Путем Зверя

«Путем  зверя»:

1

-Да нет же, нет! - смеясь, воскликнет Она. -Ты совсем не умеешь!

Хихикая, перекатится через бок на спину. Вскочит на ноги. Встряхивая короткими волосами,- а в глазах Солнце! - стянет с меня одеяло.
И убежит.
Раскрутит на кухне синий колпачок крана.
И уже оттуда, повизгивая от воды- от ее леденящих капель, продолжит мелодично- напевно выкликивать:

«Ри - и- со –о –ва – а - ать  не-е-е  не-е – т  о-он  не-е уме-е-ел! не-е уме-е-е-е-ет…»

Нужно будет ради порядка пойти и немедленно отшлепать Ее.

Этого даже очень захочется. И между тем- лень.
Впервые я увижу ее «вчера». Хотя что я говорю! Словно на самом деле только «вчера».
На самом деле вчера был четверг. Да- четверг- пятое августа- значит, двенадцатый день, который Она живет: «не со мной» - «у меня».
Я возвращался из протестантской церкви после воскресной службы и продолжительного интервью с местным пастором.
Дорога вела меня через старый парк и непосредственно примыкавший к нему жилой массив стандартных пятиэтажек..
На узкой не заасфальтированной площадке между дворами было отведено специальное место для контейнеров с мусором.
В тот вечер именно они привлекли мое внимание. Все потому, что возле них, в пыли, на коленях, стояла девушка.
Прямо перед ней, на земле, лежала  открытая круглая коробка. Низко склонившись к ней, девушка самым внимательным образом рассматривала и перебирала содержимое.
Особенно меня привлекли ее руки. И это было как удар электрического тока.: маленькие тонкие пальцы, двигаясь, словно играли. Зачарованную Игру вели Они- и- словно- открывали доступ к Иному- в другой (и)- в другие- Миры.
Крайне заинтересованный, Я подошел ближе.
Непонятно было- то ли слой пыли, то ли загар покрывал ее гладкую кожу. А впрочем- не важно.
Хрупкие запястья стянули браслеты. Шею обвили амулеты- шнурки.
Среди людей, уныло однообразных разнообразием модных одежд с магазинных прилавков, эта девушка смотрелась весьма экзотически в широких коричневых шароварах и бесформенной майке- тунике с бахромой.
Рыжеватая косынка, повязанная на манер банданы, лихо стягивала, совсем скрывая, ее волосы, не позволяя судить ни об их длине, ни о цвете.
Улыбаясь, незнакомка смотрела на меня очень смело.
Такой Она почему-то напомнила мне юного полупьяного дервиша.

2
«Время! Теперь Время- Преобразилось. Оно трансформировалось, изменялось, приобретая чудовищно гипертрофированные объемы и форму.
Оно было. И стало. То живым существом. То огнем- полыхающим. Заставляющим. Как будто- мечтать. О Несбывшемся.

Арик. Так Она себя назовет.. Эта моя подруга.
У Нее будут тяжелые и густые волосы- роскошные и прямые, цвета меди с золотистым отливом.
Своим поведением и манерой общаться Она  напомнит мне заколдованных героинь тех волшебных северных сказок, что слагали видимо за пирами, между жутким ведовством, черным колдовством, жестокими кровавыми набегами и сильнейшим похмельем.
Помните сказку про жабу, в которую каждую ночь превращалась приемная дочь викинга, прекрасная суровая Хельга?
Арик- другая. Но что-то неуловимо сблизит ее с Хельгой.
Может быть то, что именно ночью, уже поздним вечером, Она становится пленительнее, мягче. И одновременно- недоступней и строже..
Каждый день, каждое утро- я буду знать, что какой бы зловещей, агрессивной не казалась всем Арик сейчас, при солнечном свете- но…
Настнут сумерки. Затем- стемнеет. Совсем скоро.
Я буду сидеть за компьютером. В кресле. Или может быть, просто читать хорошую книгу.
Она сядет рядом на полу, обхватив руками колени. Поглаживать будет мою ладонь, подрагивающую, лежащую на подлокотнике. Прижиматься- тереться щекой как котенок. Покрывать легкими поцелуями пальцы..
И
- Солнце,- скажу Ей я,- Солнце,- Милая, Солнце, нет, не сейчас.

У меня язык не поворачивался сказать  Ей, что я женат. И еще то, что в ближайшие дни мне предстоит разрешить дилемму- как же быть с Ней, с Арик. Скоро должна приехать жена.
Между тем Арик проживет со мной две недели. Я к Ней привыкну: по утрам приносить в постель завтрак… кормить Ее с рук…Она будет обжигаться горячей пиццей… и улыбаться- и смотреть на меня… как будто влюбленно.
А я примусь откладывать- с часу на час- выяснение отношений с Арик: даже  не зная до сих пор, кто Она, где жила? Чем жила до встречи со мной? Есть ли у Нее свой дом? Брат? Или муж? А может сестра? Дети? Родители?

В те дни Небо привидится нам совсем безоблачным, синим. В те Дни, когда я смогу до хруста в костях сжать Ее руки, запрокинуть Ее голову, наклониться к Ней и целовать, целовать глаза, губы, лоб, щеки.
В прозрачные дни, в иссиня-черные вечера сентября- покажется мне- ничто не предвещает грозы.
Кто будет знать, что Катастрофа разразится так быстро?

3
«Духи, которые я могла бы любить, должны называться: «Кровь». Или, на самый худой конец: «Укус Скорпиона». Или же- «Яд»
Яд! Она взглянет в окно. Но Небо за окном будет еще совсем светлым. Еще совсем ничего не  скажет ей о наступлении Темноты.
«Луна скоро пойдет на убыль, - подумает Арик.- Совсем скоро. Нужно только подождать. Дня два.»
Она расчешет волосы, пышные и густые, золотом  блестящие под ее руками.
Какое-то тревожное чувство- где-то глубоко внутри. Оно не уймется. Будет все расти и расти. Пока наконец не станет совсем неумолчным зовом.
И тогда, наклонившись, чтобы умыться, Арик почувствует головокружение и тошноту. Она выпрямится, чтобы взглянуть в зеркало. Но не увидит отражения. Вроде все там будет на своих местах: ванная, кафельные плитки стен, полочки с косметикой, низенькая тумбочка и полотенцесушитель.
Но Ее, Арик- нет… не будет.
Она ухмыльнется. Тонкие пальцы коснуться- пробегут по шее, остро заточенными ноготками оставляя извилистые красные следы на собственной коже.
Расстегнет верхние пуговицы халата.
- Что это?- и- нащупает! - в страхе- в непонятном, диком, и почти беспомощном, страхе- непослушными, ставшими негнущимися пальцами- нащупала какой-то незнакомый шнурок и серебряный крестик на нем.

Стиснет зубы. Закусит до крови губу. Рванет шнурок. Крестик отлетит куда-то далеко- в сторону, в темный угол, под ванную.
Сразу станет легче дышать.
Арик устало, обескуражено проведет по глазам тыльной стороною ладони.
«Дурак!» Он наверное надел это Ей утром, когда Она крепко спала. И не слышала. Ничего.
Вот дурак.
Она рассмеется. Выйдет на кухню. Задернет штору. Зажжет две высокие- красную и черную- свечи. Расстелет на столе чистый новый носовой платок. Поставит на него бутылку коньяка. Рядом положит хлеб, нарезанные в глубоких тарелках картофель и овощи для салата.
Склонится над столом.
И зашепчет:
« Вельзевул древний, дай мне перстень-ключ открыть дверь, где лежит страшный зверь. Звать Его Тоска. Отпущу Его и пошлю Его на раба Николая. Пусть Он по пятам за ним ходит, тяжелой тоской изводит. Вельзевул рогатый, Ты главный Сатане, тебе сила зло творить дана, наклоню к тебе свои мощи, выпрошу у тебя помощи, отдай мне сердце раба Николая. Аминь.»

Невыразимо острое наслаждение Она испытает, произнося каждое слово. Невыразимо острое.
«Но,- будет думать Она- нет ничего сейчас глубже и слаще той боли, той радости, которые Она испытает, если будет бить Его. Ремнем, плеткой! Когда Ее острые коготки вопьются в Его кожу. Когда Его большое плотное мускулистое тело покорно обмякнет. И будет вздрагивать, судорожно вздрагивать, лишь повинуясь Ее воле.
Тогда,о- тогда- Она свяжет Его. Она заставит Его падать перед Ней на колени, просить, молить- даже молиться Ей!- умолять, называть Ее всяческими, разными, ласковыми самыми именами.
Тогда- о,  тогда! Будет уже слишком поздно. Поздно! Для всего! Слишком!
Короткий звонок в дверь прервет Ее мысли. Заставит руки дрожать. Приведет в смятение .
Вместо того, чтобы сразу пойти и открыть, Она замечется по кухне как всполошившаяся курица, почуявшая: : вот-вот уже, с минуты на минуту, ее зарубят, свернут ей голову. И отнесут на кухню- подпалить тушку.
И Она, Арик, в эти минуты опять увидит опасность: совсем близко.
Она с трудом, но все же возьмет себя в руки. Спрячет две свечи и платок в ящике шкафа.
Глубоко вздохнет. Пригладит- взъерошит волосы. И проходя мимо зеркала, приятельски- залихватски подмигнет своему- появившемуся вновь- отражению.
«Сегодня я буду хорошей. Да. Буду. И- очень.»


Вечером я вернусь домой слишком рано, гораздо раньше обычного.
Арик будет необычно приветлива со мной. Слишком ласкова. Я буду смотреть на Нее. Смотреть- и все думать, думать:
«Как же все-таки мне понять, что творится в Ее душе, в Ее мыслях? Что скрывают Ее глаза ? Ее губы? и- руки?»
Итак- да… И мы сидим на полу. А утром, утром я обнаружу: ничего из того, что было- не вспомнить.
Ну  что ж. Я просто тихонько встану. В голове пустота и во всем теле- звенящая легкость. Словно  бы со стороны, увижу себя совсем близко- таким, еще недавно лежащим на полу- на маленьких плотных подушках, под собственной курткой.
Осторожно переступая, пройду по квартире. Осторожно, точно боясь, будто начнут поскрипывать полы.
Арик спит в соседней комнате, съежившись на узком диванчике и положив руку под голову.
Форточка будет открыта. И по комнате  загуляет ветер: точно кто-то живой незримо присутствует здесь- живое существо.
Я посмотрю на нее. Постою рядом. Почему-то мне станет неизмеримо жутко.
Отделаться от этого ощущения я смогу не скоро. Оно  преследует меня большую часть дня, и даже в обеденный перерыв  кофе  отдает  странной горечью, не той, что присуща именно как отличительный  признак сему благородному напитку. Нет, это будет что-то другое, странное. Но вот что именно, определить не смогу.
Чувство, сродни необъяснимой тревоге, почти панике, захватит меня. По своей давней, профессиональной, привычке рефлексировать, подвергать  анализу чувства и мысли, я попытаюсь объяснить  эту тревогу, найти  мотив и источник.
Но на этот раз рациональные методы на поверку выйдут бессильными. Хотя- это похоже на  тот вариант, когда ты сначала никоим образом не можешь увидеть целое за разрозненными деталями яркой цветной мозаики. Потом собираешь пазлы- детальки в картину – или даже в обширное мозаичное панно- но- легче-то не становится. Именно потому- потому как не стало то легче. Ты видишь это целое, воспринимаешь его со всеми соответствующими запахами, красками, звуками. Осязательно воспринимаешь поверхность: объем, гладкость, формы. Но между тем, этому явлению, этой картине нет места в твоей  системе; нет у тебя той точки отсчета, оттолкнувшись от которой, ты мог бы сказать: «Да!»- и обозначить, назвать, принять для себя и в себя, в мир свой это новое, эту мозаику.
Я вот буду нервничать, пытаясь совместить части целого. Со мной станет происходить такое, чего  я не предположу.
Часов после четырех, потянувшись к пачке, я обнаружу, что закончились сигареты. Тоскливо вспомнив о только начатом блоке « LM», царственно возлежащем  у меня дома на самом видном месте книжного шкафа, я  выйду на улицу. В таких случаях я всегда беру поштучно. Обычно это проходит быстро.
Сегодня, подбегая к киоску, я замечу бабульку в темном балахоне-  несмотря на жару- поверх каких-то немыслимо пышных цветастых нарядов. Старуха будет худой . И буквально утопать в ворохе своих одежд и в платке, надвинутом на глаза.
Она топчется возле расстеленной на земле тряпки. На ней, вместо привычных спичек, семечек и сигарет лежало несколько книжек. Какая-то затрепанная брошюра, увесистый том с надорванной, косо заклеенной  полоской изо ленты обложкой и тоненькая- видимо детская- книжка, - в мягкой обложке, красочная и большая.
Сам вид этих книжек нисколько не привлечет меня. Но- вот что странно- еще за пять- десять минут до выхода я выгляну из окна. И никакой бабки там и в помине не будет. Как впрочем никогда не увидят ее здесь ни до, ни после. Моей покупки.
Потому, что удивленный необъяснимым присутствием здесь столь колоритной фигуры, я немедленно подойду к ней. И первое, что мне бросится в глаза- не сама она, странно нелепая продавщица, не ее лицо или руки. Обложка детской книжки!
«Дочь царя болотного». Сказка. Потрясенный, раздавленный, ошеломленный потоком непонятных эмоций, прочитаю я  крупные буквы.
«Покупаю,»- пробормочу я- не веря своим глазам. «Это же про меня, - мысль мелькнет, - про меня, и про  нас, и… про Арик. Про нее в первую очередь.
Я сыпану в протянутую ладонь горсти монет- все, что было из них у меня в кошельке- рубли, пятаки, двушки. Всего может быть рублей сорок. Сумма наверное не для этой книжонки. Но я был так ошеломлен, прочитав заголовок.
Это будет как раз то, что мне нужно.
Своего рода терапия сказкой!

5
Дверь открыла Вика. Это моя жена.
Как будто и не уезжала никуда.
Высокая и стройная.
Она- актриса в одном из частных театров.
У нее есть свой агент. И время от времени она неплохо зарабатывает, снимаясь в рекламе каких- нибудь колготок, презервативов, антиполицая или рыбьего жира. Впрочем точную цифру ее доходов мне знать не дано.
Да и нужно ли.
У Вики холеная безупречная кожа, большие глаза, густые светлые волосы. И уж на что она не скупится никогда- так  это на косметику- лечебную и декоративную, и на дорогое белье.
Кроме себя, обожаемой, она всячески балует и лелеет  только свой кактус. Он маленький. Его зовут Гоша. И он стоит у нее в темно- синем горшочке в алькове на прикроватной полочке.
Домашних животных у нас нет Впрочем как и детей. Поначалу, когда я испытывал к ней страсть и желание, она охотно занималась со мной сексом, не заботясь о контрацепции.. Но на  мои слова о ребенке категорически ответила: «Нет», не вдаваясь в объяснения.
Вначале я истолковывал это как последствия сильного стремления сделать карьеру. Ребенок в таком случае действительно был бы помехой. И только потом, много позже, уже на пятый или шестой год нашей совместной жизни, случайно и непреднамеренно, какими-то обходными путями, я узнал, что Виктория в тринадцать лет сделала аборт. И теперь она не  может иметь детей просто по одним только медицинским показаниям.
Но эта информация никак не отразилась на моем отношении к Вике. Страсть и любовь давно переросли в привязанность и привычку. Да и виделись то мы не так уж и часто. За всю пятилетку едва ль бежит полторашка реально совместной нашей.
Но когда она возвращалась из продолжительных гастролей или со съемок, и  поздним вечером открывала мне дверь., встречая с работы, неизъяснимое чувство огромной радости и восторга переполняло меня. Из ванной в темный коридор через плотно закрытую дверь пробивались полоски света. Вся квартира купалась в музыке- какой- нибудь французский шансон- и в непременном аромате Викиных духов. А из кухни доносились еще более сооблазнительные запахи экзотических кушаний. И Вика, встречая меня, сомлевшего, закурив длинную коричневую дамскую  сигарету, сбросив халатик, расхаживая в белье- золотисто- розовом, тигровом, или восхитительно- белоснежном.
В этот раз на ней было японское кимоно- наверняка настоящее! Эксклюзив! Без подделки! И синие туфли! И шарфик в тон.
- Добрый вечер! - сухо  ответила она на мое приветствие. И ограничившись дежурным поцелуем в ухо, без обычных между нами обжиманий- нежностей на пороге, пропустила в квартиру.
- Почему ты не сказал, что  у нее ЗПР ?- рассвирепела Виктория, едва захлопнулась входная дверь. Правда говорила она громким шепотом, но  слова ее от этого не становились менее отвратительными и менее злыми.

В следующие пять минут я узнал о себе множество до того мне не известных подробностей,  обильно сдобренных кучей- свалкой всяких, цивильных и не очень, ругательств.
- Кретин! Остолоп!- шипела Виктория меж тем как я пытался развязать шнурки, но результаты были равны нулю.-Так обходиться с сестрой! Забросил бедную девочку! Сволочь! Скотина! Х..с  поганый!- на этих словах я с грохотом сбросил ботинки. И, может быть  даже впервые за  все эти годы, мне захотелось ударить Вику. И я уже замахнулся. Но удивление остановило меня.
- И я замер, напряженно обдумывая, переваривая так сказать, услышанное.

О чем это она? Какая сестра? Сроду никакой сестры у меня не было.
Поток информации тем временем не иссякал. Да и не собирался наверное.
Прислушавшись, - «отделив зерна от плевел»- информативные фразы от фраз- ругательств- я узнал еще, что у «моей  сестры», «этой бедной девочки», явно выраженное  ЗПР.

- Приходила патронажная соцработник, или она медсестра, черт ее знает. Но- Вика снова дрожащими руками схватила сигарету, прикурила от спички и затянулась. - Она мне все объяснила. - продолжала бормотать женушка. Чего ж ты так непоследовательно! Сгноил  бы ее где- нибудь, а… А сейчас… что ж…
- За таким разговором мы переместились на кухню.

Я плюхнул себе в тарелку две плохо разогретые  полуфабрикаты- отбивные. Плеснул в кружку пива. Да, в этот раз женушка не больно то уж расстаралась.
Могла бы и пожалеть малость  холодного голодного журналюгу. Ан нет.
Никогда не знаешь, за что схлопочешь. Теперь вот оказия. Еще и сестренка с задержкой психического развития объявилась. Выскочила- словно выпрыгнул  на пружинке чертик из шкатулки. Это Арик  то что ли моя сестра? Оп-ля! Поздравляю! До- ехали! Чудненько
Тут бы и рассмеяться. Но я лишь поперхнулся . И как-то неловко было мне даже кашлянуть под тяжелым взглядом Виктории.
От нечего делать я схватил кружку и сделал как можно более крупный глоток. Потом еще один, и еще… Чем и спас ситуацию. Стало легче.
Виктория вздохнула. Небрежно  артистически, небось заученно отрепетированным, движением придавила окурок в пепельнице. Изящно отпила остывший кофе из крохотной чашечки.
И снова испустила горестный вздох. Зная ее ужимки, могу поклясться, горестно нарочитый, насквозь фальшивый! Горестно театральный.
- Бедная девочка, - рефреном на все лады и тональности повторяла Виктория, - бедная девочка. Как же ты мог оставить ее одну, совсем ребенка, в какой-то дыре, без должного надзора и ухода. Да  ты вообще слышишь меня? Слышишь?! .- на этой фразе она внезапно повысила голос.

А я ковырялся вилкой в тарелке. Все пытался оттянуть время, медленно проигрывая ситуацию так и этак. Памятуя о том, что в любом, даже самом невозможном случае всегда есть два выхода, я пытался смоделировать свой ход. Вернее целых два:
Один как можно более забавный, другой- как можно более достойный.
И вероятно они нашлись бы, но очередная странность, нелепица уже не знаю какая по счету, доконала меня.
- Тетя Лери-и-и-и-и-к! А я-а-о хо-о-чу-у пи-и-ть хочу-у!

Это по всей видимости из недр дальней комнаты послышался тонкий хныкающий голос.

Неужто это голос Арик? Я уронил вилку. Судорожно сглотнул, пытаясь протолкнуть застрявший в горле ком. Передо мной мелькнули видения изгибающегося роскошного тела Арик в постели. Как  непринужденно она принимала сложнейшие изощренные позы из Камасутры и даосских любовных техник. Или то как она  вечерами, когда я мыл посуду, развлекала меня, декламируя наизусть суфийские стихи и притчи, и философские тексты дзен. А как совсем недавно она очень доходчиво, необыкновенно  ясно- для того, чтобы я смог написать статью- разъясняла  мне основы психотерапии. И между  прочим прочитала целую, двух- или трехчасовую лекцию о различиях между полудюжиной крупнейших направлений в психотерапии. Рассказывала  она интересно, со множеством исторических экскурсов и посвящений в  любопытные детали личной жизни основных  представителей каждого метода. Но не упускала главного. И так цепко гнула эту линию- тематическую имею в виду- что я до сих пор очень четко помню все, О ЧЕМ ОНА ГОВОРИЛА ТОГДА. И СВЕРИВШИСЬ С КНИГАМИ, СМЕЮ ВАС уверить: это было точное, высоконаучное и вместе с тем очень яркое изложение материала, достойное  лекций крупного ученого и замечательного преподавателя «в одном флаконе».
Словом то была не женщина- а монстр. Ведьма. В лучшем смысле этих слов.
И вот на тебе! ЗПР! Да еще осложненное!

Такому я никак не мог поверить! По крайней мере сразу!
Лерка, подхватив пластиковый стаканчик и бутылку с негазировкой БонАквой, стремглав, понеслась на зов, путаясь в кимоно.
А я  принялся расхаживать по кухне, сжимая в одной руке кусок остывшего жирного мяса. И лихорадочно размышлял:
- Что это- игра? Но зачем? А если нет? Что… что тогда? И неужели… неужели бестия Лера этому верит?