубокий и надежный. Проснувшись, уже на подъезде к Риге, я почувствовала себя полной сил.
***
На следующий день я не вышла на работу, сказавшись больной. Я хотела все обдумать
-Твори добро на всей Земле, не за красивое спасибо, услышавшего тебя рядом, - так поет Шура, и я стала думать, что можно сделать в этой ситуации. Если я обманом повела народ за собой, если я увлекала всех идеей отдать косу партии, значит нужно вернуть косу народу. Что может быть лучше, чем увидеть влюбленную пару под маяком, детей, играющих у воды, подростков, прыгающих с камня на камень в необузданном веселье, бабушек, расположившихся на некоем дозорном пункте – пока внуки играют.... Именно из-за меня этого больше нет. Я и только я главная виновница того, что простые люди лишились их радости – простой прогулки по берегу моря. А главное - я даже не знаю во имя чего.
Этими мыслями я мучалась все утро, лежа в «хижине зулуса», и глядя в потолок. На мне был любимый потрепаный халат и не грамма косметики. Когда в комнате стало темно, я сделала вывод, что уже 5 часов, если верить предсказаниям ди-джея о закате ровно в 17:00. В этом что-то было. В 17:00 клерки бегут с работы домой, офисы закрываются и живут своей невидимой жизнью до 7 утра завтрашнего дня, когда приходит уборщица. Эта мысль -зародилась у меня в мозгу и развилась до гениального плана - меня примут за трудоголика, но я пожалуй поработаю в своем кабинете. Или не в своем. Я еще не успела до конца додумать, что именно я собираюсь сделать, как оделась и минут через 10 летела на такси в Думу.
***
На проходной на меня встретил удивленный охранник.
-Добрый вечер, г-жа Лебедева
-Добрый вечер, Марис.
-А вы сегодня поздно.
-Да, плохо чувствовала себя весь день, а к вечеру стало лучше. Надо бы поработать.
-Конечно, конечно, ваш ключ.
Я деловой походкой прошла по темному холлу, нырнула на лестничную клетку и через два пролета попала в коридор. Открыла свой кабинет. Интересно, что является определяющим в сознании того, что в комнате никого не было за время отсутствия человека? Если бы понять... Пыль, бумажки, особый спертый воздух или незримое присутствие собственных мыслей, рассеявшихся по кабинету? В мой кабинет заходили не часто, посетителей я принимала в конференсе-рум, и мой кабинет хранил отпечаток меня самой. Помедлив, я еще раз бросила взгляд на бумажку с чьим-то номером телефона, неловко приклеинную к монитору, и прошла к окну. По улице шли люди, я могла быть замечена ими при попытке перелезть из своего окна в соседское. Да и сигнализация сработает. Глупо. Ключи только у охранника. Чтож.. выждем немного.
По истечению сорока минут я спустилась вниз. Марис все так же сидел в своей стеклянной будке у экрана телевизора. Шел какой-то этап чемпионата по хокею, и он был весь поглощен фигурками, на безумных скоростях несущихся за черной блямбой на сверкающем льду.
-Марис, вы знаете, у меня не работает кофейный аппарат, вы не сварите мне чашечку кофе?
Лицо хоккейного фаната приобрело гневный красный оттенок, потом землисто-обиженный.
-.. или может быть, я сделаю на нас двоих?
Марис порозовел от стыда за свой гнев, радости от того, что кто-то составит ему компанию и еще большей радости от того, что делать ничего не надо. Я заняла собой все пространство около электрического чайника, сыпанула черный порошок в оби чашки, незаметно добавила сильно действующее снотворное в чашку охранника, залила кипящей водой и, улыбаясь, подала Марису. Тот, не отрываясь от экрана, поблагодарил и отхлебнул.
Снотворное и в самом деле было очень хорошее, как и сказали в рекламе: быстрорастворяющееся, и быстродействующее. Надеюсь, с дозой я не ошиблась. Чашки я помыла и поставила на место, сходу нашла нужный ключ и щиток электроэнергии. Одно непринужденное движение рубильника и свет погас, а вместе с ним и камеры наблюдения. Теперь надо было действовать быстро. Фонарик, который я оддолжила у Мариса давал не слишком хороший свет, но я хорошо знала коридоры, поэтому попасть в нужное место не составило труда. Дверь отперлась легко, а вот дальше было сложнее. Кабинет, в который я стремилась попасть, принадлежал некоему Круминьшу – тихому человечку, занимающемуся всей бумажной работой по Болдерае и не только. Полагаю, он был тот самый, который сидел за всех и при любом режиме. Он содержал документы в полном порядке. По проекту Болдерая я нашла сразу два черных регистра. Я перелистнула бумаги, но не нашла в них ничего интересного – договора, полученные справки, удостоверения земельной собственности и прочии ни о чем не говорящии бумаги. Я призадумалась – если что-то не так в этом проекте, то какой-то документ должен это отражать, пусть даже косвенно. Я еще раз внимательно перечитала устав фирмы, занимающейся обслуживанием и содержанием пансионата. Сразу после оказания услуг, связанных со здоровьем, шла строка: «оборудование и ведение на своей территории деятельности по приему судов». Точка. Full-stop. Полная остановка – значит там можно оборудовать порт и вести какую-либо узаконенную деятельность. Вполне невинно и очень логично на первый взгляд – прогулочный кораблик пристает и толпа туристов вываливается с камерами, чтобы заснять маяк или провести день в пансионате. Но, а если это будет на прогулочный кораблик, а частное судно с грузом? Совершенно особым грузом. Г-н Круминьш был человеком запасливым и хранил в папке нотариально заверенные копии регистрационного удостоверения и устава фирмы. Я аккуратно вытащила один экземпляр и спрятала под пиджаком.
Надо было как-то выбираться из здания, пока никто не включил электричество. Преодолев два лестничных пролета, я на цыпочках дошла до каморки Мариса – он спал, как ребенок. Я повесила ключ на место, вернула охраннику фонарик, включила электричество и положила свой ключ на его журнал, в котором он делал записи кому был выдан ключ. Черкнула записку – не хотела вас будить, ключ от моего кабинета, А.Лебедева. Чувствуя как расслабляется каждая мышца, я вальяжно вышла из Думы и на ступеньках столкнулась с Мадурскисом, оппонентом и врагом. Г-н Мадурскис говорил только на гос.языке, хотя прекрасно понимал великий и могучий. Я в свою очередь говорила на родном, понимая все, что доносится мне на языке какого-то миллиона человек.
- Поздно вы сегодня на работу вышли.
- Главное, что вышла, а вы куда спешите?
- В свой кабинет работать над проектом образования для ваших русских школ. Ваша партия так и не решила, как вашим детям выучить латышский язык и мы выполняем вашу работу.
- Может быть не будем спорить здесь на лестнице? Вы ведь не хуже моего знаете, что не одно наше предложение не найдет поддержки.
- Радуйтесь, что вообще мандат получили.
- Манда, что?
- Попрошу без оскорблений.
- До оскорблений мы еще не дошли. Эта только разминка.
Мне все-таки удалось проскочить мимо мощной фигуры политика, и уже стоя на тротуаре, я крикнула, радуясь, что на улице прибавилось народу:
- Г-н Мандурскис вы на родном языке математику учили?
- Да, но...
- Видите, даже на родном не выучили. Миллион носителей языка не выстоит натиска миллиардов. И вы это тоже знаете!
Закончив на этом ежедневную перепалку с министром образования, я, весело насвистывая, пошла по ночному городу.
***
Мои подруги собрались у меня на старой квартире, и мне казалось, что всех этих месяцев не было, что я никогда не работала в Думе и в глаза не видела трещину в стене и тот мир, что скрывался за ней. Все было как вс тарые добрые времена – чай, ром, булочки, женские истории, сплетни, CD-записи, и ощущение, будто мир сомкнулся вокруг нас, сжался до размеров моего жилья, до свечки, горевшей на столе и наших теней, и вот уже мы - это три сестрицы из сказки, вяжущие истории под окном.
-Тася, если бы ты тогда не ушла в политику, кем бы стала? - вдру спросила Нина, возвращая меня к действительности.
-Никто не знает, что его ждет. Но временами мы выходим на перекресток. Там много дорог и можно выбрать любую. К сожалению, некоторые из дорог поросли дерном, некоторых не видно то ли из-за тумана, то ли из-за ослепительного солнца, и вот стоишь и думаешь какую же выбрать. Можно рискнуть и пойти по горной тропке, которая возможно приведет на вершину горы. Но тут встает вопрос – как ты представляешь себе эту вершину? Снежной или наоборот скалистой, иссушенной солнцем, или это альпийский луг под облаками? Если повезет, то твои представления и действительность сойдутся, тогда это сказка, исполнение заветных желаний и конец пути. А, если нет, то за этой вершиной будет новый перекресток. Он будет и в первом и во втором случае, но согласитесь, вернуться на него в первом все же приятнее, чем во втором.
- А по-человечески ты можешь изъясняться?
- Она говорить не хочет, - сказала томная Оля и тоном диктора добавила,- Г-жа Лебедева, имея опыт в произнесении речей и проведении переговоров, кого хочешь заведет в тупик, скажет много, а по сути ничего.
- Ну, товарищи, по сути можно и нужно, - подражая голосу Горбачева ответила я,- Если мы будем говорить коротко, то нам с вами предстоит заглянуть в тыл врага, чтобы обезвредить его.
Девушки рассмеялись, а я бросила горбачевские нотки и становясь собой сказала: «Вы мне нужны, я должна сделать одно очень важное и небезопасное дело, но одной мне с этим не справиться. Вы не подвергнетесь опасности, вы просто меня подстрахуете, идет?»
Сказка про трех сестриц на этом закончилась.
***
Наступила долгожданная весна. Зима, нехотя отсупала, сражаясь до победного. Последний оплот – залив –скинул с себя ледяную броню только после того, как женщины раз в год получили цветы за то, что они женщины, а почки на деревьях обещали набухнуть после весеннего равноденствия. В период просыхания грязи и пробуждения всех живых существ, строительные работы на Болдераи пребывали на той стадии, когда после сноса старого становится как-то тоскливо и пусто. Но рабочие не спешили углубить пустоту котлованам, они сосредоточили все свое внимание на пристани. Я сделала заявление прессе, что таким образом будет обеспечиваться быстрая транспортировка строительных материалов. Часть обещали привезти в ночь перевода часов на летнее время. Для меня мое собственное заявление было сигналом к действию. Зная, что это место будет использоваться как частный порт и, видя неопровержимое доказательство своих самых худших предположений, я решила, что эта ночь будет краеуголным камнем деятельности ООО «Болдерайский парадиз». На самом деле фирма называлась до того серенько, что я до сих пор не могла запомнить то ли A&S, то ли A&Co.
Заручившись помощью верных подруг, я составила план проникновения на территорию строительной площадки. Чтобы не подвергать их опасности, мы решили, что я приеду на последнем автобусе, а они – на машине часом ранее. Машину полагалось припарковать у ближайшего жилого дома, чтобы не вызвать подозрений. Далее по плану они должны были выйти из машины, зайти в дом, провести там какое-то время, и, убедившись, что рядом никого нет, незаметно вернуться в машину. План был прост и легок в исполнении, но порой в простенькой задачке находится подвох, разрушающий всю цепочку решения.
В назначенную субботу Оля и Нина приехали ко мне днем. Мы все оделись в одинаковые черные куртки, джинсы и кепи. Это был сделано на случай, если нам придется бежать, здесь работал эффект «трех зайцев».
-Оля, Нина, в последний раз говорю – вам не обязательно со мной идти. Если вы передумаете – дайте мне знать.
-Мы уже здесь, - ответила Нина,- Тася, милая, поверь, мы здесь не из-за тебя, а из-за того, что жить нам скучно и иногда так хочется приключения, такого, как показывают в кино и которого, возможно, у нас никогда не будет. Уверяю тебя – мы здесь из-за этого.
-По крайней мере, это сыграло свою роль - подытожила Оля.,- А теперь подруга, нам пора. Твой выход через два часа. Мы будем там, машину ты увидишь, выходя из автобуса, если посмотришь чуть правее.
Мы обнялись, и на этом я проводила их до двери. Мучительные два часа, остававшиеся до автобуса, я провела, слоняясь по квартире, перебирая старые вещи, фотографии, рисунки. Когда стрелки часов оставили мне 20 минут, еще целых 20 минут, я взяла лист ватмана и набросала первое, что пришло в голову – маяк и волну, разбивающуюся о косу, о серые камни и брызги, летящие на надпись на маяке «Мы здесь были». Через 20 минут я поднялась, и быстро вышла из квартиры, стараясь не оглядываться и не задерживаться ни секунды.
До автобуса я шла по темной дороге, считая редкие фонари, и вспоминая дворников всякий раз, как утопала в талом снеге, черной грязи, а местами скользила по предательски тонкому льду. Мы не далеко ушли от Николая Васильевича, обозначевшего в жизни русского человека всего две проблемы.
Еще долгие минуты на остановке. Я стояла натянутая как струна, каждый мой нерв был оголен и горел, и зудел, и светился от напряжения.
-Далеко собрались? – это был голос из этого мира. Я оглянулась – мужчина неопределенного возраста и рода занятий расположился на остатках скамейке, покуривая дешевую Элиту и разглядывая меня с головы до ног. Испитое лицо и перегар дополняли картину.
-Далеко, дальше, чем вы думаете.
-Какая смелая девушка, одна и в такую даль. Мне тоже далеко, а вместе нам путь короче покажется.
-Я не люблю случайных попутчиков,- отрезала я и отвернулась.
Подошел разбитый Икарус. Я зашла в переднюю дверь, мужчина в среднюю. Я прошла через весь салон автобуса, оглядывая пассажиров. Парочка кондукторов, возвращающихся домой, подпитые подростки, целующиеся и икающие, бабушка, качающая головой и что-то бурчащая себе под нос. Пенсионеры, возникающие на последних и первых автобусах, всегда удивляли меня – ночь, время молодых и гуляющих, удел работающих, но никак не пенсионеров. Мужчина опустися на сидение за водителем, оглянулся через плечо, послал мне воздушный поцелуй и, кажется, заснул. Кондуктора вытекли из автобуса через остановку или две, молодежь, как я и предполагала – в центре города, сияющим огнями клубов, зеленоглазыми такси и горящими глазами ночных бабочек. Бабушка со вздохами, авоськами и бормотанием покинула желтого динозавра в районе огородов, и только мужчина на переднем сиденье проспал до кольца. Я притворилась спящей и дождалась пока он выйдет из автобуса. Водитель по-хозяйски прошелся по остывающему салону и коснулся моего плеча.
-Приехали, девушка, спать дома будете.
-А-а, да, спасибо.
Я вяло поднялась и покачиваясь вышла на остановку. Поежилась и закуталась в куртку. Водитель все еще ходил по салону автобуса, но вряд ли его интересовала судьба последней пассажирки. Попутчика поблизости не было. Я посмотрела вправо. Темная машина стояла у подъезда страшной покосившейся девятиэтажки. «А ведь в таких люди живут»,- почему-то подумала я и пошла вперед. Мне предстояло пересечь пустошь, кое-где перемежающуюся кустарником, и выходящую на высокие дюны. Прямо за дюнами красовался наш забор. Я дошла до линии кустарников, довольно густо посаженных в этом месте и остановилась. Дальше открытое пространство – я буду видна как на ладони. До косы еще почти километр приятной прогулки вдоль моря, и тот же километр, но по пустоши, кустарникам, остаткам построек и строительному хламу. Фонарик, даже, если бы он у меня и был, зажечь я не могла. Пришлось положиться на Господа Бога, на всех греческих богов, охраняющих путников и альпинистов.
Сначала было тихо - я шла, затаив дыхание, боясь каждого шага – мне казалось, что я произвожу слишком много шума, но потом до меня стали доноситься ночные звуки. Где-то далеко проехала машина, ветер помял нечесаные кусты, тявкнула собака, далеко-далеко хлопнули дверью, и этот звук раскатился по всей пустоши. А потом я услышала еще один – я не могла понять что это. Сердце колотилось все сильней и сильней, но страха не было – я приостановилось и вся обратилась в слух. Звук был родной, знакомый, приглушенный, я улыбнулась раньше, чем сказала – МОРЕ. Оно жило, оно уже проснулось, оно позвало меня к себе, и я откликнулась. Но очарование длилось недолго – к этому ровному шуму прибавился еще один – что-то всколыхнуло волны, что-то изменило это равномерное биение и это был тот самый корабль. Я знала это, не видя его. Мне надо было спешить, а впереди меня ждала стена, расколовшаяся надвое и до половины ушедшая в землю. По-видимому когда-то это было частью дома, который забросили на середине строительства, и постепенно стена осела, раскололась и закрыла собою доступ к морю. Она была ровной, никаких зацепов, однако, здесь мартовская погода сослужила мне хорошую службу. На ней местами еще лежал снег и, я, сначала согнувшись преодолела ее до-половины, дальше стена наклонялась к берегу, и я испугалась, что меня заметят. Тому были все основания – теперь я слышала голоса людей. Где-то на строительной площадки, располагающейся как раз подо мной, хлопнула дверь времянки, кто-то включил прожектор. Я затаилась и стала по сантиметру ползти вверх, останавливаясь, всякий раз, как голоса приближались.
Еще немного, еще чуть-чуть, и я услышала разговор.
- Ты, бля, не знал, что ли, что корабль приходит сегодня? Куда мы по-твоему все выгрузим, а ? В этой ***нке даже на кипятильнике воды не согреть. Что, мы сейчас груз тут так и разложим, да?
Ответа не последовало – видимо кто-то говорил по мобильному телефону.
-Так, короче, мы тут разгрузимся, ну ваша бригада может завтра явиться в офис – за расчетом. Других найдем. Голодных много.
-Митька, вообщем эти завтра сюда нос не сунут. Они в город приедут, выплати им зарплату, и какую надбавку там сделай, чтоб сюда не совались больше. Давайте, всю эту хрень строительную по всей площадке раскидайте, а наш товар по времянке разместите, и замок повесьте. Охрану не ставить, нет.
-Понято, шеф. Они уже выгружают все и несут сюда первую партию.
-Кстати, сколько у нас еще партий? - этот голос я знала. Я окоченела, хотя ночь была теплой – это был Сашка.
-Тэ-эк, ну эта ночь продуктивная, считай половину разгрузим, а дальше на три части придется разбить. Не уложимся. Темного времени мало будет и еще одна времянка нужна будет.
- А что мы новым рабочим скажем? – похоже это был тот, кого назвали Митькой.
-Что-что, ты тут типа бугор, ты и думай. Скажи, что я сюда баб вожу, нравится мне, понимаешь, баб во времянке на строй площадке иметь.
-Вас здесь вообще не бывает.
-Мудак, ты Митька,это у тебя неизличимо. Пошурупь мозгами, а мне не этого.
Мне удалось преодолеть еще10 саниметров, и теперь я увидела троицу, занятую разговором у времянки. Один спокойный, ровный в длинном плаще и в шляпе, видимо и был шеф. Я не знала его. Другой, неуклюжий, нервно поглядывал на людей, тянущих коробки по пристани, а третьей артистично привалясь к времянке, курил сигарету, выпуская кольца и разглядывая их.
-Саша, ну хоть ты...
-Заткнись, Митя, поди, лучше людям помоги, медленно они очень, - за Сашу ответил шеф. Митя понял и быстро зашагал к пристани, сделанной на скорую руку и явно не предназначенной для приема прогулочных корабликов.
-Он потянет? –спокойно спросил Саша.
-Пусть сделает свое дело, а там, там видно будет.
-Как и с ней?
-А разве у тебя есть другие идеи? Или может кишка тонка?
Саша затушил окурок о стенку - его лица теперь совсем не было видно.
-И не расслабляйся здесь с куревом. Сам же вешал табличку ОГНЕОПАСНО.
-До ОГНЕОПАСНО еще есть время...
И вдруг они оба как по команде подняли головы вверх и посмотрели куда-то выше моей головы. Я посмотрела туда же и увидела направленное на меня дуло пистолета и попутчика из автобуса третьего маршрута.
- Легка на помине, как говорится, -сказал шеф, - Ну, Ворон, помоги даме спуститься.
-Давайте, дамочка, хватит уже тут лежать, - сказал Ворон, - Поднимаемся и идем со мной, вниз.
Я оцепенела от ужаса, от моего размеренного настроения, охватившего меня по дороге сюда, не осталось и следа. Я медленно поднялась, выпрямилась и под искрящимся веселым цинизмом взглядом Ворона, поскользила вниз по стене, потеряла равновесие и брякнулась на обледеневший бугорок мартовской грязи. Твердая рука грубо подняла меня на ноги и, как котенка, потащили по лабиринтам затерянной стройки, больно уперев дуло пистолета в бок. «Синяк останется», -не к месту подумала я, глядя как подо мной проносятся железные прутья, торчащие из раскрошившегося бетона. Свет от прожектора ослепил меня и я закрыла глаза.
- Г-жа Лебедева собственной персоной! Прекрасно, наконец, вы зрите результаты собственных трудов. Видимо вам недостаточно было знать, что вы трудитесь на благо родины, женское любопытство в вас оказалось сильно. А любопытной Варваре, как известно, на центральном рынке нос оторвали. Любопытной, да еще и вздорной. Ссоритесь зачем-то вечерами с силами оппозиции. А оппозиция иногда только на бумаге и на ТВ оппозиция, а для нас очень может быть наша позиция, хм. Так вот, милая моя, мы вам сделаем предложение, раз уж вы напросились на него. Политическая ваша карьера окончена, в отставку завтра подаем, а вот работа с подбором кадров только начинается, если захотите. Вы всегда были сильны по этой части- убеждать толпу, работать с людьми. Сейчас нам нужны боевики. Вы ведь знаете, что родина ваша - транизитная мать, вот транзитом и будем готовить специалистов для террактов. Это мощная организация, Анастасия, и вы можете стать ее частью. А можете отказаться и последнее, что вы увидите, будет ваша успешная работа.
-Тася, соглашайся, - хрипло прошептал Саша, облизывая губы.
-Саш, помолчи, пусть сама решает.
- Значит после политика, вы мне предлагаете стать психологом для ваших камикадзе?
-Очень точная дефиниция, поздравляю, - человек в темном наклонил голову и зааплодировал, - И ваше решение? Какой ответ вы выбираете?
Он заговорил голосом ведущего теле-шоу
-А или Б? Первое или второе? Какой ответ верный? И верный для кого, для вас, для нас, для будущих жертв? Думайте, у вас есть 5 секунд, и вы можете выиграть или кануть в Лету. Да-да в прямом смысле слова. Река Забвения, река Смерти, что у вас было по истории Древнего мира?
-9 баллов, отлично, - ответила я. Я не видела корчащего рожи человека в черном, я смотрела на Сашу и, улыбаясь, понимала, что он и Конрад – одно лицо, он предал меня тогда, предаст и сейчас, а я ничего не могу сделать, потому что люблю его. Я бессильна перед тем кого люблю, потому что Любовь сильнее Магии.
- Я всегда хотела видеть результат своего труда, ведь я художница, вы знаете мой выбор.
Я не видела лица Саши, а мне хотелось бы.
-Жаль, жаль, но тогда нам придется пройтись по пристани до маяка, там мы распакуем один наш ящичек и собственно на этом все и закончится.
В сопровождении строгого Ворона с его пушкой и невероятно болтливого пританцовывающего шефа я шла по доскам, еще отдающим стружкой и чистотой. Теперь рокот моря доносился до меня так явственно, море было под ногами, я чувствовала, как волны шатают причал сильными толчками, будто ребенок в материнском чреве говорит, вот он, я, я большой, я вырос. Кораблик притих, мотор заглушили, а огни потухли, его можно было бы принять за айсберг, но айсберги не посещают наше странное море – ни холодное и не теплое, я бы сказала пресное, хоть оно и было соленым. Митя ждал нас в конце причала, и увидев, засуетился.
-Митек, открывай ящик, посмотрим, не обманул ли нас поставщик, а то, ведь, подпишем накладную и все. Считай деньги не отходя от кассы, особенно, когда грабишь банк.
Я казалась себе неким сторонним наблюдателем. Вот я стою и смотрю, как Митька ножом срывает ржавые гвозди, наглухо вбитые в деревянный ящик, Ворон вдавливает пистолет мне под ребра, и мне уже трудно дышать, вот шеф склоняется над лежащими стройными рядами стволами, смазанными, новехонькими, просто загляденье. Страшно прикоснутся – можно ненароком руки испачкать, да и отпечатки пальцев испортят этот металлический блеск. Я знаю, сейчас будет отдан приказ и девушку в черных джинсах, измазанных в меле, снеге и черте чем, застрелят, а труп, какая разница, что они с ним сделают? Но мне не хочется такого конца. Я оборачиваюсь и улыбаюсь Ворону, он недоуменно смотрит мне в глаза, и он мой, я легко обхватываю поток его мыслей, и направляю в нужное русло. Он так же смотрит на меня, но взгляд теряет смысл, а ЕГО рука с пистолетом разворачивается и утыкается ему в сердце. Выстрел – это последнее, что я слышу, перед тем как сделать ЭТО. Прошли столетия, столетия, в течение которых я так боялась воды, однако пора расстаться с призраками прошлого, расквитаться со своими страхами раз и навсегда, и я под звуки выстрела, под сдавленный крик умирающего, под фонтан темной крови прыгаю в ледяную весеннюю воду. Мне больше не страшно – я плыву под водой, сколько хватает дыхания, и выныриваю точно под пристанью. Между моей головой и водой сантиметров 10 не больше, но этого достаточно, чтобы вдохнуть в себя воздух. Вдохнуть и решить, как добраться до берега. Есть только один способ и мне он не очень нравится
Сколько хватает сил, я плыву под пристанью, но ноги начинает сводить, и я понимаю, что еще чуть-чуть и я повторю свой опыт почти пятисотлетней давности. Да и похоже шеф уже понял, где я – кто-то там наверху начал стрелять по доскам на пристани. До берега оставалось еще около десяти метров. Я дождалась очередного выстрела и одновременно издала истошный крик, со всей мочи стукнула по доскам надо мной – человек там, наверху бросился к этому месту, я же набрала побольше воздуха в легкие и нырнула. Я плыла по диагонали от пристани к берегу, рассчитывая на его замешательство. Когда я вынырнула, то увидела сквозь набухшие от воды веки, как он кружится над местом моего предполагаемого ухода на дно морское. До берега осталось пять метров. Я преодолела их, не поднимаясь во весь рост – свет от прожектора к счастью, высвечивал узкую дорожку пристани, а берег рядом оставался в полутьме.
Передо мной был еще пятьсот лет, долгих пятьсот лет бега в прошлое, чтобы воссоединиться с настоящим, слиться с самой собой в гармонии осознания. Я бежала, и бег мой был тяжел, будто бегу я по пескам времени, по барханам истекшего времени, ноги тянули меня к земле, а сердце выпрыгивало из груди и билось совсем не в лад.
Он вышел из-за времянки. Он был бледен, как сама смерть. Он протянул руки мне на встречу.
- Са-аша! –закричала я , - Са-аша, помоги мне! Помоги теперь!
Я споткнулась о какой-то предмет и расстянулась на земле. Я слышала, как он бежит ко мне, подняла глаза, чтобы увидеть его светящиеся неземным светом глаза, губы, раскрывающиеся в улыбке, и услышала выстрел. Он прогремел в ночной тиши длинно и гулко, Саша улыбнулся мне, протягивая руки, кровь забила фонтаном и залила мое лицо. Он упал на меня, улыбающийся, умиротворенный и безжизненный.
-Я люблю тебя, -сказала я, выбираясь из-под него, и зная, что мне надо бежать, чтобы успеть сделать то, ради чего он погиб.
Теперь я занервничала по-настоящему. Теперь, когда я осталась одна. Я знала, что использовала все вои возможности до единой, и знала, что судьба больше не сделает мне ни единой поблажки. Кроме, разве, что белого дракона удачи. Уже врываясь в двери времянки, я закричала:
- Фу-хир! Не давай Злу вечно ездить на тебе, подумай хоть раз своей тупой башкой! Слышишь, ты, несчастная кляча, которая возит любого, кто на нее сядет! Пойди ты хоть раз туда, куда подсказывает тебе твое сердце и твоя голова!
Не знаю услышал ли он меня, не знаю, что он решил, но определенно удача улыбнулась мне, ибо во времянке вспыхнула лампочка, а я споткнулась о коробку с оружием. Прямо надо мной находилась вешалка, на которой помешались куртки рабочих. Недолго думая, я залезла в нагрудный карман первой попавшейся куртки и извлекла на свет Божий зажигалку. Схватив неприметную бутылку, я полила содержим оружие, и молясь Фухиру, поднесла зажигалку. Огонь вспыхнул обнадеживающим синим пламенем. Я выскочила из двери, как ошпаренная и запустила туда человека в черном, опустошенного, лишенного всего своего гонора и абсолютно беспомощного. На ходу я успела пожалеть его, подумать о том, что не успела закрыть глаза Саши, нащупать в кармане телефон и чертыхнуться, вспомнив о плавании в мартовской воде - и все это за какие-то 5 с лишним секунд, через которые меня отшвырнуло взрывной волной к морю, из которого я недавно вышла.
***
-Но совесть-то надо иметь! Какие интервью, она только пришла в себя! Родственников не видела, бедная девочка.... Нет, нет у нее родственников, нет. Ее привезли ее подруги, вот их и пущу. И они говорить не будут, девоньки, не говорите, она сама все расскажет этим акулам, правда?
Я узнала этот голос – ну, конечно, я его уже давно знаю, наверное, дня 2 или 3. Я много раз хотела откликнуться и сказать, что мне лучше, но губы не слушались меня, а веки не открывались Оля Нина ввалились в палату, принеся с собой запах мандарин, цветов и ... быть не может – запах угля! Он почти не ощутим, он почти нейтрален, все, что угодно заглушит его, но я-то знаю этот запах.
- Тася, мы принесли тебе угадай, что?
-Если не угадаешь, не дадим.
-Знаю, - набор для выздоравливающих, уголь и мой последний эскиз.
Молчание.
-У тебя глаза закрыты, как ты можешь знать про эскиз?
-Знаю... Я уже вижу картину.
-Картину?
-Да, такой, какой она будет на моей персональной выставке в раме. Я даже вижу ценник.
-Она еще и о гонорарах думает! –возмутилась Нина.
-Это говорит, что она здорова!
Я открыла глаза и приподнялась на кровати. Девчонки в белых халатах, нагруженные пакетами, светились от радости и волнения.
-Как вы нашли меня?
-Думаешь, это было сложно после того взрыва? На площадке снесло все, даже бетонный забор, ты –единственная, кого там нашли, и кто остался в живых, отделавшись можно сказать легким испугом. Тебя спасло то, что, когда прогремел взрыв, ты была в воде. Это загадка – такое ощущение, что нечто подняло тебя и отнесло в воду, а потом вернуло к берегу, так, что ты не захлебнулась. Ведь твоих следов так и не нашли, только там, где был источник взрыва. Кстати, ты знаешь, что там нашли оружие?
-А патологоанатомы утверждают, что там еще два трупа, но они не уверены, слишком мало доказательств.
Девчонки смотрели на меня с нетерпением.
-Оля, Нина, спасибо вам, я,- фразу я закончить не успела – журналисты совершили прорыв.
-Г-жа Лебедева, что все-таки произошло? Как это отразится на вашей дальнейшей карьере? Почему вы решили отправиться на площадку ночью? Видели ли вы погибших?
- Думаю, что мое присутствие на площадке внесло свой вклад в ход некоторых событий в мире и в моей собственной жизни, и безусловно оно найдет отражение и в моей карьере, главное знать, что каждый из нас понимает под этим словом - карьера. А люди – тьма скрывает человеческие лица, знаете ли. Света не хватило, чтобы их разглядеть.
***
Старая Рига жила своей бурной деловой жизнью. Группы туристов перемещались от здания к здания, щелкая затворами фотоаппаратов и донимая экскурсоводов несущественными вопросами или такими на которые не мог ответить даже историк, служащие высовывались из окон офисов, с завистью поглядывая на тех, кто распивал холодное пиво под навесом, а те в свою очередь с презрением смотрели на «белые воротнички». Я в это время еще только выходила на работу. Мое рабочее место находилось рядом с лимонным домом – высоким красивым зданием, на башне которого застыла черная кошка. Я развесила на каменной стене свои работы, вытащила складной стульчик, и стала присматривать жертву среди отдыхающих. У пересохшего фонтана дремал молодой байкер. Я подумала, что он занимал слишком много места и всем будет лучше, если я его разбужу и освобожу от него газон. Молодой человек к тому же понравился мне – длинные рыжие волосы, окутывающие небритое лицо, черная косынка, и это младенческое выражение лица. Я коснулась его плеча, и он мгновенно проснулся. Распахнул пронзительно зеленые глаза и улыбнулся.
- Простите, что беспокою. Я художница, мне понравилась ваше лицо, могу я нарисовать ваш портрет. Это совершенно бесплатно.
-И мой портрет будет целый день стоять у вашего рабочего места?
-Да, а откуда вы знаете...
-Вы, вон там картины вывешиваете. Я знаю, я часто вас наблюдаю.
Опешив, я попыталась проникнуть в него, узнать побольше, но поняла, что не могу, что доступа нет. Трещина исчезла навсегда. Я стала простой художницей.
- А знаете, вам очень идет короткая стрижка. Стильно. Знаете, я бы и сам нарисовал вас, если бы умел. Могу я угостить вас кофе? В том доме с кошкой есть кафе.
Секунду я сомневалась, не желая расставаться с ТЕМ МИРОМ, но вдруг мне показалось будто кошка на башенке вовсе не кошка, а белая птица, а человек за столиком в рясе очень уж похож на одного моего знакомого, и я поняла, что С ТЕМ МИРОМ я не расстанусь никогда.
воскресенье, 29 февраля 2004 г.
Однажды оступившись
© Copyright: Анна Голицына, 2004
Свидетельство о публикации №204031100124
Свидетельство о публикации №204031100124
Рецензии