отчаяние эстамп

Бродил много часов, не знаю сколько. Вскоре вернулся домой. Снова был один. Куда пропал Ян?
Я осмотрел себя в зеркале, свет падал на левую сторону лица, и на мгновение, когда выключал свет в коридоре, именно, в это мгновение, когда свет уже исчез, но все еще горел, то есть пограничное состояние, я увидел отражение Сергея, и резко вновь щелкнул выключателем. Свет зажегся определенно, и мое лицо было на месте. Вялый испуг затих, словно уставшая кошка. Он смотрел на меня из далекого угла, в который мне придется когда-нибудь залезть.
Я развалился на кресле, испустил блаженный вздох. Неумолимая тяжесть притаилась в груди. Одиночество – простая уловка человечества, оно необходимо, чтобы заставить людей работать, вертеться в жаровне отношений повседневности, пускать пузыри в бульоне из пакетиков. Ты не протянешь, ты должен это делать, обязан.
Для поэта – это подарок, неправда ли… поэт ли я? Каждый вечер среди людей и все равно один. Одинокая Тропинка, ведущая к Красоте, к Любви? Неужели меня застигли, я пойман алыми губками и смазливым лицом? Где носит Сергея? Почему он не здесь, когда… Где Джон? Столько вечеринок прошло в глубинах этой квартиры, невозможно поверить, что это было здесь когда-то…
… поникшие растения, разбитый горшок с землей, гора посуды – все исчезло…
Этого здесь никогда не было. Мне это все приснилось? Бред никогда не заканчивается, пока не становится нормой поведения, а потом наступает момент перешагивания или… конец подразумевает начало, испокон веков так было, так, как считают философы, всегда было – это неизбежно.
Спиралевидность одиночества? Музыка гремит в ушах, и воспоминания смешиваются с воображаемыми картинами. Она ушла, и нет ее. Она не звонит, телефон состоит в заговоре против меня. Я и мир. Мир и Я. Я и Я. Образ меня и образ меня.
Ссора была ведь так, – старался припомнить я, запустив руку в прядь своих волос, теребил их, трогал бровь, словно полагал, что она может куда-то пропасть. Ночь ждала ответа. Ждала ли? Рука тянется к пульту моего сознания, кнопка, погружающая в изолированное состояние, в мир. Это наркотик, скоро я его активирую, синее око завладеет мной, и тяжесть притихнет на час, на три, на… не больше. Стоит ли? Изолированное состояние, похожее на ватный рай-состояние Всемогущего Героина, Братство Морфия. Подушечный кибер-вход в киберпространство. Я его тоже хорошо знаю. Мне он знаком.
Рука безжизненно виснет от избытка мыслительных процессов, от избытка “может быть”. Пульт летит на ковер, я провожаю его взглядом. Другой наркотик, если подумать, владеет мной сейчас.
Она забыла вколоть мне дозу, а ведь я живу в пространстве-времени, мать вашу!
Одиноко смотрит с балкона в одинокое вечность небо. Единственный друг для меня, – думал он, глядя с балкона. Пять этажей.
Я выпил кофе, потом еще. Депрессивный узел в суставах, и хаотические пляски нейронов в мозгу. Lamb жалобно истерил пронзительным голосом прелестной девушки, скрипки заволакивали небо композиции, и барабаны с медлительным хитрым басом рвали почву, почву сознания. Фон бросал жалкого меня в другое чудесное пространство.
Музыка иногда, как марихуана усугубляет состояние, в котором ты находишься. Однако музыка бывает разной. А канабис не вызывает привыкания. Структуры абстрактные, ожившие в руках безумца-электронщика…
… ритмы замораживали мысли, конечности-мысли-туши развешивал Некто в морозильной камере-мозге, протекающем в волнах звуковых, внутри пленки, на пленке.
Давление камня на плечах, и смеющееся приятное лицо в лучах солнца, я найду ее, я хочу ее… Увидеть необходимо. Я бросился бежать. Снова. Я обезумел на вечное мгновение, наверное. Я не мог находиться здесь, в квартире, мне казалось, что стены душат меня, душат изнутри. Дышать становилось невыносимо, неприятно, тяжело, в конце концов. Я задыхался в этом пространстве. Я бросился искать ее. Я попал в замкнутый круг. Где мне найти выход? Здравствуйте, вы уже его нашли – это ручка, холодная ручка двери  с надписью “Entrance”. Любви нет, есть только жжение в груди-горле, в глазах – пожар из маленьких черных точек, летающих вокруг. Дверь на крышу была открыта…
… была открыта, я вбежал туда, и ночь приняла меня в свои объятья, рваный поношенный блудный сын, весь в изорванной ветром одежде, со слезами на глазах – откуда слезы, это проклятое жжение в груди, нет, в голове…
… пот струился по вискам, я бешено думал, словно мне было необходимо решить сейчас же сложную математическую задачу. Это и была задача. Но это задача вне сфер определенности, нет определенного ответа, нет, и не было. Математики заблуждаются. Разрежьте ее в лаборатории и исследуйте все части, все элементы, напишите множество формул, ответ снова за пределами этого, понимание – придумайте новую структуру решений. Ответов…
Что я делаю? Я сошел с ума? Я боялся этого.
Мутные краски реальности, обдувавшей меня своим ветром-проходимцем. Я облизывал губы и смотрел, смотрел, смотрел, смотрел… в небо, в синее дно – уже стало светать…
… я бросился к краю крыши – девять этажей вниз. Какие-то лица промелькнули в сознании, знакомые, но их было не уловить, они ворвались и остались, как недопроявленные пленки; всеми органами я ощущал их родство, родство со мной, я их знал определенно, но выцарапать их из глубин моего разума представлялось невозможным… Это я их создал на границе сна.
…я всматривался в блеклое очертание домов, пятнами ускользали их окна-глазницы, кое-кто не спал в столь поздний час. Я, словно что-то искал, я не знал что, я просто дрожал всем телом и вращал глазами. Внизу какие-то собаки, дикие волки пустыни, старательно крутились около мусорного ящика, заглядывая в гнилую лозу, где царствует разложение и упадок, лишь они – напоминавшие фантастически переродившихся бродяг на следующей стадии опущения или развития – нарушали тяжелую тишину.
Звук ее засел у меня в ушах. Я слегка покачивался от легкого дуновения, пот высох на щеках, и жжение в груди развилось до критической массы. Я смотрел, вращая головой, будто хотел найти ее.
(Виделись один раз, - Ян)
Я замер, руки опущены, и колени чуть согнуты, я ведь не собирался прыгать? Ведь так? Так?
…виделись один раз…
Кого я знал? Я вспомнил наш разговор с ней на балконе в разгар заката. Я говорил, что…
Жжение. Давление. Ветер. Мутные пятна перед глазами. Как глупо все. Все очень глупо. Глупо и все. Глупо.
Ее не существовало? Я ее придумал, такую романтичную и капризную, и веселую и сумасбродную, и эротичную и надменную…
Где граница, скажи мне волшебный голос, где, скажи, остановиться мне, где прилечь и где уснуть…
Казалось, земля с безумной скоростью налетела на меня, а я всего лишь стоял и не знал, что делать.
Вот и все. Жжение, подобно бурной несмиренной воде прорвало плотину-грудь, и раздался отчаянный и странный в то же время крик. Что я кричал? Я не ощущал сам себя?
Кари…наааааааааааааааааааа… Каринаааааааааааа… Каринааааааааа… Каринаааааааааааа… ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа…
Я упал на колени, оставшись без сил. Ласточки лишь ответили мне своим далеким полным надежды криком. Светлело. Я увидел теперь пятно сероватого цвета, пыльное пятно, на правом колене. Джинсы выглядели жалко. Весь мой вид был жалок.
Я вялым и утомленным, больным, изможденным жаворонком сидел, склонившись над пятном, и ничего не понимал. Я видел ее лицо. Такое нежное и таинственное, хотя открытое и искрящееся жемчужной улыбкой. Укор в глазах, и пряди небрежны. Я рисую только ее в своем сознании.
Вот лежу на крыше, растянувшись, словно на пикнике, и упираюсь взглядом страдальца в светлеющее с каждым мигом око, всепоглощающее и формирующее ее образ. ЕЕ образ. Я снова в Подушечном пространстве.
Куда теперь идти? Я противен был сам себе. Но это лишь на минуту. На все минуты между теми минутами, когда не противен.
Я с треском костей и вздохом приподнялся с пыльной крыши и побрел к выходу. Мне все время казалось, что она стоит там внизу и кричит мне в ответ, она услышала меня и стоит внизу, и машет рукой, нет, просто стоит и рассерженно смотрит, но это напускное. Все время, пока я спускался. Постоянно старался застыть и прислушивался – лишь ласточки и хруст помойки под лапами псов-бродяг. Был момент, когда мне хотелось выбежать вновь на край и… убедиться, что там никого нет (может, случайный прохожий).
Я плелся по ступенькам, мысли были, словно в замедленном режиме, я в основном концентрировался на своих истертых кроссовках, пыльных и порванных по шву, в районе, где сходилась материя с подошвой. Ступни налиты свинцом, волосы слипшимися прядями падали на лоб, норовя все время закрыть обзор глазам.
Нет места в этом месте?