Сон Энтомолога

  Не пытайтесь найти хоть малейшее рациональное зерно в этом тексте. Не старайтесь понять, почему все энтомологи на самом деле садисты и извращенцы, и причем здесь Конфуций. Цепь событий, имевших место в чьих-то снах, настолько плотно переплелась с реальностью, что я сам уже полностью запутался.
  Впрочем, когда никто и ничего не может понять, включая автора - это есть признак серьезной литературы, чтение подобных книг и их обсуждение в приличном обществе создает человеку имидж интеллектуала, а через некоторое время он и сам начинает верить в этот нонсенс. Под воздействием самовнушения, коэффициент его интеллектуального развития взлетает до небес, мозг распухает от умных мыслей и начинает давить изнутри на глаза, которые в конце-концов вылезают на лоб. Именно тогда человек становится вровень с идеалом по Чехову - в этот миг лицо его не менее прекрасно, чем облагороженный чтением серьезной литературы внутренний мир. Главная цель жизни настоящего русского интеллигента достигнута, Пик Совершенства покорен, и, после недолгой передышки, можно с радостным гиканьем спрыгнуть с него вниз головой в омут пьянства и разврата - ведь, в отличие от простых смертных, для Истинного Интеллектуала и Гордости Русской Культуры упомянутые развлечения являются вовсе не постыдными пороками, а, напротив, неотъемлемой частью благородного образа.
  Впрочем, это заумное философское вступление увело нас весьма далеко от сути повествования. Поэтому предлагаю закруглиться с увертюрой и перейти к сюжету.
  ***
  Началось все с того, что автору приснилось, будто он - китайский мудрец Конфуций, которому незадолго до этого привиделось во сне, что он - бабочка. Та же, в свою очередь, вместе со своими прекрасными, порхающими с цветка на цветок, товарками, весьма опрометчиво прикорнула на конопляном поле, на котором в этот невыносимо жаркий день случилось небольшое самовозгорание. В результате всех бабочек капитально вставило, и они разом оказались на всемирном слете энтомологов, проводившемся тем летом в Токио.
  Причем 'наша' бабочка - назовем ее так для удобства - во сне том была младшим научным сотрудником Иваном Ивановичем Бенедиктовым, приехавшим на токийский симпозиум из России с важнейшей для его карьеры целью: поразить коллег-конкурентов своей непревзойденной жестокостью по отношению к хрупким, беззащитным насекомым.
  Здесь нам придется опять немного отступиться от основного повествования и пояснить читателю главную идею энтомологии как науки. Говоря кратко, эта область естествознания изучает всевозможные способы надругательства и издевательства над Абсолютной Красотой.
   
  Поймать прекрасного мотылька, посадить его в тесную морилку и наслаждаться тем, как несчастное существо бьется в приступе асфиксии, после чего, еще живого, проткнуть огромной ржавой булавкой и снабдить ярлычком с издевательской надписью на латыни - о, это все детские шалости, репертуар членов школьного кружка 'Юный Энтомолог'! Поотрывать несчастной бабочке крылышки, повыдергивать лапки, открутить голову, предварительно выколов глазки - это уже способно потянуть на кандидатский минимум.
  Но для того, чтобы добиться истинного успеха - нужно лично поймать редчайшее, восхитительно прекрасное невесомое создание, отчаянно бьющееся в сачке и испуганно хлопающее яркими крылышками уникальной, неповторимой раскраски. А потом - сотворить с ним на закрытом научном заседании, перед взорами требовательных коллег, что-то столь невообразимо ужасное, омерзительное и циничное, чтобы даже видавшие виды академики энтомологических наук, сами не отличающиеся любовью к живой природе, в ужасе разули свои глаза, сдвинув очки на самый кончик носа, и дружно воскликнули:
  - Да он совсем ох**л!!! Нельзя же так, в самом деле!
   
  После такого триумфа выступающий сразу удостаивается профессорского звания, а все его манипуляции над злополучным насекомым тщательнейшим образом документируются и публикуются в специализированном научном журнале.
  Особым шиком считается, если кому-нибудь в зале во время доклада станет дурно.
  Противоестественно долгие и циничные пытки могут потянуть даже на целую монографию - в твердом переплете и с цветными иллюстрациями.
  Литература эта хранится в спецотделах библиотек, и сотрудницы таких отделов особо инструктированы: ни в коем случае не заглядывать в эти издания даже одним глазком - настолько ужасны описанные в них сцены насилия для неподготовленного читателя.
   
  Конференц-зал был забит до отказа, ибо зрелище обещало быть неимоверно омерзительным.
  - Прошу Вас, сделайте ей по-настоящему больно! - дрожащим от нетерпения голосом прошептал доктор Накамура, председатель оргкомитета. - Не томите же нас, имейте совесть и побойтесь Бога, разве вы не видите, мистер Бенедиктов, как мы страдаем?
  И действительно, не требовалось слишком большой наблюдательности, чтобы заметить, как добрая половина зрителей, не вынеся пытки сладостным ожиданием, прикрыв колени папками и постерами, неистово мастурбирует.
  - Ну же, мистер Бенедиктов, вы что, хотите, чтобы мы тут передохли вместо этой чертовой бабочки? Не издевайтесь над присутствующими! - в голосе доктора Накамуры послышалось отчаяние.
  Миг триумфа. Ладони Ивана Ивановича предательски вспотели, ноги проняла дрожь, негнущимися от волнения пальцами он раскладывал перед собой привезенные пыточные инструменты. Зажатая в специальных энтомологических тисках бабочка - это невинное, божественное создание, о, она так трогательно и неумело пыталась вырваться! Безжалостное острие приблизилось к ее изящному тельцу и с легким хрустом прокололо хитин... Распятое насекомое, встряхнув гривой длинных, до плеч, волос, дернулось, исторгло полный отчаяния вопль на прекрасном, певучем языке бабочек и эльфов: 'Эли! Эли! Лама савахфани!' и совершенно неожиданно испустило дух.
  Зал возмущенно выдохнул, еще не осознав трагизма случившегося, когда же чувство безмерного разочарования достигло апогея, а разрозненные выкрики и свист слились в надсадный рев возмущения, Иван Иванович понял, что на его карьере можно ставить крест.
  Доктор Накамура глядел на него с выражением жалости, брезгливости и омерзения.
  - Пойдите вон, мистер Бенедиктов, - выдавил из себя старенький профессор, пытаясь оставаться спокойным. - Вон из зала, я даже не могу описать словами, как вы нас разочаровали. В нашей стране любой уважающий себя ученый даже за одну сотую вашего проступка совершил бы сепукку. Подумайте об этом!
   
  - Давайте замучим мистера Бенедиктова! - голосил кто-то из особо огорчившихся энтомологов, стараясь перекричать оглушительный вой и топанье ног обезумевших от негодования ученых, - все равно он ни на что не годится - разве только тараканам ножки отрывать на лабораторных практикумах, иначе, если мы сейчас же не снимем сексуальное напряжение, мы все умрем от спермотоксикоза, а значит, мировая энтомология понесет невосполнимую утрату!
  - Господа, господа! - что есть силы стучал по трибуне председатель, пытаясь восстановить спокойствие. - Не волнуйтесь, мы дорожим репутацией нашего научного центра, и сейчас каждому из вас для снятия возбуждения будет выдана коллекционная бабочка из наших запасников! Мы осознаем глубину вашего возмущения и приложим все силы, чтобы ни один гость не покинул конференцию неудовлетворенным!
  Но было поздно: озверевшие от разочарования ученые набросились на Ивана Ивановича Бенедиктова, кололи его булавками, брызгали в лицо из баллончика с пестицидами, пытались прихлопнуть сачком со встроенным электрошоком-парализатором. Иван Иванович забился в панике и проснулся, после чего с облегчением обнаружил, что он - бабочка. Впрочем, мы-то с вами и так уже это знаем.
   
  Мотыльки вокруг него также пробудились - все они были чрезвычайно взволнованы тем, что им снился один и тот же сон. Они все были на том конгрессе и пытались замучить Ивана Ивановича Бенедиктова, а когда он, проснувшись, пропал прямо из конференц-зала, сильно удивились: настолько сильно, что тоже проснулись.
  - Мне кажется, это просто ужасно, - сказала 'наша' бабочка (которая была Иваном Ивановичем). - Мы все видели, что делают эти изверги с нашими братьями и сестрами. Мы должны что-то придумать и отомстить!
  - Да, да, отомстить! - кричали другие бабочки.
   
  Мимо проходил китайский энтомолог-любитель Чжуан Цзы. Он только что пробудился от ужасного кошмара: ему снилось, будто он - маленький, редкий мотылек, которого отловили с целью замучить на конгрессе в Токио, и который скончался от страха прямо на трибуне, не выдержав даже самой первой пытки. После такого ужасного сна, раскаявшийся в своих зверствах Чжуан Цзы решил, что он больше никогда не будет издеваться над бабочками, а пойдет лучше утопится, чтобы на свете стало одним энтомологом меньше.
  Увидев бабочек, он молвил:
  - Дорогие мои! Несчастные и униженные! Внимайте же речи того, кто изыдет из этого мира в лоно бурной Хуанхэ через несколько мгновений, ибо третий глаз его в данный момент, пред лицом неминуемой и беспощадной смерти, зорок как никогда!
  Я знаю, что вы должны сделать. Нет сна, и нет реальности. Есть лишь различные агрегатные состояния сознанья, воплощающие собой в иллюзорном мире ту или иную конкретику мыслеобразов. Вы - настолько же бабочки, насколько и их мучители. Чтобы избавиться от негативной компоненты вашего расщепленного эго - когда в следующий раз будете видеть себя энтомологами - поступите с ними так, как они поступают с вами!
   
  Следующим вечером, души бабочек опять вселились в тела жестоких ученых.
  Слово взял профессор Накамура.
  - Знаете что, господа? - сказал он. - Этой ночью мне приснилось, что я - чудесный махаон, несколько старый и страдающий артритом, и крылышки мои слегка поскрипывали и похрустывали, когда я ими взмахивал, но все равно - это было прекрасно!
  - И я! И я во сне был бабочкой! - раздались голоса в зале.
  - Да, да! Мы все - бабочки! - радостно закричали энтомологи и захлопали в ладоши, представляя, что это крылья.
  Доктор Накамура подождал, пока шум стихнет, и зал осознает всю философскую глубину момента. Профессор откашлялся и, вдохнув побольше воздуха, произнес:
  - А в таком случае, помните ли вы о том обете, дорогие мои братья и сестры, что дали мы вечор на том прекрасном поле, подернутом чудной, ароматной дымкой, навевающей сладкие грезы?
  - О, да! Помним! - кричали в неистовстве ученые, и глаза их радостно блестели.
  - Тогда пройдемте в зал для постерных докладов, я уже подготовил все необходимое, - строго и подчеркнуто сухо сказал профессор. Все организованно встали и прошли в соседнее помещение, где к стенам уже были приколоты листы ватмана формата А0 и устрашающего размера булавки, скорее напоминающие самурайские мечи.
   
  - А теперь, дорогие коллеги, или, правильнее сказать - дорогие мои бабочки - давайте нанесем невосполнимый ущерб этой отвратительной и безнравственной лженауке, - торжественно объявил профессор. - Сейчас каждый из нас сделает со своим отрицательным воплощением то, что энтомологи ежедневно делают с нами. Только перед этим я предлагаю каждому из вас надписать на ватмане свое имя на английском и латыни, основные параметры, такие, как рост, вес, возраст, длину членов, ареал обитания, семейное положение и среднегодовой доход, ибо это будет очень познавательно для всех, кто будет разглядывать нашу необычную энтомологическую коллекцию!
  А потом наш знаменитый каллиграф, Криворука-сан, начертает рядом с каждым из вас какое-нибудь поучительное изречение Конфуция. Криворука-сан, приступайте!
   
  С невозмутимым видом, Криворука-сан приступил к начертанию поучительных иероглифов. На ватмане американского энтомолога он вывел 'Мы не забыли Хиросиму!', на ватмане Ивана Ивановича Бенедиктова - 'Русские, отдайте Курилы!', остальные надписи также были полны глубокого смысла: 'Да здравствует Император Хирохито!', 'Поддержим Киотские соглашения!' и так далее. Зарубежные энтомологи, не понимавшие по-японски, очень хвалили мастера Криворуку, ибо смотрелись иероглифы просто превосходно, и одного взгляда, брошенного на них, было достаточно, чтобы понять, что в них - великая сила искусства и кладезь древней и загадочной восточной мудрости.
  После этого все ученые взяли в руки гигантские булавки, и дружно, на счет ити-ни-сан, с просветленными лицами пригвоздили себя к подписанным листам ватмана. Собравшиеся к этому времени в зале простые зрители громко аплодировали их конвульсиям и предсмертным хрипам, приветствуя каждую смерть возгласами ликования, ибо японская культура зиждется на почитании самурайских суицидальных традиций.
   
  Совершив задуманное, бабочки проснулись. Восторг их было столь неописуем, что многие от перевозбуждения выпали в иную реальность, ибо были тоже всего лишь чьим-то сном. В частности, как мы помним, одной из бабочек был мудрец Конфуций. Мимо них, в грязных желтых водах реки Хуанхэ проплывало тело раскаявшегося энтомолога-любителя Чжуан Цзы, который сам оказался не чем иным, как сном какого-то навозного жука, ковырявшегося в кучке коровьего дерьма, на которую, впрочем, только что наступил босоногий и неуклюжий кубинский мальчишка.
  Та же бабочка, которая во сне была профессором Накамурой, пробудившись, оказалась вдруг китайским императором, который, под впечатлением увиденного, тут же приказал отловить всех китайских энтомологов и расстрелять, а тела казненных продать доктору Гюнтеру фон Хагенсу, для составления новой анатомической экспозиции. После чего, в ознаменование своих великих заслуг перед насекомыми, объявил себя Нефритовым Махаоном и Проводником в Жизнь Дао Мотылька.
  А мудрец Конфуций, проснувшись, твердо решил, что если ему еще хоть раз приснится такая чудовищная заумь, то он лично пройдет по всему Китаю пешком, с дустом и мухобойкой, и перебьет всех бабочек к едрене матери. Чтоб не захламляли его полные изящной философии ночные видения такой вот зацикленной дрянью.