Ксюхины слезы

Телефонный звонок прогремел в третьем часу ночи. Спать я еще не ложился, но уже имел серьезные намерения это сделать.  Лежал на диване и в который раз перечитывал одну книжку. Она мне мне порядком надоела, но кроме нее в доме читать было нечего. Дело в том, что я недавно переехал, и все мои нехитрые богатства в виде двух полок книг и старенького компьютера, нажитые за четверть века в родительском доме, по сию пору там и оставались в ожидании переезда.
Я, чертыхаясь, поднялся с дивана и снял трубку.
- Привет, - прожурчал сквозь телефонный треск знакомый голос. – Не спишь?
Уместный вопрос посреди ночи.
- Нет пока. Но собираюсь. Что-то случилось?
- Да нет…  - в голосе явно прозвучала надежда на понимание обратного. – Так просто звоню…узнать как дела. – Нотки пошли верх. – Ты чего не спишь?
- Жду, когда ты позвонишь, – отшутился я. В последнее время я вообще плохо засыпаю вечером, поэтому и перечитываю одну книжку уже в третий раз за этот месяц. – Что произошло, рассказывай.
В трубке послышались всхлипы, вполне подходящие к ситуации. Я попросил не дурить и говорить толком.
- Дээ….Меня этот козел бросил. – Всхлипы начали переходить в рыдания. Я уже не пытался их остановить, знал что это бесполезно: лучше сразу дать выплакаться, а то натворит еще глупостей, чего доброго. Минуты три я слушал бессловесную вариацию на тему  «наша горькая женская доля». Звучало так выразительно, что мне самому захотелось заплакать.
- Ну ладно, Ксюх…хорош, - я не особо горазд на утешения, если честно.
- Ой, Лех…мне так плохо……ну почему все так……. – В трубке послышалось отчаянное хлюпанье, затем оно высморкалось. – Может приедешь, а, Лех?
- Ну вот еще, попрусь я к тебе на ночь глядя через весь город. Давай лучше ты ко мне подгребай. Лови мотор и подъезжай, я тебя встречу.
Ксюхин голос агакнул, хлюпнул еще раз и превратился в короткие гудки. Я не специально ей грубо ответил. Я знал, что она хочет ко мне, просто ей неудобно (глупая) вот так напрашиваться. Сам я редко  у нее бываю.
Ксюха – это мой друг. Очень старый и проверенный товарищ. Еще не было случая, чтобы мне понадобилась помощь или совет, и она мне отказала или не смогла помочь. Она очень хорошая девчонка – я не знаю человека, с кем бы я мог быть настолько искренним (до приличных, конечно, пределов), и кому бы я так доверял. Мы с ней настоящие друзья. И она знает, что несмотря на свою грубость и прямолинейность, я тоже никогда ей не откажу в помощи, что бы у нее ни случилось. Знает, что может позвонить мне в любое время дня и ночи и встретить сочувствие и понимание. Знает, что я могу поворчать на нее, высказать недовольство, сказать какую-нибудь грубость, но что я все равно рад ей и готов ей помочь. Она не обижается на мое ворчание. Она меня слишком  хорошо знает.
Я даже не уверен, есть ли у нее в жизни кто-нибудь такой же близкий, как я. У нее и подруг-то по-настоящему близких нет. И не знаю, так ли она доверяет своим бесчисленным хахалям, которые пользуются ей, а потом бросают. Ксюха вообще несчастливая женщина. Вся ее личная жизнь – многосерийная драма, где в каждой серии трагический конец, море слез и чуть ли не попытки суицида. Почти каждый ее роман заканчивается рыданьями на моем плече и клятвенными обещаниями изменить себя. Но она каждый раз находит в себе силы вновь пускаться в головокружительные любовные приключения, чтобы опять (в который раз) разочароваться  в любви. Она говорит, что оно того стоит. Я с ней согласен.
Я встретил ее перед домом. Она грациозно выскользнула из машины, что-то мяукнула водителю в окошко и пошла ко мне навстречу. Я в который раз восхитился ее походкой, такой легкой, кошачьей. Ее миленькое лицо со следами уже успевшей потечь, видно, в машине, туши, уже на ходу начало принимать форму античной маски скорби, и она едва успела сдержать рыдания, пока ее голова окончательно не плюхнулась мне в плечо. Тут она зарыдала так горько и жалобно, что на этот раз мне стало жалко ее не на шутку. Я обычно не совсем всерьез воспринимаю ее слезы. Как и у всех эмоциональных, часто плачущих женщин, ее слезы не всегда – выражение истинной скорби. Скорее, это просто способ выражать эмоции, причем не всегда отрицательные. Как сказал один мой приятель, в таких слезах слишком много воды. Они, действительно, и на вкус не такие соленые. Когда она плачет, во мне часто поднимается эдакий снисходительный смешок, но я всеми силами стараюсь его подавить. Его она мне точно никогда не простит. Но сейчас дело было плохо, и это было понятно без слов. Я обнял ее за плечи, чуть ли не сгреб в охапку, и потащил этот судорожно рыдающий комочек к себе в квартиру. Мы поднялись, разделись и расположились на кухне, неизменным местом наших разговоров и признаний, обсуждений и споров.
- Водку будешь? – спросил я больше для проформы, я знал, что будет.
Ксюха только кивнула головой и, продолжая всхлипывать и шмыгать носом, принялась рыться в сумочке.
- Иди умойся. Вон, вся тушь уже на щеках. И чего начумазилась, как в театр? – пожурил я ее.
- Не могла же я к тебе страшная приехать.
- А так ты прямо мисс Вселенная.
Она попыталась засмеяться, но только снова заплакала. Так всегда бывает. Смех после слез вызывает опять слезы. Уж не знаю, почему.
Ксюха пошла умываться, и пока она возилась в ванной, я соорудил нехитрую закуску, вымыл две рюмки, которые уже третий день стояли в мойке, достал из холодильника початую наполовину бутылку русской.
- Ну вот, совсем другое дело. Выглядишь что надо, - пытался я ее приободрить, когда она вышла из ванной. Хотя выглядела она, честно говоря, неважнецки – красные глаза, распухший от слез нос. Она поняла, что я ей вру и только махнула рукой.
- Не умеешь ты женщинам врать, Леха.
- А надо?
- Иногда надо. – Она подставила мне рюмку. – Наливай , что ли.
Я разлил, мы молча чокнулись и выпили. Ксюха взяла дольку лимона. Я закурил. Я знал, что она сама начнет рассказывать, поэтому не задавал вопросов, а молча ждал, пока она сосредоточенно глодала цедру. Бросив обглоданую шкурку в пепельцу, принялась за следущую дольку. Эдакий обиженный мышонок – грызет и молчит. И я молчу, даю ей собраться с мыслями.
- Давай еще что ли, - исторгла она мысль. Я налил.
- За что пьем-то? – спрашиваю.
- За тебя, засранец.
- И за тебя, дуреха.
Так мы иногда объясняемся в любви, самой чистой, преданной и верной любви – там, где не замешаны взыимоотношения полов, а только абсолютное взаимопонимание и безграничное доверие.
- Вот скажи мне, Леха….Почему вы все такие козлы? – она уже немного опьянела, видать с переживаний огненная вода ей хорошо пошла.
- Да потому что вы все дуры.
Она кивнула. Наш извечный спор о том, какие же мы разные, мужчины и женщины. Дальше подобных тезисов он обычно не заходит.
- Все,  не все, а я точно дура.
- Да, ты самая дура из всех дур на свете, – обнадежил я ее.
Ксюха посмотрела на меня с нежностью:
- Много ты понимаешь. – Она кинула в меня лимонной коркой, но умудрилась промахнуться, и та упала на пол. Я поднял.
- ТЫ много понимаешь.
- А чего вас понимать-то? Мужики и есть мужики.
- Ну, с такими убеждениями ты далеко не уедешь.
- А я и не собираюсь больше никуда ехать. Все, хватит. Лучше одной быть.
- И побудь пока. Остынь. Не обязательно вседа быть с кем-то. – Я затушил окурок. – Вон я один живу и ничего, не жалуюсь.
- Ага, живешь один…а барышень к себе водишь.
- С чего ты взяла?
- А откуда у тебя полбутылки водки? Ты же один не пьешь, а с соседом бы вы ее уговорили, это сто процентов.
Я и не знал, что женщина может придраться к недопитой бутылке водки. Понял, что отпираться бесполезно.
- Ты прям как мисс Марпл.
- Что, такая же старая? - Логика железная, с такой не поспоришь. – И вообще, девушек принято вином поить.
- Поучи меня еще.
Я всегда удивлялся Ксюхе. Такая толковая девчонка, умница, и институт хорошо закончила, и работа у нее приличная. Мордашка симпатичная, фигурка ничего, и соображает она неплохо. И такая бестолковая в личной жизни. Впрочем, так оно всегда и бывает. «Серые мышки» всегда умудряются вовремя замуж выйти, причем удивляюсь, насколько удачно. Не в плане достатка, а в плане отношений – мужики им порядочные попадаются. А моей Ксюхе из-за этого достается то, что осталось. Хотя, кто их знает, какие у них были отношения. Она сама не подарочек, кого хочешь из себя выведет. Характер у нее неуживчивый страшно.
- Кто он хоть был-то? – я не выдержал и решил направить беседу в нужное русло.
- Архитектор…. – ее лицо опять начало принимать плаксивое выражение. Встретив мой предостерегающий взгляд, Ксюха взяла себя в руки. – Знаешь, мы вечерами мечтали….Вот заработаем денег….Построим себе дом, где-нибудь за городом…..И будем там жить, и детей растить….. – по ксюхиной щеке скатилась предательская слеза. – Он мне рисовал этот дом…..эскиз….. Ты бы его видел…….домик, как из сказки…. Оказалось, это и были сказки…
Она наклонила голову совсем низко, и ее рыжие волосы упали с плеч и скрыли от меня ее лицо, но видно было, что она беззвучно плачет. Мне было очень жалко ее, такое маленькое беспомощное создание.
- Ну Ксюх….Не всегда же мечты сбываются. Некоторые так и остаются мечтами. И ничего с этим не поделаешь. Ты ведь уже большая девочка, все понимаешь.
Иногда я разговариваю с ней, как с ребенком, хоть она меня старше на три года. В такие моменты она и кажется мне обиженным ребенком, которого во что бы то ни стало нужно утешить. Я видел, что она все понимает, но ей все равно было невыносимо горько.
- Да…..но зачем было столько обещать…и фантазировать….. Ведь он знал, что уйдет. Все время знал. Знал, что нам не быть вместе…..Я чувствовала это….. Ненавижу!
- Но тебе ведь было хорошо с ним? Ты была счастлива? Так зачем теперь проклинать его?
- Я любила его.
- Возможно, и он тебя любил.
- Нет, он – никогда…
- Не говори за другого – никогда. Все по разному понимают любовь.
- А ты как ее понимаешь?
Я взял бутылку и налил нам еще по пол-рюмки.
- А  чего понимать-то. Она либо есть, либо ее нет. – Я поднял рюмку. – Давай, заяц. Чтобы у тебя все было лучше всех.
Мы выпили, и она понимающе закивала. Ничего она не поняла, глупая.
- Если бы любил, не ушел бы. – Ее мысль вернулась обратно.
- Как раз, может быть, поэтому и ушел. – Зеленющие ксюхины глаза уставились на меня с недоверием, требуя разъяснения. – Понимаешь, влюбленный мужчина уязвим. Уязвим для своего самолюбия. Ради любимого человека он готов поступиться принципами…. и боится этого.
- Это так для вас важно?
- Как правило. Это может нарушить целостность характера. Тогда он не будет себя уважать.
- Зато я бы его уважала.
- Нет, и ты бы не стала. И он это знает.
Мы опять замолчали, обдумывая каждый свое: Ксюха – сказанное мной, я – чем бы еще ее утешить. Я всегда заступаюсь перед ней за ее обидчиков. И мужская солидарность тут не при чем. Может быть, они действительно все подонки, каких свет не выдывал, но мне бы не хотелось, чтобы из-за таких вот подонков Ксюха потеряла в конце концов веру в себя и в свое счастье. Ведь когда тебя окружают одни подлецы, нет надежды встретить хрошего человека. Постепенно озлобляешься, теряешь веру в искренность людей, становишься черствым, эгоистичным. Я не мог позволить Ксюхе стать самолюбивой стервой, которая бы манипулировала людьми, как жонглер шариками – тогда для любви в ее сердце осталось бы совсем мало места. И, пока это было в моих силах, я всеми силами пытался сберечь огонек детской наивности, который еще теплился в ее душе.
- Лех…
- Что?
- А зачем люди мечтают?
Я достал еще сигарету, прикурил, глубоко затянулся и выпустил струйку дыма в потолок.
- Трудно сказать. Нельзя жить, не мечтая. Даже о несбыточном. Когда люди мечтают, они живут этими мечтами. Частично проживают их.
- Как это?
- Ну так. Вот ты мечтала о сказочном доме. Представляла, как ты живешь там, как с утра спускаешься по широкой лестнице в пушистом халате….как возишься с малышами в детской… Как встречаешь любимого с работы и накрываешь в столовой вкусный обед…. – я осекся, глядя, как ксюхины глаза опять заблестели. – Ведь так? – она закрыла глаза. – Значит частично прожила это. А это уже пол-дела.
- Но ведь нельзя жить одними мечтами.
- Нельзя. Но когда мечта сбывается, бывают разочарования. Даже сильнее, чем если бы она не сбылась. Поверь мне.
- А разве это не цель мечты – чтобы она сбылась?
- Совсем нет. У мечты нет цели. Она просто мечта. Пища для фантазии. Когда она сбывается, она умирает. Ее больше нет, ведь ты не можешь мечтать о том, что у тебя уже есть.
- Значит моя мечта жива?
- Конечно. Живее всех живых.
- А я думала, она умерла.
- Какая ты у меня глупая.
- Сам дурак.
Ксюха все еще куксилась, но видно было, что ей полегчало. Не совсем конечно, но она вообще быстро отходит. То ли иммунитет у нее к разочарованиям уже выработался, то ли она просто очень сильная. Да и водка, видать, помогла. Я спросил, будет ли она еще, но Ксюха помотала головой:
- Давай лучше чаю.
Теперь наши посиделки затянутся до самого утра, это я уже знаю. Но мне было даже приятно, мне всегда легко с ней, и спать совсем не хотелось. К тому же завтра воскресенье. Я убрал недопитую бутылку, поставил на плиту чайник, достал из холодильника недоеденный торт и остатки шоколадных конфет. Нарезал хлеб, поставил масло на стол, сходил на балкон за вареньем. Ксюха сидела за столом, подперев подбородок кулачком и с благодарностью смотрела, как я хлопочу. Мне нравится за ней ухаживать. Ради себя я бы не стал так суетиться, а ради нее эти хлопоты мне приятны.
- Вот скажи мне…, - она водила пальцем по квадратикам клеенки, - почему ты такой хороший?
- С чего это ты так решила?
Она задумалась.
- Ну просто. Все понимаешь…можешь объяснить…...Всегда готов помочь. Все женщины от тебя, наверное, без ума.
- Нет…
- Почему?
- А почему от тебя не все мужики без ума?
Она вздохнула.
- И потом… я не такой хороший, как тебе кажется. Я обычный. Такой же как и все остальные люди. Как те, с кем ты встречалась. Может, в чем-то чуть лучше, в чем-то чуть хуже. Но в целом такой же. Для тебя вот хороший, а для кого-то… - я задумался, подбирая подходящее сравнение, –  плевок на асфальте. И поди разберись, кто прав.
- Не-а…. Так не может быть… – недоверчивое трепетание ресниц.
- Значит, может.
- Но ведь с тобой же мы ладим.
- Просто у нас такие отношения. А от своих мужчин ты, наверное, слишком многого требуешь.
- Ничего особенно не требую. Только чтобы любили.
- Вот видишь… Разве это можно требовать?
- Да я и не требую даже.
- Я знаю. Но это требование – в глазах. И это посягательство на самую сокровенную свободу – душевную. А этого ни один человек не потерпит.
- Значит надо менять себя?
- Ни в коем случае. Изменив себя, изменишь себе. А кто изменяет себе, изменит кому угодно.
- Что же делать? – растерянный взгляд.
- Быть собой. И искать человека, который сам захочет отдать тебе свою душевную свободу.
- Такое бывает?
- Еще как бывает. Только редко. А пока просто мечтай о нем.
- Так можно всю жизнь промечтать.
- Да, можно. Многие так и живут. Но лучше всю жизнь прожить с мечтой, чем с разочарованием.
Ксюха, надув губки, болтала ложкой в чае, гоняя по дну кружки чаинки. Казалось, это занятие ее увлекало – с такой сосредоточенностью она смотрела в кружку. Видно было, что мои слова запали ей куда-то очень глубоко. Настолько глубоко, что она сказала:
- Странный ты мужик, Леха.
- Чего же странного?
- Рассуждаешь, как девица.
- Но ведь я же с тобой разговариваю…
- А с мужиками ты по-другому разговариваешь?
- Немного…
- Значит, ты двуличный?
- Нет. Я же не меняю позицию. Просто изменяю угол зрения и лексикон, чтобы человек лучше меня понимал.
- Это не значит ли – изменять себе?
- Не значит. Это обычное уважение к собеседнику.
- Значит, ты на самом деле такой хороший, как рассуждаешь?
Я рассмеялся. Переубеждать ее бесполезно.
- Ну считай так.
В Ксюхе проснулся аппетит, и она потихоньку приступила к моим нехитрым угощениям. Полила хлеб вареньем из ложечки, дала ему впитаться в белый мякиш, затем сверху намазала маслом. Она всегда делела у меня такие бутерброды. Сделав один, положила передо мной, мурлыкнула «кушай» и принялась готовить следующий, для себя. Долго и сосредоточенно размазывала варенье по ломтю, затем так же задумчиво и аккуратно накладывала куски масла, словно обдумывая какую-то важную мысль.
- Лех… Леха…
- Ау.
- А почему мы с тобой расстались?
Я чуть не подавился бутербродом. За пять лет мы ни разу не вспоминали об этом, словно стесняясь, как постыдного эпизода биографии, и делали вид, что знакомы друг с другом с рождения. Иногда и было такое ощущение. А разговоры о наших прежних отношениях по общему молчаливому согласию с самого начала стали табу.
- Ну вот…. Вспомнила бабка, как в девках ходила. Ты еще спроси, почему Кутузов Москву французам сдал.
- Нет, я серьезно…
- Ну а серьезно… Не знаю. Значит, судьба нам так мало отмерила быть вместе. И не внаших силах было это изменить.
- Почему-то тогда я тебя таким не знала…...Мы никогда так не разговаривали…
- А ты вспомни, чем у нас головы заняты были…
Мы оба прыснули со смеху.
- Все равно, ты раньше таким не был.
- Ну, может, поумнел чуть-чуть.
- Наверное…... А я все такая же дура.
- Редкостная. Это твое достоинство. Береги его.
- Все шутишь.
- Совсем нет.
- Тогда объясни.
- Дурам не понять.
Она снова засмеялась, потянулась через стол и ласково-шутливо взъерошила мне волосы. Судя по всему, ответ ее устроил.
За окном начало светать, ночь сдавала свои позиции, забирая тишину с собой. Где-то завелась машина, под окном залаяла чья-то собака, послышался сердитый окрик. Я посмотрел на часы – было около шести. Мы доедали бутерброды.
- Давай спать укладываться, - предложил я.
- Давай…. А то меня уже морит. Только поболтаем еще немного, когда ляжем?
- Само собой.
Я положил Ксюху на свою кровать, а себе постелил на раскладушке, рядом с кроватью – комната у меня одна. Когда легли, Ксюха долго перетряхивала одеяло, ворочалась, сопела, взбивала подушку, потом вдруг повернулась ко мне лицом:
- Лех…… Иди ко мне….
Да, эта девушка умеет шокировать. И откуда у нее энергия берется, мне бы на ее месте сейчас было ни до чего.
- Ты чего это, Ксюх? Чего тебе взбрело опять?
- Того… Мне холодно….
Это была уже явная ложь, в комнате было даже жарко. К тому же она никогда не мерзнет, ее всегда кровь греет. Я молча встал, достал из шкафа еще одно одеяло, подошел к ней и укрыл до самого носа, закутав вместе с руками, как кокон с бабочкой. Зетем сел на край кровати, поцеловал ее в губы и сказал:
- Спи лучше, чудик. Тебе выспаться надо, сон для тебя сейчас – лучшее лекарство.
Она сердито выпуталась из «кокона», отвернулась от меня к стенке и свернулась обиженным калачиком. Я положил руку ей на плечо, но она съежилась еще сильней, и я убрал. На этот раз она, по-моему, действительно обиделась. И вправду, дура, подумал я. Моя маленькая беззащитная дурочка.

Когда я проснулся, Ксюха еще спала. Я умылся, поставил чайник и сунул сигарету в зубы. Покурив и окончательно проснувшись, я пошел проведать свою гостью. Она спала, укрывшись одеялами до пояса, по-детски подложив кулачок под щеку. Другая рука расслабленно лежала поверх одеяла, ладошкой вниз. Аккуратные грудки бугорками выпирали из-под майки. Растрепавшиеся за ночь огненные волосы разметались по подушке, и одна прядь упала на лицо, прикрыв один глаз и половину щеки. Она чему-то безмятежно улыбалась во сне.