Записки сумасшедшего

1. Время
Сначала было время...
Прихотливо извивающаяся река, бурная и мутная, несла свои воды сквозь тысячелетия. Спонтанно возникающие вселенные расплывались в зелёных глубинах реки мутными облаками. Звёзды, миллиарды звёзд, словно крошечные булавки пронзали тьму, пронзали лучиками света и уходили навсегда, стано-вясь донным илом.
Время... Новая Вселенная косматым пятном расплывалась по поверхности воды. Маленькие и большие щупальца шевелились миллионами галактик; увеличиваясь и совсем исчезая, сливаясь воедино и распадаясь на тысячи мёртвых осколков.
Время неслось без удержки, бурунчики белой пены оповещали о рождении сверхновых, которые освещали поток призрачным зелёным светом. Миры рождались, старели и умирали, взрываясь раска-лёнными потоками водорода, проносясь между берегов со скоростью света.
Во всеобщем хаосе рождения и света некому было удивиться новому, доселе невиданному: в тол-ще бриллиантовой мглы зародилась Жизнь. Всего лишь тоненький и слабый росточек, колышимый под-водными течениями, но Жизнь упорно разросталась, пронизывая толщу воды. Несладко приходилось малютке, ослепляемому вспышками звёзд, но он выжил. Оплёл русло реки своими путами, заполнил её зелёными побегами, и, казалось ему, что время остановилось, замерло, перекрытое плотиной. А река жила, клокотала злостным смехом, прокладывала новое русло, растекаясь сотнями ручейков, потому, что время вечно и ни что не изменит его размеренного шага.

2. (Из истории болезни)
У меня в последнее время прорезался голос, я слишком часто пою песни – новые симптомы? А если симптомы, то чего? Риторический вопрос, практически равен гамлетовому «Be or not to be?». Наверное, быть, всё-таки лучше, чем «or not to be»? Похвалите меня, если я не прав, потому что я не люблю, когда меня ругают. Короче о главном: «С песней по жизни» – мой девиз.

3. Образы
Эти образы... Они разговаривают со мной, изливают душу, приказывают и наставляют. Они ярки и бес-цветны одновременно. Я привык к ним, к их проблемам и бедам, бедам... Образы вернее самой предан-ной жены, когда они просят, наступают или командуют, они чисты как дети и не имеют других мыслей. Человек же многолик и злостен, а они даже в самой ярой ненависти лишь живут, живут и не помышляют о чём-то другом.
Образ, твой образ теряется, он что-то кричит, но вокруг только вьюга, вьюга, вьюга...

4. О сне
Самое прекрасное у здорового сна – самый момент засыпания. Момент, когда ты спишь и в то же время ещё ощущаешь присутствие реальности. Описать состояние души и разума во время крепкого сна не-возможно, и, соответственно, момент засыпания представляет собой лакомый кусочек. Он – это то един-ственное, что я знаю о своём разуме во время его ночного отдыха, он – это угасание свечи без доступа воздуха.
 Огонёк слабнет, судорожно извиваясь, агонически выбрасывает искорки надежды и замирает, умирает в сладострастном порыве. Душа чуть теплится в холодном теле, но, наконец, воск застыл, и последняя мысль обречённо уходит в небытие.

5. Смерть
Жуткими мученьями, предсмертными воплями умирает во мне человек великий и светлый по своей на-туре. Его смерть порождает новую жизнь, новое, но теперь уже адское семя. Весь мир видит мученья безнадёжно больного и впивается в его остывающую плоть своими жёлтыми зубами. Миру требуется новое, полное жизненной энергии существо, а природа этого создания миру не интересна.
Может вы думаете, что смерть добрых начал безответна и полезна? Тогда поздравляю вас с началом, большим и светлым началом кошмарного конца.

6. Диалог с рамой
Да-да, солнышко уродливо-сизое, дожился свет до паранойи! Лучики заплело и лыбишься, а я котярой прутики обгладываю. Ик, ик, ик – подавился! Запел бы, да блохи жрут, спасу нет.
- Меня что ли? Да нет, не меня, глупое создание.
     -   Всё бы хорошо, только рукава стянуты сильно, и пальцем не шевельнуть, а в носу свербит от пыльцы первой!
Чего лыбишься, рожа китайская, жёлто-узкоглазая! Не разлагаюсь я ещё, две недельки всего-то после смерти. А свет, говорю точно, паранойный, ничего ему не поможет.
Ну послабьте пальцы же, в носу свербит!


7. Пустота
Как-то пусто и серо между этих стен, в них нет смысла. Смешно!? А, разве, есть какой-либо смысл во всём нашем существовании? Разве я дурак и не понимаю, что всё глупо? Посмотрите в окна, вы не увидите в них поэзию: она мертва и покрыта плесенью уже давно.
Вы любите коньяк у камина, в окружении полуночных теней? Это прекрасно, не правда ли. Я, к сожалению, не имею камина, ни даже маленькой печи, и мне негде жечь стихи и негде пить коньяк – разве это хорошо?
Вы всё молчите и молчите, вы бесчувственны и бессердечны, мой друг, хотя за это я, собственно, и люблю вас. Вас в вашем неведении хранит само Провиденье, не позволяя спотыкаться и марать ноги в грязи. Кстати, передайте сердечный привет этой старой торговке – Фортуне, я слышал, вы знакомы с ней весьма близко. Да, она знает меня и мои глупые чернила, она будет рада, что осталась в моей памяти.
Хочу заметить, что круг ваших знакомых широк, есть в нём и весьма колоритные фигуры, не представите ли меня им.
Ба, да это знакомое лицо тонет в зелени бокала, извините, я оставлю вас на мгновенье, требуется помощь моему старому знакомому с фужером богемского стекла в руке.
Мой дорогой друг, я рад вас видеть в столь нетрезвом состоянии. Молчите, не выказывайте своего позора. Удивительная встреча, посланная мне самим Богом, как я рад. А вы, сэр, наверное, больны? Вы так бледны и прозрачны, что у меня есть опасения за вашу жизнь. Вы говорите – это не жизнь, а бес-цельное существование, пусть так, но она всё же лучше, чем холодная тьма ада. Вот-вот, вы киваете го-ловой, вы, вероятно, невозможный эгоист, а я вас когда-то любил, о как я вас любил, Моя Совесть.

8. Миниатюра (К.С. посв)
Жарко колышутся крылья света, рождённые стенающей свечой, которая истекает соками любви. Я медленно кружусь на одной ноге в диком танце гротеска, грудь моя обожжена ядом апельсинового сока. В эти мгновения нирваны мне приятно всё: мерцание света, бархат твоей благоуханной кожи, даже нелепый танец доставляет мне удовольствие. Я смеюсь глухими ударами сердца, кусаю тёплый воск из-нывающей свечи и ласкаю, исступленно целую твои зоревые губы.
Заря... Медленный расцвет небосклона сочными красками солнца - лишь с этим чудом можно сравнить твои губы, которые тянут, скорее призывают меня в жар греховной пучины. Всё, не сдержавшись, я от-брасываю тонкий шёлк покрывал, улетая дымкой, он роняет на холмы твоей груди слёзы моего блажен-ства. Нагое тело изгибается идеальными линиями, плавно рождает прекрасные и пьяные от любви очи. Глаза - слишком грубое слово для этих островов света, глубин мудрости сладострастного греха, и я сра-жён, сражён и падаю к коленям, ласкаю их теплоту и непорочность, кричу в страхе. Крик зверя пугает тьму и она испуганно тянется за окно. А я боюсь, боюсь страхом смерти, потерять животрепещущую глубину твоих бёдер и божественный свет твоей кожи.
Я зол, зол на своё бесполезное для любви блаженство, на слепой свет свечи, благодаря которому я живу, созерцая твою наготу. Я глупец, ещё более глупый от того, что злюсь на свою глупость, ведь всё уйдёт, исчезнет с последними каплями сока...
...Танец становится всё быстрее и быстрее, и капли сладкого пота ниспадают на шелковые покрывала.

9. Дождь
Холодные капли изрешетили землю, оставив мокрые следы на её усталом лице. Сыро. Темно и скучно, мерное постукивание воды о стекло действует на нервы: кап-кап, кап-кап. Приходится мириться с при-хотями природы, вообще же создаётся впечатление, что она (природа) испытывает людей на прочность. Такой себе дарвиновский отбор психически неустойчивых людишек кап-кап, кап-кап. Шёпот дождевых капель постепенно переходит в стук кулаком по барабанной перепонке, от которого холодеет даже кост-ный мозг.
Кажется, я уже поплыл, может это не дождь, может это я шлёпаюсь на пол, превращаюсь в лужу несве-жей протоплазмы? Каждый новый звук уносит с собой частичку сознания, и моя голова пустеет, стекле-неет взгляд, замирает рука, кажется, я не выдержал испытания естественным отбором...

10. Любовь
 Любил ли я Когда-нибудь? Тяжёлый вопрос, можно сказать, риторический. Прямо как «Быть или...», ну вы сами знаете. Может и любил, просто, если честно, не помню я эту Когда-нибудь. В том, что это «она», я не сомневаюсь, потому что гетеросексуал от рождения. Закоренелый можно сказать.
Кстати, Когда-нибудь, которую не помню, любил или нет, если читаешь эти строки и если у нас что-то было (интимное), отзовись, я жду.

11. Мозг
Я всегда восхищался человеческим мозгом. Идеальная сверхсложная биохимическая машина. Миллио-ны операций в секунду, мощнейший логический аппарат, необъятные склады памяти...
О чём это я? Ах, да мозг особенно вкусен в сухарях, под красным соусом.

12. Шёпот
 Опять этот шёпот. Лучше глохнуть от истерического крика, чем прислушиваться к шёпоту чьих-то губ. Поверьте наслово. Тихий звук, насколько ты страшен. Парализуешь мозг, как шипение змеи. Может это ошибка? Эй, тишина, не твоих ли это рук дело? Если да, то спасибо за галлюцинацию. Если нет, то я скоро сойду с ума.
Чего пялишься, окно. Хочешь увидеть пот испуга на моём лице? Излечи сначала бельмо на глазу. Ну кто это шепчется!!! Есть более гуманные способы лишить человека жизни, чем самоубийство. Ладно, я на всё согласен, только заткнитесь наконец, конец, конец, конец...

13. Гвадалквивир
Ночной эфир... Тишина и бескрайняя печаль исходят от его пахнущих молоком рук. Сразу вспоминаю мать, детство, приходят мысли о смерти. А, может, это не мысли? Что реально, а что - нет, этого мозгу не объять. Так и сидит он, может лежит, в темнице ограничений разума. Пускает слюни и ленится, а эфир всё струит. К пирамидам умерших богов, трубкам мира и вечным снегам несёт эфирчик свои идеи, несёт и радуется.
- Привет, ночь, хэлло, звёзды! Наверное, не выспались, что глаза тусклые! Как я? Отлично, днём суще-ствую, ночью живу: я же ночной.
Бежит, струит... Постой, хочу спросить. Ладно, дело не в том, жив я ещё или нет, а дело в... Лучше лягу спать: это хоть настоящее, если, конечно, не бред взбесившегося интеллекта. Кстати, куда он запропас-тился? Неплохо бы узнать интеллектуальное мнение об эфире. А, может, это и не эфир, а кефир? И в чём, собственно, разница? Эй, мозг, очнись же. Ладно, сам обойдусь, пойду пройдусь.

14. Люди? – Боги!
- Молодой человек, а этот нимб вокруг вашей головы, он настоящий?
- Что-что?
- Извините, на какое-то мгновение мне показалось, что вы – Бог.
- Чёрт возьми, а ведь вы не ошиблись!

15. В морге
Лёгкое покашливание – и опять тишина…
Ошибся. Никого здесь нет, только Холод. Холод и страх. Неудобно. Ведь нашёлся же умник, ко-торый придумал эту лежанку. Жаль, что его рядом нет. Ха-ха, ему бы понравилось.
Снова деловитый кашель, и снова ни звука в ответ: надоедает! Вот, уже пальцы на руках окочене-ли, ещё немного – и сон. Не проснусь, наверное, ну и ладно, не люблю лежать в одиночестве и бестол-ково кашлять в темноту. Ненавижу ждать, сто в ответ - «Кто здесь?» - послышится. Ненавижу. НЕНА-ВИЖУ!!!

16. Электрическое солнце
Лучи заходящего солнца расцвечивают клубы сигаретного дыма. Сероватая мгла. Последова-тельности пивных бутылок у стены. Экран монитора неярко осматривает мир. Иллюзия. Приятная глазу иллюзия окна в другое измерение. Запах табака настолько силён, что кажется частью окружающего ми-ра. Музыка. Негромкая музыка вечной депрессии. Пение вентиляторов. Неспокойный сон. Утренняя тишина пальцев на клавиатуре. Восходит электрическое солнце...