Письма с подводной лодки. Вертер Вернеру

Дата: воскресенье, 14 марта 2004 г.
Курс: норд-норд-ворд-порт.
Глубина: 5-й уровень (полная глухота и неслышно своих шагов).
Замечания: Кажется, за бортом играют Брамса. Где-то рядом круг Антенора, наверное, будем подбирать выбывших из круга.

***

И даже сейчас, когда мне трудно, о своем выборе я не жалею и в содеянном не раскаиваюсь. Сейчас я прохожу курс молодого утопленника, а потом привыкну – и будет легче, сам буду учить молодых.

***

8-го марта – это надо же додуматься! – я написал ей письмо на "мыло" с заголовком "Инесса, это мое последнее письмо тебе", на двух страницах, и отправился на свидание с другой девушкой. Купил голландскую белую розу, провели хорошо вечер, но временами я вспоминал Инессу, и официантки в чайной меня уже знали и улыбались мне и моей новой даме. А потом я пришел домой и прочитал ее ответ "В первый и последний раз".
И для меня наступила вечность. Да и какая вечность, как она грубо и крепко сколочена. Как она неотвратима. Не разрубить балки, не пробить стены, в окно панорама не родившейся весны. Даже сроков освобождения не видно – календарь не обещал ничего. Мы толком не поздравили друг друга с днем Валентина (14 февр.) и не дотянули до 8-го марта. Вроде все как всегда – но не о ком было думать, некому было писать письма, не с кем было болтать по телефону, незачем было просматривать почту и посещать литературные сайты. Просыпался, как обычно, в семь часов, вставал с ложа вечности, и оно тут же превращалось в диван со смятой простыней, со смятыми снами, в которых мне было запрещено встречаться с ней. Шел на работу. В маршрутке, которая подкатывала ко мне пустая и далее набивалась разными лицами, не было Инессы. Я начинал искать ее на улице, среди голосующих на остановке людей, я стал искать ее в каждой девушке, куда бы не завозили меня эти насекомые ереванских дорог.


***

В среду я был в Славянском – на первом курсе. Она – на втором, и урок будет завтра. Но в среду я увидел ее, с Мартой, они выскочили из-за угла совсем внезапно и прошли мимо, как два солдата, в ногу, как две сросшиеся подруги, держась и не держась за руки, обе одновременно кивнули мне головами, и чуть слышно сорвалось с губ "здравствуйте". Заговорщицы. Холодные и церемониальные. Я ответил такой же холодной и горделивой миной. А потом не смог сдержаться и засмеялся, и улыбка растеклась до ушей. "Что случилось?" – "Нет, ничего, не обращайте внимания". Мне было хорошо. Почему? Потому что поздоровалась. Но не больше – ноль внимания, фунт презрения. Все равно, было хорошо. И как трясло, а что если еще раз встречу? И нарочно пробегал мимо их аудитории с открытой дверью. И вот четверг. Снова трясет. В аудитории – никого, поздно собираются, нулевой все-таки час. Сижу и переписываю какие-то бумажки, делом занимаюсь. Вошли – все разом, и она – еле слышно "Здравствуйте". Я окинул рассерженно сидящих пять человек и устроил полный разнос: почему не ходят, почему не учат, почему не пишут (рассказов). В общем, прикрутил гайки – надо же показать, что не все мне нравится. И начался урок. Разбирали "Зависть" Юрия Олеши. Она – оказалась моим барометром на уроке. И отвлекалась, и слушала, и даже с интересом, но на меня посмотрела раза два, три, когда я к ней обратился (о, что это была за пытка). Слежу за всеми, но – странное дело – никто не следил за моими глазами, на кого я мог бы смотреть … Я отходил к окну и смотрел на улицу.

***

Итак, вечность продолжается. Часа в три я возвращаюсь с работы, даже в Интернет-клуб не тянет. Не к кому заходить по пути. Даже на ярмарку сходить купить себе обновки (была зарплата) не хочется: вскакиваю в подводную лодку и погружаюсь на глубину, где расположен мой дом, мое нынешнее пристанище. Никакой связи с внешним миром. Обед строго по расписанию. Здесь же – строгий пост. Боевой пост. Компьютер включаю с чувством повторения целой жизни – это было в прошлом, этого не будет никогда. Весна – рекламные плакаты не обещают ничего нового: та же губная помада чувственных облаков, те же салатовые маечки–"топики" карликовых берез. Как раз в субботу пошел хлопчатобумажный снег и сорвал свиданку с солнцем, солнышком. Снег даже не растаял – попросту исчез. Это дурачился капитан Немо – властитель местных глубин. Ну и фокусы у него.
Устаю. Ложусь вздремнуть и сплю до вечера. Просыпаюсь с чувством облегчения – день закончился – и с тяжестью в голове. Нет, меня жалеть не надо. Это нутро вселенной, рудники свободы, шахты жизни, каторга отрешения, служба подводная. Это я выбрал сам. Черный цвет бушлата и черная пилотка мобилизуют волю, от нашей работы зависит работа весны и жизнь других людей. Это цитата ("Устав утонувших корсаров", глава 2-я, "Бездыханность").

***

В камеру принесли телевизор – с фильмами нашего прошлого, попахивающие пылью и нафталином, старьем из прошлой эры. Сколько намеков было в них! А этот фильм "Жизнь одна", этот – просто про меня. Действительно, сколько всего мало-мальски достойного просмотра и чтения – о том же, о любви. И везде – жертва. И везде – знают, но не спрашивают, а если спрашивают, то, сколько ни объясняй – не узнают. О чем спрашивают? Разве не понятно? О том, что человек не радуется неправде, а сорадуется истине, долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится… Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Это последнее мне больше нравится. Выцарапано на стене прямо у меня над головой. Говорят, на этой койке лежал какой-то сумасшедший. Был нормальным, а потом сошел с ума. Его отпустили умирать и торпедировали с глубины 5000 метров. И эти фильмы и книги, и эти надписи – как встреча с полицейским клипером в узком Суэце. Ныряем на дно и подбородком влипаем в коралловые скалы, а хвост на перископной глубине.

***

Итак, это вечность – даже вода здесь полиэтиленовая, не мягкая, не мудрая, не смертная. А пространство – двойная обшивка. За перегородкой капает – но это не дождь, а от давления океан просачивается, эту воду мы потом откачиваем. Привыкли к этим потопчикам. Вообще, это похоже на погружение в свои чувства (сантименты, – как бы ты сказал, ухмыльнувшись, – женская природа), но от этих чувств мы защищены двойной обшивкой. Поэтому вакуум нам обеспечен.

***

Иногда я спрашиваю себя, как же так вышло, что я оказался здесь, вдали от привычного круговорота жизни и смерти, весны и зимы? А, в самом деле, любил ли я жизнь, или играл приписанную мне роль, изображая радость и стремясь к разрешенным удовольствиям? Я бы даже спросил иначе: а боялся ли я смерти? Испытывал к ней нечто связанное с ужасом и томлением по ней. Было что-то юношеское. Желание заглянуть в темную комнату, пройти сомнамбулой по бездне с широко закрытыми глазами. А еще вот что: вскрыть потаенный механизм судьбы (все часы испортил дома, вытаскивая волосяные и лентообразные пружины). Ой, дорогой доктор, вижу, как у Вас вспотели руки и заблестели глаза от подобного рода признаний. Вам душу наизнанку выворачивай, для Вас это карта непрожитых ощущений: материки, океаны, острова, излучины, таящие в себе один и тот же рисунок, подтекст. Ха-ха, доктор. Отвечу как Ваш сосед-собеседник по книге – Печорин. Идите к черту. Ах, да Вы уже там несколько веков. Тогда Вы должны понять меня по-другому.  Дело в том, что слишком скупой была моя порция. И на жизнь и на смерть. Мне приходилось добирать в других местах. Так сказать, подрабатывать, заниматься "левой" работой. Читать, писать, думать. Это даже не первый класс, а нулевка жизни. Кто не думает, не пишет, не умеет читать? Приходилось выдумывать, сочинять, дорисовывать. Не довольствоваться существующим. Порядком и беспорядком (ну не верх ли это беспринципности). Но выдуманного слишком мало – меня поглотил океан. Тогда еще дело в ином. В чем же? Ведь в существовании существующего таится какая-то пошлость, воспринимаемая нами как тавтология. Тогда существует иное. А этого мы не видим, не различаем, хотя и дышим этим. Мало нам воздуха – есть эфир. Сама любовь – это иное. Что с этими книжками о жизни стало? – Они с подмоченной репутацией гниют в библиотеках (у нас целые поколения библиотек с линкоров просвещения). Не в книжках дело, а в том, что иное – это сама жизнь, а люди воспринимают ее одинаково: как стены, стол и дом, и кров, как данность, как другие вещи, как по писанному (хотя говорят, по неписанному, но это очередная иллюзия). В ином не существует даже грамотности и письменности – о чем тут речь. В той жизни я читал, чтобы в этой жить.

***

Ты скажешь – одиночество (в том смысле, что хорошо – наслаждайся, дыши, сочиняй). Но ты бы посмотрел, какие тут мертвецы и скелеты, палец не клади в рот – откусят. И могут прирезать где-нибудь за лишнее словцо. Они мне милей ваших живых. Команда этого рейса – как на подбор, уроды и безумцы. Вообще-то к нам попадают люди – я это недавно заметил – двух типов: те, кто любил себя, и те, кто любил всех. Но нет ни одного, кто бы любил ближнего. Пираты, насильники, женоненавистники, головорезы, пресвитеры, прочие законники, солдаты Ее Величества (любившие только ее одну), мздоимцы. Так что ухо приходится держать востро. Много также обычных людей, обывателей, но они держатся особняком, своей окраиной. У них даже язык свой выработался, свои жесты, такие плавные и пошлые, воспоминания о семьях, борщах, своих любовницах и любовниках жен.
Досуг тоже ничего организован. Я уже говорил, что много работы, по плану. Но иногда играем в шашки и делаем детские игрушки. Совершаем прогулки – во внешний мир, естественно в скафандрах и на поводу, чтобы никто не отстал. Общаемся с природой в этом перевернутом мире. Красота сплошная. Без единого изъяна. Встречаются морские черти, раздавленные вечностью и глыбами моря. Море здесь мыслится в качестве подземелья, а не подводной сказки.
Да, предметы труда и обихода – на славу, конечно же, с биркой "Сделано в вечности" на всех языках, для людей всех цветов кожи. Ты даже не представляешь, как  это прекрасно знать, что твои приборы никогда не зашкалят, а компьютер не зависнет, а связь не оборвется.
Культурпросвет–мероприятия проводятся вовсю – дабы команда не зачумела. Каждый что-то пописывает тайком, сочиняет, но начальство на это смотрит сквозь пальцы. Все равно это пройдет вместе с воспоминаниями. Вот недавно по радиоузлу песню передавали – хорошая песня: тоже о пустоте.

КОГДА ВСПЫХНЕТ НОВАЯ ЗВЕЗДА,
Ничего не случится, конечно,
Так было. Так будет. Вечно,
То, что ждёшь, не придёт никогда.

Ничего не случится! Конечно
Бытие во плоти рождённых,
Пусть и даже звездой озарённых,
Обо всём говорящих беспечно:

Так было. Так будет. Вечно
Ожидание ада иль рая,
Когда, заблужденьем играя,
Смысл - здесь же - вторгается встречно.

То, что ждёшь, не придёт никогда;
Ждать - по сути, творить построенья,
В коих жизни не больше, чем тленья.
Лишь надежда жива и светла -

КОГДА ВСПЫХНЕТ НОВАЯ ЗВЕЗДА …

1 января 2002 года.*




***

Знаешь, меня иногда волнует, как поживают разные люди, в основном старушки и дети. Одни, должно быть, умерли, а другие подросли. Здесь сказывается страх потерять летоисчисление, да и вообще сбиться со счета. Возраст людей, их болезни и смерть, такое же беззвучное и невиданное явление, как и торнадо у берегов раздробленной Японии. Числа-то и шумы нам не нужны, как и календари, как и деньги. Но вот я вспоминаю разных людей, и мне кажется, что, поскольку я их не встретил здесь, они до сих пор живут. Неважно где, на земле или еще где. Ту топографию мы не проходили, и те моря нам не ведомы. Как поживает твоя семья, теща и тесть, доктор? Говорят, ты женился там?

И как мне хочется знать,
что делает сейчас Инесса:
такие простые вещи,
что ест, и что носит,
и прочла ли она ту книгу,
что я посоветовал,
но не помню теперь какую.

И как мне хочется знать,
зацвела ли та вишня
наконец, после нашей разлуки.

***

Сердце корабля – его моторное отделение. Здесь я прогуливаюсь и ловлю вдохновенье. Говорят, от равномерного гула слух становится таким обостренным, что, не замечая шума, можно услышать вещи, потоньше звучащей музыки. В описи черным по белому: "Чистота – 1 шт. Не курить. Отвечать на вопросы. Отсутствовать, всюду присутствуя". Здесь хорошо, не все выдерживают. Зато потом так накуриваешься и вновь теряешь свою прозрачность, становишься видимым, телесным, что чувствуешь, как взрываются почки на ветках где-то на невообразимо далеких склонах какой-то Армении. Я ее не удержал. Чтобы ее удержать, надо было отказаться от себя. Но чтобы отказаться то себя, надо было ножовкой распилить пружины, держащие мякоть тела на рамке души. Диван вечности – его надо было бы распилить на дрова. И я подумал, может быть, дождаться другое? Другое иное! Инесса… И вот голова трещит и раскалывается от долгой-долгой мысли, из моторного отделения, выцарапанной когда-то сумасшедшим: если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, кимвал звучащий… А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а….
 

-----------------------------------------------------------
*"Когда вспыхнет новая звезда" - стихотворение  В. Паршина
http://www.stihi.ru/2004/03/05-105