неторопливая мелодия весны

 
Мы были молодыми, со здоровыми, ещё ничем не испорченными телами, с организмом, способным на ночи без сна и дни без отдыха, с мечтами о будущем, которые всегда подвержены цензуре и корректоривке временем. Есть в этом неоспоримая справедливость - справедливость и мудрость тела. Тело никогда не ошибается. Уже после, когда то время ушло, как обычно это бывает, без возврата, мы убедились в этом. У меня больше никогда не было детей, от него - ни одна дама больше не беременела. Мы, давно ставшие друг для друга прошлым, были обречены на бездетность.

Когда мы встретились снова, нам было по 35. Я только разошлась с мужем, который устал от нашей бездетности и, как все мужчины, перешедшие определённый порог, уже хотел осесть и обзавестись потомством; Никита, так звали мою первую любовь, так и не смог жениться, хотя обладал всеми качествами, ценимыми в современном мире женщинами, желающими сделать свою жизнь беззаботной. В нём, пожалуй, было одно "но", которое, вероятно, и отпугивало горе-претенденток. Он был почти клинически ненормален. Для меня это не имело никакого значения, Никита от такой своей особенности и вовсе не страдал, так что точка преткновения, на которой останавливались отношения Никиты с женщинами, просто не выявлялась в наших отношениях. 

Сейчас мне уже сложно сказать, что именно стало поводом для нашей встречи. Наверное, всё было, как всегда: я была проездом в городе, он тоже оказался не в командировке, мы встретились, сидели в каком-то кафе в середине дня, кратко пересказывали цепь событий, которая неминуемо вела нас к встрече. Впрочем, ни один из нас не придавал этой встрече особого значения.

Через час мы одновременно встали из-за стола, синхронно потянулись к нашим сумкам, заметили это, рассмеялись - тоже вместе, в ногу пошли к выходу, что было уже не смешно, а, скорее, противно, так как каждый заподозрил другого в намеренном повторении. Невозмутимы оставались лишь наши тела, которые оценили секундное пожатие рук и беглый поцелyй.

Никита поправил лацкан пиджака, я надела перчатку. Никита улыбнулся немного измученной улыбкой, которая сохранилась с тех пор, как мы ещё были детьми, смахнул ресницу с моей щеки, я по инерции, отвела его руку... Надо было идти, мне ещё нужно было встретиться с друзьями, у Никиты рабочий день был в самом разгаре. Руки оставались в соприкосновении, от которого уходить не хотелось, но нужно было. Так думала я.

Никита оценил ситуацию по-мужски. Он притянул меня к себе и шепнул на ухо, слова я разобрала с трудом (мы стояли посреди многолюдной улицы в середине дня): "Теперь тебя ничего не держит". Мне льстило его внимание. К тому времени я была уже достаточно грузной женщиной, каких Никита никогда не любил. То, что он продолжал видеть во мне вчерашнюю девочку, увлекало меня и не оставляло времени на раздумья.

Его квартира была расчитана на мужчину-одиночку. Там не было местa женщине. Несмотря на наличие двух комнат, вполне приятной спальни, романтического уголка в гостиной, всё кричало женщине, что ей здесь не остаться. И они не оставались. Его подруги уезжали от него в другие страны, меняли места работы, выходили замуж. Он был крестным их детям, но никогда - отцом. Это просто была не его роль. Своим чутьём женщины чувствовали это и вовремя уходили, пока не станет больно.

Мне нечего было терять. Мы знали это оба. Он перестелил простыны, я еле заметно улыбнулась, но он поймал
мою улыбку. Он не хотел делить наш запах ни с чьим другим, более того, он знал, что я брезглива и невыношу оставленных на простынях волос.

Я не стала ему звонить, когда прошло достаточно времени, чтобы не оставалось сомнений. Он позвонил сам. "Я всё знаю, - сказал он. - И я рад. А ещё я знал, что так должно было случиться. Единственное, в чём я сомневаюсь, это мы. Не испортим ли мы ему жизнь своим сосуществованием? Хотя с другой стороны, мне любопытно." Я выслушaла этот монолог и положила трубку. Ответить мне было нечего, говорить не хотелось. Мы были разделены границами, в пределах которых каждый чувствовал себя прекрасно. Никаких выборов мне не хотелось делать, я просто стояла у окна и смотрела на трактор, который увозил землю со стройки. Вокруг него копошились люди, кошки вылавливали мышей, бежавших из нор, а старухи подзывали кошек, которых привыкли кормить в определёное время, что наполняло смыслом их одинокую жизнь. Окно было закрыто, зрелище напоминало немое кино и оттого было ощущение, что всё это происходит не со мной, а с кем-то, чья жизнь только начинается, как весна, стихийно и бурно, ни с чем не считаясь. За окном действительно начиналась весна.