Три дня смерти или собственные похороны

Сумасшествие – и горе, и радость, и СМЕРТЬ


Я открыл глаза, очнувшись от продолжительного и бессмысленного разговора с любимой девушкой. Пустота неразделённой любви вместе с бесконечно долгим ожиданием счастья заставляло моё сердце колотиться с бешеной частотой. В полутьме закуренного лифта отчётливо виднелись таинственные символы и мистические полунамёки. Так заканчивалась очередная никчёмная эпоха, под названием – моя жизнь.
Прохладный летний вечер располагал к долгим прогулкам под луной, размышлениям о жизни, о творчестве, к романтике и к любовным переживаниям. Но я решил взять такси и отправится в то место, где можно ни о чём не думать, истратить последние деньги, пить всё без разбору, закинуть в себя пару-тройку «колёс» или накурится моим любимым «фестивалем», по возможности закадрить какую-нибудь легко доступную женщину или на крайний случай снять проститутку. Пусть завтра мне не на что будет купить сигарет, пусть придётся просить, унижаться, занимать, пусть...
 Я просто хотел нажраться, даже не подозревая, что Судьба всё за меня давно решила и уже успела напоить одного «Шумахера», несущегося сейчас, к сожалению, а может быть к счастью, под сотню по пустынной слабо освещённой улице на встречу со мной…   
  Я садился в авто со странным чувством, задавая себе один и тот же вопрос «А стоит ли?» и всё-таки решил, что стоит, мужественно отправляясь на встречу со своим будущим.
Щемящий, пронзительный визг тормозов, сильный толчок, лязг метала и тишина…
Я страдал ещё несколько минут, потом понял – я умер…

Болела голова, всё плыло как в тумане, мне было искренне жаль своё изуродованное тело, сломанные руки, пробитую бедную голову
- Добрый вечер, как вы себя чувствуете? – поинтересовался приятный мужской голос, доносящийся откуда-то из толпы.
- Вы меня? – не оборачиваясь машинально спросил я, продолжая смотреть, как меня вытаскивают из разбитого железа и аккуратно кладут на залитый кровью и засыпанный битым стеклом асфальт рядом с двумя живыми и более удачливыми участниками этой трагедии: «Шумахером» и таксистом.
- Вас
- Откуда вы знаете, что я здесь. Меня же не существует
- Меня тоже, если вы настаиваете на такой формулировке
- Кто вы? – ничего не соображая, я изо всех сил пытался привести свои мысли и чувства в порядок
Передо мной стоял высокий и красивый молодой мужчина с благородными и гордыми чертами лица в элегантном тёмно-коричневом костюме, красной рубашке с золотыми запонками, шёлковом в тон костюма галстуке и чёрных лакированных туфлях, в руках он держал трость, взор его был печален.
- Узнали? – улыбнувшись, спросил он.
- Догадался…
- Вот и отлично, вы не представляете, как я сегодня устал представляться. И что вас, людей, заставляет в таком количестве умирать именно в такие дни.
- Сегодня какой-то особенный день?
- Сегодня нет, а минуту назад была пятница тринадцатое.
- Я не верю в суеверия, но наверное по этому я обязан вашему вниманию к своей скромной персоне.
- Я вас уверяю, к суевериям это обстоятельство не имеет никакого отношения. Понимаете ли милостивый государь, всё дело в том, что мои коллеги из Небесной канцелярии настолько обленились и погрязли в своих межведомственных разборках, что мне по неволе пришлось заниматься этим унизительным для меня делом, то есть объяснять вам, умершим, ваши права и обязанности здесь. А почему именно по пятницам тринадцатым?.. так по тому что в этот день вас столько гибнет, как я уже говорил, что разобраться и не запутаться в этом бесконечном хаосе посетителей может только очень деятельный и практичный ум, как я.
- Давайте поскорее покончим с формальностями.
- Разрешите поинтересоваться, вы куда-то торопитесь?
- Нет, просто я полагал, что вас ждут другие посетители.
- Не беспокойтесь, меня никто не ждёт, вы последний. И я бы сказал, что вам несказанно повезло…
- Да что вы говорите…
    - Не перебивайте, держите себя в руках, я недоговорил. Вам действительно повезло, даже в двойне: хотя бы в том, что вы умерли, а ведь могли бы стать инвалидом, как это случилось с таксистом или умереть через час в больнице, как «Шумахер», и никогда не удостоиться чести общения со мной. А вместо этого имели бы дело с каким-нибудь святошей, крючкотвором, который задавал бы вам глупые вопросы, заставлял подписывать кучи бумаг, завёл бы на вас дело и отправил его на согласование с начальством, где бы непонятно ещё когда обратили бы на него внимание и наконец решили вашу судьбу. Такая вот тут система, ничего не поделаешь, правда говорят её собираются реформировать. Ну а я же волен сам определять, что делать со своими подопечными.
- Вы  никогда не советуетесь с начальством?.. глупо спрашивал я, уставший от его высокомерной заносчивости.
- Сударь, мне кажется, вы забываетесь. Я всё-таки Великий князь Тьмы и действительный тайный советник Его Всемогущества и начальник мне только Он, хотя в принципе начальников у меня нет, Он давно отошёл от дел.
- Ну да ладно щеголять чинами и титулами дело не благородное. Объясните лучше почему мне повезло в двойне?
- Ах да простите, с превеликим удовольствием. Вам повезло ещё тем, что вы последний. Просто начались выходные и к вашему будущему мы вернёмся только в понедельник. А пока у вас есть время подумать… Ну а что бы легче, думалось, или по крайней мере был бы к этому занятию хоть какой-то стимул, вы лично от меня получаете на три дня несколько привилегий: во-первых вам разрешено будет присутствовать на собственных похоронах, во-вторых вы сможете все эти дни являться во снах любому из живых, ну и в-третьих я прям таки, как джин из сказки, исполню любое ваше желание, но сразу оговорюсь, не просите ничего для живых и не уговаривайте меня оживить вас. Вообще то я могу оказать вам только одну услугу, которая реально может для вас что-то значить. Думайте, зависит всё только от вас. 
- А что меня ждёт в понедельник?
- Обычная процедура - экзамен, в зависимости от которого, я и решу, что с вами делать. И замете сразу же, без бюрократических задержек.
- А как же там Суд и наказания за грехи.
- Наказать можно только самого себя, глупостью и бездарностью. Если вы не справитесь с испытанием, значит навечно себя и накажите, оставшись навсегда здесь среди таких же как и вы бессмысленных ординарных призраков ничего не понимавших и не понимающих.
- И много ли таких
- Очень. Посмотрите вокруг, сколько их.
И действительно их было очень много, не только живых но и мёртвых. Которые в отличие от первых были просто бледными и немного прозрачными, и ещё имели возможность видеть нас и кланяться князю.
- Они вас уважают – обратился я к нему
- Ещё бы
- И что они обречены так вот вечно жить?
- Жить? Конечно нет. Они никогда и не жили, что при жизни, что после смерти, существовали… Жить по стандарту, разве это называется - ЖИТЬ!!!
- Ну а что будет если я сдам экзамен.
- Вот как раз если вы это поймёте, экзамен сдан!
Я не знал что говорить и делать дальше
- Хватит о делах, после, после поговорим. Вы кажется, собирались выпить. Есть тут у меня одно приличное местечко на примете, уверен оно вам понравится.
- На приличное у меня денег, вероятно, не хватит.
- Оставьте, какие деньги. Мы уже давно живём при коммунизме – и он расхохотался, щёлкнув своими длинными пальцами, в мгновение ока перенеся меня и себя в недурственное заведеньице.
Которое оказалось всего лишь заброшенной базой отдыха какого-то давно не существующего НИИ.
  И Сия база утопала в сосновом бору и плескалась в, неподалеку находившейся, реке или вернее водохранилище, в простонародье называемым «Обским морем». На берегу ржавели катера, повсюду разбросаны были обломки блестящего прошлого, того времени, когда эта база во всём своём великолепии встречала своих гостей, преимущественно научную интеллигенцию, жившую в Академгородке.
Невольно воспоминания с головой накрыли меня унеся куда-то далеко и от этого князя и от этой смерти. Погружаясь в глубину сознания, я судорожно ухватывался за обрывки памяти, прекрасных, трогательных, чудных дней, дней, когда я был счастлив, дней, проведённых на этой самой базе с поэтическим названием НАУКА. Да! действительно я многого не понимал. Не понимал, что именно тогда и только тогда я и был по истине счастлив. Счастлив когда совсем маленьким ребёнком отец впервые взял меня прокатится на моторной лодке и как я тогда боялся и каким огромным и бескрайним казалось мне это водохранилище. Счастлив, когда впервые влюбился именно там, чистой, наивной детской любовью. Счастлив когда гулял по лесу вдыхая и выдыхая свежий земляничный запах леса. И счастлив даже когда уже совсем взрослым (пятнадцатилетним!) в первый раз в жизни накурился и выебал какую-то ****ь. Да! счастье – это то что в прошлом.
«Зачем он привёл меня сюда? Зачем заставил вспомнить всё это. Садист, извращенец, негодяй. Ненавижу! Хотя не спорю, мне больно, но приятно» - думал, подходя к заброшенному маленькому домику, бывшему когда-то, в те времена, прилежной гостиницей. Окна горели светом, доносилась еле уловимая нежная мелодия, звон бокалов и весёлые возгласы отдыхающих людей.
- Это и есть ваше приличное место?
- Нравится?
- Пейзаж прекрасный… но, что же здесь необычного или приличного?
- Давайте лучше пройдем во внутрь и сами всё увидите
- Но там люди!
- Они такие же как и мы с вами, правда не совсем как вы – немного помолчав добавил князь.
- Что это значит?
- Они выше вас по уму, по таланту, по положению здесь, по всему в общем.
- Это почему ещё – возмущённо протестовал я.
- К примеру, ОНИ ВИДЕЛИ БОГА!
- А мне где можно с ним увидится?
- Честно… не знаю. Отыщите сами…
- Где же лучше искать? Подскажите…
- Догадайтесь, прежде всего в себе, потом ещё куда-нибудь загляните - сказал он и нахально улыбнулся
Молча пройдено несколько метров по узкой почти заросшей травой и засыпанной еловыми шишками тропинке, окутанной воздухо-зависающем ожиданием веселья и приятной пьянки.
Боясь провалится и подвернуть ногу, я осторожно вступал на сгнивший порог, даже не надеясь увидеть за этой не плотно затворённой дверью великолепие достойное лучшего дворца в мире.
Огромная зала оглушающе втянула мой мёртвый дух в свет, в блеск и в роскошь, ослепляющую роскошь, немного варварскую и безвкусную. Всего чересчур и слишком. Слишком брильянтов на прелестных дамах в чёрных вечерних платьях, слишком хрусталя на столах красного дерева и на серебреных подносах беспрерывно снующих туда-сюда официантов. Слишком золота в мелочах, слишком красоты в уползающих в высоту мраморных лестницах.
Мы расположились неподалёку от входа за причудливым столиком, усевшись на мягкие обитые красным бархатом кресла. Сию же секунду к нам подбежало похожее на человека существо в чёрном фраке и накрахмаленной белой манишке.
- Чего изволите – быстрым и учтивым голосом спросило оно.
- Водки – устало буркнул я, откинувшись назад, на спинку кресла.
- Я бы вам посоветовал Абсента, мой друг – обратился ко мне Действительный советник – не знаю как вам, а по мне зелёная фея гораздо привлекательнее белой горячки
- Ну хорошо, давайте Абсента, мне честно сказать всё равно…
- Принесите, милейший, целую бутылку – распорядился князь.
  Лакей поклонившись отрапортовал – Слушаюсь ваше Темнейшество – и тут же исчез, вернувшись через мгновение с графином огненно-зелёной жидкости.
Вглядываясь в смертельно бледные лица танцевавших людей нельзя было понять, заметить в них ничего сверхъестественного и необычного. С виду они казались обычными, такими же как и я, существами на этой планете.       « Что дало им то что они видели Бога? Что имел ввиду, этот странный мой проводник по необъятной пелене нереально мёртвой вселенной?»
 Объяснение напрашивалось само собой.
- Так всё же, кто эти люди, и если они так хороши, как вы о них отзываетесь, то почему же они не сдали ваш непонятный экзамен и остались на Земле?
- Кто вам сказал, что не сдали? Сдали и ещё как сдали! Многим правда помог я, но есть и такие, кто сам сломал систему. Они прошли практически все этапы, поднялись по всем ступеням, ответили на сложные вопросы, поняли почти всё и теперь заслужили право на кратковременный отдых перед главной битвой.
  Слова туманные, слова неясные, пустые, только добавляли злости перед страхом непонимания. Но сдаваться поздно и скучно, надо продолжать.
- А, что значит «Они видели Бога». Я так понял эта аудиенция здесь самая высокая честь?
- Это честь везде
- Да! Мне значит не судьба стать одним из них. Они вероятно верили в него, прежде чем отыскать. Я в вас то не верю, что уж тут говорить…
- Не верите в меня? Ну и что ж. Они тоже не верили и сейчас не верят.
- Как же тогда видели?
- Ну вы же сейчас меня видите.
- Говорите загадками?
- И не собирался – он удивлённо пожал плечами.
- Так всё же, скажите, во что хоть они верили. Я сам порядком устал думать.
- По-разному. Например, в себя, в свою идею, но в основном в начале НИ ВО ЧТО.
- Вот так «НИ ВО ЧТО» и сумели что-то?
- Конечно, увидев это ничто, смогли понять и двигаться дальше
- Интересно я это увижу?
- Если сильно захотите, то пожалуй да…
- Ну и что надо сделать?
- Сударь, хватит вопросов, войдите и в моё положение, я то же устал. Вы уже здесь и всё сами видите. Пейте, расслабляйтесь, танцуйте. Скажу вам только ещё одно старайтесь думать сами, ищите не стандартные ходы, станьте личностью, настоящей личностью и всё…
Он закрыл глаза, опустившись куда-то далеко в себя, и ясно стало что сейчас уже ничего сказано не будет и продолжать разговор бессмысленно. Я сам того не замечая следовал его совету. Поглощая с удовольствием содержимое своего бокала, с каждой каплей зелёного яда погружаясь в атмосферу необычного праздника и наслаждения. Мои и без того туманные мысли, становились ещё туманнее, но зато образы ярче, а чувства шире. Не думалось и не размышлялось. Полетев не то в бездну, не то ввысь, голова завертелась и  утратила смысл. Я пил, пил и пил. А потом танцевал уже с красивой дамой, крепко обнимая её талию и увлекая сексуальную плоть в круговерть бешеного вихря-вальса. Двигаясь в такт сердечному ритму, взбирался по крутым извилистым лестницам вверх, всё ближе и ближе приближаясь к ночным светилам, обжигающим своим холодом моё мёртвоё тело, мёртвое сердце, мёртвую кровь и мёртвую душу.
Я оказался на плоской большой платформе, нависшей над этим миром, разливающимся внизу сотнями огней. Мраморных ступеней больше нет и подняться выше можно только сделав над собой адское усилие, встать на скользкий край навеса и сильно оттолкнувшись полететь в тёмную бесконечность небытия или с позором обрушиться туда, от куда вернулся, сгореть не долетая до костров.
Не мучаясь сомнениями и правом выбора, я летел… приближаясь к кронам общипанных сосен, к удивлению и сожалению легко и мягко приземляясь.
Старый, полусгнивший, знакомый пирс встречал меня как и прежде радостно, лишь только от лёгкости прожитых лет, постанывал иногда в тон моих шагов. Сухой, разъеденный водой, песком, солнцем и ветром трос из предпоследних сил удерживал от мытарств по водной стихии до боли памятную лодку, свидетельницу моего дебюта в качестве маленького рыбака. Тёплый летний ночной ветерок лишь изредка нарушал пустынную гладь мрачного простора и вяло укачивал шлюпку вместе со мной на зыбких волнах, успокаивая, как мать успокаивает своё дитя.
А не вдалеке на берегу бушевало пламя, пожирающие сухие еловые ветки и воздух, отрыгивая регулярно фейерверком ярких искр.
Спокойно… так спокойно как никогда за последнее израсходованное время. Почти как тогда, давно, когда я вот так же сидел здесь, смотря то на огонь, то на тёмный небосвод разукрашенный узором миллиона святящихся точек, слушал внимательно великолепную музыку, по-моему Баха, вылетающую из раздолбанного охрипшего радиоприёмника. Мечтал, думал, размышлял вместе с космосом о других мирах, светилах и планетах. Общался сам с собой в тонких сферах бытия и наверное Бог тогда был где-то рядом.
И сейчас эта Музыка, созданная великим мастером, заставляла переживать, вздрагивать во время кульминаций и замирать в паузы. Забытая фуга зазвучала в моём мире то свирепо несущемся, то ласково проползающем по сущему. Казалось я навсегда стёр её из памяти. Но ошибиться невозможно, это она, только намного насыщеннее и прекраснее. Органные звуки дополнены теперь и еле уловимыми волнами фортепиано, и флейты, и задушевной скрипки, сводящей с ума красотой, мелодичностью и необыкновенной точностью, задевающей за все струмы внутреннего существования. Слёзы на глазах, душа холодна и руки дрожат. Спасе6ние от сумасшествия, шаг за борт. Погружение на заветное дно неуклюжей лужи, созданной по воле всесильных людей. Лёгкая походка и брас одновременно, слияние в единое целое меня и водной прохлады. Бег от себя всё глубже и глубже и от спокойных кошмаров, и от слюнявых до блевотины надоевших остатков прошлого.
Вот самый центр безликого мутновато-серого моря и я. Спокойствие и боле ничего, лишь одиночество, мировая скорбь, чернота, пустота и всё та же величайшая музыка…
Конец, конец всему и приятные звуки ослабевают, мрачная пелена неприязненно, с каким-то омерзением, выплёвывает инородное тело на жёсткую поверхность, уже предвкушающую утро. Действительный советник подаёт свою сильную руку, приглашая покорится времени и молча покинуть это лучшее место на мнимо не очерченной вселенной. И в его вечно тоскующем стеклянном взоре упёртом в меня, явно отражается пожирающий всё и вся невежественный рассвет.
- Хватит нюхать звуки! Пойдёмте от сюда. Пока свет ещё не разрушил ночную сказку и ветер с дождём не потушили догорающие огоньки, разметав золу по пустыне.
- Нет !
- Вам здесь понравилось!?
- Что вы спрашиваете! Мне всегда здесь нравилось. Вы же знаете. Хорошо тут. Одна ночь эта стоит всей жизни. Но особенно музыка, сумасбродное бесконечное очарование…
- Вы ценитель. Умеете отличить дерьмо от размаха орлиных крыльев.
- Я слышал её прежде, точно её, но в такой прекрасной инторпритации впервые. Неужели кто решил дополнить эту фугу, посягнув на самого Баха
- Нет никто ничего не дополнял. Такою её сотворил сам автор (я если хотите, познакомлю позже вас) просто ранее вы не могли узреть сие творение во всей блистательной гениальной красоте, да и сейчас увы не услышали
- Всё талантливое незакончено…
- Незаконченных произведений не существует в принципе. Даже сам творец пряча за недосказанностью определённый смысл, не подозревает, что ничего подобного не существует. Всё идёт открытым текстом мысленно вставленным может между слов, может между строк или промежутков на нотном стане. Но увидать скрытое на первый взгляд значение удаётся не сразу и не каждому и то только со временем.
- Возможно…
- Конечно возможно. Ну мы отвлеклись. Идёмте
- Сам иди на хер, сгинь нечистый…
- Очень вежливо. Я ведь могу и обидится
- Насрать!
- Всё кончено поймите. – Еле сдерживаясь проговаривал он – Ведь увидите вы теперь только нищету и запустение покорившее роскошь и блеск. Вместо огромной мраморно-позолоченной залы в этой разваливающейся покосившейся лачужке останется лишь обшарпанные стены, разодранные обои, скрипучие железные койки, давно не работающий сломанный холодильник, порванные рыболовные снасти, стелющиеся по полу, покрывшуюся зелёной плесенью плитку, а на ней гордый, ржавый чайник. У разбитого окна будет скучать строгий деревянный стол, с пылящемся, склонённым на бок стаканом, символом глупых самоубийств.
- Всё равно, я знал это и прежде. И, поверьте, любил это чистое магическое место. Тут я провёл лучшие моменты жизни и смерти. И теперь хочу одного, покоя и счастливой безмятежности здесь и только здесь.
- Ты что о себе возомнил – разорвался наконец советник криком – начитался книг, думаешь ты Мастер! Покой надо заслужить! Вы вернётесь сюда, не сомневайтесь, если конечно сможете, если докажите что вы личность, настоящая личность, если переломите систему и узнаете самого себя. На данный момент вы недостойны всего увиденного и услышанного!
Он зло ухватил мою руку и сильно потянул за собой раздражаясь моей тупостью.
И мы вновь оказались на той самой улице, где вчера вечером я шагнул к своему «счастью». Накрапывал мелкий дождик, тучи громоздились над головами, люди сильно пьяные и уставшие торопились к холодным пастелям, а сильно трезвые и злые заканчивали подметать и убирать мусор.
Изменившимся тоном мой спутник прощался.
- Ну прощайте, не обижайтесь. Всё ерунда и суета. Я вынужден покинуть вас, извините. До свиданья! Увидимся на похоронах. Не забывайте слова…
«Да иди ты в жопу. Сенсей обдолбанный. Чтоб тебе… - покричал ему молча в след, поймав себя на мысли, что даже не знаю чего бы ему плохого пожелать – какого хера он учит меня жизни? Урод!»
Но хоть негодование и искренно, а что делать не известно. «Куда пойти? Чем заняться? Вот ****ь! Самого главного и не сказал, мелил всякую чушь. Пидор! Да точно пидор, косящий под натурала! Сейчас поди засадит какому-нибудь апостолу» Смешно… Очень смешно в глупую минуту представить дико кончающего миленького ангелочка…

Ночь стёрла навсегда следы вчерашней трагедии и редкий человек, наверное, помнил об этом. Да и правильно – своё то горе можно забыть, а чужое то и подавно моментально стирается с жёсткого диска.
Я, как дурак, шатался из стороны в сторону, мечтая куда-нибудь упасть. Нет, не от похмелья, усталости я не ощущал, но и особенной бодрости не было в движениях. Покуривая сигаретки и натыкаясь на не замечающих ничего городских жителей, заглядывал в отдалённые уголки, ища хоть кого-нибудь с кем можно просто пообщаться, приятно провести время, а главное выпить. И в который раз неожиданно, уже не надеясь, получил чего хотел.
Случайно забредя в обычное пустое летние кафе, я узрел бледно-прозрачное призрачное человеческое существо, удивительно и ужасно по всем признакам могильности сходное со мной. Оно сидело на пластиковом стуле, за пластмассовым столом под красным зонтиком с ненавистной для антиглобальности надписью «Coca Cola» и распивало из массовых стаканчиков русскую национально-деревенскую идею, магическую водку, не смакуя глотки.
«Знакомая ведь рожа!»
Но подойдя по ближе и приглядевшись более пристально. Зрительный образ сложился всё-таки как-то неуклюже.
Это был по-видимому молодой человек, лет двадцати пяти, одетый в чистый спортивный костюм, обутый в дорогие кроссовки. Прямая чёлка, полу сросшееся брови, оттопыренные уши, перебитый нос и звериный взгляд – всё как надо, и если мысленно дорисовать рога на башке, а в жопу вставить хвост, то вероятно сошёл бы за приличного черта или демона.
«Ба! Да это ж Шумахер – та сука, которая отправила меня на этот свет! - осенило наконец – Упустить такой шанс и не познакомится! Просто верх невоспитанности. Моё дурное воспитание точно не простит. Надо поговорить. Ну олень здо…»
- Здорово – фамильярно начал я, протягивая ему свою руку и дерзко заглядывая в глаза.
- Привет – удивлённо припоминал он, откуда я его знаю – ты кто?
- Я… тот в кого ты вчера влетел, то есть тот кто сидел в машине в которую ты… - немного опешил я от его в принципе ожидаемого вопроса – понял?..
- В общих чертах.
- Пьёшь
- Пью, будешь
- Наливай. Давай познакомимся
- Саша – выдавил он имя из своей прострации, приготовясь к вторичному рукопожатию.
- Димедрон – брякнул первое, что пришло на ум. «Раз я сдох, то какая разница, как себя обозвать. Всё равно документы предъявить не потребуют. Хоть принцем датским»
- Родители твои постарались!? – нахальным и повеселевшим голосом вопрошал скоростной мужик – Что точно Димедрон!?
- Тебе что-то не по душе? – сказал сквозь зубы, бросив исподлобья серьёзный взгляд. Единственное оружие моё в таких ситуациях, правда не всегда эффективное, но сейчас вроде оказавшееся к стати.
- Мне вообще насрать, расслабься… давай выпьем
И выпили, потом ещё. Разговор снизил напряженность и походил скоре даже не на беседу, а на банальный пьяный обменник информации на впечатления.
- Ну как тебе здесь? – выдавили мои уста начиная.
Не знаю… пока не очень. Понимаешь, какой-то долбаёб с бородатой садистко-извращенской рожей недавно приставал. Ахинею какую-то нёс, причитал там что про себя, типа там «Ежеси на небеси» - ни хера не понятно. Вопросы левые задавал, сказал что б ждал чего-то, запугивал сволочь! Побежал с начальством советоваться, вроде как, не может в одиночку такие проблемы решать. Терпеть не могу таких дураков. Прям просто хотелось встать и уебать, еле удержался.
- А что так?
- Ну как-то уж слишком дико начинать загробное существование сразу с конфликта.
- Как его хоть звали?
- Понятия не имею, какая разница все они извращенцы-пидоры
- И не говори – искренно посочувствовал я ему и себе.
- К тебе тоже приставал?
- Нет я общался с другим существом. Оно мне про какой-то экзамен всё твердило
- Во-во мне мой тоже об этом заикался. Козлы! Кто они такие что бы я им что-то сдавал? Что вообще происходит?
- Как тебе объяснить?.. Я сам ничего не понимаю. Ну вот ты в Бога веришь?
- По рождению вроде православный… в церковь там пару раз заглядывал, на Пасху регулярно нажирался… А так особенно об этом не думал.
- Я так и понял – ухмыльнулся и продолжал лекцию далее – Есть тут как бы Бог, но как бы его и нет. Может никогда и не было, а может прав сумрачный басурманский философ говоря, что Он сдох. Дело запутанно донельзя и разобраться могут только пара личностей из «Кащенко», но правды от них всё равно не добьёшься. Черти, например, вещают, что надо с Ним повидаться для полного счастья, а тот бородатый олень и все подобно-преподобные вроде мешают этому, за мировым порядком следят…
- Менты!
- Типа того… Ну вот и всё… по сатанинским словам, надо ментов запинать, раздолбать всю канцелярию и наедине пообщаться с Необходимосущим
- Зачем?
- Я же говорю для счастья, смысл можно какой-нибудь открыть, увидеть что-нибудь ещё кроме земляной тупой планеты.
- Мне и здесь не плохо было
- Но ведь тогда всё бессмысленно!.. Какая разница смерть… жизнь?
- Есть разница тут водка на халяву…
- Да очень большая – тоскливо промямлил я, и перефразировав классика, добавил – Холява, как много в этом звуке для сердца русского сплелось.
- А ты пойдёшь гоняться за чёрной кошкой по слабоосвещённой комнате?
Удивление? Нет ошеломление, не описать! Услышать от него такие слова!? Вот что становится с человеком после смерти – он бесспорно становится умнее. Он будто говорил не сам, будто кто-то умелыми пальцами шевелил его обветренные губы. Но через секунду мир перевернулся обратно. Шумахер вновь сморозил пошлую глупость, и из наши уст полился разговор ни о чём, разговор за жизнь, за которым мы так часто убиваем время.
Темы для беседы как и следовало было ожидать, вскоре полностью исчерпались. Стало скучно… Мы молча допивали остатки огненной воды, беспорядочно бросая расшатанные взгляды из угла в угол, наблюдали за прохожими резво бегущими под раздражающим дождём по своим делам. Каждый думал о своём…
Не знаю, как у него, а  у меня не выходило из головы и постоянно вертелось на уме одно только слово «холява». Ведь если посудить в нём, именно в этом расслабленном звуке и заключалось для него, для Шумахера, да и для меня и многих других – смысл вечного бытия и вселенское счастья.
Припомнился один зимний вечер. Когда я, уставший после новогодних пьянок и очередного безденежья, безо всякого желания, только лишь из-за боязни обидеть хорошего человека, попёрся с другом на морозное свеже-воздыханное мероприятие, лотерею, устроенную полу богатым клонированным торговым центром.
Сие заключалось в том, что если ты до праздников успел там отовариться, то у тебя появился умопомрачительный Шанс выиграть Приз!
 И огромная масса искателей удачи, храбро не замечая обжигающего ветра, бешено боролась за крохотное местечко вокруг крыльца храма Гермеса, утрамбовывая даже по краям не повинные сугробы не расчищенные злыми дворниками.
 Пьяный дед Мороз, хотя об этом упоминать и не стоит, трезвых Дедов Морозов не существует, своим пропито-хриплым голосом как бы нехотя воспевал счастливые номера, пытаясь при этом не удачно шутить, тем самым раздражая жаждущую ущипнуть за задницу синюю курицу удачи  нетерпеливую массу.
И время, как назло, тянулось бесконечно долго, и бухой старикашка специально тянул его как резину. Оболбешенная публика мёрзла, раздражалась, материлась, но не расходилась, как завороженная вслушивалась в бессвязное хрипение и всматривалась в заветные циферки на своих билетиках.
- Слышь снайпер, целься лучше. Сука!.. я буду ждать тебя сегодня в тёмном переулке – перекрикивая общий гул скандалил не формальный народный заводила-неудачник.
 Ну вот Главный приз – разыгран уже, но уходить никто и не собирался. Народ переминаясь с ноги на ногу, всё ещё мечтал получить в утешение хотя бы набор ржавых ножей или вонючих специй, какую-нибудь уродливую побрякушку или на крайний случай ночной горшок.
Зачем им надо было бес толку тратить столько своего времени? Неужели все они настолько бедны, что не могут позволить купить себе всё это? На кой им вообще эта ненужная дурь? – Вопросы остались риторическими.
А розыгрыш подходил к финалу, и я уж чуть было не уговорил своего спутника свалить от туда и завалится в какой-нибудь тёпленький бар, как вдруг, на последок стали разыгрывать шампанское. И мы остались, хотя оба ненавидели пошлый игристый напиток, тем более отечественного разлива. Последок затянулся ещё на час. От тоски наблюдая за ропщущей топчущей толпой, я смутно припоминал незыблемые формулы вождя мирового пролетариата о верхах и низах, и мечтал, от нестерпимого ожидания, прыгнуть выше всех, проорать что есть мочи: «Берём штурмом эту богадельню»- и повести за собой толпы разочарованных и страждущих. Жаль… постеснялся стать революционным лидером, может всё пошло бы по-другому. Но ничего не исправишь. И я трусливо продолжил смотреть на незабываемый танец снега и ветра в свете одинокого фонаря.
Наконец то подарена последняя бутылка алкоголя, наконец то неугомонный мужичонка смешливо слезно, умоляюще крикнул, что б разыграли хотя бы ящик из-под багетного напитка. И наконец то благороно-бородатый дедушка жалостливо промолчал, не травмируя лишний раз болезненную душу. Все исчезли…И На том самом месте, где ещё недавно кипели страсти, остались лишь только пустые пивные банки, нервические окурки и смятые несчастные листочки бумаги…
И ещё очень долго, потом, лёжа в тёплой ванной, расковыривая замерзшие раны, я копался в глубинах подсознания, не понимая «Что заставило меня морозить яйца?»

- Что заснул братуха? – срезал мой сон, добродушным голосом, какой-то незнакомый человек, тормошащий моё плечо под звуки русского шансона и французских блатных песен, бесцеремонно нарушая моё внутренние человеческое уединение и возвращая ум к нереальной действительности или к действительной нереальности.
- Да так, вздремнул чуток – притворно зевая и потягиваясь, приподнимал я свои веки.
- Ты когда умер – не унимался пробуждатель, не давая мне окинуть расплывчатым взглядом странную компанию обступившую моего убийцу.
- Вчера только
- Новенький… Санёк вот тоже умер сегодня
- Я знаю, видел
- Не держи на него зла, он же не специально, спешил просто…
- Проехали…
- Как тебе здесь дружище? – продолжал донимать меня, широко улыбающийся старожил здешних мест.
- Всё это я уже где-то видел – через силу хмуро отвечал я, стараясь не повысить тона и не добавить басов
- Нет, всё с виду только похоже на жизнь, а на самом деле Рай, не грусти.
- И это я уже слышал, философ один недавно сообщил такое радостное известие, говоря про коммунизм
- Что за философ, какой коммунизм? – начал сотрясать воздух и гнать бессвязной речью уже ничего не понимающий в хлам «трезвый» Шумахер.
- Не важно. Во всяком случаи, это был не ты, успокойся…
И я замолчал, а они, моментально забыв обо мне, продолжили какой-то по-видимому очень интересный, насыщенно-познавательный спор, время от времени разбавляемый беспрерывно льющейся с небес «ваксой». Страдая врождённой отсталостью, я был не в состоянии подержать их таинственную, интеллектуальную беседу. Уши вяли от пьяного бреда, а метущееся самолюбие почему-то обиделось на безразличие и заставило искать пути правильного ухода.
И мне ведь уже почти удалось покинуть по-английски бухающую элиту, как вдруг опять несвоевременный будильник ненужно и бестолково зазвонил вдогонку громогласным воплем. Таким, что я аж подпрыгнул от испуга.
- Ты куда?
- Д…дела у меня тут?
- Приходи сегодня в клуб, обдолбаемся!
- Если будет настроение…
- Ты хоть знаешь где он находится
- Тут по близости только один, и вообще ты меня обижаешь. Я облазил все ****ские места в городе.
И махнув им всем на прощание рукой, я зашагал в непонятном направлении…
Моросил дождик, освежая не многолюдные сумрачные улочки, грязные автомобили, мчась, скользили резиной по серому асфальту. Мелкие вкрапления живой, ещё не добитой, но урбанизированной природы оживали и манили к себе, вовнутрь в глубину маленького, грустненького зелёного леска. Перепрыгивая через мелкие, наполненные сыростью и чуткой тишиной канавки, моё невесомое, перенасыщенное алкоголем, вредное сознание, засыпая на ходу, гуляло по мокрому, протоптанному гениями пути, знакомому по пыльным книгам. Закалённое творческим голодом фантазия рисовала акварельными красками по холсту, дрожащему на ветру, замысловатые пейзажи осени. Прекрасной осени, в которой я, утомлённый и надломленный сезонной грустью, пересекал суровое сибирское, волшебное, разукрашенное дьявольскими символами и непонятными иероглифами, полотно талантливого художника. Жёлтая слякоть воспламеняла тогда душевную тревогу и грусть… А грусть в свою очередь искала и жадно ловила невидимое мне вдохновение, единственное средство спасения от параноидальных лекций, рождающихся на устах нервных психоаналитиков. Лесные обитатели готовились к зиме и никто не обращал на меня внимания. Только лишь одна сердобольная рыжая белка жалела, ласково заглядывая мне в глаза, но, получив за сострадание палкой по лбу, наверное, на веки вечные утратила веру в гуманизм…
Но вот в который раз смерть залила мои фантазийные картины чернотой…
Строгий и непреступный храм святой науки возвышался в бытии и силой серьёзности заставлял преклонить колени перед вековой историей. На пороге открытых знаний стояли мои друзья-одногрупники, коллеги, нагруженные вселенскими проблемами разнообразия сортов пива, коньяка и водки, оскверняли невежеством систему образования и, матеря преподавателей, заставляющих их, таких молодых и красивых думать ещё и о летней сессии, мужественно борясь с похмельем, медленно и неловко отправлялись в бой за светлое будущие по гулким коридорам академии. И никто даже не заметил моего отсутствия в правоверных рядах, никто даже не знал о моей погибели – обидно и грустно.
Душный тёмный кабинет принимал их в свои слабые, костлявые объятия. Теория вероятности не охотно приоткрывала им свои тайны. А царица наук – математика, властно и гордо приподымала со стола завядшие листочки с вопросами и разбрасывала их по пространству. Её величество удивлённо всматривалась в опухшие лица подданных, недоумевая и поражаясь доброте своих жрецов, ставящих в заветные формуляры стандартные тройки законченным алкоголикам, и в бессильной злобе металась по сказочным и таинственным уголкам своих владений.
Всего лишь жизнь, всего лишь поток простейших событий, случайная последовательность незаметно и неотвратимо наступающая в моменты разного времени. И нет ни последействия, ни смысла, ни расчёта, ни божественного провидения – только стационарность и ординарность, бьющая по нервным клеткам, опустошая и разрушая все философские законы.
Спустился вечер и баталия выиграна! Виват! Счастливые солдаты покидают радостно поле битвы, посетив обязательную студенческую Мекку,  покорив не раз покорявшейся разум, уже задумывающийся о суициде. И они разбредаются кто куда, кто по бабам, кто по барам, не опасаясь утренней мигрени, заслужив ещё на пол года безмятежное и ненапряжное существование.
И я раздосадованный полным забвением, поплёлся по инерции за ними, скучая в потёмках запутанного лабиринта и ища вместе с бывшими сподвижниками пасть Минотавра или по-иному сумасшедшего разврата и безнравственного оргазма… найдя его на порочном и излюбленном мною клочке суши.
Провинциальный дешёвый ночной клуб – самое последние место на свете, и что может быть более пошло и безвкусно? Нет, конечно это не деревенский очаг культуры, где тебя убьют ещё на входе разъяренные самопальным алкоголем сумасшедшие аборигены с дубинами. Но всё равно если судить объективно – не совсем спокойное заведеньице.
****ская точка на карте, скрывая убогость и нищету под псевдомодными декорациями, давило тоску. Беспечно наслаждаясь своим существованием, безрассудно опровергая догматичный религиозный смысл жизни. Радовало всех и вся, заполняя счастьем туманное пространство неоновой жизни. Остаточные и ещё более-менее удобоваримые, для умных существ, направления электронной танцевальной культуры, хоть изредка но всё же разбавляли опьяняющим смыслом бьющую по голове дубовую попсу.
Такая знакомая и любимая мною атмосфера шумной суеты шутливо здоровалась со своим верным последователем, неуклюже расшаркиваясь в бездарных стихах.
 Привет тебе!
 Поэт счастливой сладкой жизни,
 Завороженный сказочным весельем.
 Ты не забыл, ты молодец.
 Свою подругу после смети.
 Хвалю тебя неутомимый Ада Бог.
 Навеки покоривший эти стены.
 Здравствуй друг, да здравствует вертеп!
- Не волнуйся я никогда не забывал твоей доступной красоты. И, может быть, сейчас в последний раз взгляну в твоё не очень глупое лицо. А там кто знает? Вдруг всё-таки сдам этот странный экзамен? Должно же мне хоть раз повезти – ответил я её прозой.
  Разгорячённые силуэты на танцполе, пухлогубые миньетчицы в засранных сортирах, тупые пьяные увальни на прожженных диванчиках, похотливые взгляды корыстных проституток, суровые, ненавистные движения накуренных злыдней – по истине Огненная Гиена тлеющая на бесконечной и неумолимой тяги  людей к наркотическим психозам. Лучшая преисподняя.
Розовы очки скрывающие грязь надеты нанос, сигарета в зубах и холодное философское внутренние отвращение. Защитная Маска для циничных негодяев, ненавидевших всех и вся, но вечно опасающихся заявить об этом, показать свою беззащитную желчь.
Сильный толчок в спину, а потом крепкое рукопожатие. Сумасшедший Шумахер тоже здесь. Дал же Бог связаться с таким уродом. Орём друг другу комплементы, пьём бесплатное пиво, пялимся на голых женщин возлюбивших шесты.
«В чём смысл жизни?»
Танцевать часы на пролёт на погосте цивилизации… ловить каждую секунду экстаза стимулированного анфитаминами,  прокручивать в голове раз за разом расслабляющую трансово-депрессивную композицию, порхать по сцене среди потных лизбиянок, слепнуть в лучах софитов перед паршивой публикой, даже не интересующейся твой смертью? Но кто я такой, чтобы на меня обращали внимание – я такой же прожигатель жизни без целей и собственных идей.
«Жизнь – это череда сплошных вечеринок, где никто не замечает случайных уходов. ОНА бессмысленна.  Отвратительная давно понятая обывательская истина. А смерть всего лишь - отвратительное продолжение дерьмовой мышиной возни!» - промелькнуло у меня в голове.
«Погибая в своей ничтожности, можно искать смерти, а после?..» 
Изящно и драматично я покидал простое, как трусы на верёвке, невольно растравившее душу убогое местечко. Темно-синие арки мигающих ламп стреляли мне в спину гневными упрёками. А тоска с новой, жестокой силой впивалась в сердце. Кандалы самоанализа закрепощали движения и тянули к развязке.
«Бежать, бежать отсюда пока мне противны все эти трясущиеся призраки, возможно я уже или ещё ни такой, как они, может есть шанс попытаться всё же пофилософствовать, найти выход, обратится к вечным ценностям: к любви, к дружбе, кто-то же должен знать что я сдох. Какая разница всё равно надо как-то растерзать время. Перед секретным одиночеством своих зловонных испарений»
Думал и шёл расплёскивая жидкий смрад плевков по бандитским закоулкам интеллигентского района. « К тому же Я привилегированное созданье по воле обычного зла. И не воспользоваться этим грех. И у меня есть друг, с ним всегда есть о чём поговорить, а мне это смертельно необходимо»
 Несколько шагов вверх по бетонным ступеням и вот передо мной творческая мастерская талантливого художника мирно дремлющего на мягкой кровати. Инструмент для создания гениальных отрыжек пылился в углу. Неудачно слепленная муза рвёт на куски забытые произведения. А самодовольная лень заполняет комнату сладким безвременьем.
Серые блики, нечёткие светотени, незаконченные работы, сухие кисти – безразличие и тишина. Храп и жуткий запах перегара сливающийся с дыханьем эротического сна, возбуждающего ироничную улыбку на трясущихся губах.
Дикое виденье! Страх, ужас на помятом лице.
- Ты прав, галлюцинация, но надеюсь не страшная…
Молчание
- Скажи хоть слово на тебя больно смотреть…
И секунды тишины
- Говорили мне не жри всякую гадость в таких количествах – долгожданные звуки разряжающие воздух.
- Это правда! Наркотики до добра не доведут…
- Зачем ты вылез из могилы?
- Я туда ещё не ложился…
- Зачем пришёл сюда?
- Скучно… Хочу говорить
- Мне жаль, что всё так случилось. Всё так глупо произошло. Я страдаю, мне серьёзно жаль
- Я вижу
- Ты не понял
- Не извиняйся…
- Не удачно ты умер… Мы многое могли бы сделать. Помнишь у нас были великие планы, скатившиеся правда до банального алкоголизма. Но Теперь даже представить сложно, что дальше…
- Мне смешно, ты это серьёзно?
- Конечно, есть даже тема для нового творения…
- Слишком мрачного?
- По-другому не бывает, тем более у нас
- Безысходность…
- В России всегда так. Даже самый пафосный, накуренный английский трагик, этот маниакальный любите5ль кровавых развязок, всего лишь законченный оптимист по сравнению с самым последним, банальным русским крючкотвором.
- Отчего?..
- Климат, наверное, и склонность путать аналитическое с синтетическим
- Слишком сложно
- А ты раньше любил философию
- В прошлом…
- Ты, по-моему не в себе
- Исключительно верное наблюдение… Не правда ли смешно? Я часто опошлял чужое горе, теперь все смеются надо мной.
- Нет, просто не замечают
- Забвение…
- Мне тут снятся параноидальные сны, я боюсь и не понимаю. Наверное скоро последую за тобой…
- А знаешь, что самое страшное во сне? – знать, что спишь… и невозможность проснуться…
- Понимаю… Мы все когда-нибудь не проснёмся
- Не первые и не последние
- Это и удручает
- Похоже я перекинул проблему с больной головы на здоровую. Всё это так напоминает «разговор разочарованного со своим духом»…
- Тебе плохо?
- Тошнит
- Тошнит?
- И хочется плакать…
- Ты всё ещё её любишь?
- Нет конечно, я люблю, только себя!
- Но ты сейчас точно к ней...? Дурак!
- Заткнись и спи!
И вновь тишина… и сон…прям таки как в могиле.
Сильный порыв, порыв непреодолимый никаким здравым смыслом. Любовь – то последние, смертельное, что чувствовал при жизни. Сиреневые каракули, испачкавшие жёлтую душу. Молодой и нервный художник, откровенный чародей, властелин чистых листов, не мог не влюбится, просто обязан был придумать себе чувствительные переживания. И придумал, и шёл к ней да не надеясь, да забыв обо всём, даже о пьяном непрошёном философе оставшемся где-то далеко в грудной пустоте…
Страшно и жутко, но нужно идти, пробираться сквозь завесу тьмы по старинным мостикам, спасающе разделивших людей против их воли.
Комната, которую я ни разу не видел, но представлял в мечтах. Всё так чисто и на своих местах, дикая аккуратность – противоположность моему внутреннему дому обычному снаружи и раздолбанному внутри. Умиротворяющая упорядоченность и спокойствие – как тихие грёзы желания для кратковременного смирения будоражащей творческой напряженности.
Белоснежная плоть на белоснежной простыне, русые локоны прикрывающие милое личико. Обнажённое полудетское существо безобидно притаившееся, красивое, любимое на этой кроватке маленького острова посреди океана гигантских течений.
«Что я? Игрушка её слабых рук?.. или навязчивое, омертвевшее, похотливое чучело? Узнать? Но перенесёт ли она глупый кошмар?.. Пусть мучается. Так как я!»
Прекрасные, карие глаза прожигают полупрозрачное тело обывательского обожателя. Нервные движения и кое-как прикрытая нагота. Непонимание, негодование и дикий страх.
- Прости, что напугал, и здравствуй - быстро начал, избегая неловких пауз – ты испугалась… прости ещё раз и не удивляйся, я не мог не придти к тебе. Ты онемела?.. Расслабься я всего лишь твой сон, проснешься и забудешь. Молчишь?.. ну хорошо молчи. Это даже лучше. Мне тяжело, ты не представляешь как здесь тяжело. Всё так странно, а ты такая красивая, у тебя удивительно красивое лицо… Знаешь я о многом молчал при жизни, теперь, когда умер, говорю… Кстати я умер если не знала, приходи на похороны, мне будет приятно… Ну так вот издох и пользуюсь своими привилегиями, с тобой, например, разговариваю. Неправда ли похоже на неуклюжую исповедь… Каша, всё перемешено… но главное я люблю тебя. Как я боялся сказать… Ядовитые кривые стрелы не дают мне покоя, мучают особенно по ночам. Ноют, болят пораженные нервы… Чушь, какая чушь! Забудь…
- Неожиданно, ты в этом точно уверен? Ну почему тогда молчал? – нежный, тонкий голосок порхая своими ангельскими крылышками раздался по комнате оглушающем, колокольным звоном, замирая где-то в районе потолка.
  - Прости… но зачем это было нужно? Ты была идеалом, недостижимым идеалом, идеальной фантазией, не терпящей прикосновений потных рук. И ты не любила меня…
- Но это не так…
- Я знаю, что не так. Я же сказал фантазией. В прочем прости, что не говорил, прости, что верил в невозможности… Как много прости, не находишь?.. Слишком много прости за одну ночь. Первый раз столько извиняюсь. Мне стыдно за такое нелепое покаяние, отвернись… Никогда ни перед кем не каялся и не собирался. Ни перед людьми, этими мерзкими созданьями набитыми дерьмом и регулярно выдавливающими своё содержимое наружу. Ни перед человечеством в целом, а особенно перед Богом, особенно перед ним. Просто не за что… Я не сумасшедший, хотя всю жизнь тешил себя надеждой, что это не так… Всё, что совершал было понятно, обоснованно и системно, что аж зло берёт. За бездарность грех каяться. Если я кого-то обидел, оскорбил, сделал вред – то сделал, оскорбил и обидел – специально, нарочно, в здравом рассудке.
- Не хотел, а покаялся
- Да, возможно, но только перед тобой, перед богиней, не перед Богом. Плевал я на него… Если он есть и сейчас слышит нас, в чём я сильно сомневаюсь, то пусть знает, старый извращенец, слово «Прости!» он никогда от меня не дождётся. Вся его тупейшая, тысячелетняя вера говорит только об одном, что я должен, обязан встать на колени, обозвать себя полным ничтожеством, расшибить лоб, что бы получить счастье с благодатью. Не хочу доставлять этому мерзавцу удовольствие. Скажешь гордыня смертельный грех. В смерти нет грехов, тем более смертельных. И кто вообще проведёт грань между гордыней и гордостью! Почему мне нельзя просто-напросто защищать своё человеческое достоинство… Как глупо…
- Что глупо?
- Говорим, как пропахшие Достоевским герои…
- Это, конечно хорошо или не совсем, не мне судить. Но что мы будем делать дальше. Ты разве пришёл изливать душу и рассуждать о Боге
- Дальше… Заниматься любовью!
- Я не поняла это мой сон или твой!…
 
Сколько раз нужно ещё очнуться? Сколько раз придти в себя, что бы снова уйти? Когда, наконец, прекратятся эти моменты самосозерцания перед очередным обмороком? Или в их чередовании и есть смысл?
Как бы то не было, опять очнулся ранним утром, после неудачной ночи. На скамейке в прохладной сырости зелёных арок, сотканных из остатков природы: всегда грустных берёз, опошленных веком тополей и ласковых рябин.
День предвещал жару, даже жар, но пока это было не так заметно, пока не нужно прятаться от зноя, есть пара часов, что бы горько помечтать и ласково посожалеть. О том, что я так и не стал президентом страны, что в пьяном творческом порыве огромным повсеместном атомным взрывом не уничтожил все клонированные цивилизации. Может тогда жить стало бы легче? Оставшиеся в живых народили бы мутантов… и они не страдали бы депрессией, не хандрили бы по мелочам, возможно сотворили бы рай, через тысячи лет на зараженной планете…
И снова обморок… Весна, ранняя весна. Умный и красивый мальчик с добрыми глазами шагает по подтаявшей снего-грязной тропинке. Прекрасные запахи дурманят голову, заспанная земля неторопливо и застенчиво обнажается под его ногами. И боясь наступить и раздавить прелестнейшие чудо коричневых подснежников, он движется к дверям академичной строгости, спотыкается у порога, а потом прилежно кладёт свои длинные пальцы на желтеющие клавиши старого фортепиано. Хмурится от извлечённых несогласованных нот и скучных гамм. Но вскоре радуется даже этим разбросанным мелодиям и наслаждается пока не умелой поэзией творчества. На  его лицо тихо ложится налёт блаженства, когда уже совсем седая и странная женщина профессионально-резкими движениями начинает разговаривать с ним на языке Бетховена и Моцарта, когда нежные звуки касаются кончиков его чутких ушей, проникают в него и, гуляя по организму, превращаются в слёзы…
  Может я это всё выдумал? Может не было никакого мальчика? Или это просто я о себе слишком хорошего мнения? Но как хотелось, что бы он сидел сейчас рядом, помог бы мне разобраться с величественными, изумрудными, летающими и тающими по мере теплоты гениальными шедеврами Брамса, Листа, Чайковского и Рахманинова и ещё с десятка другого чёртовых дюжин композиторов, так сумбурно перемешанных среди омертвевших извилин и сосудов небьющегося сердца.
Жара тупо и естественно, потихоньку стёрла всё, не оставив мне ничего, в этот воскресный день. Заныла спина и затёкшая задница просила движения.
Огненный шар раскалил до кипения голубой. Красные люди спешили к воде, бедные водители маршруток парились без кондиционеров и только смешные дворняжки в такой час мечтали ещё и о совокуплении. Дикие тропинки вели меня к себе.
Я давненько не был дома и вот есть повод туда заглянуть, попрощаться, запечатлеть на веки свою любимую комнату, бережно хранимые черновики и наброски трудов, всё то чем я существовал…
«Да завтра меня похоронят, я даже знаю где и когда, но как? Интересно, сколько народу придёт нажраться? Воняет ли мой труп или, может быть, я святой? Будет ли оркестр? Какой у меня гроб? Ведь так хочется поприличней зарыться в песок»
Квартира заперта и пуста, хорошо я умею ходить сквозь стены. До неприличия чисто прибранная обитель с торжественно-величественным, возвышающимся в центре, унылым ящиком. И припудренный бледностью, такой красивый, с замкнутыми во внутрь очами, синими губами, в почти новом чёрном костюме, в отглаженной рубашке и накрахмаленной обуви – лежу, жду, думаю о ближайшем сыром одиночестве…
Беда, отчаянье, горе в единственном месте – здесь дома и только на лицах вошедших, грустных, опустошенных фигур – моих родителей. Всегда ненавистные семейные ценности дорого отомстили мне, разорвав сердце… Слёзы расквасили жестокое лицо и тихий отчаянный гул разлился в душе. Я плакал… И они плакали, почувствовав, наверное, где-то глубоко моё присутствие.
- Почему умер именно он, так нелепо и глупо, зачем пополнил данными статистические цифры дорожных катастроф.
- Нам не дано понять
- Родители не должны хоронить детей
- Надо смириться
- Я так его люблю!
Не выносимо горько слышать… «Они любили меня, заботились обо мне, и сейчас любят – кричал уже я  в бессмысленном исступлении – Вот кто единственно заслуживает моей покаянной исповеди. Зачем я принёс им столько страданий, ведь я, наверное, то же люблю их». Обычно эти банальности говорят по ту сторону существования, а я говорил по эту…
Слава чёртовому князю, что являться мог только во снах. Окажись я тогда видим для них – это было бы в миллион раз душераздирающе той  почти немой сцены, итак невыносимой. Хорошо, что было время подумать, успокаиваться и благоразумно не тревожить их отдых, не каяться лишний раз – это так больно…
Ну да ладно, хватит! Хватит слезливых истерик! Пора опять замораживать символы жизни…
И чёрно-белая, безрадостная, рукописная повесть спасительно и удачно отвлекла размякшие мои мысли, попавшись в сложную минуту на глаза. У каждого своя муза, не знаю почему моя была слишком депрессивной. Ни одной шутки, писал наверное потому что по ночам и в непроглядной темноте видел только мрак. Но каждому своё. Незаконченные фразы на обрывках бумажной промышленности, бесконечные бесконечности, цветочные узоры, тысячу раз переписанные банальности – одиночество в глуповатой простоте. Запинаюсь на каждой букве, но стараюсь прочесть до конца, делать больше нечего…
Минутная стрелка подтянулась цифре три, потом незаметно подкралась к шести. Остаётся ещё не много подождать и вот она перевалит за девять, а там и до двенадцати не далеко. Время лучше убивать по частям. Поделил и уже не скучно, запросто зарезан целый час и можно приступать к расчленению второго. Глядишь, и кончится, наконец, дурной день. А Время ничего, не рассердится, устало уже сердится… сколько я его попусту потратил, так что один день простит. А не простит, ну хер с ним, его же вообще не существует, так зачем же подчинятся фиктивным законам. Можно просто-напросто закрыть органы зрения, придумать собственную нереальность и очнуться ночью у неё в постели.

- Ты всегда спишь обнажённой
- Мне просто так нравится
- А мне то как… не представляешь!
- Что тебе ещё нужно?
  - Ты знаешь
- Опять про Бога лечить собрался
- Могу стихи почитать. Вот к примеру самое последние

Прекрасных линий… муть!
И ****ь  старых величеств.
Цветочного узора виток,
Простых вагинальных излишеств

Похотливые взгляды на чёрном стекле
Пурпурных фраз окончанья.
Танец света на лунном лице,
Как печаль из страданий

Серебряной дури чуток…
В фиолетовой сетке блаженства
И я спускаюсь, на сиреневый лепесток
Звуком строки  важнейшей…

- Ну как? Нравится?
- Блевать тянет… Странный способ добиться женщины
- Не отмазывайся! Это уже мой сон.
- А это разве не извращение? Некрофилия…
- Самое большое извращение – воздержание!
Красивый секс – облагораживает человека. Расслабляешься весь правда потом всё болит. Захватывающий процесс, пленяет мрачные думы, направляясь по своему изящному руслу сквозь изгибы сложных сюжетов к вершине бытия. Несомненно природный стимулятор удовольствия – лучшее изобретение природы или Бога. Спасибо ему хоть за это.
Любовь уничтожит мир!
Если есть, конечно, смертельное настоящие чувство, если до сих пор актуален Шекспир, и если есть ещё террористы способные взорвать мощную перегородку разделяющую две половинки плутониевой массы ржавеющей ядерной бомбы.
«Если моя безответная радость, убила меня, то сложно представить к чему привела бы ответная. Сдохло как минимум бы двое!» Хорошо, что окочурился вовремя. Теперь она просто спит, нежно прижимаясь ко мне порнографией. Плохо, что больше ничего не будет. Остаётся только жмурится до тех пор пока не очнусь на месте своего захоронения, где и после меня ещё ни один индивид зароет рядом себя, свою веру, свою душу, свой разум…

Наконец то я полюбил утро! Оно ведь, всё-таки последние, осмысленное явление моего существования.
Сложно описывать что-то бесформенно-серое, выхватывая яркие предметы из общего безличия. Ничего не осталось, лишь остатки депрессии и фатальная обречённость. Идёт дождь, странно вчера было солнечно. Естественное чередование и повторение. Пасмурное небо и ветер обгоняющий мысли. Последний путь, в независимости ото всех обстоятельств, он обязан стать последним. Путь от неё до кладбища. Что ещё нужно? Я переспал с ней, опрощался со всем остальным – нет смысла продолжать дальше. Я готов двигаться…
Обычная печальная площадь суши, зона отчуждения банального с прекрасным. И скучный, собственно никому не нужный церемониал. Вырыта яма, манящая спокойствием, пара хмурых вызывающе тёмных фигур, по инерции добавляют дождю кали, от дурного платоновского закона идейности – родственности. Всё чётко и скоро. Вот мой новенький гроб безнадёжно спускают в небытие, а большие формальные куски почвы летят и разбиваются об него. Кончено. Больные похмельем землекопатели грубо забрасывают меня грязью без оркестрового похоронного марша и салюта, а только лишь под звуки одинокого ветра. «Если мир театр, то должен быть занавес»
- А может быть, это всего антракт? – произнёс как всегда элегантный любитель неожиданных появлений и единственный мой знакомый умеющий угадывать мысли.
- Вам видней, вот только не известно что будет во втором акте. Нет смысла ни в жизни ни в смерти.
- Это всё оттого, что вы очень дурно и бестолково провели эти дни, не попытались найти смысл в чём-то другом.
- Как смог и давайте не будем учить меня жизни.
- А что вас ей учить, когда её нет…
- К словам не придирайтесь
- Хорошо, хорошо – успокаивал меня действительный советник – скажите лучше, как вам ваши похороны?
- Никак, даже без музыки.
Князь удивленно взглянул на меня, засуетился, достал могильный мобильник и что-то властно произнёс туда на непонятном диалекте незнакомого языка. Сверкнула молния и пёрнул гром. Мгновенье спустя, подбежали приведения с разнокалиберными трубами. Грянула музыка, постепенно стирая уродливую скуку дождливого лета, оставив для меня только лишь полу осязаемые горящие линии взглядов и безмерную глубину дьявольски пустых глаз.
- Это лучшие траурные музыканты, а гром считайте залпом орудий. Это подарок… не знаю даже к чему.
- Право, не стоило так беспокоиться. Спасибо.
- Ах ну что вы! Пара пустяков – и на секунду пустота перестала быть грустной, но только на секунду. Снова музыка залилась строгими нотками, а приятный голос заговорил о деле – Хватит любезностей, пора определить вашу судьбу.
- Собираетесь сердито экзаменовать меня?
- Уже проэкзаменовал, вы не справились и остаётесь здесь
- В Раю или в Аду?
- Всё зависит, как вы это воспринимаете…
- А ваше личное мнение?
- Ад и Рай – две формы бесконечности. Если вам действительно интересно, то по мне Ад, не даром я здесь полноправных хозяин, да, конечно, он не похож несколько на библейский и на обычные представления об огненной Гиене, но, скажите, чем обывательское ординарность не пламя. Еле тлеющие, мучащие и не дающее избавления. А Рай это прежде всего блаженный поиск новых идей, не растоптанных путей, смысла, Бога, создание новых творений и крах старых, собственных систем. Вы достойны увы только первого и не способны на другое. Это доказано вашей жизнью и тремя этими днями
 - Но ведь когда я был жив, я творил, даже писал – пытался возразить.
- Помню, читал. Всё что вы накропали бессмысленно и противоречиво.
- Почему так категорично?
- По другому не умею. Вы извините конечно, но в своих произведениях вы дурно отзывались о людях, для кого же вы тогда, спрашивается, писали? Что хотели объяснить и доказать? Не понятно… Зачем «метали бисер перед свиньями», каковыми их всех без исключения считали? Не ясно… Вы ещё слишком глупы, очень глупы, что бы проповедовать птицам. Вот и всё противоречие. Ну а если уж говорить о художественной части, то тут, так всё запущенно, бездарно и невнятно, что нет слов. Поверьте, я разбираюсь в литературе
- Сейчас вы меня просто убили…
- Переживёте
- Не думаю… Но всё же если я такой дурак, прошу, растолкуйте что и почему.
- Во-первых вы сами просили не учить вас жизни, во-вторых объясняйтесь яснее, конкретней.
- Ну к примеру почему, что бы искать в этой нереальности Бога надо куда улетать, почему его нет здесь на земле?
- Хоть это заметили, не всё так безнадёжно. Ну вот представьте себе Солнце, Землю и Себя. Представили?…Отождествите теперь Солнце с Богом и станет попонятней. Вот вы стоите на Земле и относительно Вас движется Бог-Солнце. Относительно же Светила движетесь вы, а относительно Земли и Вы И Бог – неподвижны. По этому то, в данной системе координат, всё так бессмысленно.
- А разве в других не бессмысленно? Сомневаюсь! Я знаю очень мало, согласен воспитание такое, и не могу додуматься, зачем вообще кого-то искать. Когда прекрасно известно что ничего Нет ни Бога, ни Смерти, ни Вас…
- Вы правы его нет, лежит в могиле. Но ведь должен быть, и обязательно будет, заявит о себе в полный голос. Многим тогда не поздоровится…
- Кому именно? Вероятно Ад станет страшнее, а Рай приятнее?
- Наоборот, Ад станет раем. Люди или их остатки угнетаемые безвременьем обретут смысл, надежду и веру, а сильные искатели потеряют их, правда это случится не скоро, и продолжаться будет не долго, Боги – долго не живут…
- Почему же так? Почему же эта сволочь так насрёт в душу самым сильным, самым любящим приверженцам своим?
- А какой сильной личности, скажите, нужно сильное окружение? Вспомните историю, хотя бы мою биографию. Когда-то я был самым опасным конкурентом покойника на Великий титул. И он безбожно покарал, унизил меня, сделав вечно вторым, понимаете ВЕЧНО…И Я до сих пор не нашёл разгадки, не додумался, как обойти этот закон…
- Так где же тут тогда логика? И так и так дерьмово. Какой выход?
- Есть один… Но боюсь он глубоко ударит по вашему самолюбию и тщеславию. Вы же не способны уже на это, не способны - стать Богом.
- Твою мать, как всё просто – и бешеный смех вырвался у меня с кровью, с мясом, со словами – Всего и делов…
- Извините, я с вами заболтался, прощайте и обратитесь к психиатру…
- Постойте! – цепляясь за его рукав, удерживал я из последних сил ускользающую тень мнимого спасения – Вы, кажется, обещали исполнить любое моё желание, если не забыли?  Так вот – убейте меня!
- Убить вас, но вы мертвы и похоронены…
- Плевать мне на эту чушь и бред. Я хочу только одного по-настоящему умереть, умереть во сне, довести убогую нереальность до полного абсурда.
- Наконец то! Я этого и ждал. Молодец! Вы нашли способ, угадали с той единственно-значительной просьбой, о которой я говорил в самом начале. Но вы понимаете на что вы подписываетесь, по крайней мере у вас тогда должна быть хоть какая-то цель, вдруг станете лучшим.
- Цель одна. Стать Богом и умереть, самоуничтожится!
- Это ваш выбор, ваше решение!
И чёрный револьвер взметнулся в бледновато-серой мути. И уверенные пальцы сдавили курок…
Хлопок! Стою на месте, неподвижно. Ни боли ни сожалений – только неприятное ощущение странного чувства опустошающе выдавливающего из меня капля по капли остатки сомнений… Второй! И лежу на грязной земле, избавляясь от избытка восприятий… Третий! Четвёртый! Пятый!…


Я открыл глаза, очнувшись от продолжительного и бессмысленного… На безмятежной, слабо освещённой, пустынной улице.  Закончилась очередная никчёмная эпоха, под названием – моя смерть.
Прохладный летний вечер располагал к долгим прогулкам под луной, размышлениям о жизни, о творчестве, к романтике и к любовным переживаниям…
На обочине улицы меня дожидалось скверное такси, за рулём которого сидел красивый молодой мужчина, заманчиво улыбающийся и смотрящий по верх пустоты. Я смело открыл дверцу и вновь услышал его приятный голос – последние, что можно описать словами…
- Куда направляемся
- НИКУДА!
- Садитесь, я вас уверяю, поездка будет интересной…