Кто твой папа?

В одном уж очень “блатном” ВУЗе начался учебный год. Новоиспеченные студенты-первокурсники решили отпраздновать это знаменательное для них событие на квартире одного из них.
Возле подъезда одного из новых сверхдорогих домов в центре города сгрудилась целая армада из шикарных автомобилей. В новенькой пяти-комнатной квартирке со всеми возможными удобствами уже был готов стол на восемь персон с разнообразными выпивками и закусками. Разумеется, здесь не было столь любимых студентами “простых” институтов пива, сухариков, огненной водицы и картошки с солеными огурцами, стол заполонили исключительно шедевры кулинарного искусства, заказанные по этому случаю в ресторане.
Прилизанные гости, в пиджачках да белых рубашках с галстуками, аккуратненько расселись за столом и неспешно приступили к проведению мероприятия. Все проходило на редкость чинно, прямо как на официальном приеме, даже еще более. Лились тихие, ни к чему не обязывающие разговоры о новых моделях автомобилей, о сортах вин, о погоде на Средиземноморском побережье Испании.
Разумеется, был в этой компании и свой “гадкий утенок”, принятый в учебное заведение, очевидно, “шутки ради”, просто уставший от скуки председатель приемной комиссии решил немного посмеяться - ведь все места уже давно были расписаны. “Утенка” звали Коля, и одет он был как одеваются миллионы ребят его поколения, постоянно встречающиеся на улицах. На вечеринку он пришел пешком, на своих двоих, и по выражению его лица, похожему на гримасу человека, провалившегося в выгребную яму, было хорошо заметно, как тяготит его происходящее мероприятие. Одним словом, фрагмент совершенно другого мира, который никогда не будет доступен пониманию собравшихся.
- Да, если сегодня кто-нибудь из вас немного выпьет лишнего, то советую остаться у меня, - сахарным голосом произнес хозяин квартиры Петя Абрамов.
- Ничего, я могу и пьяным за руль сесть, все равно гаишники от моей машины метров на сто шарахаются, у меня ведь административные номера, так что ни чей покой смущать не буду, - так же сладенько ответил Володя Ширский.
- Вот у меня отец! Сам в Москву перебрался, а мне здесь квартирку оставил. С таким не пропадешь! Так что предлагаю выпить за наших отцов!
Все чокнулись, однако Коля - “гадкий утенок” сделал это очень неуверенно, словно сказал и “да” и “нет” одновременно.
- Лучше быть первым в своей деревне, чем последним в Риме, - ни с того ни с сего вспомнил Володя всем известное изречение не менее известного римского императора.
- Ты это к чему? - насторожился Петя, тут же почувствовав подвох.
- Вот к примеру, твой папа в Москве, а мой - здесь. Твоему предку чтобы что-нибудь сделать надо несколько бумаг написать, а моему достаточно глазом моргнуть. Мой папаня имеет больше непосредственной власти - а твой - только формальной.
- Но давай внимательно рассмотрим, что держит твой отец и что мой. Чем больше держишь - тем увереннее живешь, это нельзя отрицать.  Возьмем хотя бы нефть.
Они принялись щеголять цифрами и названиями, упоминать различные города Руси и перечислять всевозможные группы влияния, связанные либо с отцом Володи либо папашей Пети. Создавалось такое ощущение, что идет не простая студенческая вечеринка, а заслушивается сверхважный доклад, читаемый с очень высокой трибуны.
В разговор постепенно включились и остальные сокурсники, все кроме Коли. Все больше появлялось в беседе конкретных выкладок, показывающих могущество отцов и их дальнейшие перспективы. Излагалось огромное количество информации, выбалтывание которой вряд ли понравилось бы отцам сидящих здесь безответственных болтунов. Собравшиеся за этим столом вчерашние школьники оказались весьма эрудированны в некоторых областях, на которых прочно держалось благополучие их семей. Знания эти отличались поистине педантичной точностью, доходящей кое-где до знания сотых долей цифр. Беседа разгоралась все жарче и жарче, в нее вступил даже задумчивый Сема Левский.
- Мой отец крутится в сфере информации, а это сейчас самое важное, если с ней грамотно работать, то все ваши нефти-газы-никели можно сто раз отнять и передать кому угодно. Мой отец вовремя просек тему “исламского фактора”, так теперь его даже за кордоном ценят. Если понадобится, он полет на Марс снимет да так, что никто не усомнится, что туда на самом деле никто не летал, он на такое способен. Мастер, одним словом, а ваши отцы только бумагу марать умеют, а если прижимает по-настоящему - все равно к специалистам бегут, мастерам, таким как мой папаша. Если будет надо, он из всех вас врагов народа сделает, а надо - так народных героев, - тоненьким голоском провизжал он.
- Но твой отец - всего-навсего исполнитель, он воплощает волю заказчика, а разве может рабочий инструмент представлять собой что-то большее, чем его хозяин? Это все равно как компьютер попробует выражать большую волю, чем оператор! - возмутился Володя.
- А почему мой отец не сможет выразить свою волю, да еще при этом и получить с твоего отца деньги? Что это, сложно? Скажешь, никогда ничего подобного не было?
Крутизна разговора все нарастала. Каждому хотелось стать самым уважаемым в кругу новых волков-товарищей, а сделать это здесь было весьма не просто. Козырей кроме положения отцов практически не было, ибо каждому дураку известно, что в до предела корпоративизированном обществе успех следующего поколения целиком и полностью зависит от успеха предыдущего, пробиваться некуда. Однако успех этот надо доказать и защитить от нападок со стороны, выявить потенциальных союзников и противников. Абсолютно ясно, что все их институтские годы будут посвящены не столько учебе, сколько запутыванию и распутыванию всевозможных интриг. Однако вскоре нервы участников дискуссии сильно раскалились и чтобы их хоть как-то остудить само собой пришло решение расспросить “Гадкого утенка” об его отце. С одной стороны это будет весело, потому что всем абсолютно ясно, что папаша его или простой советский инженер или офицер разбитой в холодной войне Советской Армии или что-нибудь еще в этом роде.
- А твой папаня кто? Что-то мы все говорим, а ты ни слова не скажешь, нехорошо это как-то. Все-таки пять лет вместе учиться будем, - обратился к Коле Володя, предлагая ему исполнить роль шута. Кстати, в этот момент Володя понял все глубокое значение придворных шутов прежних эпох - устраивать своеобразный “тайм-аут”, снимая тем самым лишнее напряжение, в это время анализировать все изложенное в прошедшей беседе и давать в идиотской форме мудрые советы, полезные при ее продолжении. Володя поймал себя на мысли, что надеется получить от Коли новые аргументы в отстаивании прочности своего положения, ведь взгляд из другого мира наверняка видит многое такое, о чем сам Владимир никогда бы и не задумался.
- Хорошо, расскажу. Но чтобы мне о нем сказать, придется обсудить всю нашу жизнь. И так...
Участникам дискуссии о твердом положении в жизни показалось, что они стали погружаться в сон с яркими сновидениями или покушали ЛСД. Каждое сказанное Николаем слово в ту же секунду отливалось в цветной образ, который порождал в душах собравшихся всю гамму связанных с ним переживаний. Редкий талант, наверное что-то вроде гипноза, а может и еще хуже. Постепенно почва начала уходить из-под ног противоборствующих сторон, а без твердой опоры невозможна никакая борьба.
- Ваши отцы не вечные, рано или поздно они состарятся, но время летит молниеносно, его практически нет, поэтому слово “поздно” тут вряд ли подходит, - вещал Коля. В ту же секунду взорам собравшихся предстали ни на что не способные морщинистые старики, потом рядом с ними выросло кладбище и они принялись по очереди запрыгивать в могилы. Два старика отчаянно удерживались, уже ползком, на одних руках отодвигались прочь, но в конце концов земля поглотила и их. Правда голова самого настырного еще несколько мгновений выглядывала и из могилы, пока наконец не скрылась.
- Конечно, вы рассчитываете, что все, что было их плавно перейдет в вас? Так ведь?
Все молча кивнули головами.
- Но я думаю, что все-таки не все. Ведь вы не собираетесь поглотить в себя и их тела?
Сема тут же ощутил на своих зубах куски мертвой плоти, и его чуть было не вывернуло прямо на стол. По лицам остальных скользнула гримаса крайнего омерзения.
- Вот-вот. Ну ладно, не буду никого мучить. Все вы имеете все, что имеют ваши отцы плюс еще некую частицу внесли сами, а могли ее и не вносить, это не столь уж и важно. Но не думаете ли вы, что это может быть не так уж и здорово, может, к примеру, быть такой вариант...
В этот момент каждый из собравшихся обнаружил себя в ледяной пустыне. На Север, на Восток, на Юг, на Запад - сплошное ледяное плато и далекие, ко всему безучастные звезды в черном, навсегда отвернувшемся небе. Не над кем теперь стоять, нет больше людской иерархии, как нет и самих людей. Над льдом человек не правитель, будь он хоть трижды чиновник или там какой-нибудь президент. Если “один в поле - не воин”, то один в ледяном поле - труп, не имеющий никаких надежд даже на свое разложение. Новоиспеченные студенты тут же затряслись, будто и в самом деле их до костей пробрал свирепый полярный мороз.
- Такой вариант вам, конечно, понравится больше...
Тут же каждый увидел себя во вполне комфортабельной комнатке-камере с зарешеченным окошком, за которым красовались швейцарские Альпы, горный воздух наполнил молодые легкие. Однако по лицам собравшихся тут же стало заметно, что и такое развитие событий их не очень-то и устраивает. Их стала искажать все та же гримаса страха, на этот раз напоминающего известную клаустрофобию - боязнь замкнутых пространств.
- Ладно, я добрый. Вот вам уже самая полная благодать...
Пляжный песочек, пальмы, плеск морских волн, роскошная вилла на берегу. На этом фоне мается величайшей тоской он, Сема, Петя, Володя... Нет у него теперь ни над кем власти, нечему его пьянить и радовать, остается только довольствуясь теплым морем и желтеньким песочком мирно ждать крадущуюся кошачьими шагами старость и смерть. Больше ждать нечего, и подобная жизнь в сущности не намного лучше жизни прикованного к постели инвалида.
- Но это вряд ли, - Коля тут же прервал тоскливую, но все-таки мирную и совсем не страшную картину пляжно-эмигрантской идиллии, - А такого не хотите?
На месте померкнувших пальм и песочка выросла огромная фигура красного комиссара с маузером на шее. Через мгновение рядом с ним появились два красноармейца с винтовками, направленными в сторону так и не удавшихся чиновников. По приговору... - громовым голосом начал комиссар.
- Я... Я не виноват! Я не при чем! - провизжал Сема.
- Пли! - скомандовал комиссар, но Николай предупредил выстрел:
- Кстати, по-моему твой, Сема, папаша изобрел теорию “исчерпанности лимита на революцию”? И где он, твой лимит?  Ладно, семнадцатый год, конечно, уже не повториться. Будет что-то другое...
Место красноармейцев заняли парни в черных рубахах, расшитых серебряными рунами. В их руках грозно блестела сталь автоматов, а место комиссара занял здоровенный, будто пришедший из средневековья палач с гигантским топором в руках. Тут же неизвестно откуда возникла и плаха, на которую сама собой легла голова каждого из собравшихся.
- Прости, Господи, меня грешного, - прошептал палач и размашисто перекрестился, после чего занес топор над шеей несчастного. На окрашенном багровым заревом небе одна за другой стали вспыхивать руны.
- Нет! - пронзительно заорал Володя, - Не надо!
- Я... А-а-а!!! - завизжал Сеня.
Вся компания, пребывавшая до сего момента в сонном оцепенении мигом вскочила со своих мест и принялась носиться по комнате, круша и переворачивая все, попадающееся им по дороге. Петя залез под стол, с грохотом стащив с него скатерть вместе с недоеденными блюдами. Миша и Леша принялись бросаться в невидимого противника великолепной посудой. Сема несколько раз с разгона боднул головой стену, разбив в кровь нос и больно прикусил язык. Володя предпринимал отчаянные попытки выбраться за окно чтобы, по всей видимости, совершить побег с пятого этажа. Паша рыдал и судорожно хватая себя за макушку приговаривал: “Моя голова! Ой моя голова!” Через несколько секунд респектабельнейшее собрание стало похожим на свинарник в момент проникновения туда забредшего из леса волка.  На самом деле это было всего-навсего предсмертными конвульсиями обезглавленных тел.
- Ладно, может все будет и проще. Отживете вы свои жизни, испорите положенный объем воздуха, но все равно будете умирать, иначе нельзя. Под пулями, на плахе, в одиночной камере, в мягкой домашней постели, на загаженной больничной койке, в роскошной палате Кремлевской больницы, в подворотне - не все ли равно. Наступит мгновение, когда каждый ясно осознает, что смерть - рядом, совсем близко.
Вакханалия остановилась. Каждый застрял в том положении, в каком находился секунду назад. Володя так и застрял в оконном проеме, Сема - с рукой на разбитом носу, Петя - под столом, среди битой посуды, весь в кусках недоеденной пищи, Миша и Леша - с занесенными для броска фарфоровыми чашками и тарелками, Паша - весь в слезах и с руками на голове. Одним словом, немая сцена, стоп кадр.
- И когда это произойдет, - продолжал Коля, - Вы узнаете моего отца, узнаете кто он.
Лица присутствующих опять исковеркала гримаса ужаса, только уже ни того, что был несколько минут назад. Тогда был всего-навсего мимолетный земной страх, теперь же это был настоящий потусторонний ужас, сравниться с которым никогда и ничего не сможет. Собравшиеся буквально расплывались в этом совершенно неземном страхе, и все предыдущие споры, как и перспективы на успех в этой жизни, показались им чем-то вроде легкой полупрозрачной паутинки, сметаемой нежным дуновением ветерка.
Отчаянная близость Колиного отца острейшим образом ощущалась буквально во всем - в каждой частице воздуха, в беспорядочно разбросанных предметах, в самих участниках этого ставшего таким нелепым сборища. Никто не мог найти каких-либо слов, подходящих к такому моменту, все боялись даже пошевелиться.
Наконец кое-как стали приходить в себя. Разумеется, после всего происшедшего о продолжении банкета не могло идти и речи. Все понемногу стали расходиться, боясь взглянуть друг другу в глаза. Пережитое казалось им не просто реальным - оно было сверхреально и теперь обычный житейский мир выглядел сплошной серой галлюцинацией. Каждый уже чувствовал себя однажды заключенным, однажды расстрелянным, однажды обезглавленным, и размышлял о том, как же жить теперь, имея такой опыт. Слабонервненький Сема даже подумывал о суициде, хотя перспектива встречи с отцом Николая тут же отбивала его от этой мысли.
Никто даже не заметил, что Коли давно уже не было среди присутствующих. Он брел домой, где его ждала мама, вырастившая сына совершенно одна. Про отца она рассказывала стандартную историю, представляя его летчиком-испытателем, разбившимся при апробации новой модели самолета. Чтобы придать этой истории правдоподобность ей пришлось даже выучить ряд авиационных терминов и немного ознакомиться с состоянием авиационной техники вообще. Колина бабушка же утверждала, что папа Коли был простым рабочим и страшным пьяницей, по пьяни угодившим под поезд. Дедушка Коли толковал эту историю несколько по-другому - отец погиб при несчастном случае на заводе, на него упал здоровенный гидравлический молот. 
Были относительно его появления на свет уж и совсем дикие истории, тайком подслушанные им от подруг матери и соседок. По одной из них он был зачат похотливым гинекологом, который удалял ей эрозию шейки матки. По другой мать была причастна к секте, в которой практиковались ритуальные групповые совокупления, причем называли точное число участвующих в них мужчин - двенадцать, таким образом, у Коли должно было быть двенадцать отцов. Отчество Николая было такое же как и фамилия - он был Николай Иванович Иванов, поэтому оно вполне могло быть из фамилии и сделано, что, впрочем, еще ни о чем не говорило.
Однако у самого Коли были совершенно другие мысли относительно своего отца. Мысли эти проявлялись в снах, в никому непонятных прозрениях, в них же он видел разгадку своего непонятного дара...
А уважать его сокурсники стали серьезно, никого они наверное еще так не уважали. Но Коля это не ценил, и больше в их обществе никогда не появлялся.

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2004 год