Остановить время

Светлой памяти моего деда, Коробицына А.С., посвящается…


"Настанет день и тебе придется решать, куда идти.
И сразу надо идти туда, куда ты решил. Немедленно.
Ты не имеешь права терять ни минуты. Тебе это нельзя..."
Дж. Д. Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»


Сегодня был шестой день как он высадился на острове Врангеля. Небо по-прежнему металось, буран не утихался и заставлял сидеть у печурки в наблюдательном домике большой долины. Руки согревались в первую очередь. Говорили, что у него они золотые, и хранить это золото надо было подобающим образом, с любовью к делу. Про ноги он тоже не забывал, прыть ему была нужна также как и крепкие знающие руки. Закатав чуть штанины, он поставил влажные стопы на теплые кирпичи. Кирпичи были изрядно подвержены в прошлом высокой температуре и побелели, видимо в прошлый сезон здесь было холоднее и кто-то не жалел угля на растопку. Скованный нежеланием оторваться от источника тепла, он думал: каково приходится тем, кто живет здесь достаточно долго, а ведь в таких условиях еще и работают, и он вздрогнул от такой мысли.
После борьбы с диким ветром, когда он пытался хоть что-нибудь заснять для журнала, возвращение к очагу оказалось очень приятным и романтическим. Тело томилось, кожу покалывало, – все-таки мороз дает о себе знать, мол, ты здесь у меня в гостях, да и хозяин я строгий.
Он был невысокого роста, но плотно сложенный, от того скрюченная поза делала его похожим сейчас на беглого каторжника, тем более что выражение лица, измятого снегом, было не лучшим.
От одежды, раскинутой на сетке вокруг дымохода, шел пар. Запах дерева кружил в тесном домике, и только тяга подвывала в тон ветру, унося искры и раскидывая их в темную поющую пургу. Хоть и мало было пространства в этом доме, но как-то не чувствовалась та теснота, которую можно было только признавать, а было вполне уютно и приятно. Казенное имущество было скупым и рациональным, но достаточным для того, чтобы не помереть здесь, не дождавшись помощи. Сразу заметно, что следят за снабжением, ставят человеческую жизнь превыше всего. Керосинка, в пример, надежно давала свет, приглушенный, он создавал ощущение находящегося в воздухе тепла. На столе царил дух многих гостей в виде надписей и символов, можно сказать «летопись времен». Так как делать было нечего, то он решил внести себя в «гостевую книгу», но пока, он с наслаждением вкушал живое тепло, идущее по его телу. Жар сушил лицо, лоб и брови как будто пытались сжаться; кожа уже была сухой, и он отстранил лицо подальше от печки. Облокотив руки на колени, он двигал пальцами, и через некоторое время свобода движений вернулась к нему. Он надел шерстяные носки и натянул старые валенки, заменявшие тапочки, потом, расправив плечи, он встал. Всего три шага к столу и чайник был уже у него в руках, который больше напоминал пушечное ядро, он был пузастый и весь черный от копоти. Надежные проверенные вещи всегда доставляли ему удобство в использовании и удовольствие. Все-таки неведомый, но явно ощущаемый, дух старины витал здесь, согревая душу также как и тело.
По соседству с чайником, на печке, разместилась сковородка, на которой уже разогревалась армейская тушенка. Немного сваренных загодя макарон гармонично перемешались с ней. Он позволил себе испробовать немного, чтобы успокоить на время капризный аппетит. Облизывая ложку, он улегся на нары и достал из сумки журнал «Geo».
С детства любил он приключенческие рассказы и романы, но единственное, что его огорчало – это недостаток в них иллюстраций, – может, именно это определило его будущую профессию. Теперь, он мог не только вносить в повествования жизнь, но и сам писать статьи, если это позволяла ему редакция.
Снимки ему понравились, но все-таки он не обошелся без внутреннего комментария к каждому из них, а в главе, рассказывающей о джунглях Амазонки, он встретил, на его взгляд, однообразные фотомоменты, и покачал головой. Фотограф мог внести разнообразие, но редакция говорит последнее слово.
Когда насыщенный запах кухни долетел до его носа, то он, бодро скинув ноги, поднялся одним махом, кинул журнал на подушку, и в следующий момент уже был у печки. Это вышло у него ловко. Точные и выверенные движения были его визитной карточкой, доведенные до автоматизма, но с элегантностью совы.
Следующие полчаса он растягивал удовольствие от поглощения еды, совмещая столь привычное дело с просмотром фотографий. Он то застывал, то оживал, увлеченно оценивал снимки, впивался в них взглядом.
Закончив ужинать, он разлегся, и хотел было положить под голову руки, но взял со стола сигареты и закурил. Он слушал песни воздуха, огня и металла, вдыхал полной грудью запах дерева и крепкого табака. Все сливалось, и нервы от этого каскада лечились не хуже, чем на курорте. Он положил ногу на ногу, прежде приподнявшись повыше, и уперся головой о бревенчатые стены.
Тишина говорила. Кто мог подумать, что тишина может говорить?
Он прикрыл глаза и представил себе, да даже не так – мысли и краски сами лезли в голову, словно кто-то хотел с ним поговорить. А может, он просто уже скучает по дому, – он не понимал, но отдавался чувствам, захлестнувшим его. Он видел облака, синюю бесконечную полоску, юное солнце и чистоту воздуха. Он парил в нежных кудрях под темным нависающим космосом, который хотел забрать его своими холодными качелями пустоты и вакуума.
Он хотел остановить время и предаться этому вечно, чтобы не знать ничего, кроме мудрого фиолетового цвета в его душе.
Он увидел свою жену, и дочку, которой еще предстояло родиться. Он знал, что это будет именно дочка, а не сын; он уже знал, как назовет ее, и был счастлив. Он обнимал маленькое тело и дарил своему продолжению тепло. Он целовал жену и знал, что она верна ему и ждет с нетерпением, он почувствовал это, и сердце его было полным любви.
«Любовь и стремление к жизни нельзя остановить. Никогда».
Потушив сигарету, он смотрел в потолок. Иней уже сошел со стен, и теперь вместо него там образовались капли воды – они растягивались и сливались, падали. Вода испарится, а влага в воздухе когда-то снова осядет на стенах, и иней вновь захватит свою нишу, стоит только человеку оставить дом. Это вечно, и задумано природой. Человек просто приостанавливает происходящие в природе процессы, пока цепочка следствия не поглотит самого человека, так смело бросившего вызов Творцу.
«Все когда-то встает на свои места», — этой мыслью он закончил свои грезы и склонился над столом. Медленно поведя рукой по его поверхности, другой рукой он взял нож и вонзил его в столешницу. Не спеша, он начал вырезать свое имя.
«Наверное, таких имен множество – тысячи других людей. Другие».
«Аркадий».
Он сдул мелкую древесную щепку и взял свечку, которую зажег от спичек, и стал закапывать воском вырезанные в столешнице углубления. Когда все было готово, он взял нож и аккуратно срезал лишний воск.
«Но это – я».
Когда он взглянул на рацию, что скромно стояла в углу, то вспомнил о необходимости связаться с управлением заповедника в Ушаковском, а точнее с дежурным. Он немедля уселся на стул, включил сеть и надел наушники.
— Центр, говорит Временный, как слышите?
— Центр на связи, слышу плохо, — не сразу, донеслось из эфира.
— Как с погодой на завтра? — надрывал он голос.
— Повторите!
— Что с погодой на завтра?
— К утру скорость ветра снизится, возможно, будет безоблачно, а вот температура понизится на десять градусов. Как у вас дела?
— Сижу, скучаю.
— Да, а вот нам не до скуки – только и успеваем расчищать сугробы. Слава Богу, без происшествий.
— Как с данными?
— Так кто тебе скажет где эти медведи сейчас бегают? Весь транспорт на приколе. Подожди. Завтра с утра, если будет хорошая погода, вертолет полетит в Биллингс, – к обеду сообщу.
— Спасибо!
— Рад помочь! Конец связи.
— Конец связи.
«Возможно» его не устраивало, он и так задержался тут на незапланированный срок, хотя его и предупреждали. Было обидно оттого, что он не может приступить к любимой работе. Но он знал, что от этого желание работать становится еще сильней, чем прежде, его распирало от злости на небо и на богов.
Если бы было кому сфотографировать сейчас его скучающее лицо, то этот снимок непременно бы повесили в редакции на радость главного редактора, хотя еще неизвестно – может, его это будет раздражать. Поэтому  он был рад отсутствию папарацци, коих считал отщепенцами общества.
Он подошел к окну и пытался проделать во льду окошечко, чтобы посмотреть именно на то, что он и ожидал увидеть, но понял, что гораздо легче будет приоткрыть дверь и посмотреть воочию, что он и сделал. Он не ожидал, что дверь будет не так легко открыть. Возмутившись, он поднажал и в лицо сразу же ударил холодный ветер со снегом. Он нырнул в сени за лопатой и вернулся уже в полном вооружении. Отбрасывая снег от двери, он думал насколько это поможет, и что будет его ждать утром. Снег был жестким и ранил кожу. В пору было выматериться.
Ну, хоть согрелся, – думал он, когда возвращался в дом. По инерции, он тер предплечье и бурчал. Отряхиваясь от снега, ударял ногами об пол, а затем позволил себе немного потанцевать, но получилось это у него как у пингвина. Со скуки часто замечаешь, что начинаешь потихоньку сходить с ума. Как ребенок, вдруг хихикаешь, или поешь песенки про Винни-Пуха. Взрослый человек может себе позволить вспомнить детство.
Чтобы отвлечься от неразумных мыслей и дурацкого поведения, он решил почитать чего-нибудь на ночь, хотя, если подумать, то ночь здесь была практически целый день, как бы странно это не звучало. Белая тьма – вот как стоило назвать эту круговерть.
Он уже читал вторую книгу и не чувствовал утомления. Даже не смотря на часы, знал сколько сейчас примерно по московскому, и пару секунд представлял себе душный город, – не потому, что жарко, а потому, что от смога невозможно дышать полной грудью. Поймав себя на этом, он нежился в спальном мешке и даже благодарил небеса за форс-мажорный отпуск. Все-таки людям свойственно менять свое отношение к окружающему.
На семьдесят четвертой странице он заснул, провалился. Бездна хищно заглатывала утомленную душу, пронизывая насквозь все мысли и желания. Воплощение сна неожиданно явилось перед его сознанием в облике старухи. Старуха передвигалась, а не ходила, опиралась на клюку замысловатой формы и горбилась. Следом за этим образом, явился другой – светловолосый мальчик. Он смеялся и плакал, как будто не зная, что именно ему все же нужно. Дальше все слилось, и только одинокий голос взывал к себе, быть может это – был он. Слышать себя самого было непривычно, и сознание, повинуясь, унесло его сущность к облакам. Синий цвет, переходящий в фиолетовый, ласкал в своих волнах, вибрация неведомого успокаивала, а теплые густые субстанции делились с ним своей мудростью вечности. Он был частицей всего, и он чувствовал это. Не было смысла останавливать время, – здесь его не существовало.
В это время буря стихала, и проблески неба появлялись между лоскутами облаков; подсвеченные рождающимся солнцем, звезды отступали за ширму атмосферы. Серый хаос отступал под натиском антициклона, и через некоторое время тень на снегу сменилась потрясающей картиной: миллиарды блесток сияли под безоблачным небом, словно дары богов, переливались и мерцали. Братья Солнца появились на небе, их всполохи двигали небосвод.
Сон продлился ровно настолько, насколько было способно восприятие человека принять неведомое и от того страшное. Мистерия образов и масок закончилась простыми черно-белыми снами, под которые его организм совершал сложнейшие процессы обмена веществ. Во сне он дергался и ворочался, стонал. Пережитые моменты жизни не стоили того, чтобы их возвращать, но он не мог их остановить – они были не подвластны законам времени, пока человек сам не прогонит их.
Пробуждение было для него тяжелым. Холодный пот обнимал лоб, он стер его ладонью. В доме было холодно, и мурашки бегали по его телу, мышцы самопроизвольно сжимались. Выскочив из спальника, он мелкими шажками направился к печке. Он сразу понял, что снаружи стало холоднее, потому что количества угля, что он забрасывал на ночь и утро, хватало раньше. Он взглянул на окно – толстый слой льда покрывал его, а на раме осел иней. Выйти наружу он пока не решался, ему все еще было холодно, поэтому он двигался интенсивней, насколько это позволяла ему теплая одежда. Подбрасывая в печку уголь, он любовался розовыми головешками, цвет которых был настолько сочным, что сонные зрачки впитывали его с особым наслаждением. Метаморфозы дотронулись до всего: казалось, что воздух стал сладким и солнечный свет за окном был живой, а не просто свет. Дерево стало тверже на ощупь; редкое здесь сено – мягким, а не колючим.
Вся фотоаппаратура была готова уже давно и ждала своего часа, так что ему осталось только позавтракать и пуститься в путь. Руки чесались, но прежде чем восполнить организм энергией, он решил откопать дверь. Но, к его большому удивлению, дверь привалило не так сильно. Немного расстроившись от такого, он все равно расчистил снежный коридор. Погода была прекрасна: солнечные лучи ласкали кожу, не хватало только голосов птиц, видимость радовала взгляд, который устремился к горизонту. Снежные барханы выстроились за ночь, и теперь их отполированная поверхность блестела на солнце. Над домом шел дым от трубы, дым медленно вился и растворялся в воздухе. Падала снежная морось, еле заметно таяв на лице. Вдохновение сразу поднималось.
В памяти у него сразу всплыла картина детства. Родился он недалеко от Онежского озера, там же и провел свое веселое детство. С деревенской детворой он часто бегал к берегу озера, где особенно ему нравилось кувыркаться в снежных заносах. Морозы были под тридцать градусов в середине зимы, часто в январе, и солнце было также ласково, также слепила глаза белизна снега, и чувства были такие же встревоженно-радостные. Ему захотелось остановить время там, чтобы быть вечно мальчишкой, чтобы испытывать эти чувства и не знать других.
Он повертелся и заметил, что стоит здесь уже минут двадцать. Не в силах оторваться, он закурил и сильно затянулся. У него возникли интересные задумки, и он направился в дом за своим надежным партнером, это был его «Canon». Он хотел было бросить окурок на снег, но вспомнил, что здесь все-таки заповедник и проявил уважение – бросил его в печку.
Не думая ни о чем другом кроме как возможной потере хорошего снимка, он выскочил из дома, с сумкой и штативом, почти сразу, как и вошел. В этом деле главное не упустить момент, иначе потом его просто может не быть.
Важно было снять как можно больше, чтобы из многих хороших кадров получить наилучшие. Тренировкой это нельзя назвать – вдохновение не любит таких понятий. Творчество всегда бой, после которого ты потерпишь поражение или одержишь победу. Это был не главный бой, но для него он был тоже важен.
Он торопливо установил штатив и закрепил фотоаппарат, снял с объектива крышку и вставил фильтр «SkyLight». Глаз точно ловил границы и направление вида, пальцы ловко крутили шкалу настройки. Перед нажатием на кнопку, он почти не дышал, – долю секунды необходимо затратить на осмысление правильности картины, ее гармоничности и ценности. Только когда он был уверен, что этот кадр не будет лишним и бездарным, тогда и пускал его поселиться на будущий негатив. Он не стоял на месте, его движения, на первый взгляд, были хаотичными и непонятными, он искал только ему ведомые точки опоры, крутился, бегал вокруг дома и застывал, потом снова взмывал в движениях, и так до тех пор, пока реальность не станет просто реальностью и взгляд его не будет видеть невидимое.
Немного отдышавшись, он еще раз осмотрелся. Солнце скользило над горизонтом, к которому тянулась дорожка, исчерченная линиями и наполненная неровностями. Плавные холмы, похожие на огромных черепах, бросали могучие тени. Он был настолько маленьким среди всего. Но кто-то должен был использовать чудеса природы, дивиться им и восхищаться. Человек был той составляющей в этой цепи, только он может трансформировать окружающее в чувства, краски, творчество, любовь…
Пробуждение, после нескольких дней снежного хаоса, настолько взволновало его, что светлые мысли посещали его.
Дом, когда он вошел, был полон света, лед на окне уже почти полностью подтаял, а знакомый запах дерева говорил о том, что верхнюю одежду можно снять. Согревшись у печки и подкрепившись, он уселся за рацию. Был полдень.
— Центр, на связи Временный, отзовитесь.
— Центр слушает. Приветствуем вас. — На этот раз связь была гораздо лучше, и ему не требовалось надрывать голос, его хорошо слышали в эфире.
— Взаимно. Как прошла ночь у вас? Ветер напоследок был шквальный.
— Не говорите, досталось хлопот. По крышам погулял ветерок, вот, сегодня ликвидируют последствия. Энергоснабжение пострадало. Начальство бегает и людей посылает, кого-то даже далеко. — Аркадий искренне засмеялся.
— Да… — протянул он. — На то оно и начальство. Ну, а у меня устоял домишко, крепкий. Спасибо вам за него! Правда, сны странные здесь снятся, уже которую ночь.
— На счет снов не могу сказать, жалоб не поступало, — иронически сказал дежурный связист. — А вот дом строили капитально, сами прочувствовали. Работают тут одни энтузиасты, ну, или кому терять в жизни нечего, — он секунду помолчал, — да разные люди здесь, если честно. Кстати, если вам снился пляж, то это к отпуску – проверено.
— А у меня и так отпуск незапланированный получился, — смеясь, ответил Аркадий. — Но вообще, другое снилось.
— Так, — сменил тон связист, — заболтались мы. Начальство не спит. Информация для вас такая: семь километров на юго-запад от вас – там видели белого медведя, а вот овцебык спустился вниз по долине, так что его на обратном пути непременно щелкните. Удачи! Конец связи.
— Конец связи.
Связист очень хотел поболтать, ведь новых людей здесь появляется мало и каждый прибывший становится объектом пристального внимания. Кому-то хочется узнать о жизни на большой земле, кому-то нужен свежий собеседник, чтобы толкнуть ему свой взгляд на жизнь, кто-то просит передать почту, потому что так будет быстрее, а кому-то нужны работники. Понятное дело, что без бутылки здесь не обходится. Но их можно понять – они люди, и им присущи все человеческие черты, тем более что они – русские, и этим все сказано.
Аркадий знал, что придется списать на форс-мажор еще сутки после того, как он прибудет в управление для сдачи инвентаря. «Буран» ему сдали в аренду без проблем, а вот охотничье ружье потребовало усилий и убеждений, что он не собирается убивать животных и сменить нары изыскателей на нары тюремные, а только хочет иметь хоть какую-то самозащиту от случайного нападения зверя. Но, так как администрация не решалась доверить ему оружие, то пришлось искать его на стороне, – благо русский народ запасливый. Убеждать народ не было необходимости: твердое слово не буянить и твердая денежная сумма решили все проблемы. Ему намекнули, что нет страшнее зверя, чем человек, что поступает он правильно, хоть и владеет сейчас оружием незаконно. Пребывать посторонним лицам в государственном заповеднике запрещалось без разрешения администрации, поэтому выяснить, посторонний ты или нет, можно было очень просто: всех знали, знали где.
Он стал быстро собираться в путь. Первым делом, завел «Буран», но прежде ему пришлось освободить от снега чехол, на что ушло время. Транспорт не подводил, завелся почти сразу, и теперь можно было делать все остальное, хотя и делать было особо нечего: забросить угля в печку, чтобы по возвращении сразу согреться, взять переносную рацию, ружье и сумку с фотоинвентарем, ну, и бутербродик с термосом закинуть. Все.
Никогда раньше он не работал так далеко от цивилизации, поэтому он был свободным в мыслях, некая расслабленность преобладала в его настроении.
Местность он не знал и прибегал к помощи карты и компаса. Определив направление движения, он двинулся в путь. На его лице появилась улыбка, еще никогда он не чувствовал себя первопроходцем или изыскателем, Робинзоном арктических просторов. Ветер обдувал его щеки, казалось кожа на лице стала толстой и тугой, а на руках она покрылась, за эти несколько дней, от холода, трещинами – грубела. Зато сердце его помолодело, и он ощущал себя юным и полным сил.
Не жалея скорости и возможностей снегохода, он преодолевал подъемы и спуски, с легкостью шел по наклонной. Снежный настил, с глухим звуком, ломался под натиском человеческой техники. Вокруг была снежная пустыня, и только на верхушках возвышенностей из этого плена вырывались скалы.
Временами он останавливался, чтобы запечатлеть интересный пейзаж. Конечно, некоторым, особенно местным, показалось бы странным выражение о том, что здесь можно увидеть какое-то разнообразие в пейзаже, однако взгляд творческого человека может не только увидеть это, но и показать потом ошеломленным аборигенам свой взгляд в виде искусно сделанных кадров. И не стоит огорчаться, если человек не смог заметить то, что рядом с ним и так прекрасно, – это свойственно ему, к сожалению. Но в какой-то момент жизни, обычно после озарения, которое приходит часто, увы, в силу внешних обстоятельств, мы вдруг замечаем потрясающие вещи. Вообще, нас постоянно движет только внешняя среда, и это понятно – внутри себя мы не можем взять опыт, а он и есть отправная точка к пониманию происходящего.
Хилые облака перемещались по небу, медленно, не торопясь. Они были серого оттенка и напоминали дождливый август. Но ему не хотелось серого и дождливого. Восприятие просило светлого, морозного, чистого и прозрачного. И он находил.
Отсутствие массива деревьев, их стройных стволов и раскинутых веток, было немного непривычным для него. Перед ним была нагота земли. Открытость, откровенность, отрешенность – вот, что он видел. Неописуемо то чувство, что испытывало его сердце.
Когда мы познаем окружающее, что впервые видим, то наше сознание становится шире, и он знал это. Останавливая время, он превращал его, этот отрезок, в пространство.
Открытость не означает одиночества, откровенность предполагает диалог, отрешенность означает непонимание. И пока человек не поймет языка, на котором говорит с ним окружающий мир, то и не будет для него открыта щедрость, что лежит в основе всего.
Мужики относились с насмешкой к его философским взглядам, но прощали такое баловство за его успехи в работе. Можно же позволить работнику инакомыслить, если это приносит пользу в трудоспособности. Тем более что часто Аркадий делал замашки на внедрение принципиально нового в публикации. Без бутылки трудно было разобраться в свежих идеях, поэтому комментарий автора был необходим для принятия «трезвых» решений.
Сейчас, когда он был далеко от большой земли, его голова не утруждала себя мыслями о карьере и межличностных отношениях, в данный момент он растворялся в окружающей природе и наслаждался чистым воздухом.
Он был уже близко к тому месту, где предположительно видели медведя, но пока не обнаруживал даже следов. Снежный наст молчал, отсвечивая небесные краски.
Через какое-то время он заехал на вершину холма, чтобы осмотреться. Он просматривал в бинокль уже близкий берег острова. Торосы льдов вздымались там, сжимая в тисках береговую линию, а через пролив Лонга был еле виден континент – далекий и недостижимый, на первый взгляд.
Когда он собрался снимать пролив, то ему что-то послышалось. Он заглушил двигатель и прислушался. Тишина сдавила привыкший к шуму снегохода слух. Он подумал, что ему показалось, и прильнул к фотоаппарату опять, но тут же услышал выстрел где-то в правой стороне, к мысу Блоссома. Повернувшись, он не сразу понял то, что видел: по белому насту улепетывал белый медведь, но от кого, он еще не видел – скалистая верхушка закрывала от него часть происходящего. Тогда, он побежал за нее, взволнованный, проваливаясь в снег.
Приставив к глазам бинокль, теперь он видел все: их было четверо, и никак не из фонда охраны дикой природы, они гнались за медведем, вскидывая ружья и стреляя в него. Пока медведю везло, он был у себя дома и не желал сдаваться, набирал скорость, мощно передвигаясь по снегу.
Сердце Аркадия екнуло, ему стало жалко зверюгу, и он решил вмешаться, понимая, что силы неравные. Сообщать по рации о случившемся не было времени, нужно было его выиграть, иначе он себе не простит того, что не смог предотвратить преступление, происходящее на его глазах.
— Ну, нет, ребятки, не хорошо. Щас, подождите, — сказал он, обратившись к  темным фигурам на белом фоне. Его охватил гнев.
Тут же он бросился к снегоходу. Нельзя было терять и минуты. С каждым их выстрелом, он бросал взгляд на медведя, и, видя, что тот еще бежит, немного был рад. Стрелки были неважные, а значит, у него был шанс.
Аркадий выстрелил в воздух, в надежде обратить их внимание на себя, когда он стремительно приближался к ним. Те растерялись и остановились – Аркадий перерезал им путь. Один из них что-то крикнул другим, и раздалась стрельба – теперь уже по нему. Такого он не ожидал, и ему пришлось остановиться. Он спрыгнул и укрылся за снегоходом, поспешно прицелился и выстрелил – один слег с пробитыми ногами. Другие, ожесточенно, начали кромсать снегоход. Опасаясь взрыва топливного бака, он отполз подальше, и тогда его пронзила острая боль. Левое плечо было в крови и он не мог двигать рукой. Кажется, он недооценил способности браконьеров, которые только забавлялись над зверем, перед тем как его убить. Но остановить последствия уже было поздно. Зажав ствол ногами, правой рукой он перезаряжал ружье. Двенадцать патронов было у него, осталось десять – помогут ли они? Он не хотел убивать, он стрелял специально по ногам, чтобы обездвижить их, но те поняли и легли, подбираясь к нему с разных сторон. Им не нужны свидетели, и он прекрасно это понимал. Ему не оставалось ничего, кроме как стрелять на поражение. Снайперская практика в вооруженных силах, стопроцентное зрение и волевой дух спасали его от быстрой гибели. Следующие два выстрела поразили одного из них, но и его задело по ноге, разметав брызги крови в снегу. Он взвыл от боли, сжимая зубы, чтобы приглушить крик и не давать знать изуверам злой радости. Он больше не мог зарядить ружье быстро – его одолевала потеря крови, руки начали дрожать и замерзать. Он замер, в ожидании развязки. Их было не одолеть, у них было более совершенное оружие и лучшая позиция. Но, к его удивлению, они вдруг резко поднялись и побежали, а того, кто не мог, застрелили в упор. Это настолько поразило его, что ненависть только возросла в нем. Оставшиеся в живых беглецы, галопом, понеслись к своим снегоходам. Он уже ничего не слышал, не понимал происходящего…

— Эй, ты меня слышишь?! — кричал кто-то ему и трепал щеки. — Не засыпай, держись, слышишь?!
— Кто вы? — хрипло произнес Аркадий, приходя в себя.
Над ним склонился мужчина плотного телосложения с серьезным лицом, его глаза были полны удивления.
— Оперативное подразделение. Зачем тебя потянуло в эту заворушку? Ты что, героем хочешь стать?
— Хм… А я и есть герой Российской Федерации… — Мужчина замолк. — Показать звезду? — Аркадий вяло улыбнулся.
— Потом. Ты мне скажи одно: тебя разве не предупреждали, что здесь везде датчики и скрытые автономные камеры?
— Нет… Я не знал об этом, — безразличным голосом ответил Аркадий.
Он медленно повернул голову и увидел вертолет, рядом с которым суетились люди в белых камуфляжах, кто-то из них нес на носилках трупы.
Пока медики останавливали ему кровь, мужчина, говоривший с ним, никуда не отходил. Перед глазами все плавало, ему было очень холодно. Он закашлял. Собравшись с силами, спросил:
— Начальник, я жить буду?
— Будешь! Если захочешь…
— Видишь, начальник, – мораль то не успевает за нашей техникой в двадцать первом веке…

12.2002    Санкт-Петербург

(От автора: На сегодняшний день, остров Врангеля стал необитаем. Последнего жителя, не так давно, загрыз белый медведь. Село Ушаковское закрыто как бесперспективное, там размещалась метеорологическая станция.
Этот рассказ был написан мной как легкая фантастика. Но после вышесказанного, что стало известно мне после написания, этот рассказ превратился в настоящую фантастику. Правда, разместить его я решил в разделе "рассказы")