Отрывки из жизни...

Что можно ожидать от тринадцатилетия? Подарков, взросления, а главное – любви. Этого мог ожидать кто угодно, только не я. Тихие сонные улицы. Я просыпаюсь и чувствую. Что – не сказать. Легкость, такую прозрачную, что мигом скатываюсь с постели и спешу к умывальнику. Там зеркало. Щетка, паста. Нарядная кухня. На кухне папа. Папа сидит ко мне лицом и медленно, помешивая в чашке ложечкой, пьет кофе.
- Привет, - говорит он.
- Здравствуй.
- У тебя сегодня вроде бы день рождения, не так ли? – чашка уже пустая.
- Почти, - я наливаю себе зеленый чай, - заварка кончилась.
- В Аргентине он называется мате, - папа кидает чашку в раковину.
- Что?
- Синус тридцати градусов, синус тридцати градусов, - Аля в дверях, - папа, синус тридцати градусов.
Папа говорит: одна вторая, но Аля не слышит его, она обнимает меня. У меня странное чувство – настороженной радости. Что-то ужасно скользкое ползет по гладкому кафелю. Папина чашка летит на пол, мелкие осколки рисуют какую-то греческую букву.
- Я уберу, - Аля садится на корточки
- Сегодня воскресенье, - медленно произношу я.
Папа уходит, и Аля оставляет меня, чтобы проводить его.«Осторожнее езди, папочка!»
Я задумываюсь, что отношения между ними, как между влюбленными: так берегут друг друга. Образы, все это образы подсознания. Я не говорю, я летаю по голому асфальту дорог. Аля куда-то собирается. Я не спрашиваю, стою, прислонившись к косяку двери. На моей кровати – подарки. Мне почему-то все равно. Как всегда, что-нибудь из одежды. Макс подарил мне еще вчера вечером диск с фантазиями – маленькие рассказы вслух. Я беру плеер, одеваюсь, – Али уже нет – закрываю на ключ дверь. Я еду в лифте, слушаю про девочку, одинокую совершенно девочку Алю. Не плачу. Задумалась. Голые ветки и серое небо. Мне хочется взлететь, но никак. Я смеюсь над собственной глупостью. Мир огромен. Воспоминания давят на меня, заставляя разрывать привычную оболочку и выпустить заоблачную тоску. И сердце болит, и я мечусь, как в жару, от своих мыслей, от нахлынувшей боли, внезапной, как врезанной в кожу, давящей на артерии. Я выключила плеер. Что-то давит на горло, мне не хватает воздуха. Я сжимаю голову рукам, огненные виски, струя пульса в мозгу, я лечу, падаю, спотыкаюсь. И вспоминаю…Всю мою жизнь. Волна закрутилась. Всю грусть, всю подлинность – мне не вместить это в себя, как в разверстую пасть Сциллы и Харибды. И все умчалось. Не жди будущего, живи настоящим – говорила я себе, а сама жила прошлым, детством – Николаем, его улыбками, сказками, расцветающей девушкой Алей, молодым папой, светлым пятном, – здесь пусто, как с шахматной клетке после оконченной партии – мамой. Я хочу покоя. Я забираю свою память, погружаю обратно. Все как у всех.
Жить настоящим. В старости можно жить только нарастающим, но ограниченным прошлым – шутками юности, былыми влюбленностями и понравившимися кинофильмами. Я не могу жить настоящим, я хочу, я стремлюсь. Постичь высочайшее наслаждение, увидеть кульминацию света. Без синусов и серых облаков, самых ярких мгновений, коротких, как вздох, незаметных, но ярких.
У нашего подъезда я увидела машину Макса. Непрошеное уныние затерзало меня.
Почему они здесь? Они вроде бы собирались за город, в Репино. Из подъезда выбежала Аля, за ней Макс. Я никогда не видела Ал такой – казалось, будто ее били плетьями по лицу, мокрые глаза, поникшие ресницы, красные щеки.
- Что случилось? – крикнула я. Макс впихнул меня за руку и впихнул в машину.
- Твой папа попал в аварию. Мы едем в больницу.
Аля молчала и ковыряла пальцем боковое стекло. Я боялась трогать сестру. Опасность стояла передо мной: что с папой, в каком он состоянии. Но я держалась, только чувствовала, как от пота намокает свитер. Подъехав к большому белому зданию, мы побежали внутрь.
- Где? -  просипела Аля дежурной медсестре на ухо.
- Салават Бекяшев, - подсказал Макс. Я прикусила губу от страха.
- Первая хирургия. Аля потащила нас к лифту. Через десять секунд мы были на втором этаже. Аля бежала, расталкивая людей в белых халатах.
- Папа, папочка!! Где мой папа??? Ей преградил путь хирург, наверно, старший, потому что старый, мудрый.
Пожалуйста, вылечи моего папочку. Врач сжал Алины плечи. Это давалось ему с трудом. Макс держал меня за руку. Мы подошли.
- Ему придавило грудную клетку. Фибрилляция желудочков, говорил седой хирург. Я почувствовала, как на меня наваливается магнит, неотвратимо, раздавливает меня. Это что-то с сердцем.
- Что с ним? Что? – Аля хотела прорваться сквозь двери операционной, но Макс удерживал ее сзади за локти.
Туман, блаженный туман, и в нем медленный голос седого врача.
- Сердце не выдержало, - мне на минуту показалось, что я оглохла.
Бешеный адский крик Али все перекрыл: «ПАПА, ПАПА! П-А-П-А!!!» Кровь хлынула из меня, смешался воздух с кровью, и все покрылось красной пленкой. Нет больше ритма, все смешалось: папа, кровь, покрытый кровью папочка, желудочки, разорванное сердце, смерть, жизнь – чья? Все умерли. Я,  как в бреду, крутила головой, путалась в волосах, жевала льняные пряди. Но никого рядом не было. Была где-то Аля, бешеный крик Али, взрыв голосов. Сам Господь спустился на землю. Аля, бедная Аля. Слоги кружились: па-па, па-па, па…Ты ушел, уходишь, белый, кровавый, па-па, А-ля, все…
Я кое-как дошла, качаясь, до стола. Пламя сжигало мои нервы. Морщинки, точечки в углах, и так спокойно лежит, он, наверно, скоро встанет. Тяжелые ресницы. Что здесь траурного? Укрытый белой простыней, отрешенный, оставил нам нарушать свои правила. Кажется, сейчас, сейчас улыбнется, и я увижу ровные зубы, мягкие губы. Но ничего. Он никогда не спит так спокойно ночью. Господь спустился, он режет его. И меня. Меня заодно, больно. Как больно-то! Распиленная напополам, папочка! Нам никогда его не одолеть. Но он не возьмет нас, этот Господь, хотя он уже взял тебя, взял холодную душу, отбросил вшивое тело. Что же ты прожил в этом мире, что ты имеешь? Ждал ли ты этого, подводил ли итоги? Ответь мне, папочка, для чего ты жил? Я ведь до сих пор этого не знаю…Ты, наверно, не хотел умирать. Тебя не спросили, тебя забрали. Сейчас пробки на дорогах, осторожней езди, папочка! Спокойной ночи! Зачем? Прости меня, папочка! И слезы, жуткие горькие слезы. Ты не дождался папочка, ты не дождался моей кульминации, моего романа, моей смерти. Мой огонь еще не загорелся. Не плачь, я выплачу все за тебя, папочка. Правая педаль, сцепление, первая передача, сцепление,  вторая, дальше!.. Позвони, когда приедешь. Позвони оттуда, как доехал, папочка… Папочка…
Я вышла из операционной, оставив там половину своей жизни, раздав ее беднякам, таким, как Артем… Папочка был богат жизнью, набирался ее, ел ее, шуршал ею. И господь возмутился, забрал его. Кому мне отдать свою жизнь, чтобы стало легче?..