Нравы этого города

За окном царит лето. А меня разбудил капающий кран.
Точка на потолке оказывается мухой. Раньше насекомые заздражали
меня. Но я понял -- это симбиоз. Мухи и комарихи мешают мне спокойно
жить, взамен я отдаю им хлебные крошки со стола
и кровь из вен. Такая гармония. Солнце уже целый час смотрит на меня.
Греет, зовёт наружу. Я справляю нужду, завтракаю и
выхожу. Воздух жарок. Солёный и прохладный бриз приносит с моря
свежесть и что-то ещё. Что -- не знаю. По проспектам и
бульварам, по тропинкам парков и улицам -- люди. Спешат на работу.
Или просто так. С высоты птичьего полёта этот город
выглядит как гигантский муравейник, затерявшийся в глубинах
древнего леса. На улицах этого города хорошо. Я чувствую
себя радостно и вольготно. Бабочки размером с ладонь летают
всюду и радуют взор. Члены ассоциации-ловцов-бабочек-сач -
ками не остаются без работы ни на минуту. Это тоже симбиоз.
Тоже гармония. Небо, как всегда, цвета чьих-то глаз и -- как
всегда недосягаемо. Жара стоит такая, что кажется весь этот
город вот-вот взорвётся, лопнет, разбрызгивая отношения и тра -
диции по окрестным лесам-полям. День жаркий. А девушки очень
красивые. Ходят туда-сюда, впечатляя меня своими телами.
Обтягивающие полупрозрачные шортики -- сквозь них видны трусики.
Это нравы этого города. Я чувствую, как каждая кро -
хотная капелька пота сползает вдоль полосы ткани, прилипающей к
божественной попке. Зимой здесь холодно, летом жарко.
Сейчас лето. Машины гудят. Мужчины сидят в маштнах.
Это мужья спешат по своим очень важным делам. А их домохозяй -
ки-жёны жарят утренний амлет своим детям-школьникам.
Сложно приобретать знания, когда желудок пуст. Море поглощает
сотни разгорячённых тел. За мной увязалась бродячая собака.
Неужели мои брюки пахнут мясом? Нет. Но собака голодна.
Я это знаю. А почему я? Вокруг -- тысячи людей, но пёс следует
именно за мной, боязливо держа дистанцию. Он чувствует, а
может знает наверняка, что я не смогу долго терпеть эту погоню,
не выдержу прямого взгляда грустных и голодных глаз. В
булочной продают хлеб. Накормить бы пса мясом, но я и сам уже
почти позабыл вкус поджаренной говядины. В булочной продают хлеб.
Захожу. Да, да, -- вон ту булку. Спасибо. Выхожу. Мой друг ждал меня.
Сейчас он поест. -- Какой раз за пос --
ледние две недели? Накормлю, и он отстанет.
Я присел на корточки и, разламывая булку на небольшие кусочки,
стал кормитьсобаку. Он жадно ел. Породистые псы, выгуливаемые
чопорными хозяевами, презрительно смотрели на его грязную, клочь -
ями обвисшую шерсть. Чопорные хозяева с неменьшим презрением
смотрели на мои стоптанные туфли и старые брюки. Ни --
чего, друг, потерпи. Каждый рождается голым. Голым и умирает.
Ты ешь, ешь. Не бойся ничего. Доел. Благодарно посмотрел на меня.
Я привстал и пошёл. Дальше. Пёс -- за мной. Такова собачья благодарность.
Такова вечная собачья преданность. Но с последними кусками
 хлеба ушло моё сострадание. Я ничего не чувствовал,
кроме пустоты и удовлетворения: хоть что-то в этой
непростой жизни я сделал. Обернулся и злобно крикнул на пса.
Он испугался, но и не подумал уходить. Убирайся, слы --
шишь, уходи. Я потрепал его за ухом и сказал, чтоб он исчез из
моей непростой жизни. Он ушёл. Он всё понял. Я иду дальше
и осознаю, как мне хорошо и вольготно среди этих чужих мне людей.
Отрадно знать то, что никто из них не спросит меня, что
твориться в моей душе, о чём думаю, куда и зачем я иду. Я благодарен
им за их равнодушие. Это симбиоз. Такая гармония: все они и я один.
Этот город огромен и красив, как раковая опухоль в мозгу безумца,
как широкое поле после яростной схват -
ки двух непримиримых войск, как жирная точка в конце романа…
Я сосредоточен и спокоен. Я взрываюсь каждое мгновение.
И каждое же мгновение возрождаюсь. Собственный мозг -- моя плацента.
Моё смертное ложе. Я шёл в нескончаемом люд --
ском потоке. Подобно мётрвой рыбе, плывущей по течению среди тысяч
хищных рыб, озабоченных извечным поиском пропи-
тания. Каждый из этих людей в душе лелеет своё превосходство над
остальными. Поглощать, но не отдавать. Я иду. И запах
моря усиливается. Вода избавляет от всего. Проблемы, эмоции, мысли.
На улицах беззаботно играют дети. Основа их игр --
достижение совершенства и превосходства. Дети меня бесят.
     Я иду к морю. Их путь предрешён ещё до их рождения. Ребёнок
судьи станет судьёй, а сын плотника обязательно будет плотником.
Детишек воспитывают в духе абсолютного послушания,
покорности и смирения. Они следуют наставлениям и до конца
верны своим догмам и правилам. Правилам своего круга. От --
ступников сжирает общественное порицание. Этот путь протоптан
миллионами ног несчастных. Мне с ними не по пути. Моя
дорога идёт к морю. Внезапно город расступился и моему взору
предстала гавань. Она лежала меж двух невысоких горных
цепей, покрытых лесом. На пляжах -- тысячи людей, представляющие
собой беззаботное полунагое стадо, расслабленно лежа-
щее на горячем песке под огромным в пол-неба солнцем. Многие из них
поднимаются, чтобы на минуту-другую окунуться вводу и затем опять
развалиться на песке. Я медленно спускаюсь, не обращая внимания
на полуобнажённых красоток. Я подо –
шёл к линии прибоя. Море лениво лизнуло носки моих туфель.
Я поднял голову, взглянул на солнечный диск. Он непривет --
ливо ослепил меня -- но лишь на мгновение. Не сняв ни рубашки
с брюками, ни туфель, я медленно захожу в воду. Мутнова --
тая сине-зелёная вода достигает колен, пояса, груди, горла…
и я поплыл, оттолкнувшись стопами от рыхлого песка. Вокруг
люди резвятся и удивляются: что это за чудак плавает в одежде?
Проходят считанне секунды, и на смену удивлению приходит
равнодушие. Одежда насквозь промокла и прилипла к телу; отяжелевшая,
она сковывала движения, мешая плыть быстрее. Хотя, скорость неважна –
мне некуда спешить. Вокруг -- никого. Берег с городом, людьми и их
отношениями остался далеко-
далеко за спиной. Впереди -- море и вечность. И сил уже нет.
И берега не видно. Но пути обратно нет. Не следует возвращать-
ся в эту шумную и бесконечную помойку. Я думал обо всём этом и плыл,
стиснув до боли зубы. Я плыл, плыл и плыл…