Сделайте мне красиво!.. о творчестве Вадима Осипова

Какими должны быть стихи, чтобы они — нет, не остались в веках! — хотя бы на какое-то время пережили своих создателей? Легкими? Тяжелыми? Игровыми? Искренними? Наверное, каждому — свое. Но позвольте мне процитировать... себя:
Как строчки кровью — талая вода.
Надрыв души верней бесстрастных взглядов.
Пусть всё — больней, и ничего не надо,
Лишь только б отпустило — навсегда.

Душою снег предсмертный окропить
И вознестись — над сумраком. Над болью.
Над сердце разрывающей любовью,
И кровью строк бессмертие купить.

Иной цены за бессмертие или, по крайней мере, вечность — быть не может. Это мое искреннее убеждение. Мы примеряем чужие стихи на себя, чужие переживания — на себя и, если они приходятся нам впору, не хотим расставаться с ними, возвращаемся к этим стихам снова и снова. На моем столе — сборники стихов молодой минской поэтессы Дианы Балыко и поэта, которого представлять не надо — Глеба Горбовского. Всего по одному сборнику — других нет. А вот многочисленные книги Вадима Осипова стоят на полке. И перечитывать — ни один! — не хочется. Не скрою, в первый год знакомства с Вадимом его стихи мне нравились. Нравилась легкость. Но за легкостью должно быть еще что-то — то, что цепляет за душу, как, например, стихотворение самарского поэта Владислава Сергеева:
Ах ты, девочка-блюз!
Умиленье душе.
Я в тебя не влюблюсь,
Не успею уже.

Ведь погоде подстать,
От нуля и на плюс
Поменять ипостась
Я уже тороплюсь.

Словно боль у виска,
Твои легкие па.
И такая тоска,
Что со мной не совпа...
Легкая грусть. Тоска по несбываемому.
Впрочем, вернемся к творчеству Вадима Осипова. Сборники поэта с 1998 года выходили ежегодно, и не по одному, но у меня создалось и с каждым годом крепло ощущение, что все это я когда-то уже читал. У него же. А когда начал подробнее разбирать сами стихи, то обнаружил множество несообразностей.
Полусонно-деловиты
Утренние души.
Их трамваев габариты
Изощренно душат.
(1998)
Строфа абсолютно нелепая. «Полусонно-деловиты» — понять не могу. Совершенно! А дальше — еще хлеще: габариты «трамваев душ»? Ведь «их трамваев» относится к душам, не так ли? Габарит, по Ожегову, «предельные внешние очертания предмета». Как же эти очертания могут душить души?
«Разоренное гнездо//Утерянных воспоминаний» (1998 г.) — неточно. Скорее, в этом случае, воспоминания должны быть улетевшими. Но если они (воспоминания) улетели или утеряны, как гнездо, в котором они были, может быть разоренным? Разоренным может быть то, в чем что-то было на момент разорения. А в данном случае гнездо — покинуто. Далее.
В полнолуние с ума
Сходят жены у поэтов,
На портьерах — кутерьма
Их тревожных силуэтов.
(1998)
Кутерьма (опять же, по Ожегову) — «суматоха, беспорядок». Итак, получается, «суматоха силуэтов». Один силуэт суматоху не произведет (особенно если учесть, что в доме, судя по всему, лишь поэт и его жена). Выходит, одно из двух: либо у одного поэта несколько жен, производящих кутерьму, либо все эти поэты и их жены живут в одной квартире. Кутерьма, одним словом. В стихотворении.
Душа — как выжатый лимон,
И ей пополнить бы запасы.
(1998)
Запасы чего? И вообще — пополнить запасы душе или душой? Опять неразбериха!
И я иду в осенний лес
Шуршать ногами в желтых листьях.
(1998)
Ноги в желтых ботинках — да, помню, было. А вот ноги в желтых листьях...
...Шуршать ногами в желтых листьях,
Что тихо падают с небес
Сквозь ветки и рябины кисти.
Кто падает? Ноги в желтых листьях? Сами листья, вероятно, уже упали, если предположить, что поэт все-таки «шуршит ногами» в них. А они, между тем, «тихо падают». Или уже упали? Так в чем же и чем же Вадим Осипов шуршит?
А это — о чем?
Пришел конец игривой сочности
Под острым полозом саней.
(1998)
Не понимаю! Читаю стихотворение полностью, и не по-ни-ма-ю! А вот это — по-русски? —
А можно придумать другие слова,
Другим сочетаньям служить откровенно,
Чтоб ясной осталась твоя голова
И спать глубоко до утра непременно.
(1998)
А как вам словосочетания: «Я поглощал красу небес» и «спорить выспренно»?
Жара... Контуженный комар
Не может выпить занавеску.
(1998)
Занавеску можно сравнить с кожей, но никак не с кровью! А кожу не пьют!!! И еще — про кожу:
Кожа мокрого асфальта —
Комиссарская броня.
(1998)
Объясните мне, несведущему, что такое — «комиссарская броня»? Танковую броню представляю, комиссарскую тужурку, кожанку — тоже. Но комиссарскую броню представить не могу никак! Хоть расстреливайте!
«Стол был зачат ароматом плодов» (1998) — не по-ни-ма-ю!
Если пародистам лень читать сборники Вадима Осипова, дарю его строки:
Метельные утихли вальсы,
Гормоны бесятся вокруг, —
Сугробов ледяные пальцы
Бессильно тянутся на юг.
(1998)
Прямо страшилка детская! А это — уже для взрослых:
О, времени беременная фея!
(1998)
Мало? Вот вам еще:
Ведь что-то должно изнутри согревать,
Чтоб задом по снегу не ерзать.
(1998)
Спотыкаясь на ровном полу, как на лестнице,
Проходила безумные чащи насквозь.
(1998)
Так где же она все-таки шла, объясните?!
Пышет отопление в домах,
Стаями летают свиристели.
(2000)
Стаи свиристелей в домах — это жуть! А вот еще — строки для пародий:
В тяжелом ботинке скучает нога.

...За перепонкой, в ухе лета,
Душа, как нерв, обнажена.
(2000)
Так вот, оказывается, где живет душа — за барабанной перепонкой уха лета! Хорошо хоть, не в пятках...
Скажете — надергал слабых строк, они у каждого поэта есть... Искренне пытаюсь найти хорошие стихи (не строчки — стихи!), но вижу почти сплошную банальность:
И возвестила мне душа,
Что ни к чему считать потери,
А нужно будущим дышать
И в настоящее поверить.
(1998)
Это сказано уже сотни тысяч раз, в различных интерпретациях (в том числе и вот так — в лоб).
И среди песен птиц божественных
Опять начну сходить с ума...

...И дней стремительному бегу
Уже не хочется мешать.

...И взгляд равнодушный опасен.
(1998)
«Птицы божественные», «дней стремительный бег» — ничего не напоминает? Штампы.
И рождаются стихи
На возвышенные темы,
Отпускаются грехи
За сонеты и поэмы.
(1998)
Опять банальность! А как вам сентенции? —
Старые вещи — как цепкие клещи,
Схватят и держат легко и зловеще.

...Любовь — движение души.
(1998)
Псевдофилософия. Как сказал однажды поэт Валерий Капленко, «хилософия».
За окошком сыплет мелкий снег —
Летом это был бы просто дождь...
(2000)
Поразительное открытие!
Слить воедино темноту и свет,
Как неразрывно связанные части.

...Черной бездны искушение,
Белоснежное сияние —
Вечно ваше единение,
Вечно — противостояние.
(1998)
К чему перепевать Маркса-Энгельса — «Единство и борьба противоположностей», тем более вот так — в лоб?
...Ничего не будет дальше,
Чем сегодня и вчера.
(1998)
Мудрые мысли! И — спустя два года — то же:
Поэтом остается тот,
Кто сохранил свое дыханье,
Как море — грубоватый йод,
И тело — радость обладанья!
(2000)
А вот еще — для пародистов:
У нас на выбор впереди —
Сердцебиение в груди,
Очаровательный матрас
И те, кто молится за нас.
(2000)
«Очаровательный матрас» — это нечто! А как вам — «умная дача»?! Рифмы — слабее некуда: «диво — воедино», «настой — рукой», «собою — тобою», «капли — вертикали», «перелеску — поездку», «хранятся — ложатся» (1998). Однокоренные: «проводя — сводя», «подставь — оставь», «накрытых — закрытых» (1998). «Снег — саней», «тихий — дикий», «звонко — поземка», «позабыв — порыв», однокоренные — «повод — довод», «обманет — поманит» (2000).
Ради красивостей Вадим забывает о смысле стиха, поэту изменяет чувство слова. В его стихах появляются «каки»: «как из утреннего детства» (1998), «как иглу», «как искренне» (2000).
Насколько же надо не чувствовать слово, чтобы сказать: «Философский испуская вздох»! Эклектика, слова из разного семантического ряда... В одном стихотворении, например, могут появляться «верую» и «полиглот». А выражение «критериев добра и зла» в стихотворении — вообще верх издевательства над ним и над читателем!
«Сработал палец на курке» (1998) — никуда не годится! Строки
А кому-то зимой родовые потуги
Открывают на жизнь перспективу пути.
(1998)
— вообще откровенно плохи. Строки
И голые деревьев купы
Ждут птичьих радостных утех.
(1998)
— просто констатация факта. Не больше. Километровые  описания природы, похожие одно на другое. За образами — ровным счетом ничего. Зарисовочная поэзия. Взгляду зацепиться не за что.
Между грязными дымами
И над серыми домами
Небо цвет приобрело,
Словно золото текло —
Цвет небесно-голубой
Променяло на другой.
Небо очень им гордилось,
Но светило закатилось,
И оттенки темноты
Вниз упали с высоты.
(1998)
И что дальше? А всё! Стихотворение закончилось, вызвав лишь недоумение и стойкое ощущение — лубок. Неживая картинка.
Небо чешется о лес,
Трется шкурой влажною,
Вот и сыплются с небес
Листики бумажные.

Надо мир перевернуть
И осенней щеткою
С неба дождики смахнуть
Нежною щекоткою.

А при чистых небесах
Станет больше света,
В наших душах и лесах
Будет бабье лето!
(1998)
Описание красоты внешней. Внутренней — нет. Ритм — один. Темы — одни и те же. Стихи похожи на клонированных блондинок.
Акварельными листами
Сохнет мокрое белье.
Не украсить ли цветами
Наше скучное жилье?
(30.08.99)
А дальше — что? Опять ничего. Всё! Вопрос, и не более того. Видимо, за ним должен следовать ответ: «Укрась!»
Жить без денег — это искусство.
Не хочу долги отдавать.
Что-то в городе скучно и грустно,
Не пойти ли мне в лес погулять?
Эту строфу я написал за минуту. Скажите, чем отличается от приведенной чуть выше?
Кроме зарисовочности, в стихах Вадима иногда прорывается пафос:
Души да здравствует горенье,
Непобедимый дух творца!
(1998)
А вот это — хорошо, потому что — искренне, потому что посвящено ушедшему из жизни другу:
Переводом часов
Не вернуть выражения глаз.
И поверить нельзя,
Будто сдаться давлению факта —
За звучанием слов
Слишком поздно доходит до нас,
Что уходят друзья
Через рваные раны инфаркта.
(2000)
Первые же две строфы этого стихотворения — чушь, очередная игра в слова, которую постоянно практикует Вадим:
В полнозвучном лесу —
Напряжение дел топора...
и т.д.
Людей в поэзии Осипова почти нет. Создается впечатление — не любит Вадим людей. Лишь притворяется, что любит.
Придет зима, и все изменится,
И позабудешь ты, что слаб.
Шампанское в бокалах вспенится —
За теплых, а не снежных баб!
(1998)
«Теплые бабы», а не Женщины с большой буквы. Как бы Осипов ни любил женщин на словах — вот оно, истинное его к ним отношение:
О, наслаждение греха
Легко и просто перевесит
Все наши заповеди вместе...
(1998)
И — дальше, в этом же стихотворении:
Мы игры для юнцов оставим,
Бокал поднимем и восславим
Любимых, верных наших жен!

Им посвящаю этот стих —
Они порой насквозь нас видят,
Но ведь в постели не обидят...
(1998)
Какой пафос! И какая пошлость в конце... Не такими словами (если уж на то пошло!) нужно говорить об этом. А в следующем стихе —
Я взглядом краешек пальто,
Как ветер, приподнял украдкой.

А там на каждый шаг разрез
Ее приподнимает ножку...
(...)
А бес бормочет: «Ну и что ж —
Сей номер, очевидно, занят,
Но ты легко другой найдешь
С такими жадными глазами!»
(1998)
О любви — ни слова. Только о теле. Хоть бы тогда не славил жену, — по крайней мере, так было бы честнее по отношению к ней.
Тело лазило на тело,
А душа спала.
(1998)
Это — стихи? Извините меня...
Нас нервирует переход (...)
От измены назад к жене...

Нужно вынести первое время,
Важно выдержать первый удар,
И понять — переход не бремя,
А судьбой уготованный дар.
(1998)
Хорош дар! И дар — кому? Кто должен выдержать этот удар? Жена? Или поэт, вернувшийся от очередной любовницы назад, к жене? И — в другом стихе:
Я устрою тебе карнавал и сюрпризы,
А домой возвращайся одна.
(1998)
Это — честно? А это — откровенно-циничное донельзя:
И мне еще найдется,
С кем любимой изменить.
(1998)
Как вы думаете, о ком эти строки? —
Руки пианистки
Скрючило клешней.
(1998)
Не догадаетесь! Об умирающей матери. Не знаю, как вам, а мне за такие строки было бы стыдно. И за эти —
Маленькая горбунья,
Старое полудурье —
Смейтесь ей прямо в рыло,
Только не троньте крылья!
Мне стыдно за Вадима. Ему, очевидно, за себя — нет. Он пишет (в сборниках 1998 года): природа — это хорошо. Баня — тоже хорошо. Женщина — это хорошо. Женщина в бане — еще лучше! Измена — это нехорошо... в определенном смысле... и вместе с тем... хорошо-о-о то ка-а-ак!.. Но дальше — ты сама по себе, а я — обратно к жене! В сборнике 2000 года опять — метель, зима, снег, осень, желтые листья, баня...
Губы ветром посекло,
Будто спал с княжною.

А почему — не с царицей? Не с боярыней?

Старики уходят летом
И не чувствуют жары,
Расставаясь с белым светом,
Где толкутся комары...
(2000)
Бодрый такой речитативчик! А ведь стихотворение — о смерти. Насколько же надо не чувствовать слово, ритм, насколько надо не любить людей, чтобы написать стихотворение о смерти именно таким размером!
Единственный вывод, который я могу сделать из сказанного выше: Вадим Осипов (между прочим, заместитель Председателя правления екатеринбургского отделения Союза писателей России, член различных комиссий по литературным премиям!) — абсолютно дутая величина в поэтическом Екатеринбурге. О других городах вообще речи нет...
10.01.04.