Счёты с богом

- Миха? Да он мой лучший друг! Сколько я у него на плече рыдала, когда Даниил исчез, сколько он мне тогда сказал... Вроде и слова-то простые, но, как говорят, в нужный момент и в подходящем месте.

- Нира? Ну, что тут говорить... В последние пять лет она не в состоянии работать, как надо.

Сказал и как отрезал. Таня несколько секунд молчала, приходила в себя, потом кивнула и перевела разговор на другую тему. Да и что тут говорить? Сказать: "Нира о тебе отзывается как о лучшем друге, а ты, Миха, вот так - смешал её с грязью". Но только что тут скажешь да и зачем? Вот и две сторoны - каждый видит ситуацию так, как его настроение ему позволяет, а Таня, так уж случилось, узнала обе и от этого неискомого знания стало ей неловко, как-то стыдно глаза поднять и посмотреть на Миху, который всегда уверене в том, что прав. И не ей, Тане, стыдиться, а вот за него пред Нирой - стыдно.

- Таня, мне срочно нужно такси, закажи.
- Миха, десять минут и я с тобой.
- Мне нужно - сейчас!
Миха стоит над Таней, она не поднимает глаз, продолжает работать.
- Таня, ты слышишь? Мне нужно сейчас такси!
Таня откладывает работу менее требовательного сотрудника и оформляет Михе бланк. Миха, удостоверившись, что работа начата, бросает: "Пошли на мой принтер" и выходит из комнаты. Таня поднимает голову и смотрит ему вслед. Миха не чувствует взгляда.

Михе шестьдесят семь. Его отец успел вывезти семью из Вены в 1938. Михе ещё не было года. О собственности не приходилось и заикаться. Теперь Миха занимается возвратом причитаюшихся ему отцовских денег. Он - единственный наследник. Ныне это зовётся компенсацией, но Миха утверждает, что это дело принципа. Он активно переписывается с фондом по делам компенсаций и вроде бы преуспел в этом. Старается Миха не для себя, но для внуков. Внуков у Михи двое - близнецы. Ждал он их долго. Начал, вероятно, тогда, когда из двух детей остался только сын. Дочь Михи покончила с собой в возрасте двадцати лет. Говорят, что всё дело в несчастной любви. Да мало ли что говорят... Сыну тогда было шестнадцать лет, Михе - сорок семь.  С тех пор Миха ждал. A когда родились близнецы, перестроил весь свой планированный австрийский график жизни и появились полудни во вторник и утренние часы в пятницу, целиком посвященные внукам. Если в бытность свою отцом, он занимался карьерой и построением ниши для будущей старости, то к пенсионному возрасту он освободился, хотя по привычке продолжал работать и искать, с кем бы померяться силами. Миха любил качать права. Уже двадцать лет, как был он профессором, и это, с eго точки зрения, давало ему право т р е б о в а т ь. И он требовал.

Многие требования его были неисполнимы. В бога он не верил, но иногда, вечерами, когда оставался один (жена где-то в гостиной сидела, а он - в своём кабинете), он клял, взывал, требовал вернуть... дочь, хотя и понимал прекрасно, что ничего сделать нельзя, что уже не в этой жизни и уж, тем более, не в этом мире.

Мая никогда не снилась ему, к себе не звала, ни о чём не жалела. И от этого Миха чувствовал себя виноватым. Он научился забывать о ней, заставлял себя, потому что понимал - он должен требовать дальше. Если у него отняли, то должны что-то дать взамен, что-то равноценное, иначе, какой же смысл у этой жизни?

Близнецы неожиданно оказались всё заменяющим единым существом, которое, к счастью, говорило разными голосами, имело две пары глаз и по-разному выражало свою любовь к дедушке. Миха не выпускал из рук фотоаппарата и после каждого посещения внуков, всматривался в сделанные снимки и уже ничего не искал. Всё ему казалось ясным. Настолько, что хотелось откинуться на спинку кресла в гостиной, не идти в кабинет и ни о чём не думать.

- Дедушка, а ты будешь всегда? Даже, когда я стану большим, как папа?

Миха замер.

- Дедушка, - вторила Лия, - Ну скажи, ты будешь всегда?

Миха взял внуков на руки, подвёл к фотографии Майи, поправил рамку:
- Это ваша тётя Майя.
- Наша тётя? А где же она?
- Она в Южной Америке.
- Это далеко?
- Очень. Дальше, чем можно себе представить.
- А мы к ней поедем в гости?
- Да нет, пока нет. Если только я....

Под утро Михе приснилась Майя. Она молчала. Стояла в каком-то восточно-европейском поле, руками перебирала колосья. Ветpа не было. Штиль.

Жене Миха ничего не сказал, а на работе, когда подошло время обеда спустился к Нире, сел у её стола и, говоря в сторону, сказал:

- Майя стояла посреди поля и молчала. Я ничего не смог сделать.

Нира вспомнила, как двадцать лет назад он сидел дома, как положено - неделю после того, как похоронил дочь и повторял:

- Руки у неё были уже холодные. Я ничего не смог сделать.

Как тогда, так и теперь Нире нечего было сказать. Она медленно курила, стряхивала пепел в пепельницу, которую держала в руке и почти не выпускала. Пепельницу подарил Даниил, когда всё только начиналось. Впрочем, длился этот роман месяц и три дня. Нира каждый день считала и за каждый день благодарила бога, в которого она почти не верила. А потом Даниил пропал. Отключил телефон. Нира перепугалась, звонила по всем телефонам, потом позвонила его другу. И всё поняла. Через несколько месяцев у неё был обнаружен рак - вовремя. Сделали операцию, вроде бы пронесло. Только противостояние болезни возбудило в Нире жажду жизни, которая, как ей казалось, уже совсем пропала. И снова было утро, в котором те же вещи составляли её обычный будничный день. Ритуальное прикосновение к пепельнице, успевшей стать талисманом, просмотр счетов, бумаг, запросов, телефон, не перестающий звонить. И всё не те, не те, не те.


- Кстати, мне нужно, чтобы ты проверила мой грант. Что-то не шлют деньги "австрияки". Надо бы поторопить их, а то время-то идёт...


март 2004