Спасительная сила любви
Безжалостный сапог промял лопатки.
Михаил Семёнович не сопротивлялся: бессмысленно. Их было человек пять. А Михаила – не больше половины. Человека. Остальное человеческое в нём было растоптано, расплющено коваными кирзачами, расплавлено нещадным утюгом, сплюнуто на пол с последними резцами.
Главарь криво усмехнулся:
- Ну что, клиент готов?
Михаила снова пнули – он понял, что вопрос адресован ему, хоть и говорилось о нём в третьем лице. Возможно, главарь был поляком. Хотя – какая разница?
- Готоуу… - тихо провыл Михаил: горькое слово едва протиснулось сквозь окровавленные губы.
- Отлично! Подписывай!
И Михаилу подсунули договор, в отдавленные пальцы вложили «паркер». Непослушной рукой Михаил вывел свой вензель. Фирма «Олеастерз лтд», со всеми своими активами, перешла к третьим лицам. К лицам криминальной национальности.
- Молодца! – похвалил главарь. – Вот так бы сразу. Долг платежом зелен. Каков обет – таков дебет! Каков кредит – таков…
Главарь задумался над рифмой.
- Бандит! – сам для себя неожиданно выпалил Михаил. Его снова пнули за «внерегламентный базар».
Но сам главарь, напротив, обрадовался и гаркнул:
- Правильно, мать твою! – и он тоже лягнул Михаила, но уже не с упрёком, а в знак поощрения, почти что по-дружески. Михаил сплюнул коренной зуб: осталось ещё два.
- А теперь, - сказал главарь, - заключительный штришок. Как ты относишься к фильмам Квентина Тарантино? Я – обожаю фильмы Квентина Тарантино! По-моему, они обладают очень высокой художественной и воспитательной ценностью.
Михаил подумал, что сейчас его убьют. Наконец-то!
Он попытался вспомнить всю жизнь – но сознание застили видения утюга и гнусных рож садистов.
- Как ты относишься к фильму «Братва»? – продолжал допытываться главарь. – Да, он не так известен, как «Криминальное чтиво» - но в нём есть свой шарм… Как во всём, что американцы снимают про британцев. Шарм – и некий этакий шаловливый детский пиетет к родительской нации. Когда-то я писал диссертацию на эту тему. Меня провалили – и вот мы оба в дерьме. Разница в том, что я стою на твоих плечах. Так ты смотрел фильм «Братва»?
Главарь отбросил руку вбок, с требовательно раскрытой ладонью, как хирург над операционным столом – и в нее тут же вложили мясницкий тесак.
Чья-то немилосердная подошва до хруста прижала правое предплечье Михаила к полу. Он не смотрел фильм «Братва» - но понял…
- Зачем? – закричал он, захлёбываясь воплем и багровой, тошнотворно густой слюной.
- Затем! – веско ответил главарь. – Нам на память, тебе на память. И чтоб, чиста, заяву ментам нечем было накатать…
Кто-то омерзительно заржал.
И главарь маханул тесаком…
***
Михаил очнулся в больнице. Замотанная в бинт культя жестоко ныла, несмотря на обезболивающее. Но куда страшнее телесной боли было сознание непоправимой утраты.
«Я теперь инвалид. Человек обесцененный… Ларка уйдёт… Как пить… Хочу пить! Яду мне, яду!»
Сосед по палате, интеллигентный старичок в пижаме и почему-то в панамке, угостил Михаила тыквенным соком из литровой банки.
«Тебя, парень, на крыльце подобрали, - рассказывал старичок. – И жгутом кто-то руку стянул – а то бы «кровоистощился» весь…»
«Кто отрубил – тот и стянул! – с плазменной ненавистью подумал Михаил. – Нихрена не боятся сволочи! Менты куплены, прокурор на крючке, чекисты на подсосе…»
«Доктор сказал, что тебя бродячие собаки покусали!» – проинформировал старичок.
«Как есть собаки! – мысленно согласился Михаил. – Суки! ВолкИ! Твари! И Ларка – тварь… С шофёром… С замом… Сука! Теперь – точно уйдёт!»
В этот момент дверь распахнулась и в палату влетела жена Михаила, Лариса. С двумя полиэтиленовыми пакетами – настолько тяжёлыми, что ручки оборвались и Лариса прижимала их к груди, видом своим напоминая радистку Кэт, укрывающуюся в берлинской канализации.
Лариса принялась вытряхивать содержимое пакетов – бананы, бритвенный прибор, йогурты, мыло, курицу в фольге, полотенце, и много чего ещё – прямо на койку Михаила.
Тот смотрел отрешенно: к чему бы эти знаки внимания, когда и так всё ясно?
Лариса одной рукой выгребала неисчерпаемые пакеты, по очереди, а другой – всё гладила Михаила по волосам, неотрывно глядела ему в глаза, не стесняясь своей отёчной синей туши, и спрашивала: «Ты как? Ты как?»
«Ничего!» - ответил Михаил, а про себя расшифровал: «В смысле, «ничто». Я теперь – ничто. Полное ничтожество!».
Собравшись с духом, Михаил выдал индульгенцию:
«Лариса! Бросай меня! Зачем я тебе такой?»
Лариса разрыдалась в голос – старичок деликатно прошуршал тапочками за дверь.
«Я – калека! Более того, я нищий калека: они отобрали всё! – с каким-то мрачным мазохистичным упоением увещевал жену Михаил. – Я и раньше был скверным мужем… Гулял направо и налево… Особенно – налево… Приходил пьяный. Хамил. А теперь – и вовсе… Не губи себя, Лара!»
Лариса вдруг утёрла слёзы, складки поплывшего лица её расправились, обрели силу и строгость, глаза полыхнули сухим гневом любви:
«Опомнись! Что ты такое говоришь, Майк! Ты… ты… ты был и есть… - видно, она хотела высказать слишком многое: слова комковались в её натруженном рыданиями горле. Но, наконец, прорвались самые важные и сильные: - Ты – хороший муж! Лучший!»
Дальше Лариса говорила без остановки.
Да, что было – то было. Они ссорились и даже дрались и даже изменяли друг другу. Но это потому что милые – только тешатся. И если уж она не покинула любимого Майка, когда тот был силён и богат – как же может она бросить его теперь, когда он слаб и немощен финансово? И в беде, и в радости… Разве Майк забыл? Пока смерть не разлучит нас… Только смерть. И ничего кроме. А Майку ещё – жить и жить. Подумаешь – рука? Да даже если б он стал, как этот английский профессор в каталке, без голоса… Нет – всё равно и никогда! И думать не смей!
Михаил же внезапно ощутил необычайную теплоту, поднявшуюся из груди, хлынувшую в голову и растопившую его глаза, заиндевевшие от картин мира холодного чистогана и отмороженной криминальной реальности. Он хлопал ресницами – и прозревал. Он будто впервые увидал свою жену. Точнее, нет: после долгих лет чувственного окоченения он вновь увидел её такой, какой видел в беззаботные студенческие годы. «Она назвала меня Майк – совсем как ТОГДА!»
«Мы уедем отсюда далеко-далеко! – думал Михаил. - У меня осталась ещё квартира – я продам её, и мы поселимся в рыбацкой хибаре на берегу моря. Я буду удить рыбу, а Лариса будет её чистить. Потому что держать удочку можно и одной рукой, а скоблить чешую – неудобно. Но я буду держать удочку. Я буду заниматься с эспандером, я так разовью свою левую руку, что смогу вытащить самую большую рыбу… Даже – марлина. А по вечерам мы будем сидеть на пляже и любоваться закатом. Ловить последний зелёный луч солнца, тонущего в морской дали. А ночью мимо будут проплывать величественные белые лайнеры и приветствовать нас огнями своих бортов… О, эти огни их бортов… Огни бортов…»
И Михаил вновь погрузился в забытье – но на сей раз безмятежное, чистое и тёплое, как вода Красного моря, где они отдыхали вместе два года тому назад. Михаил уронил голову на колени Ларисе, а та всё ласкала и ласкала его локоны. С покойной и светлой улыбкой на лице…
***
P-s.: Эта миниатюра родилась в те времена, когда шла дискуссия о сущности и роли т.н. "постмодерна". И некоторые интересующиеся литературой люди склонялись к тому мнению, что "постмодерн" - это просто эвфемизм "похабщины" и "фекальщины". На самом деле, не совсем так. "Опохабление" и "фекализация" - это наиболее доступные (и для авторов, и для читателей) методы "потмодернизации". Но вполне можно обходиться и без них, когда желаешь цинично постебаться над культурным наследием и разумно сузить его "ангиноидную" распёртость.
Собственно, как пример "чистого" постмодерна, я и написал тогда эту миниатюру. Сейчас - её проходят в ВУЗах. Там - особо непонятливым студентам на пальцах объясняют, где тут "постмодерн". У читателей здесь, на прозе.ру, впрочем, есть возможность ознакомиться с комментариями. И должен сказать, тогдашний Carapax, несмотря на всю его занудность, был истинно Сенека и Спиноза под одним панцирем :-)
Свидетельство о публикации №204032200127
я не по тексту, а просто мысль появилась после прочтения вашего ответа Котовскому
вот что заставило задуматься:
"Но всё-таки как осознанная идеология постмодерн сформировался именно в новейшее время, когда становилось ясно, что мы будем раздавлены пиететом перед нашим культурным и нравственным наследием, когда не обстебаем всё это и не облегчим это бремя на наших мозгах и душах".
а кто собственно себя раздавленным ощущает? то есть мне понятно кто - те некоторые, кто не может превзойти культурное наследие, а прославиться хочется, и потому убъём, например, Джона Леннона
но сказать, что население планеты так-таки страдает от бремени культуры и нравственности - это вряд ли...
в общем, я не понимаю, с чего вдруг постмодерн приобрёл (если это так) значение культурного феномена сравнимого, скажем, с Ренессансом
по-моему, это проблема ограниченного круга нереализовавшися художников, не более
вдобавок, мне думается, культурно-нравственная эволюция имеет пульсационный характер, а не монотонный, и снижение темпа, некий культурный застой, обязательно должен был наблюдаться после того же Ренессанса... а тут ещё две мировые войны... так что всё нормально, ждите и будет новый импульс :)
но тем неймётся, они хотят здесь и сейчас, а цивилизация на излёте, когда там ещё будет новый взрыв, а им кажется, что они первыми уловили эту фазу торможения, "открыли" её, а значит имеют моральное оправдание - дело дрянь, - вот и убивают леннонов
где-то так :)
радостей вам!
Виктор Ганчар 21.06.2009 20:10 Заявить о нарушении
Знаете, я бы не сказал, что постмодерн - явление, сопоставимое с Ренессансом. По размаху, я имею в виду. То есть, лет через триста об этом судить будем. Хотя именно "идеологически" - общего много. "Взять и всё опошлить"(довлеющие культурные императивы и догмы). Отсюда - и Рабле с его похабщиной, и Декамерон, и пышные формы в изо, как вызов прежнему аскетизму, и проч.
Насколько культура прежних веков "довлеет" и "гнетёт"? Большинство населения планеты - естественно, не особенно оно гнетёт. Ещё того меньше - их это касалось в Средние Века, когда дай бог процентов десять были в состоянии прочесть Рабле и Декамерон.
Сейчас, конечно, больше людей, по крайней мере, в развитых странах, активно потребляющих культурные продукты. Пусть и - "массовую" культуру, хотя уж не во всех случаях можно понять, где чистый попсовый идиотизм, а где - "латентный постмодерн, пародирующий самое себя и жанровые штампы", как например - фильм "Армагеддон" с Брюсом Уиллисом.
Ещё раз, насколько мешает жить "культурная культура, славное наследие предков"? Да она не мешает, она помогает жить. Но всё же - Вы никогда не встречали благообразных людей, рассуждающих про Пушкина, Шекспира, Толстого, Серебрянный век - неизменно с предыханиями на грани оргазма? Я - встречал во множестве. И эти люди не то чтобы раздражают, но - вызывают почему-то страстное желание постебаться над тем, что для них свято. Собственно, такие позывы наблюдались и у Маяковского ("хрестоматийный глянец"), и у Хармса, and - you name them.
В этом, собственно, мне и видится главный мотив и сущность постмодерна. В избавлении от избыточного, "завораживающего" пиетета перед культурными величиями. Под лозунгом - take it easy. И, конечно, подобной направленности творческое хулиганство бывало и раньше, но почему постмодерн оформился как "концептуальное" явление именно после двух мировых войн? Потому что - после двух мировых войн. Потому что даже на обывательском уровне стало ясно: может случиться и третья, и она, с большой вероятностью, будет последней. А когда так - то что?
"Да расслабьтесь, граждане! Весьма может статься, что все мы умрём куда раньше, чем думали. И всё, что мы сейчас так чтим, - религия, культура, политические доктрины, - всё это завтра не будет иметь никакого значения. Так спрашивается, какого чёрта? Но главное: чем более серьёзными мы будем сейчас - тем больше вероятность, что завтра мы не будем никакими. Поэтому - take it easy, и - "ничего святого" как принцип".
Как-то вот так.
Убийство же Леннона - это просто выходка психопата, а никакой не постмодерн. Постмодерн - это "убийство" Микки-Мауса. Или, скажем, перфоманс Сида Вишеса, когда он со сцены расстреливал из револьвера (холостыми) специально подготовленных зрителей с "кровь-пакетами" на груди. Остальные зрители, которые были не в курсе, конечно, поначалу смутились. И что Сид Вишес был больной на голову сукин сын - не обсуждается. Однако в данном случае это был именно постмодернистский перфоманс. А когда чуть более больной на голову сукин сын берёт два ствола и устраивает бойню в университете, попутно втыкая аллюзии на культовые фильмы, это всё же больше чистая уголовщина, чем искусство.
Насколько родственны эти явления, циничные перфомансы ради стёба и склонность устраивать натуральные бойни? В чём-то - родственны. Корни - всё те же. "Завтра может быть война, последняя война, или эпидемия, тоже последняя - так собственно, who the fuck cares?"
Ну и - отсутствие больших войн и лишений, комфортность нынешнего безбедного житья, на фоне которого, во-первых, усугубляется потребность в зрелищном насилии, за дефицитом реального, а во-вторых - такие очень редкие вспышки действительно патологического поведения особенно заметны.
Что до "культурного застоя" - я бы не рискнул так охарактеризовать состояние последних шестидесяти лет. Литература - немного утратила то значение, какое имела в девятнадцатом веке. Немного. Но что до качества - по-моему, не так уж мало хороших книжек было написано за это время. И это притом, что "лучшие творческие силы" - уходят в кинематограф.
Цивилизация "на излёте"? Это Вы что имеете в виду под словом "излёт"? Расселение по галактике? Нет, до этого пока ещё далеко. Сто тридцать лет, если быть точным :-)
Всего наилучшего,
Артём
Артем Ферье 21.06.2009 21:07 Заявить о нарушении