Литургия Безумия

Так прошло время… Много-много тяжелых минут. Она очнулась и обнаружила машину – припаркованной по всем правилам в каком-то совсем не известном ей месте, а себя – лежащей на заднем сиденье этой машины.
Дверца оказалась незаперта, и девушка благополучно выбралась из автомобиля. Разминаясь, с удовольствием вдохнула освеженный ночным дождем воздух; прошлась немного и внимательно огляделась по сторонам.
Совсем невдалеке она увидела огромный многоэтажный жилой комплекс – около полудюжины совмещенных стандартных домов. Рыжая сделала еще несколько шагов и очутилась во дворе этого жилого массива. Ни о чем не задумавшись, она бесцельно пересекла большую часть обширной детской площадки и также автоматично шла бы и дальше, но… Совершенно случайно до нее долетели обрывки слов, ласково произнесенных низким женским голосом. Этот голос был очень ей знаком. И рыжая замерла, притаившись за толстым стволом дерева.
Довольно близко от нее, на расстоянии трех-четырех метров, опираясь рукой о столбик качелей, стояла женщина. И хотя она повернулась к ней спиной, рыжая, конечно же, сразу узнала ее. Бонни!
Рыжая вздрогнула и, сощурившись, словно от острой боли, с силой растерла руками лоб и виски.
Бонни наклонилась к песочнице и ворковала о чем-то с темноволосым смуглым малышом, не желающим, видимо, бросать игру и уходить домой.
- Так это их сын! – сообразила рыжая, и ее щеки почему-то загорелись. – Старший малыш.
Бонни, между тем, о чем-то уже успела договориться с мальчиком, легко подхватила его на руки и направилась с ним к подъезду.
Как только за ними захлопнулась дверь, рыжая в несколько размашистых прыжков преодолела расстояние до крыльца. Еще более быстро взбежала по ступенькам и осторожно, тихо вошла в подъезд.
Дверь в квартиру на первом этаже, прямо напротив входа, кто-то оставил полуоткрытой. И она снова услышала доносящийся оттуда тот же самый – низкий женский голос.
Бонни!..
Стараясь не производить лишнего шума, еле дыша, рыжая приблизилась к этой двери. Прислушалась. Но за дверью была тишина. И вдруг дверь резко открылась.
Рыжая побледнела. На пороге стояла Бонни. Она втолкнула ее в квартиру и захлопнула дверь.
В полутемном коридоре рыжая сразу прижалась к стене. – Зачем ты пришла? – хриплым шепотом спросила Бонни. – Опять! Что тебе нужно? Мало ты принесла нам беды?!.
Вжавшись в стену, рыжая испуганно, почти смущенно смотрела на Бонни.
- Разве я виновата в смерти ребенка, - нерешительно пробормотала рыжая, чувствуя, что говорит явно не то…
И действительно, лицо Бонни резко изменилось, даже перекосилось – словно от боли. – Да разве только это? Разве это? – закричала она. Глаза ее потемнели, и она ударила рыжую.
И не ожидавшая, испуганная рыжая свалилась на пол, но тут же поднялась на ноги. Это стало последней каплей!..
- Не на-до так! Не на-до бы-ло! – сквозь стиснутые зубы, раздельно, тяжело произнесла она. Сорвала ремень и, широко размахнувшись, ударила Бонни по плечам, груди и лицу.
И размахиваясь, и наступая на нее, все била, била… Ошеломленная, захваченная врасплох Бонни совсем ошалела под таким безумным натиском. Только коротко вздрагивала, едва успевая вжимать голову в плечи, беспомощно, бесполезно пытаясь закрыть лицо руками.
А рыжая Била. И сама, в такт своим ударам, зажмуривалась, вздрагивала телом. И ей даже понравилось взмахивать ритмично руками, тяжелый, с массивной пряжкой, ремень по чужому телу. Она крепко стиснула зубы. На лбу выступили капельки пота. Гортанный, глухой вскрик вырвался из ее горла.
Теперь она ударила по-настоящему – ногами. Бонни застонала, сползла по стенке в угол и упала, стукнувшись головой. Рыжая снова размахнулась ремнем.
Она даже не заметила, что они давно уже находятся в комнате. Она ничего не замечала, и слабый скрип открывшейся двери тоже поначалу не привлек ее внимания.
А зря…
Чей-то окрик - рыжая не поняла, что кричат ей… и наконец, кто-то накинулся на нее, сильно встряхнул, выбил ремень из рук.
Взволнованная… дрожащая… она подняла глаза. – Виктор!.. С ошеломленным и злым лицом он смотрел на нее, крепко сжимая за плечи. – Виктор… - прошептала рыжая. До нее еще не дошло, что она натворила… только начинала понимать: что-то не хорошее, недозволенное.
Удивленным, неверящим взглядом обвела комнату… вспомнила – изменилась в лице. «Господи! Да что же это?»
- Виктор! – пробормотала она, давясь слезами. – Виктор! Я… я…
Она перевел дыхание, разжал руки и отпустил ее. – Убирайся!...
Рыжая сделала несколько шагов к двери, обернулась у порога: Виктор помог подняться Бонни, своей жене.
- Виктор… - нерешительно позвала она. – Виктор. Я… я… не хотела… ничего. Поверь мне, пожалуйста, прости.
- Убирайся – не повернувшись к ней, раздельно, отчетливо повторил он.
Но еще с полминуты постояла на пороге рыжая; постояла, посмотрела на исполосованную кожу Бонни и, круто повернувшись, закрыв лицо обеими руками, выбежала из комнаты.
Пробегая по лестнице, с пылающим, красным лицом, с невидящими, в слезах,  глазами, она налетела на какого-то человека. С разбега уткнулась лицом в его куртку.
- Оп-ля, - сказал этот парень, - Я искал тебя. Куда ты исчезла?
И она узнала Ефима.
Подняла голову, почему-то не решаясь взглянуть на него.
- Что с тобой? – немедленно поразился он, увидев ее истертые ладони, разорванную и красное, вспухшее лицо с рубцом, пересекающим щеку.
Вместо ответа она, рыжая, коротко всхлипнула и снова прижалась к нему.
- Пожалуйста… пожалуйста… мне нужно уйти куда-нибудь отсюда… быстрее… и дальше.
- Ну-ну… успокойся, сейчас мы уйдем. – Ефим провел рукой по ее спутанным, свалявшимся волосам.
- Нет… нет… я должна одна… - рыжая попыталась отстраниться, выскользнуть от него и убежать.
- И даже не думай! – возразил Ефим. – Никуда я тебя одну, в таком состоянии, не отпущу.
И правда – ражая просто не понимала, как по ней все очень хорошо видно. Она была охвачена самой настоящей, беспросветно жуткой паникой. Всю ее беспощадно трясло, колотило – так, что каждая мышца, каждая жилка дрожали… зуб не попадал на зуб.
- Пойдем, - сказал Ефим и у нее больше не нашлось сил ему возражать.
Дальше… она, рыжая, уже начинавшая привыкать к участившимся провалам памяти… дальше… она не помнила дороги.
Как и на чем они добирались до питерского жилища Ефима осталось для нее загадкой.
Более или менее ясно рыжая осознала тот момент, когда она сидела на стареньком истертом диванчике.
- Ну… попробуй… - и Ефим бесполезно пытался вручить ей кофейную чашку, которую она никак не могла удержать в мелко дрожащих пальцах.
…Смутно помнила, что совсем недавно – кажется, у самого дома – не держась на ногах,  как пьяная, упала. Ободралась, выпачкала одежду.
Потом… - что? – потом… кажется, падала в душе. И тогда Ефиму пришлось отмывать ее под краном.
Теперь он пытался отпоить рыжую крепким кофе, но у нее настолько дрожали руки, что она только выбила из его рук и уронила чашку на ковер.
Рыжая неловко извинялась, но Ефим ничего не хотел слушать. – Приляг, полежи, сказал он.
- Ефим… - слабо позвала она.
- Да? – собираясь уходить, он завязывал шнурки на кроссовках, на ее голос немедленно обернулся. – Что такое?
- Ефим, не уходи. Мне очень плохо. Пожалуйста…
- Спокойнее, спокойнее… - ответил он. – Я очень быстро приду. Кое-кого приведу для тебя.
Рыжая беспомощно опустила голову на подушку. Разноцветные и белесые пятна, ясно видимые сквозь полуприщуренные веки, погасли, как только она закрыла глаза. Это ее успокоило. В этот раз видения не мучили, и она спокойно задремала.
- Эй, привет… - загрубевшая жесткая ладонь легко, осторожно потрясла ее за плечо.
- Что? А? Что? – рыжая перевернулась на бок, непонимающе открыла глаза. Неловко приподнялась на локтях. Села в постели, обнимая руками колени. Внимательно посмотрела на гостя.
Такой же, как и Ефим, высокий, но светловолосый и весь какой-то угловатый, худой паренек в заношенном кожаном костюме, многочисленных цепях и фенечках.
- Я сейчас, в магазин, - и Ефим снова хлопнул дверью.
Прищелкнув пальцами, паренек несколько раз бесцельно прошелся по комнате. Зачем-то перебрал, переложил с места на место не нужные, не инт6ересные ему книжки, картинки, компакты. Подбежав к окну, распахнул форточку.
Затем обернулся на девушку и, подмигнув ей, наставил на нее указательный палец.
Рыжая тихонько рассмеялась, хотя на самом деле ей было совсем не до смеха. Ее по-прежнему, никак не переставая, била крупная дрожь… Не переставая, бросало то в жар, то в холод… Во рту пересохло… Казалось, язык распух так, что она с трудом могла глотать или говорить. Мышцы, кости ломило – в теле беспощадно, безжалостно кружилась жуткая, пронзительная Боль.
- Что? Ломает? – сочувственно спросил паренек.
Рыжая кивнула, с трудом приподнимаясь. Но ноги не хотели ее слушаться. Голова кружилась. и она шлепнулась обратно на диван.
Одно хорошо – старая широкая рубашка Ефима была ей длинновата и вполне «сходила» за нечто вроде короткого халатика. поэтому вопрос приличия мог отдохнуть.
- Как тебя зовут? – спросил паренек, усаживаясь рядом.
- А как хочешь… - пробормотала она с непосредственностью смертельно больной или в дым и доску пьяной. – А как хочешь… - И криво усмехнулась, загибая пальцы на руке. – За всю жизнь меня звали Светой, Жанной, Нилой, Рыжиком – и еще Бог знает как – кому что нравилось.
- Ладно, рыжик так рыжик, - радостно объявил паренек. – А у меня тоже так: кто – Гигобайтом, а кто – Серегой. и так далее…
- Гиг, ГБ значит… - слабо улыбнулась рыжая, - классно!
Но тут новый приступ сильнейшей дрожи властно прогулялся по ослабевшему телу. Она страшно побледнела, глаза закатились, голова резко откинулась назад, на плотную продавленную спинку дивана.
- Эй, - Серега Гигобайт похлопал ее по щекам. – не уходи.
Рыжая с трудом открыла помутневшие глаза с огромными, расширенными зрачками.
- Тошнит? – сочувственно спросил Серега. – Ага, - пробормотала рыжая, пытаясь перевести дыхание. Но тут ее буквально согнуло пополам, скрутило и вывернуло на пол.
Озабоченный Гигобайт засуетился рядом, притащил ей таз с холодной водой, тряпку.
За этими занятиями его застал Ефим, вернувшийся, нагруженный пивом.
Всклокоченный Гигобайт  выбежал к нему в коридор.
- Она заблевала тебе весь пол. – заявил он. – Да, - ничему уже не удивляясь, переспросил Ефим, - а что собственно случилось?
- А случилось собственно вот что, - усмехнулся ГБ, - нашу подружку ломает. И ломает серьезно, круто. Знаешь, чем я сейчас занимался: вытирал ее блевотину с твоего пола. Как хочешь, я знаю: ты – против. Но я собираюсь дать ей покурить свою травку.
- Вообще-то я действительно против… - Осторожно поставив сетку на пол, Ефим заглянул в комнату.
- А также против водки, сигарет и манной каши… знаем мы тебя… - ухмыльнулся  Гиг. -  но только посмотри на это. – И наигранным, драматическим жестом он показал в сторону. И Ефим проследил за направлением его руки. И увидел.
Растрепанная, расстегнутая, мокрая – рыжая, раскину руки, с полуоткрытым ртом, беспомощно, бесполезно «хватает» воздух, валялась на полу.
- С твоими принципами с такой ломки она загнется, - не раздумывая, вынес свой приговор Серега. – Ну не тащить же ее на улицу, чтобы там хоть по курить.
- Да ладно, ладно, пожалуйста… - неожиданно согласился Ефим. – Пусть покурит, если это поможет.
…Сильные руки подняли ее и усадили на диван. Гигобайт заботливо закурил для нее свою сигарету с «травкой», помог ей затянуться и, пока она не начала приходить в себя, следил за ней.
- постепенно, медленно, маленькими порциями… - Но она, рыжая, все-таки вновь стала ощущать ужу волшебную легкость. Ей даже показалось, что беспрерывные и глубокие, очень приятные затяжки изгоняют Боль, очищают тело, проясняют голову.
«Здорово, великолепно!..» - рыжая восхищенно перевела дыхание. Все до одной, каждая ее клеточка ликовали – наполнились Бесконечным, опьяняющим Полетом. пригрезились высоченные, покрытые снегом горы; ясное бездонное небо; бескрайние, щедрой южной пышности сады, достойные Бога; мощные великолепные фонтаны… чудная музыка!..
И блаженствуя, разнежившись на диване, рыжая от души улыбнулась парням, весело распивающим пиво.
- Что? Полегчало? – Снова подмигнув ей, спросил Гигобайт. Она утвердительно кивнула, и ГБ, довольный, подтолкнул Ефима: «Ну, видишь?.. а я что говорил?..»
Но его вопрос остался без ответа, и они, почти молча, очень легко, очень медленно пьянели под крепкое пиво.
И только рыжая… рыжая тоскливо всхлипнула.
- Ну вот опять! – пробормотал пьяный Гигобайт. – А я такая дура… - Да что с тобой, рыжик?..
Она вытерла слезы тыльной стороной руки, перевела дыхание, сощурилась и глубоко затянулась. – марихуана? – Нет, план, - ответил Гигобайт. – Если расскажешь, что случилось, оставлю тебе еще одну. Или две.
- А случилось много чего…
- А ты расскажи… - продолжал настаивать Гиг. – Легче будет. правда, Ефим?
Не сговариваясь, они оба посмотрели на Ефима, и Ефим поспешно кивнул:
«Да-да…»
- Вот видишь… И Ефим говорит…
- Ну конечно, - неожиданно согласилась рыжая. – Только слушайте…
И она рассказала им все: все, что произошло с ней после отъезда Ефима на учебу в Питер и вплоть до случайной встречи с ним в Москве на Ленинградском вокзале.
Парни внимательно слушали, затаив дыхание.
- А теперь дела мои не к чертовой матери; все хреново… - глубокомысленно подытожила рыжая, машинально стряхивая прямо на пол остатки пепла с раздавленного окурка.
Она уже не понимала, что делает. Язык у нее заплетался. Голова кружилась – сильно – сильно. Перед глазами расплывалось.
- Ты не плачь. – Таким же заплетающимся языком едва ворочал Гигобайт. – Только не надо. – Ты… Вот увидишь. Все будет лучше. Лучше!
И для придания веса собственным словам он стукнул кулаком по спинке дивана, после чего благополучно сполз на пол.
Осоловевшими глазами рыжая посмотрела на комнату. Эта комната покачнулась перед ней, и она сочла за лучшее закрыть глаза и съежиться на диване.
Едва рыжая сделала так, едва закрыла глаза, крепкий сон сморил ее, нервную и уставшую, но счастливо обалдевшую. Сон… - и это было хорошо.
А в окно смотрела Ночь. И она, рыжая, оглянулась. и удивленно заметила, что вокруг, рядом, в комнате, никого нет. Очень легко встала, очень легко – как будто совсем не касаясь ногами земли, пересекла комнату, распахнула окно. Воздух, словно живое существо, охотно ворвался в комнату; и приветствуя ее, и ласкаясь, касался разгоряченной кожи.
А Рыжая стояла у открытого окна, чувствуя, что погружается в это живое. И оно, это живое, ее поглощает…
Ветер катался по комнате, валялся в смятых простынях – вроде бы ее приглашая…
И она шагнула обратно, к разобранной постели. Бросилась, нырнула под одеяло… примяла головой подушку. Холодные руки машинально скользнули по простыни. И вдруг – что-то живое и теплое. Кожа… руки… губы… волосы…
- Виктор… - Выдохнула она. – ты? Это все-таки ты? – И совсем потеряв голову, задрожала, придвинулась близко-близко, вплотную. Ты меня простишь, Виктор?
- Виктор… Виктор… - Нараспев, бесконечно, с огромнейшим удовольствием повторяла она. – прости. Я совсем сошла с ума. И ведь ты знаешь, знаешь, что со мной происходит – И перекинув свою ногу через его ноги, почти забравшись сверху на него, яростно раскачивалась всем телом. Дыхание участилось. Растрепанные волосы и влажные губы мягко касались его щек, шеи, груди. – Виктор… Виктор.
Она, рыжая, забылась – безумная! абсолютно потеряла голову! И он –если это был он – конечно, не выдержал… Внезапно, очень сильно, обхватил ее руками, перевернул на бок.
- Виктор… - Боясь верить, резко закинув голову, простонала рыжая. Как она любила… любила… любила – и боялась! – называть его, Его – Имя!!! – Вик-тор!
Навязывая самый бешеный ритм, как истосковавшийся голодный – голодный зверек, она как можно теснее прижалась к его телу. Полустонами, полувскриками встречала то медленные, то быстрые, прерывистые или – рывком, толчкообразные – в себя – его движения. и раскачивалась сама.
Но когда она, уже где-то глубоко-глубоко внутри, ощутила частую, захватывающую, все заставляющую – все – забыть… оргазм – пульсацию… тогда оборвались – опять, как это с ней частенько бывало, восприятия момента, события, времени.
Какой-то зияющий провал пролег между одной минутой – когда с ней, в постели, в чужой пустой комнате, был Виктор – и второй, следующий, когда она, рыжая, оказалась в совершенно другом месте.
Теперь она, свободно ориентируясь, быстро прошла по улицам незнакомого города. У одного из перекрестков, на углу, кто-то окликнул ее.
Рыжая тут же обернулась.
- Алла! Здравствуй! – радостно сказал она и обняла подругу.
И взявшись под руку они пошли вдвоем. У нее, у рыжей, возникло такое ощущение, как будто они прекрасно знают, куда идут.
А так оно и было. Девушки остановились на углу одного из самых старых, самых причудливых домов на этой тихой улочке.
Алла толкнула невысокую круглую дверь и перешагнула порог первой. 
Это было любимое, привычное место их восхищенного паломничества – выставка – магазинчик, собрание многочисленных, мистических и таинственных редкостей. Магазинчик состоял из короткого темного коридорчика и нескольких комнат, по которым можно было без устали,  долго бродить.
В этот раз подруги особенно долго задержались у глубоких витрин с новыми экспонатами – африканскими и индейскими амулетами, образцами наркотических растений типа пейота, руническими знаками, книгами и массой других любопытных вещей.
В том же отделе, рядом, продавались черные свитера плотной вязки. Извилистые линии растительного орнамента украшали свитер. Рыжая уже давно приобрела себе такой и с удивлением услышала рассказ консультанта о том, что по орнаментной линии, если свитер долго носить, оказывается, можно определить судьбу владельца.
В тот день на рыжей был этот самый свитер.
- Давай попробуем погадать, - попросила она подружку, и Алла согласилась.
Рыжая сняла с себя свитер и осталась в тонкой майке. Вместе с Аллой они растянули свитер на руках. Рыжая посмотрела на расположение и характер изгиба толстых нитей, стягивающих вязку свитера.
- Помогите нам, пожалуйста, разобраться, - обратилась она к консультанту.
Консультант-продавец, невысокий смуглый мужчина, плотный и черноволосый, любезно согласился и вышел к ним навстречу.
Но стоило ему бросить один беглый взгляд на ее свитер, и выражение его лица, то его голоса изменились.
- Я вижу что-то странное… - удивленно сказал он – Что-то не… никогда не происходившее. – И он с любопытством посмотрел на рыжую. – Это ваше? Вот смотрите. – Консультант провел рукой в воздухе над свитером. – Это, как видите, резкое, какое-то очень странное сползание нити – так, что все петли сместились… Я… я ничего не понимаю… - он растерянно запнулся. – Ничего не могу сказать. Как это могло произойти? Разве только… Нет… не знак. По вашей вещи нельзя погадать. – И она развел руками.
- Что? Совсем никак? – растерянно спросила рыжая. Ей даже стало чуточку страшно. – Но почему такие необъяснимые вещи происходят со мной?
- Может быть… - стараясь говорить ровным голосом, ответила ей Алла. – Может быть, все из-за той смерти. Помнишь? Он лежал посреди улицы, возле дороги. Ветер шевелил растрепанные волосы, и короткие рукава его рубашки были разорваны.
Прищурившись от общей волнообразной боли, нервно покусывая ноготь, рыжая понуро опустила голову. Да, все помнила…
- Я не знала, что у него может быть аллергия на тот прокляты аэрозоль. Поэтому и распрыскала его в таких количествах. Должно быть, он попал ему на рубашку.
- А ведь так и было… - откликнулась Алла.
- Я люблю его. Очень.
- Что ж поделать.
- Ох не мучай меня. – Рыжая запрокинула голову, чтобы сразу прогнать набежавшие на глаза слезы.
- Алла, милая, я как вспомню! Я  потом долго скиталась по мрачному, барачного типа общежитию, то и дело отыскивая себе свободную тумбочку и койку. Так мучилась. И моталась по городу, и работала, работала. А потом, когда совершенно случайно мне оплатили запись альбома… потом… помнишь, как мы шли с тобой по старой________________ улочке, погружая ноги в лужи, и вдруг из-за угла к нам устремились журналисты. Снимали на камеру, в упор, со вспышкой, фотографировали… помнишь, как мне было не по себе, Алла? А ведь я и тогда думала о нем, о той смерти. И сейчас я с ним… Все время.
- Прости.
- Нет… - покачала головой рыжая. – Что ты?.. Тебе не за что извиняться. Это я… сама…
- Ну нет… нет… - горячо возразила Алла. – Такой комплекс вины ни к чему хорошему не ведет.
Рыжая только поджала губы…
- Здравствуйте, девочки, - неожиданно услышали подруги приятный чистый голос. Голос очень знакомый. Они одновременно обернулись и увидели Маринку – давно хорошую знакомую. Они были так рады встрече, что даже не подумали, как она могла очутиться здесь: Марина работала в другом городе. Правда, и Алла, и рыжая Света много и часто говорила ей об этом магазине. И вот она каким-то чудом появилась здесь сама, впервые. Но в эти минуты они почему-то забылись, что Марина живет как минимум за тысячу километров отсюда и вроде бы пока не собиралась приезжать к ним в гости. Они поздоровались с ней; горячо обнялись.
- Что это вы делаете? – тут же быстро спросила Маринка, показав на черный свитер.
Рыжая вкратце объяснила ей, и Маринка с любопытством склонилась на «колдовской кофтой». Как завороженные, подруги неотрывно следили за ней.
- Так, - прищелкнула языком Маринка и осторожно поддела ногтем кончик этой толстой нити. – Так,  так… Вижу, вижу, что все странно так… 110… ты не пугайся. – Она пожала локоть рыжей. – Сейчас мы попробуем кое-что сделать.
- Но… Это же какое-то проклятие, наверное… - Бормотала взволнованная рыжая. – Да?
- Я говорю: успокойся. – приветливо, но властно повторила Маринка. – Сейчас мы кое-что попробуем… Вот только отойдем куда-нибудь в сторону, чтобы никому не мешать.
- Давайте выйдем в боковой коридорчик, - разумно предложила Алла. – Там правда довольно темно, но мы встанем под лампочку.
- Отлично. – Одобрила Маринка.
Они так и сделали.
- А сейчас… вот так… - и Маринка, снова поддев ногтем кончик нити, вытянула ее из свитера. И плотная вязаная кофта, к удивлению остальных девушек, превратилась в длинную сетку из широких петлей. – Сейчас мы посмотрим… - прошептала Маринка, зачем-то надела эту сетку поверх своей майки и принялась чересчур пристально рассматривать вытянутую нить.
Рыжая внезапно вспомнила о чем-то – о какой-то несделанной покупке в соседнем отделе и вышла из коридора.
Странное, непонятное, тревожное зрелище предстало перед ее глазами. В первые секунды она не поверила, а потом резко испугалась. Магазинчик, в котором всегда теснился народ – любопытные новички и постоянные покупатели… Магазинчик, где всего лишь несколько минут назад они с трудом смогли протолкнуться между множества посетителей… их любимый магазинчик был пуст. Все входы во все отделы перегорожены; кто-то набросил темную ткань на длинные глубокие витрины.
Пораженная девушка – Нила, Света, рыжая: называйте как хотите – застыла на пороге, изумленно раскрыла глаза, никак не в силах заставить себя поверить и понять.
И вдруг кто-то подтолкнул ее: незнакомый паренек, улепетывающий изо всех сил, чуть не сбил ее с ног, пытаясь проскочить в дверь.
- Что случилось? – крикнула она ему, вжавшись в стену и пропуская его вперед.
Он пробормотал в ответ что-то не совсем понятное. Рыжая с трудом разобрала отдельные обрывистые части слов… вроде: «убили… нечто… ужасное…»
«Странно, - снова подумала рыжая, - может, я опять недопоняла чего-нибудь? – тихо прошлась по опустевшему торговому зальчику. – Что же все-таки произошло здесь?»
Но испуганный паренек, конечно, уже убежал. Больше она никого в магазине не увидела. – Куда же они все делись? Где продавцы? – рыжая поспешно вернулась обратно в глухой темный коридорчик, но не нашла там девчонок.
Тогда она немедленно шагнула в ближайшую комнату. Это был отдел, где на обозрение выставлялись уникальные, тайные и часто не понятные мистические редкости.
И сразу же, почти у входа, рыжая буквально наткнулась на Аллу и Маринку, которые почему-то жались к стенке. Не понимая причины их сильного замешательства, рыжая окинула взглядом комнату. И увидела…
Там, посреди старинных жертвенников и еще более древних, непонятного назначения угловатых камней с засохшими бурыми пятнами – там… как-то странно… наискосок, перегораживая подход к двери в соседний зал… там… - лежало тело. Тело молодого мужчины в светлой рубашке с разорванными короткими рукавами и в брюках. Длинные волнистые волосы, густые и темные, ниспадали почти до плеч. Выражение мертвого лица она не разглядела. Все поплыло у нее перед глазами, и рыжая едва удержалась на ослабевших ногах.
Возле трупа сидела, ссутулившись, Черная Женщина – бог знает, сколько ей лет, но она производила впечатление, очень старой.  И Бог знает, человек ли это… - тела не разглядеть под мешковатой черной одеждой. Не передать, сколько страшной силы было в ее неотрывном взгляде на бледную рыжеволосую девушку, не сводящую застывших, расширенных глаз с этой кошмарной группы… рыжая серьезно, как никогда, испугалась.
Ощущение передаваемого мистического ужаса вошло в нее и навсегда оставило Ночь в глазах; безжалостно, грубо стиснуло холодную кожу, тонкие пальцы.
Воздух!... Ей – одной! – почему-то, внезапно, стало не хватать воздуха. Воздух!.. От резкого, мучительного удушья она начала задыхаться, кашлять; беспомощно, бесполезно хватать ртом воздух.
Обширные, расплывчатые, рваные в чудовищные клочья непроницаемо черные пятна поплыли мимо нее и перед ней в Абсолютно Белом, головокружительно уходящем… уходящем… неизвестно куда и откуда… - Пространстве – а Пространстве ли?..
В панике она пыталась хвататься руками за уплывающую, уходящую – вслед за потолком и полом – стену. и словно через времена и расстояния… словно через толщи горных пород… при безобразно плохой связи… до нее отдаленно, слабо-слабо донесся серьезный – тоже испуганный голос подруг.
- Она говорила с нами. Видишь ее? Видишь? Так вот, его ты, конечно, помнишь? Он сейчас как встанет, как скажет!...
Это беспардонное заявление ошарашило ее. «Он что, воскреснет?!.» Она тупо пыталась поразмышлять, но эти бесполезные попытки ни к чему не привели. Новая, чудовищная волна оцепенения – нахлынула.
Совсем слабо соображая, она медленно села на пол. Стиснула руками голову. Прищурилась.
Дальше… что-то произошло… Что-то… Что-то очень важное. Но вот что?!.
Со сдавленным криком, рывком, она приподнялась и упала… очень медленно, ощупывая шею и голову… все еще не веря… огляделась: оказывается, упала с дивана. И комната, в которой она, рыжая, сейчас находилась, была вовсе не торговым залом мистического магазинчика, а … Да, черт возьми, где же она находится?!.
Рыжая еще раз огляделась, провела рукой по спутанным волосам… На низком столике, недалеко он нее, лежало две сигареты. Не поднимаясь, она дотянулась до них рукой, схватила одну, нащупала среди всякой всячины листов и журналов почти пустой коробок спичек и торопливо, жадно закурила. при этом ею двигало – по большей части – не желание просто курить- хотя и это тоже, - но все-таки главным было какое-то неосознанное воспоминание, стремление что-то понять, словно в этой сигарете она могла найти ключ к разгадке.
Одна-две затяжки – и она блаженно зажмурилась. Комната снова плыла перед ней. Перед лицом – дым от сигареты. Но теперь все начинало обретать простую, самую примитивную Ясность. Она, рыжая, сидела в той самой комнате, куда привел ее Ефим.
«Так это был Сон?!. Или нет?!.»
Она пыталась сосредоточиться – привести в относительный порядок спутанные мысли.
«Так… это… правда… было?!.»
«Разве люди воскресают?»
«Но подожди-ка – прежде всего: кто это был?»
Несколько минут она о чем-то напряженно думала и вся сжалась. Смутные догадки приобрели определенную, вполне конкретную форму, и она снова испугалась. «Ну нет… этого не может быть! Нет! – вслух пробормотала она. – На кого он был похож больше всего? Виктор! Господи… Только не это! Виктор не умер.
Рыжая нахмурилась и взяла последнюю сигарету. – Нет! Не хотела бы я, чтоб все это было именно так! – продолжала бормотать она в перерывах между глубокими затяжками.
Комната в последний раз покачнулась перед ней, и поэтому рыжая была вынуждена опереться об пол руками. Почему-то стих шум, доносившийся в комнату из-за неплотно прикрытых окон.
Затаившись она сидела так долго, утрачивая пространство, временные и причинно-следственные связи.
Но потом… потом кто-то нарушил ее приближение к этой Новой Нирване.
Этим «кто-то» оказался Ефим.
-А… здравст-вуй… - медленно проговорила рыжая, с трудом приходя в себя, с огромным трудом только начиная понимать – что, кто она да где, почему и зачем находится.
- Здравствуй, здравствуй… - Ефим похлопал ее по щеке. – Ну как ты? – не спеша, парень прошелся по комнате. – Что? уже докурила Серегину травку?
- Серегину? Травку? – с изумлением переспросила она, не сразу вспомнив свою ломку и насмешливого Гигобайта.
Не очень связные обрывки воспоминаний промелькнули перед ней. – Марихуана? – Пришел на память ее вопрос, и рыжая очень быстро, почти сразу, почувствовала на языке ту твердость, ту горечь, тот волнующий едкий привкус. «Нет-нет… - ответил тогда длинноволосый угловатый паренек Серега по кличке Гигобайт. – Нет. Это план.»
- А… вспомнив все это, только и сказала рыжая и, сама поражаясь своей наглости, в упор посмотрела на Ефима.
Он спокойно, как ни в чем не бывало, выдержал ее подначивающий, пристальный взгляд… даже что-то хотел сказать. Но потом, видимо, вспомнил о чем-то и, махнув рукой – «Сейчас», быстро вышел из комнаты.
Вернувшись, парень протянул ей переносной портативный компьютер: «Держи… там для тебя сообщение на моем адресе».
Ефим набрал для нее пароль, чтоб открылся доступ к электронному письму и тактично отошел в сторону.
Нахмурив лоб, рыжая снова взъерошила спутанные волосы. Электронное письмо написал кто-то из знакомых Аллы по работе – Бог знает, как они узнали адрес Ефима в Интернете.
- Ну что? – спросил Ефим, выждав пока она закончит читать.
Рыжая уныло покачала головой. Медленно, как бы нехотя, подняла голову; болезненно прищурившись, посмотрела на него, сжала пальцами виски.
- Ничего хорошего, - устало произнесла она. – Моя лучшая… единственная… моя подружка сорвалась опять. Сильнейшая передозировка – критическое состояние… реанимация. Почти при смерти. Да Господи! – Рыжая вскочила на ноги, встряхнулась всем телом. – Да Господи! Что же делать?!.
- Да нет, ничего. Я просто спросил.
- И не надо просто! Не надо! – В остром нервном напряжении рыжая заходила взад и вперед по комнате. – Хороша же я! Настоящая эгоистка! Утащилась на ее машине. Надо было позвонить… Хотя бы…
- Мы звонили… - тихо-тихо, больше не делать напрасных попыток ее успокоить, сказал Ефим. – Она знала… - И тут же торопливо поправился, словно боясь своей оговоркой накликать беду. – Знает…
До нее не сразу дошел смысл его слов. Она что-то еще прокричала, но, как бы «параллельно», глубоко на внутреннем уровне, произошло осмысление, и…
Заблестев просветлевшими глазами, рыжая вскинула голову в «венце» из растрепанных ярких волос, и резко подавшись вперед, схватила его за руку.
- Постой!.. – воскликнула она – Вы звонили в Москву.
- Да… Это была идея Виктора.
- Вик-то-ра, - почти нараспев протянула рыжая, и улыбнувшись, села на диван.
- Так значит Это правда… Он приходил ко мне.
У нее закружилась голова. Комната и все предметы, размерами и формами, катастрофически расплывались перед ней, мгновенно теряя привычные облики функции и названия.
- Не знаю, о чем ты говоришь… Ефим отдалился от нее на неизмеримые понятия времена и расстояния. Она видела его смутно – как существо из другого, диаметрально противоположного измерения… слышала слова, проникающие к ней издалека, издалека. – Не знаю о чем ты. Но она спрашивал о тебе. Перед отъездом. а сюда… сюда не заходил.
- Как же так… - пробормотала рыжая. – Ты уверен?
- Несомненно.
- Как же так… - И вздохнула, и расширила глаза. Он уехал? И не был здесь?
- Я же говорю: не был! А в тот день, когда мы пришли сюда, ко мне, с Серегой Гигобайтом – если помнишь…
- Да, конечно.
- В тот день Виктор и Бонни с малышом уехали за город. Где-то там, летом, на месяц или около того, они снимают домик и живут уединенно на берегу озера.
- Но почему… почему ты говоришь, что его не было? – ошеломленно бормотала рыжая. – Это же… это же была такая реальность! Такая реальность! – И не в силах выразить чувства и мысли словами, она оживленно жестикулировала перед ним руками.
- Может, тебя глючило?.. – внимательно выслушав, предположил Ефим, спокойно смотревший на ее отрывистую, нервную жестикуляцию.
Это замечание поразило рыжую. Она сразу замерла, снизу вверх – через все голову – провела рукой по волосам, прикусила губу, мрачно посмотрела на него и ничего не сказал.
Ефим ответил ей усталым взглядом и, буркнув: «Ладно. Отдыхай.», вышел из комнаты в смежную кухню.
Оставшись одна, рыжая задумчиво пересекла комнату из угла в угол. Остановилась. С силой провела ладонями по лицу. Странная ухмылка тронула губы. Взгляд потерял осмысленное выражение.
«Бежать… бежать…» - прошептала она. Бросила косой настороженный взгляд в сторону кухни. Прислушалась. За плотно прикрытой дверью Ефим слушал «хэви-металл».
Сверхосторожно, на цыпочках, рыжая – так, что не скрипнула ни одна половица – перебежала в коридор. Торопливо накинула куртку. Покрепче завязала шнурки на кроссовках.
В последний раз оглянувшись, неслышно повернула щеколду замка и, очутившись на лестничной площадке, также тихо, спокойно, без стука, прикрыла за собой входную дверь.
Уже на улице, на ходу, она пересчитала оставшиеся деньги – немного, но хватит: Чертыхнулась, вспомнив, что не знает, где теперь ключи зажигания и машина.
Постояла немного за углом дома – в глупой, напрасной надежде что-нибудь придумать. Но… сердце бешено колотилось. Во рту пересохло. И никакие… абсолютно никакие мысли, кроме каких-то странных, бессвязных и бессмысленных обрывков… не лезли в голову.
И все… А потом… потом… она, бедная больная, растрепанная рыжая, навсегда потеряла понятие пространства и счет времени.
<…> Сощуренные глаза очень плохо видят низкое солнце, пурпурно-огненный шар, уходит за горизонт. Грубый соленый пот заливает бесконечно уставшее тело. Тяжелое свистящее дыхание с трудом вырывается из груди.
Она помнит… видит… только дорогу. Только длинную, Бог знает зачем уводящую, дорогу. В утреннем робком свете, в раскаляющемся дне и сумерках вечера то бежала, как марафонец… то еле плелась, спотыкаясь и задыхаясь – и все она, рыжая, маленькая небрежно одетая фигурка, одинокая на этой страшной пустынной дороге.
И все… остановиться бы – передохнуть, подумать. Но нет.. нет – все мысли, все желания… все – они ушли в напряженный, гигантскими урывками, бег.
Солнце село. - Быстрая безлунная Ночь окутала дорогу. а рыжая все задыхалась – от сумасшедшего напряжения, от бега. и наконец, наконец, что-то вроде бы произошло – может быть, она упала?.. Как будто какой-то сильнейший удар молота рассыпал ее последние силы. и тогда она, рыжая, зашаталась, неловко, смешно взмахнула руками. Увидела, как перемещаются, меняются местами Земля и Небо… Как они сливаются в тесных объятиях.
Грандиозная, хоть и мгновенно промелькнула, картина необыкновенно поразла ее – об этом она будет помнить всегда, даже в самых отчаянных, в самых серьезных припадках Безумия. Но это было последнее.
Больше ничего не осталось, Сбитая с ног, она упала лицом вниз – в землю или на небо – в бездны, поглотившие последнюю каплю рассудка.
Умытое дождями утро приветливо встречало энтузиастов – рыбаков и просто веселых бродяг поля и леса.
Но если хотя бы один человек видел эту мокрую грязную фигурку в порвавшейся, затрепанной одежде… с трудом можно было понять, что это девушка. Раннее солнце золотилось в ее свалявшихся волосах.
Она медленно вышла к тропинке, продравшись через заросли кустарников. Колючие ветки исхлестали ей лицо, шею, грудь и руки. А она и не замечала где-то потеряла куртку. Но это тоже было ничего…
Она, рыжая, неподвижно, бездумно стояла у края узенькой, петляющей тропинки. Какие мысли?!. – она ничего не могла… не в состоянии… вспомнить. В ее прищуренных глазах до сих пор почему-то мелькали огненные отблески солнца-шара, торжественно уходящего за горизонт – где-то далеко-далеко… бесконечно далеко – только вот впереди или позади? – длинной пустынной дороги.
Она прошла через поляну и там, где лес обрывался увидела отпечатки колес, посреди широкой проторенной полосы – видимо, здесь, действительно, была дорога. Только не та, пустынная, а самая настоящая, по которой ездили автомашины.
Держась чуть в отдалении, за первыми редкими деревьями леса, рыжая побрела вдоль этой дороги.
Спотыкаясь, она медленно передвигалась… очень медленно… не отрывая взгляда от горизонта.
Потерянное, исчезнувшее Время больше не беспокоило ее. Жуткая отрешенность нарушилась только однажды…
Тогда она совершенно неожиданно остановилась. Бессмысленно потопталась на месте. присела на пень.
И с этого момента для нее пропали и этот лес, и эта дорога. Да, она, конечно, видела – но другую местность и другую дорогу.
<…> Дорога неровно петляет, изгибаясь почти под откос. По дороге едет автобус… Из-за поворота вырывается машина. Неуловимые мгновения… и – она не поняла… просмотрела.
Автобус резко накренился на бок. Машина врезалась в небо и перевернулась.
<Рыжая прерывисто вздохнула, вскрикнула, рванулась было с места, но тут же сникла и понуро осталась сидеть на пне… Но она все увидела.>
Как разжались сильные, судорожно сжимающие руль руки… Как наклонило вперед, навстречу стеклянным осколкам, тело водителя… как смяло машину. И наконец, она, рыжая, отчетливо увидела скрюченное среди груды металлолома – бывших частей бывшей машины неподвижное тело. Множество ран зияли с него своими ярко красными, лобной, дикой ухмылке, ртами. Из рассеченных углублений в виске и на затылке быстро сочилась густая кровь.
А рыжая неподвижно сидела на пне и по лицу ее текли слезы – теперь она знала, кто это… она увидела его лицо. Виктор.
От резких и сильных, оглушительных ударов… толчки… подбрасывали ее беспомощное тело. И как будто бы, бешено извиваясь, оно непрестанно мелькало то здесь, то там – в сочных, необычно ярких, цветных переливах… в каких-то хитроумных, геометрически запутанных секторах и фигурах. Дикие ритмы с хорошее оттяжкой вторили пульсациям и толчкам. и кричали… невозможно кричали – она? или еще кто-то?
Невозможно!!! Вся, в поту, задыхаясь и передергиваясь телом… в неровной дрожи... рыжая открыла глаза. Сразу рывком попыталась, привстать, но… почему-то это оказалось не самым приятным и, к тому же, не вполне возможным вариантом ее поведения.
- Тихо… лежи… - донесся до нее из полутьмы голос. «Ефим» - узнала рыжая и всхлипнула.
- Ну-ну, - пробормотал он, мягко поддерживая ее за руки и пытаясь напоить …отваром из кружки. – осторожнее.
Зубы часто выстукивали нервную дробь по краю кружки. Она с трудом сделала несколько глотков и снова опустила голову. – У меня все болит, - стиснув зубы, ответила рыжая на его лаконичный вопрос: «Как ты?»
Ефим ничего не сказал. Только сочувственно погладил ее по спутанным волосам. И она снова… «потерялась»…
А уже в следующий момент ясности в расплывающихся контурах комнаты над ней склонилось смуглое, резковатое, но очень привлекательно лицо незнакомой женщины.
Эта женщина – имя и национальность так и остались для нее загадкой – пришла ранним утром, когда было еще совсем темно, в дом, где жила рыжая.
Пристально вглядываясь в ее лицо и тело, она – незнакомка, ворожея, колдунья – легко скользила пальцами по тонкой бледной коже молодой рыжеволосой женщины.
Рыжая замерла; ей было явно не по себе.
- Вижу благоприятные знаки, - наконец, отчетливо произнесла колдунья. И глухо добавила: - Впрочем, мы еще встретимся, но сейчас я хочу кое-что подарить тебе.
Чуть замешкавшись, рыжая со смешанным чувством трепета и благодарности приняла неожиданный дар, оказавшийся магической книгой и пакетиками трав.
Она не помнила, как ушли эти люди; не помнила, как сама очутилась на улице.
Дальнейшие события… и мысли, и чувства – все, все… слилось в один сплошной, бездумный, вконец изматывающий, хаос.
Асфальтированная дорога убегала куда-то вдаль… убегала быстрее, чем это могли ее ноги. И солнце безжалостно жгло кожу. и совсем потная, мокрая, задыхаясь, она с трудом преодолевала какие-то непонятные – и не знала, нужные ли – кто… и метры…
Отрывочные картины мелькали перед ней, чудовищно пугая своей невыразимостью.
Она видела кладбище… много-много народу… открытую могилу и гроб. Отчаянную, душераздирающую музыку и венки, венки… много увитых траурными лентами венков.
Видела призраков – пугающие галлюцинации – призраков, которые приближались и говорили с ней… Странные призраки… они не уходили ни за что, пока не решали этого сами.
А еще она увидела – и отчетливо запомнила восхитительное, волнующее Волшебство навсегда – Бесконечную, Бескрайнюю гладкую равнину, щедро озаренную не меркнущим, ровным абсолютным Белым… это – Величайшее, все в себя вмещающее… Свет!
И долго… долго… очень долго жуткие извивы тесных лабиринтов сминали жалкое, изболевшее теперь тело.
Только однажды… однажды… пыталась выпырнуть из Темноты, жадно стремилась к свету, протягивая куда-то, в неведомое для нее, руки.
Чей-то голос говори ей что-то, говорил успокаивающе. Какая-то лекарственная жидкость обжигала губы и горло.
Круги света от лампы с трудом проникали сквозь плотно закрытые веки. Всепоглощающая дрожь крупными неровными волнами пробегала по телу.
И неожиданное ощущение удара на мгновение сгустило вокруг темноту. она вскрикнула и прерывисто вздохнула. Дрогнула всем телом; резко, рывком, села… и… ошеломленно открыла глаза.
- Спокойно… спокойно… - мягко произнес голос.
Она, рыжая, не в силах… тяжело… дыша, повернула голову. Возле ее постели, в тени от ламп, суетились люди.
- Пить… - медленно, пересохшими губами, прошептала рыжая.
Ей тут же дали какой-то горьковатой, не очень приятной на вкус, воды – немного, совсем чуть-чуть, с ложечки.
Рыжая глотнула и попросила снова:
- Еще.
- Нет,  - ответили ей, - нет. Потерпи… сейчас тебе нельзя много.
- Ефим. – Она узнала голос. – Ефим.
- Да, - он нагнулся к ней, и рыжая прищурилась с трудом глотая,  убивая, слезы пересохшим, огнем опаленным горлом. – Да?
- Ефим, когда это со мной случилось. Я не помню… не помню, когда мне стало так плохо. На кладбище, да? Когда его хо-ро-ни-ли?.. Вик-то-ра, да? Виктора.
- Успокойся, пожалуйста, прошу, успокойся! Не надо нервничать!
Но она, рыжая, крепко схватила его за руки.
- Нет-нет, не уходи, не уходи, Ефим. мне будет так плохо: ну скажи, скажи мне… Ну что же ты!.. Ну, Ефим, пожалуйста!
- Рыжик, рыжик, не надо, рыжик! – Он осторожно пытался отнять свои руки, но она их не выпускала. – Рыжик, не убивайся так. Тебя не было на его похоронах… на кладбище. Гораздо раньше… гораздо… ты уже валялась в бреду и в лихорадке.
- Но как же… как же так, Ефим? – она, рыжая, запиналась, с трудом подбирая слова. Но не от того, что слова не шли – от безграничного удивления. – Как же?!. Ведь я все видела! Послушай меня, послушай…
и по-прежнему не выпуская его рук из своих, она попыталась восстановить хаотичные видения в относительном порядке и рассказать ему.
- Разве не так все было?
- Так, все было абсолютно так. – вынужден был признать Ефим, вытирая вспотевший лоб.
- Но почему… Ну почему все это было со мной… и я все видела.. почему, если этого… как будто… ты говоришь.. не было?!. А?!.
Он помотал головой, чувствуя, что и сам начинает сходить с ума.
- И действительно, почему?!.
Рыжая попыталась встать, но снова чьи-то сильные руки удержали ее на месте. Поблескивающая длинная игла шприца, вводя лекарство, тоненько кольнула чистую вену. И она забылась. Опять.
и через все круги ада – опять – через все множества контрастов проходила она. И открывала глаза на кратчайшие доли секунд. И – «Пить!..» - просили пересохшие губы.
Кто-то осторожно, почти ласково, мягкой властной тряпочкой смачивал ее горящую, словно обожженную, кожу и губы.
Она не знала, как долго продолжалась страшная, изнуряющая горячка. Только однажды, ранним утром, когда было еще нежарко, и теплый ветер легко, свободно врывался в раскрытые окна, рыжая спокойно открыла глаза. Впервые за долгое время она почувствовала себя относительно хорошо.
В голове, свободной сегодня от каких бы то не было воспоминаний и мыслей, больше не отдавало свинцовой тяжестью. Жар спал. Гладкая кожа была прохладной и чистой. И даже более того! – этим ласковым ранним утром рыжая с радостью убедилась, что комната не расплывается у нее перед глазами… что все предметы сохраняют свои привычные, четкие и постоянные форму и положение во времени и пространстве.
Ее тело оказалось сегодня на удивление отдохнувшим, бодрым и послушным.
Опираясь на подушку, рыжая привстала на локтях и села в постели. Несколько раз, с большим удовольствием, потянулась. Зевнула. Гибко вытянулась. Замерла… и… Прислушалась.
Утренний церковный Благовест разливался в воздухе… разносился далеко-далеко по округе. Она на минутку представила, как блестят золотистые купола в свете солнечных лучей. и ей стало хорошо-хорошо. Очень!
Рыжая медленно встала. Так же медленно, с нарочитой кошачьей ленцой, не обуваясь, прямо босиком, прошла – вернее, пробежалась – по комнате, по холодному полу.
Разбежавшись, толкнула другую дверь и очутилась на кухне.
За столом сидели Ефим и еще двое каких-то парней. Склонившись над учебными тетрадями, картами, схемами, они курили и разговаривали.
Ее внезапное появление привлекло всеобщее внимание.
- Можно?.. мне нужно… я хочу позвонить подруге в Москву… Алле…
Ефим как-то странно посмотрел на нее, кивнул друзьям, встал и вывел ее в коридор.
- Можно? можно? – все еще ничего не понимая, переспрашивала она.
Он взял ее за руки и осторожно притянул к себе. Глянул на нее сверху вниз; - Сожалею…
Но нет… Ты не можешь… Ты не можешь ей позвонить. Нет.
И тогда она поняла. Посмотрела на него полными ужаса, расширенными глазами. С силой провела по лицу ладонью. Прищурилась. Прикусила пальцы.
На минуту прислонила Глову к его плечу. А потом как-то сразу отскочила. Пробормотала: «Извини. Я должна побыть одна. Непременно!» - забежала в комнату и захлопнула дверь на задвижку.
Бесцельно прошлась по комнате. Туда-сюда, и обратно к дивану. «Вот так… Вот так… Алла, Виктор. Два самых дорогих ей человека.
Она сидела на диване, опустив руки, и голова ее тоже беспомощно свесилась вниз.
Но что это?.. Внезапно ей показалось, что какой-то низкий жужжащий звук заполняет собой всю комнату. И это звучание все нарастало и нарастало.
Рыжая удивленно подняла голову. Прислушалась. Нет! Все-таки этот звук!.. Этот звук!.. неужели его слышит только она?
Рыжая прищурилась – как всегда, в минуты крайнего напряжения. Белое видение, белая картинка мелькнула перед ней – белая больничная палата и безжизненно застывшее под простыней тело. Лица не видно. Но она, рыжая, знает. Знает! Вот и знакомая до боли тонкая рука со сколотыми венами – видимо, упала с койки и пальцами касается пола.
Глаза рыжей. Обезумевшие расширенные глаза. В них отразилось нечеловеческое страдание.
Она нервно стиснула зубы, сцепила перед собой руки. Но это был не конец! Еще не конец.
Страшный, противный визг тормозов…
Зловещее шипенье отказавших, надорвавшихся колес услышала она – уже не в первый раз, опять, снова!
И – Господи! как это было страшно! – И ведь она знала, знала, что это… И не могла этого вынести. Виктор!
Ей бы закрыть уши руками, но ни при чем; увы, совсем не при чем тут ее уши.
И вот она видит, как переворачивается, падает машина; слышит этот, леденящий, уничтожающий ее, скрежет.
Все. – Автокатастрофа свершилась. Труп скорчился под обломками.
Все?!. Все?!. Это пусть кто-то так думает; это пусть считала так раньше! Но теперь, теперь-то она твердо знает: Нет! Не Все!
Невыразимо прекрасные… музыку… голоса – слышит. Очень легко переступая, проходит немного по комнате.
Вот в ее руке какой-то угловатый осколок. Бездумно, беспричинно – а беспричинно ли? – слегка размахнувшись, наносит на кожу ранку.
Кровь течет по голой руке.
А рыжая смотрит… смотрит куда-то невидящим взглядом – куда-то далеко-далеко…
И внезапно, внезапно – в лихорадочном горячем бреду, вдруг, ритмично раскачиваясь из стороны в сторону, начинает шептать «Отче наш».
И теперь она понимает, что вся жизнь ее совсем не длинная, неожиданная, резкая, яркая -  вся жизнь ее была только подготовкой… нужной тлько вот для этого момента.
И ненужным фетишем, жалким обманом, нелепыми масками, фарсом мгновенно становятся белая больничная койка и искореженный автомобиль.
Смерти нет! Нет смерти! Только ужасный, колоссальнейший САМООБМАН многих и многих.
Но теперь она – не из их числа. И поэтому она, рыжая, ошеломленная, слышит Музыку. И не отрывая взгляда от какой-то, несомненно, видимой ей точки где-то за горизонтами… не отрывая от нее взгляда, медленно, но неуклонно идет, шевеля губами… Отче наш.
И последним, и первым увиденным его в комнате – неожиданно… бросился в глаза кусок стены, кусок бумаги… строчки старой полузабытой песни: Моя смерть разрушит цепи сна,
Когда мы будем Вместе.
И после… после… не было больше комнаты.
Ослепительный Белый свет мощными потоками, ласкаясь, приветственно хлынул навстречу рыжей. А за ним… за его лучами она видела… ясно видела те лица и фигуры, которые смутно были ей знакомы. Да где же? Где она их видела.
И будоража, настиг ответ – на фресках в церкви <…>
<…> И вот их уже не много… и вот это одна… только одна уже – огромная, сияющая фигура в длинных белых одеждах. Черные волосы… Мягкая улыбка… Он протягивает к ней руки. И…
Ее тело, тело здесь, на земле, в комнате, решительно взметнулось в отчаянном прыжке.
Совсем не разбегаясь, она рыжая, буквально взлетает над подоконником. И, вдребезги разбив оконное стекло, рывком, с высоты, выпрямившись во весь рост, шагает вниз.
Едва заслышав звук разбитого в комнате стекла, Ефим среагировал тотчас – вскочил, подбежал к двери, приналег на нее и сорвав, выбив щеколду, ворвался в комнату. Испуганный, смятенный, подбежал к окну.
Он еще успел увидеть как, мелькая спутанными рыжими волосами, темная фигурка упала на асфальт… как дрогнув в конвульсиях, тело перевернулось на спину.
Вцепившись пальцами в подоконник, он бросил взгляд вниз, резко отвернулся и, пробормотав что-то на ходу приятелям, выбежал на улицу. – Туда, где спиной на асфальте, раскинув руки, спокойно лежала рыжая. И смотрела широко открытыми глазами в небо.
Finita la comedia! 
А над старым прекрасным городом плыл торжественный и густой, праздничный колокольный звон. Честные христиане встречали пасху.
СМЕРТИ   НЕТ.