Знаки древних

Неадаптированный вариант.

«взиранием на святую Троицу побеждался страх
перед ненавистной рознью мира сего».
Сергий Радонежский.

Человеческие сознание и подсознание, оказывается, очень пластичны, они легко впадают в заблуждения, утверждают их в качестве стереотипа поведения, строят на них логику и интуицию. Эта статья, пожалуй, более всего посвящена раскрытию этого глобального утверждения, несмотря на то, что основой для ее написания послужил местный материал, местные быт и народное творчество.
В прошлой своей статье («В поисках Нижегородского Стоунхенджа») я писал о том, что человек эпохи палеолита обладал целостным восприятием мира и каждое свое творение, будь то выраженный словом миф или скребок для чистки шкур, считал продолжением и отражением этого мира. Наше сознание, наше мышление в настоящий момент перестроено под влиянием эволюции речи, письменности, общественных отношений. Оно более функционально, информационно и при этом функциональность и информационность являются, кажется, ориентирами для дальнейшей эволюции мышления (таков современный миф о мышлении). Кроме того, наши слова (а вслед за ними и мысли) постепенно сужают свой смысл. Слов становится все больше, и каждое из них все более узкоспециально. А от этого  сужается и само мышление. Оно может все больше и больше, но все меньше и меньше отдает себе отчет в том, зачем это нужно. При передаче знаний области внимания все больше и больше сосредотачиваются, сужаются, и при этом теряется целостная картина мира.
Современный человек интуитивно чувствует необходимость знаний иного рода, нежели те, которые он получает посредством современного общения и мышления, но попадает на пути поиска этих знаний в ловушки, расставленные современными же людьми. Я говорю, в частности, о фарисействе, шарлатанстве, различного рода околонаучных и околотеософских спекуляциях и мошенничествах, многие из которых процветают в современном обществе, создавая иллюзию обладания такого рода знаниями. Основа такого процветания – в душевной лени людей, которые хотят эти знания получить, и в устройстве современного «цивилизованного» восприятия мира. Мы думаем, что для доступа к ним надо вступить в какое-то общество, заплатить членский взнос, прочитать что-то в какой-то книге, нам кажется, что кто-то скрывает от нас какое-то ключевое слово, какой-то пароль, какую-то «кнопку», нажав которую можно получить результат. А на самом деле надо потрудиться внутри себя. Знания эти нас окружают, они есть внутри нас, и, мало того, древние оставили нам их! Ведь раз древний человек видел в производимых им предметах и сказанных словах продолжение мира (считаю это предположение верным, поскольку есть научные работы по этому поводу, и есть какое-то собственное ощущение этого, попытаюсь его здесь объяснить), значит, он передал нам в этих предметах свое видение мира. Он создавал слова, – и он передал нам в этих словах (тех самых, которыми мы пользуемся) мир, как он его понимал. Он передал нам постепенно эволюционировавшие  ритуалы, обряды – и по ним мы можем судить о его мире. Получается, что он разговаривает с нами на языке предметов, традиций, орнаментов, символов. Даже сгинув во тьме тысячелетий он не оставляет попыток сообщить нам то важное, что он понял и почувствовал сам.
Может ли кто-то понять этот язык, есть ли такие попытки? Очень серьезные шаги в этом направлении делают лингвисты, искусствоведы, мифологи. Информация приходит из самых разных областей современного знания, – но – внимание – она как правило не носит целостного характера! И мне хочется попытаться самому «прочитать» эти послания, знаки древних, восстановить, насколько возможно, их видение мира, сопоставить с нашим, понять, что важно в нем для нас.
Чтобы продемонстрировать, что возможность такого «разговора» действительно существует, хочу обратить внимание читателя на два изображения, относящихся к разным периодам местной истории. На первом из них – нож из Сейминского могильника (Дзержинский р-он), относящийся к XV-XIV вв. до н.э., на втором – деревянный ковш XIX в. уже нашей эры (на ручке – дата). Между этими двумя знаками, символами (я имею в виду коней), - пропасть в три с половиной тысячи лет, - и все же и древнейший мастер (неизвестной национальности), и более близкий нам крестьянин Нижегородской губернии (русский) считали важным поместить их в совершенно определенное место на рукоятях.  А если вспомнить еще и наш герб? Ведь кто-то когда-то также посчитал оленя или лося (довольно похожего на тех же коньков) значимым для Нижегородской земли - и, тем самым, сохранил местную традицию, уходящую корнями в невероятные дали истории. А теперь он красуется, например, на автомобилях ГАЗа, выполняя, отчасти, ту же задачу, что и его тысячелетние предшественники.


***

Основным «посланием», которое я попробую разобрать, станет дом, изба в одной из распространенных в Поволжье форм – с двускатной крышей, резьбой на наличниках, фризовой доске, причелинах. В таком виде поволжская изба сложилась довольно поздно, с учетом  развития техники глухой и прорезной резьбы – к середине XIX века. Так почему же мы можем рассуждать  о глубочайшей тысячелетней традиции в формах, орнаментах избы, в традициях ее строительства? Дело в том, что, на мой взгляд, русское крестьянство из-за слабого контакта с прогрессирующими формами западноевропейского информационного мышления (образование, культура и т.п.) неизбежно было вынуждено следовать древним культурным нормам, попросту передавая их из поколения в поколение и развивая их. Так получилось, что, по крайней мере, за тысячелетие истории Руси, вплоть до XIX века, у нас родители учили детей, и, таким образом, древние понятия о том, что истинно и необходимо, а что нет; что красиво, а что нет, в какой-то мере сохранялись. Зачастую эти понятия и нормы даже не могут быть как-либо объяснены их носителями, или переосмысляются на новый лад, однако поколение за поколением передаются почти в неизменном виде.  Кроме того, под давлением православия древние «языческие» представления и ритуалы были вытеснены из области религии в прикладное искусство, в быт и, ввиду своей самоизоляции от религиозных и общественных процессов менялись очень слабо.
 Дом – один из самых консервативных объектов, один из вернейших хранителей традиций во многих смыслах; то новое, что соответствует практике бытия и тесно связанной с ней традиции, дом принимает, а что противоречит им, отвергает. Поэтому изба на вершине своего автономного развития (повторюсь, это примерно середина XIX века, далее следуют повторения, заимствования из городской, западной архитектуры, религиозные приоритеты все больше смещаются к православию) представляет из себя ансамбль застывших, выраженных в дереве древних знаний и верований. Важно отметить, что в  устройстве Поволжской избы можно проследить наследие и местных, финских народов, и пришедших сюда славян и, отчасти, тюрков. Возможно, некоторые мотивы уходят в еще более далекие времена, когда еще не было славян, мери, мордвы, марийцев, булгар, а некоторые – еще древнее. Таким образом, мы, скорее всего, увидим некоторую общую для древности картину. Попытаемся же подобрать ключи к этим знаниям, к миру древних.

Начнем с самого общего. Издавна сложилось трехчастное деление дома на собственно избу, чердак и подвал. И уже в этом видится сакральный смысл, модель мира, почти классическое деление на небо, землю и подземный мир, знакомое нам, например, по греческим мифам. Кто-то может сказать, что в доме живут, в подвале, погребе хранят продукты, на чердаке – старые или временно ненужные вещи, сушат травы, что все это функционально. И это правда. И в этом тоже есть своя символика! Дом  - это продолжение и отображение мира, и, как и мир, он целостен, – и также одновременно несет в себе и материальное, и духовное начало.

Подчеркивает «небесное содержание» чердака особого рода символика, размещаемая либо на фасаде декоративного теремка, либо на торце (торцах) чердака. Она всегда носит небесный, солнечный характер. При этом она нередко сочетается с различного рода функциональными моментами. Одна из самых распространенных простых форм небесной символики, – оформление чердачного окна в виде солнца, при этом плоскость торца чердака или верхнего декоративного теремка, ограниченная скатами крыши и верхом сруба (небольшим скатом) или небольшими окнами мезонина играет роль небосвода. Резное оформление скатов крыши (причелины) отображает путь солнца по небосводу – левый угол – восход, конек – зенит и правый угол – закат солнца (движение по солнцу). Обратите внимание на формы, пластику трех или четырехскатной крыши с небольшим декоративным теремком над фасадом дома. Она сильно напоминает формы и пластику деревянных коней-оберегов или коней-игрушек у русских, у мордвы. Как известно, конь у поволжских народов (и не только у них) отождествлялся с солнцем. Трудно судить, насколько сознательно мастера избирали такую форму и насколько связывали ее с Поволжской финской или славянской солнечной символикой. Но характер остальных символов, а также строительный термин «конек» и традиция украшать конек или причелины двускатной крыши резными скульптурками коня позволяют предполагать, что люди понимали, зачем они делают (или выбирают) такие крыши. Резной карниз, идущий по верху сруба (фризовая доска), зачастую содержит элементы водной символики. Это, прежде всего, волнистый характер орнамента, ломаные линии в орнаменте (один из древнейших символов воды, сохраняющийся со времен палеолита), русалки, наяды. И в этом видятся два момента. С точки зрения «небесного треугольника» «вода» – это, вероятно, подземная река из древнего финского мифа о суточном цикле солнца: днем по небу солнце едет на конях, а ночью его везут по подземной реке утки. Если же обратить внимание на «земной» круг солнца, просматривающийся на основном срубе избы, та же самая «вода» в «земной» картине мира, служит, вероятно, источником дождей. Часто под «небесным треугольником» располагается насколько рядов водной символики; некоторые из них, очевидно, относятся к «подземной реке», а некоторые – к «небесной воде».

Центральная часть дома – это мир земной жизни. Часто он также окружен «солнечным кругом». Здесь также условно отображено движение солнца по небу: по бокам фасада располагаются вертикальные геометрические группы с солярной символикой в центре (круг, кольцо, звезда с радиальными лучами, чаще с восьмью, цветок, розетка, реже ромб, квадрат). Верх и низ группы образуют вытянутые ромбы, треугольники, прямоугольники с выемками под центральный символ. Иногда такие группы разделены или обрамлены направляющими линиями. Резьба под стрехой, как уже говорилось, содержит водную символику (дождь) и, иногда, те же группы, но расположены они уже горизонтально. «Земной солнечный круг» отличается по смыслу от «небесного»: в его центре – жизнь обитателей дома, которую можно видеть сквозь окна. Это – солнечный круговорот, дающий жизнь, оберегающий и двигающий ее. Небесный же круг, – это представление о самостоятельной жизни солнца, о «верхнем», горнем мире. Неспроста с некоторого времени в «небесный треугольник»  вписались полухристианские «райские врата», обрамлявшие окна уже прямоугольной формы.
Элементы, находящиеся внутри «земного круга» или подчеркивают значение жизни, или оберегают ее. Из оберегающих элементов следует отметить все тот же небесный треугольник, расположенный по верху наличника, «парящее» солнце (вариации на тему все той же геометрической группы; иногда подчеркивается, что солнце в этом месте «держится», - боковым элементам придается форма крыльев или вообще изображается птица с солярной символикой в центре симметрии, как правило, с цветком) и трапециевидный зубец. Этот зубец, возможно, весьма условное изображение головы какого-то зверя, скорее всего, сильно упрощенный профиль конской головы, т.е. тоже солярный знак.
Но самая главная символика средней части избы – это древнейший мотив дерева жизни, интерпретированный и переинтерпретированный всевозможными способами. На нем хотелось бы остановиться поподробнее, поскольку он занимает важнейшее место в мироощущении наших предков и передан нам не только через древние славянские, финские, отчасти тюркские традиции, но, в переработанном виде, и через христианство. Поскольку утверждаемое государством православие официально искореняло  большинство привязанных к язычеству традиций, зачастую даже не разбираясь в их сути (но при этом заимствуя из местного язычества, например, солярные знаки), очень и очень любопытно разобраться во взаимоотношениях христианского и языческого вариантов этого мотива.
Чтобы лучше понять местную древнюю основу мотива, обратимся к Городецкой росписи, мастера которой запечатлели этот сюжет в наиболее полноценной форме. Скажем, на резных инкрустированных донцах он выглядит следующим образом. В центре композиции располагается дерево жизни (по некоторым мифам, в него обратилась животворящая богиня, Великая Богиня) и, часто, солярный знак – цветок. Иногда дерево лишь обозначено двумя-тремя листочками, без ствола, иногда его заменяет стебель цветка, иногда место «солнца» занимает парящая птица. Слева и справа от дерева почти симметрично располагаются или вооруженные всадники, или птицы, которые обычно считаются петухами. Важно, что в этом сюжете солярный знак или вершина дерева располагаются всегда выше всадников или птиц. Птицы или всадники – это низшие боги какого-то древнего мифа. Мы, наверное, никогда не узнаем его в точности (впрочем, известны сходные мифы других народов), но главное в нем – это приоритет жизни и животворения над прочими проявлениями. Можно предположить, что тянущиеся к цветку петухи символизируют тягу всего живого к какому-то животворному абсолюту (древо жизни, солнце), а всадники (более агрессивные «боги») умиротворены, их ритуальная битва, ритуальное противопоставление также подчинены животворящему началу. Таким образом, два этих сюжета сообщают нам (если мы хотим их понять на свой, современный, информационный манер), что любые чувства, любые мысли, любые начинания и деяния должны учитывать «приоритет жизни». На самом деле они не просто сообщают, они несут на себе  целый ряд функций (говоря по-современному). Во-первых, они фиксируют вышесказанное как факт, во-вторых, они «дают установку» на то, чтобы люди, которые смотрят на них, руководствовались «приоритетом жизни», в-третьих, служат оберегом (это известно достоверно) и так далее. И в то же время это цельные древние  сюжеты, все эти функции они выполняют нераздельно, сразу.
Миф этот был очень живуч в русском народе, по крайней мере, в Нижегородском Поволжье. Его раз за разом повторяли мастера росписи, инкрустации, мастера глухой и прорезной резьбы. Даже выписывая или вырезая на донцах мещанскую пару, «цыганский хор» (в соответствии с велениями времени), мастер не забывал расположить их симметрично и изобразить за их спинами цветок или дерево. И сейчас можно зайти в «Художественные промыслы», проехать от центра Сормова до Дубравной через бывшие деревни и села Высоково, Починки, Копосово, пройтись по улице Белинского, где есть еще старые дома, и посмотреть на их наличники и карнизы, - и убедиться в значимости этого сюжета для народного искусства, для русского человека.
Любопытно сопоставить в этом смысле мотив «древо жизни с птицами» с государственным гербом России. Место «солнца» на гербе занимает символ власти - корона, вместо двух петухов, тянущихся к источнику жизни, - две головы одного орла, отвернувшиеся не то от власти, не то от жизни… С позиций человека, воспитанного на народной символике жизни, наш герб должен казаться вывернутым наизнанку, противоречить «приоритету жизни» Двуглавый орел заимствован от Древней Римской Империи через Византийскую, где он был гербом правящей династии, и всегда он означал власть одного (или группы лиц) над многими. На мой взгляд, делать его государственным, – это большая ошибка, он инороден Российскому «коллективному бессознательному», он никогда не будет истинно народным. Он лишь очередной раз продемонстрирует чью-то власть над нами. И мы будем жить в вечном противостоянии  символов, идеологий, жизненных установок, в вечном недоверии друг к другу. Впрочем, «древо жизни» встречается теперь куда реже двуглавого орла.
Корнями этот сюжет уходит просто-таки в невероятную древность, что подчеркивается его присутствием в мифах самых разных народов. Например, в буддизме фигурирует дерево Бодхи, под которым сидит Будда, и которое является олицетворением Будды, если самого Будды нет. Также древо Бодхи считается местом пребывания солнца, что очень близко городецким сюжетам. Удивительно, каким образом столь древние живописные сюжеты, без словесной интерпретации, почти в первозданном виде сохранялись в веках и даже тысячелетиях, странствовали по странам и народам (время возникновения буддизма – VI век до нашей эры; известно, что легендам о Будде и дереве Бодхи предшествовали еще более древние мифы). В Библии сюжет древа жизни повторен в разных формах минимум трижды. Наиболее «прямая» его форма – это миф о грехопадении из Ветхого Завета. Адам и Ева, вкусив от Древа Познания, были изгнаны из Рая, а Древо Жизни (Бессмертия) с того момента охраняют Ангелы с мечами. Как и во всей Библии, в этой легенде есть немало противоречий. Все они снимаются, если Древо Познания в первоисточниках на самом деле было Деревом Смерти (см. литературу в конце статьи). Тогда Господь не выглядит «зловредным» Божком, он просто предупреждает, что, вкусив от Дерева Смерти, люди станут смертными. Змей обманывает людей, чтобы самому вкусить от Древа Жизни. Застав обман, Господь поставил стражу, охранявшую Древо Жизни от Змея.
Видно, что это уже другой стиль восприятия образа, «сцены». Здесь появляется драматургия, попытка осознать, объяснить, прочитать нравоучение. Автор Библейской интерпретации уже вкусил от Древа Познания… Особенно хорошо это видно в сравнении с вышеописанными городецкими сюжетами, деревом Бодхи и подобными им сюжетами других народов. Наши «всадники» (которые, возможно, отчасти  родственны Ангелам с мечами) и «петухи» символизируют слияние с жизнью. В них нет наивного человеческого представления о личном бессмертии и связанных с ним спекуляций. «Жизнь» здесь – это не бессмертие, а неиссякаемый поток жизни, общее представление о ней. Все уйдет и все закончится, кроме самой жизни, и только она, «всеобщая» жизнь, имеет смысл. Еще надо заметить, что в фигурах «петухов» и «всадников» нет преклонения перед божеством, есть только устремление к нему, слияние с ним. Это, вероятно, и есть настоящее созерцательное состояние «Рая», в котором пребывал человек до «Грехопадения», и представления об этом состоянии наши предки и земляки сохраняли, отчасти, вплоть до начала XX-го века! Тогда еще дарили невестам на свадьбу прялки с донцами, расписанными этим сюжетом!
Есть и в Библии, в христианстве сюжет с подобным «слиянием». Это Троица, – единство Отца, Сына и Святого Духа, догмат, о котором до сих пор ведутся споры, и который практически не воспринимается современным сознанием. Между тем «каркас» представлений о единстве и взаимосвязи трех начал просматривается и в уже описанных народных сюжетах. И слово «Животворящая», обычно применяемое по отношению к Троице, косвенно указывает на это.
Еще более схожи с этими сюжетами по смыслу иконы, изображения Пресвятой Девы Марии, Богородицы. Как правило, Богородица располагается в центре иконы, а справа и слева, ниже ее, изображены другие библейские персонажи – волхвы, Иоанн Предтеча; даже младенец Иисус на иконах Богородицы играет второстепенную роль. Здесь нет каких-то сложных для понимания вещей, но есть все то же торжество жизни, животворящего начала, только в узком, человеческом смысле. Впрочем, на иконах (особенно русских) присутствует конфликт радости бытия, явления на свет, со скорбью о будущих страданиях. И все же большинство образов разрешает этот вопрос однозначно: жизнь важнее всего, как бы трудно потом ни пришлось.
Сложнее обстоит дело с различными мотивами креста. «Иисус на кресте» и «Снятие с креста», «Вознесение» можно осмысливать как знак «замыкания» человечества на своих собственных, внутренних проблемах. Противоречивость человеческих отношений проявляется в положении Христа: он умирает на «позиции жизни». Возможно, он олицетворяет жертву во имя жизни, возможно, смирение, возможно, саму противоречивость, разрешающуюся в Страстях Господних. Главное, это – сюжет уже собственно человеческих отношений, это один из  символических кризисов человечества, потерявшего Рай. Крест здесь занимает место Древа Жизни, однако без Христа он теряет «внутричеловеческую» животворность, жизнь среди людей не может продолжаться без жертвенности.
Очевидно, что христианство, выросшее из предшествовавших ему верований, находило опоры в языческом сознании людей, в частности, такой опорой стал древний интернациональный мотив Древа Жизни. Проблема в том, что насаждение Православия преследовало отнюдь не чисто религиозные цели, и внутри Русского Православия был неизбежен раскол на различные народные варианты Православия и ортодоксальный прогосударственный вариант. Для темы этой статьи важно отметить, что любимыми христианскими сюжетами «народного православия» были и остаются, среди прочих,  Богородица и Троица. Наиважнейшие  русские православные иконы посвящены Богородице и Троице, крупнейший монастырь – Троице-Сергиевский, Богородица же чаще всего «являлась» предвозвестницей событий, защитницей.
И важно, что в русской избе было совершенно определенное место для атрибутов христианства – среди людей, в «красном углу» избы. Предположительно, «красный угол», «красный кут» изначально был отведен «кутному богу», домовому. Заняв место родового, человеческого  божества, христианские иконы и символы не потеснили прочей языческой символики. Изба в таком «охристианенном» виде тем самым «сообщает» нам, что, по мнению наших предков (о чем они никогда не сообщили бы в открытую), по их «модели мира» – избе, - православие – важная составляющая внутричеловеческой жизни, но не мира в целом. Контакт с миром у наших предков основывался на более древних, чем православие, представлениях, молчаливо, бессловесно хранимых народом.
И потому «земную часть» мира, собственно избу, украшает именно «Древо Жизни», в чистом виде, даже без «всадников» и «петухов», роль которых, возможно играют сами люди (они находятся в избе, за окном, под «древом»). Иногда оно вырезано детально, именно как дерево, чаще встречается нечто вроде растения с плодами в цветочном горшке, а иногда оно «спрятано» в формальном растительном орнаменте. Часто ему сопутствуют дриады, лесные берегини, иногда встречается загадочное существо, напоминающее ящера, возможно, это древний финский или славянский «змей».
И в этом есть элемент самоопределения. Хозяин дома определяет себя как сущность земного круга, слившуюся с жизнью, и жизнь (жизнь в целом, жизнь как животворение) является сутью его бытия. Кроме того, если сравнить окно и наличники (и людей в доме, за окном) с городецким или даже с древним индийским сюжетом, то очевидно, что человек помещает свою жизнь в некоторое многоуровневое духовное или даже «художественное» пространство, в к-ром она занимает совершенно определенное место, и должна соответствовать духовности и художественности этого пространства.
Меньше изба сообщает о подземном мире. Однако мир этот – сокровенный, мир предков, что известно по ряду обрядов, связанных с порогом, подпечными столбами. Дело в том, что раньше, когда жилища были еще полуземлянками, низ двери был единственным местом, открытым для темных подземных сил, и его охранял предок жителей дома, дом строился на его могиле. Тем самым он оставался с потомками, охранял их. Иногда могила предка находилась под порогом, иногда – под угловым столбом, иногда – под печным – в зависимости от национальной принадлежности хозяев дома. Изредка на этих столбах вырезался «рот», иногда им придавался антропоморфный облик. С ним, как и с порогом, были связаны особые обычаи и обряды. Впоследствии представление о пращуре-хранителе дома, очага переросло в понятие «дедушки-домового». Тут надо отметить еще, что пол в современных домах поднят над подвалом, стоит на фундаменте или опорах. Таких образом, люди в доме живут над жилищем далеких предков – над землянкой! Подземный мир – это мир прошлого по представлениям древних, в том числе,  мир сокровенного прошлого. Интересно, что это «наивное» представление наших предков является  очевидной истиной для археологов.

 


Таким образом, мы видим, что изба действительно является продолжением и отображением реального мира, такого мира, каким его видели древние люди. Наши более близкие предки собрали его по крупицам для нас. Мир этот состоит из трех частей, образующих нераздельное целое. Каждая из частей многозначна и многофункциональна, и при этом также воспринимается как целое. Может быть, после такого описания избы станет понятным мое утверждение из предыдущей статьи о том, что вопрос о функциональном назначении Стоунхенджа бессмысленен. Ведь что такое изба? Жилище? Сооружение религиозного назначения? Произведение искусства? Большой оберег? А ведь кое-где избы служили и солнечными обсерваториями! Дома нередко ориентировались таким образом, чтобы в день зимнего солнцестояния свет от солнца через чердачное окно  проходил внутри чердака по противоположной чердачной стене, отмечая таким образом «поворот солнца на лето»! Не думаю, что наши далекие предки воспринимали свой дом каким-то одним-единственным образом. Он был для них всем сразу, – как и этот мир.
Изба «изображает» мир, и, в свою очередь, сама является миром, небольшим мирком, создателями и хранителями которого были его жители. И в этом человек был подобен Творцу мира «большого»! Это совершенно другое ощущение себя, совсем не то, что мы ощущаем теперь, вселяясь в новые квартиры–параллелепипеды и проживая в старых. Это совсем другое понимание своей значимости и своей ответственности, и совсем другое ощущение от окружающих тебя людей, - ведь все они – богоподобны, хотя и не боги!  И это – древний оберег от превращения людей в маргиналов!
Изба насыщена символикой, и, возможно, с ее помощью мы смогли что-то узнать о тех, кто оставил нам эти кружки, цветочки, треугольники и сопоставить с собой. Чтобы сделать это, попытаемся разобраться, как «работает» символ? Он опирается на определенные «заготовки», образы в нашем сознании и в нужный момент, в момент душевных колебаний, выбора, возникает в сознании, поддерживает определенное настроение, решимость, нужную линию поведения. Люди чувствовали свою слабость перед символами и выбирали те, которые помогали им утвердиться в своей сущности, защитить ее. Теперь же мы убеждены в том, что все это ничего не значит. Но так ли это? Попытаюсь порассуждать об этом на примере «небесного треугольника».
Именно солнечный день являлся во все времена наиболее удобной погодой для человека – будь то зима или лето. Ясным солнечным днем человек дальше видит, - следовательно, ему проще избежать опасности или подготовиться к встрече с ней. Кроме того, солнце – источник тепла, энергии, жизненной силы. Представление о солнечном дне успокаивает, солнечный свет придает человеку бодрости и оптимизма. Вдобавок солнечный летний день – предвестник урожая, осенней сытости. По всей видимости, то же можно сказать об очень отдаленных, дописьменных и даже доречевых временах. В таком случае представление о том, что «ясный солнечный день – это хорошо» должно быть «зашито» в окружающий нас мир, в нас самих на самом глубоком, почти на физиологическом уровне.
 Человеческое зрение устроено таким образом, что на открытой местности небосвод воспринимается как удаленная, близкая к плоскости сфера, ограниченная сверху отрезком окружности, а снизу – линией горизонта. Упрощенно линия горизонта изображается прямой линией, а верхняя окружность – тупым углом (впрочем, на донцах, а также на декоративных теремках со скругленной крышей верхняя граница округлая). Солнце в небе занимает центральное «зенитное» положение. Таким образом, «небесный треугольник» изображает как раз ясный солнечный полдень – максимально безопасное и «оптимистичное» время суток. С одной стороны, он играет роль «психологической поддержки». Допустим, ночью в ненастную погоду вспышка молнии озаряет фасад дома, – и путник видит «небесный треугольник» и другие знаки солнца. Обычная для такого времени суток и такой погоды тревога и неуверенность подавляется за счет того, что человек на мгновение получает «порцию солнечного дня». С другой стороны, это – «психологический» оберег. Человек, входящий в дом с дурными намерениями, получая все ту же «порцию», «умиротворяется», снижает уровень скрытой или открытой агрессии, переводит ее в другие, ослабленные формы. Опять же, колеблющийся в своих намерениях человек склоняется к «умиротворенным» формам «самовыражения». Кроме того, нельзя забывать о представлении о небе как об идеальном, лучшем мире, - и, таким образом, позиция «небесного треугольника», вознесенного над «земным кругом» еще более усиливает эффект воздействия. Умиротворение становится не просто внушением – оно идеал, и все остальное – это отклонение от идеала. Наконец, самая важная функция – социально-воспитательная. Человек вырастает с младенческого возраста окруженный знаками солнца и жизни, умиротворяющими и задающими определенные нормы и понятия. Когда сообщество таких детей дорастает до социального возраста, личностные «приоритеты жизни» переходят в общественные нормы и поддерживаются общественными ритуалами и все теми же «небесными треугольниками» и «древами Жизни».
 В различных древних славянских источниках говорится о навьях, бесплотных сущностях, возможно, душах умерших, возможно, злых духах. Древняя солярная символика, по этим источникам, оберегала от «навий»; в частности, навьи не могли навредить человеку в доме. При этом они были всепроникающими. Не имелись ли в виду здесь ложные «идеи», захватывающие человеческое существо, разум; «духи» в смысле состояния души (как, например, «боевой дух»)?. Именно они «всепроникающи», и именно от них способны защитить древние знаки. И именно от них мы беззащитны теперь.
Не каждый круг способен стать оберегом, знаком солнца, не каждый треугольник – небесный. Есть множество отклонений, которые отнимают «силу» у символа, делают его ложным. В идеале человек, создающий руками тот или иной знак должен испытывать определенные эмоции по этому поводу, творить, ощущать его силу в процессе творения. Но даже простое повторение истинного, сотворенного кем-то, знака обладает теми же свойствами. Однако есть пути, которые уводят сознание в сторону. Первый – это излишняя геометризация, упрощение символа, такая, например, какую можно видеть под крышами каменных городских домов, построенных в классическом стиле (напр. «Вдовий дом» на пл. Лядова). «Небесный треугольник» в этом случае адресуется не к подсознательному представлению о солнце и небосводе, а к рациональному геометрическому мышлению. Это просто круг в треугольнике. Второй вариант – излишняя натуралистичность изображения. Например, сейчас в деревнях, бывает, на наличнике просто-напросто рисуют солнце в виде белого круга и расходящихся лучей. Это тоже не символ, восприятие такого солнца останавливается на буквальном, сознательном понимании изображения как солнца. Это не попытка создать свой мир (в контексте избы как мира), а попытка скопировать мир реальный. Еще один перекос – уход в барокко, в перегруженность декором, когда декоративные, несмысловые элементы подавляют символы. При последующих повторениях резчики, как правило, увлекаются качеством и пышностью резьбы, постепенно теряя исходный смысл композиции. Кроме того, для символа важен контекст, место, где он располагается. Например, синие концентрические круги на здании магазина «Новая эра» на Сормовском повороте или на башне ОКБМ (Чуть дальше в сторону Сормова) не производят впечатления «знаков жизни» во-многом именно в силу своего расположения – на вознесенных вверх прямоугольных «жестких» плоскостях. Они кажутся, скорее, антиподами солнца, вызовом, брошенным природе, небу. Этот вызов подчеркивает и «антиподный» цвет этих знаков – синий, холодный, противоположность теплого желтого, солнечного.
Насколько сильно «работала» символика избы, насколько сильно воздействовала на сознание человека, на его поведение, на становление общественных норм, сказать теперь трудно. Однако сейчас мы можем констатировать, что без этой символики человек постепенно теряет свою индивидуальность и личностную силу. Мы живем с самого раннего детства в безликих коробках, с неустоявшимися нормами поведения, неуверенные в себе, готовые ради подавления неуверенности совершать любые поступки, принимать любые символы, любую физическую, идеологическую, религиозную «крышу», не вдаваясь в то, насколько она связана с действительным смыслом жизни, с ее продолжением, организацией, с человеческой сутью. Мы  легко «перевариваем» практически любые общественные установки и внушения, заменяем древнейшие, естественные ценности суррогатами и полуфабрикатами; «голосуем сердцем», не прислушиваясь к нему; заменяем истинную жизнь и процветание культом власти, денег и карьеры; культом, попросту пустым, бессмысленным и бесчеловечным. Всепроникающие «навьи» порабощают наш дух и разум.
Мы давно утеряли понимание древних знаков, они «молчат» с нашей точки зрения. И мы систематически уничтожаем их. То же Сормово, Высоково, да любая другая пригородная деревня, село, поселок, застраивается типовыми бетонными коробками, неуклюжими громадами богатых, но безликих дач. Еще немного – и никаких «древних знаков» в нашей жизни просто не останется, а потом и сама жизнь превратится в бессмыслицу, в перекладывание денег и товаров из одного «кармана» в другой.
Конечно, ошибочно считать, что если мы скопируем знаки прошлого, то станем счастливым «первобытным» или современным процветающим обществом (хотя президент Казахстана, например, так не считает; сейчас в Астане возводят огромный монумент – «казахское древо жизни»; при этом темпы экономического роста Казахстана в разы превышают Российские). Знаки потому и знаки, что они не только призывают к чему-то, но и сообщают, «означают» что-то. Поэтому первое «отклонение» древних знаков от своей сущности, своего символического содержания отобразило когда-то какие-то искажения в устройстве человеческого общества, в человеческих приоритетах, в сознании человека. А дальше все шло из поколения в поколение по нарастающей, вплоть до полной утраты выработанных тысячелетиями устоев и их подмены. И теперь, чтобы знаки древних поддержали нас, мы сами должны понять, защитить и поддержать их.


Информация к размышлению.

С. Агафонов, «Горький. Балахна. Макарьев», М., «Искусство», 1969.
М. П. Званцев, «Заволжье», М., «Искусство», 1972.
Дж. Дж. Фрезер,  «Фольклор в Ветхом Завете», М., «Изд-во политической литературы», 1989.
Т. С. Семенова, «Народное искусство и его проблемы», М., «Советский художник», 1977.
В. С. Сидорова, «Скульптура Древней Индии», М., «Искусство», 1971.

В статье использованы репродукции из вышеперечисленных книг.