Bang!

       Я вполглаза смотрела очередное ток-шоу и красила ногти. Покрытые слоем розового лака, они напоминали изящные перламутровые инкрустации. Я согнула пальцы и полюбовалась на своих ручных зверюшек с другого ракурса, как вдруг чей-то до всхлипа в сердце знакомый голос привлек мое внимание.
       Да, несомненно, это был он – только с напудренным носом. Я потянулась за пультом, чтобы сделать звук погромче и опрокинула лак себе на колени. Он же обещал, что отомстит, но это уж слишком! О Божественное провидение! О всадники Апокалипсиса и рать карающих ангелов! Хотя теперь уже было поздно взывать к вашей помощи…
       Мелкий, пошлый тип, он, похоже, рассказывал Нашу историю, и большего глумления над чувствами даже нельзя было представить. В руках он держал мой увеличенный фотографический портрет годичной давности: чужая девочка внимательно разглядывала меня с экрана, а подпись на огромной золотой раме лаконично гласила: «Лгунья».
       Прервав на секунду свои бредовые излияния, он неожиданно подмигнул в камеру, и меня буквально передернуло. Его серо-зеленые глаза злобно искрились.
       За окном в минорной тональности шелестел осенний дождь.

       Вообще-то его звали Саша, но он неизменно представлялся по-разному: то Граф Дракула, то мистер Хайд, то Фредди Крюгер (это особенно меня веселило). «Ты на самом деле считаешь себя демонической личностью?» – как-то спросила я. «Ну конечно, - абсолютно серьезно ответил он. – Ты, кстати, на стороне добра или зла?». «Я по ту сторону», - мрачно сказала я. «Кто не с нами, тот против нас, надеюсь, ты это понимаешь», - еще более мрачно произнес он, и мне почему-то стало не по себе.
       Он был шутом (впрочем, весьма неплохим), везде и всегда, и умудрялся не снимать своего колпака даже на похоронах. Понять, когда он валяет дурака, а когда говорит правду, не представлялось возможным. «Я твой шут, ты моя королева», - шептал он и падал на одно колено, припадая влажными губами к моей руке. На день рождения он подарил мне корону из картона, обклеенную золотой фольгой.
       В любое время суток он сорил шутками, как конфетти, и глаза его при этом как-то странно блестели, как будто от нечаянных слез. Но плакать было так не к месту, да и причин особенных не было, да и нет таких причин, чтобы мужчине дозволялось запросто хлюпать носом и стряхивать с ресниц соленые капли. Когда я показала ему на дверь, он не заплакал – придворный шут вышиб ее пинком ноги и прошел по ней, как шествуют победители по щитам павших воинов.
       Мы учились вместе в гуманитарном ВУЗе: он на последнем курсе, я на третьем. Когда он по-настоящему разглядел меня в первый раз, то покраснел до корней волос. Во второй раз убежал. А во время следующей случайной встречи на лестнице пересчитал ступеньки, споткнувшись.
       Так мы и существовали бок о бок несколько месяцев. Я собиралась замуж за человека, которому посвящала стихи и пела песенки на французском. Жизнь была совершенна, как сонет, и слегка пресновата. Незаметно для себя я узнавала о Саше всякие пикантные подробности: о том, что он ходит к хасидам в синагогу и изучает талмудические предания, или о его склонности неизменно украшать столы, за которыми он сидел, строчками из Басё. В огромной аудитории, рассчитанной на триста человек, я нашла около десяти хайку. Мне особенно понравилось одно трехстишие:

       Уходит весна.
       Птицы плачут, у рыб навернулись
       слезы на глаза….

       Всю свою жизнь я делю на этапы. Детство – это «золотой век», родители – античные боги, особенно мама – Афродита, восставшая из пены, длинные золотисто-каштановые волосы тянутся шлейфом, природа прекрасна сама по себе и, чтобы поражать своей красотой до мурашек, не нуждается в твоем особом расположении духа. Потом наступило средневековье переходного возраста: странно одухотворенные взгляды исподлобья, сыпь по всему телу от постоянных моральных упражнений в истреблении плоти, крестовые походы на учителей и мечты без конца о Рае платонической любви. Эпоха Возрождения началась на первом курсе, когда я встретила моего первого Данте. Красные розы и мускатное вино до утра, ласки слаще вина и ярче роз, придуманный от экзальтации мир, золотые закатные облака на синем небе.
       Когда я встретила Сашу, царил Век Просвещения. Разумное начало превалировало над всем, поскольку чувства вошли наконец в тихую гавань устоявшихся представлений о жизни и о себе. Бурные страсти были отметены за недостатком энергии. Книги, концерты, музеи - размеренная интеллектуальная жизнь. На горизонте маячили какие-то непонятные «Летучие голландцы» депрессий и неврозов, а ветер уносил их вдаль – до времени. Обретенное счастье взаимной любви, и ничего лишнего.
       Он пришелся ни к чему, был в принципе не нужен. Впервые Саша заговорил со мной, подкараулив меня после занятий, и то, потому что я ехидно спросила, открыто глядя в черный хаос его зрачков: «Ты что-то хочешь мне сказать?». «О да,» – прошептал он и протянул мне маленькую грязную бумажку. Я развернула ее и прочитала вслух: «Я схожу по тебе с ума». «Неужели?» – млея от удовольствия, поинтересовалась я. «Угу» – делано усмехаясь, ответил Саша, и мы вдруг куда-то понеслись, как оглашенные. Впрочем, была ароматная весна, и восхитительное небо, располосованное радугами, и воспоминания о Другом, боготворимом, близком так недавно и до потери сознания. Отступление от Классицизма в … Но этому нет названия в мировой истории.
       У меня есть оправдание: я никогда не говорила ему о любви, и он тоже не упоминал об этом. И даже тогда, когда он, дрожа, целовал мои пальцы, и я знала, что сейчас мое сердце страшно полыхнет, и языки огня охватят мою одежду, и вся она сгорит в этом пламени. Моя грудь, как вакханка, требовала обнажения, а сердце – срывания масок.
       «Что ты чувствуешь?» - спросила я.
       «Безумно щекотно», - сказал он и показал на свой впалый живот.
       Мне оставалось только промолчать.
       Потом я лежала, свернувшись калачиком, и думала о том, как я и Другой, тесно прижавшись боками, сгорбившиеся от старости и груза отсыревших амбиций, идем много-много лет спустя по какой-нибудь хрестоматийной липовой аллее, Филемон и Бавкида Третьего тысячелетия, пережившие все и всех, кроме своей любви Он ласково гладит мою морщинистую лапку, а я плачу счастливыми птичьими слезами, если у птиц вообще есть слезы, хотя -поверим Басё на слово... Вдруг из-за Саши это не сбудется?
       Они не были знакомы. Саша заочно презирал Другого, Другой не догадывался о том, что нас связывало. Я не испытывала угрызений совести, считая свое увлечение несерьезным, хотя попадала в зависимость от Саши все больше и больше. Он был патетичен, взбалмошен и ужасающе инфантилен, несмотря на свой возраст. Периодически мне приходилось мыть ему голову, потому что когда он совершал эту гигиеническую процедуру самостоятельно (что происходило крайне редко), вода заливалась ему в уши. Мокрые длинные волосы прилипали к небритым щекам – удивительно жалкий вид. Ему вечно нездоровилось и не спалось, зато ел он за всю королевскую свиту и придирался к моей готовке.
       Когда Другой уехал в командировку на две недели, мы стали видеться почти каждый день. Разгоралось лето. Он будил меня, стреляя в мое окно из рогатки мелкими камушками. Какая-то вредная старушка пожаловалась на него в милицию, и Саше пришлось, игнорируя истошный мат, спасаться на дереве, а оттуда перепрыгивать в мою комнату.

       Мы любили разговаривать о любимых писателях и слушать арт-рок. Он рассказывал мне сказки о монстрах, живущих в головах ничего не подозревающих девушек. Как-то, между прочим, он упомянул, что никогда не женится: якобы его отец и дед были очень несчастливы в браке и, начиная с медового месяца, «пили не просыхая». «Ах так», - подумала я и ужаснулась: неужели я рассматривала этого гениального эксцентрика как… Страшно подумать, чтобы из этого вышло.
       Он любил делать необычные подарки. Подарил двух пауков в банке с наклейкой : «Ты настоящая и ты выдуманная». Записывал некоторые мои мысли и потом преподносил блокнот с красивыми благоглупостями. Раздобыл где-то антикварную музыкальную шкатулку “Memento mori”: поднимаешь крышку - раздается писклявый траурный марш. Его дурашливой изобретательности не было пределов, но предел был положен моему терпению.
       В один из своих утренних визитов Саша сообщил мне: «А ты знаешь.. вчера мне призналась в любви одна девушка».
       «Ну и что?», - сказала я.
       «Я ответил ей, что ей очень повезло. Ее выбор, безусловно, правилен».
       «Ну конечно, а как же иначе. И что – она красивая?» – спросила я, чувствуя, что проглотила наживку.
       «Ничего себе. Как ты, наверное, но гораздо добрее. Пора нам с тобой заканчивать» - сказал Саша и посмотрел в окно. Смотреть там было абсолютно не на что.
       «Спасибо за перспективу. – сказала я, в душе было на редкость гадко. –Как раз в сентябре я выхожу замуж. Придешь на свадьбу?»
       «Обязательно» - сказал он и, резко вскочив со стула, вспрыгнул на подоконник и выпрыгнул в раскрытое окно. Я жила невысоко.
       Потом он вернулся: долго звонил и барабанил в дверь. Я притворялась глухой.. Поиграли и хватит. Я боялась, что еще немного, капельку нежности, жалости, авантюризма и еще черт знает чего, но противного моей воле, и не смогу обходиться без него.
       Расставание было похоже на трагифарс, как и весь наш короткий роман. Он кричал на меня и говорил, что я его обманула.
       «В чем же?» – кричала я в свою очередь.
       «Ты дала мне понять, что я что-то для тебя значу, а ты воспринимала все, как игру! Использовала меня! Игры, в которые играют люди, люди, которых играют в игры! От скуки! Ты ничего не понимаешь во мне, эгоистка! Глухая тетеря, моральная идиотка!»
       «Ах это не была игра? – задыхалась я, в каком-то дурацком смятении, теряя достоинство. – Может быть, ты скажешь, что любишь меня? Тебе нужно было самоутвердиться за мой счет! Ты шут, а я королева, ты верно определил характер мизансцены. Любовник королевы автоматически поднимается в глазах окружающих! Тебе было нужно именно это плюс еще кое-что, в 22 глупых года, признайся!».
       «Королева? Маленькая королева своего крошечного зеркальца, вот ты кто! Ты еще вспомнишь обо мне!»
       «Пошел вон!» - выкрикнула я вне себя.
       Он затрясся, побледнел, и потом произошло то, что было описано выше. Мной овладела тяжелая злоба: я никогда прежде не оказывалась в такой позорной ситуации. Я с трудом приставила хлипкую дверь к стене и, на осадном положении у страха, стала ждать возвращения родителей с работы. Как я им это объясню? Эта мысль казалась мне самой важной на тот момент времени. С Сашей было покончено. Раз и навсегда.
       По возвращении из очередной командировки Другой подарил мне кольцо с бриллиантом, и вскоре мы разослали приглашения. Свадьба идеально знаменовала наступление Новой эпохи. По плану был романтизм. Сидя на берегу Средиземного моря, я перебирала густые темные волосы своего мужа и упивалась нашей близостью. Он был идеален, его красивые глаза вмещали все оттенки голубого на Земле. Вокруг цвели сказочные цветы, вроде тех, что рисуют на фарфоре.

       Прошел год. Я перешла на пятый курс. Иногда видела Сашу с его скоропостижной возлюбленной, тоже студенткой факультета. Они расставались-целовались. Я брезговала смотреть на них. Наконец они расстались совсем, и он исчез из моего поля зрения.
       Эпоха романтизма не наступала, или я ее проскочила. Тянулся пепельно-черный декадентский период моей жизни. Другой почти не бывал дома. Он был старше меня на десять лет, и почему-то после свадьбы незаметная прежде разница в возрасте резко обозначилась, как проявляются морщины на лбу ранним утром. Временами накатывала скука. Как-то он спросил меня, почему я тоскую. Я ответила вопросом на вопрос: «С чего ты взял?» и поверила в возможность разговора. Он промолчал, потому что уже забыл, о чем спрашивал, – работа забирала его мысли целиком.
       Неужели не будет ни аллеи, ни птичьих слез?
       И вот я увидела этот парад клоунов по телевизору. Я плохо понимала, что Саша говорит и главное, зачем он это делает. Он перевирал факты – сказал, что пришел отомстить жене, которая изменила ему с другим. Потом он заявил, что сейчас, прямо в эфире, застрелится, потому что не может пережить предательства. Мое тело вдруг приобрело свойства пластилина. Он достал черный пистолет и приставил к виску. Ведущий сделал большие глаза. Отборные дебилы в зале замерли, открыв рты.
       «И ты с ним встречалась… – с этими словами в комнату вошел муж и мягко поцеловал меня в щеку. – Это же клинический случай! Я видел это чудо вчера вечером, пока ты была в ванной. Да не волнуйся ты за него… Все-таки программу смотрят дети». Он устало вытянулся на диване.

       Телевизионный Саша нажал на курок, и из ствола пистолета выскочил красный флажок с надписью “Bang!”
       Это был худший день в моей жизни.