Сугроб

Зажегся красный, и я опять не успел. Торможу плавно, плавно, и включаю 3517 и 4 FM погромче. Если весь наш снег свезти в тундру... Ну что бы от этого было? Не знаю. Но если светофор засыплет по красную лампочку, я не успею на центральный телеграф до обеда. Потом до ужина, завтра опять до обеда, и так до самой весны, пока ласточки не начнут сбивать с сугробов снежную пыль быстрыми крылышками. Определенно необходимо депортировать снег в тундру. Без права въезда обратно. Обидно если муниципальный светофор будут откапывать, словно он статуя безголовой Ники.
Люди спешат где-нибудь отрясти шапки, некому подумать о том, о сем. И приходится надрывать тормозные шланги, сберегая чужой задний бампер.
Из-за сугроба показалась верхняя половина некой замороженной женщины и быстро поравнялась с головами двух мальчиков. Лицо из обвислых махровых сосулек торчит необычайно сердитое. Быстро шлепает губами и показывает красным носом «вперед, шевелите граблями, вы, заиндевелые недоноски». Две головы в тинэйджерских трикотажных пилюльках виновато поникли, пытаются согреть подбородки о монументалистские бегунки на курточных молниях. Полженщины забегает вперед и продолжает пилить, и пилить, так что ее пылкость того и гляди спасет тундру.
Я качаю плечами в такт музыке. В складках, которые наполовину прячут рычаг передач, нащупываю пластик жвачки, распечатываю ее двумя пальцами и кладу артефакт в рот.
Обогнавшая мальчиков женская половина оборачивается назад, останавливается и машет рукой. Сугробные саженцы послушно припускают быстрей, на ходу отдуваясь от стремящихся в рот снежинок. В школе, наверняка такие выпрашивают у одноклассников завтрак и натужно пропихивают его в вечно пустой желудок, пока не кончилась перемена. Длину перерывов между уроками бриллиантовые головы педагогики наверняка вычисляют согласно максимальному количеству жевательных движений, которое недоформированный человек способен совершить в минуту. Съесть пирожок – 10 щелканий челюстями + два глотания. Итого 5 минут, потому что глотать можно и на бегу в класс.
Я почесал нос.
Потом шею. Я тоже когда-то являлся адептом дневниковой системы.
Одна по-пижонски демисезонная голова исчезла среди зимы. Видимо, уронила перчатку. И пригнула натруженные на секции волейбола колени, чтобы вернуть рукам в цыпках иллюзорность тепла. Блин, развезло меня от этого зрелища…
Половина женщины между тем, отстала, но заметив непорядок в строю, с криком «седьмые перчатки за месяц, на тебя экипировки не напасешься, вонючка» (примерно), ринулась сквозь метель на врага. Мальчиковая голова тот час вернулась на место, сгруппировалась и отскочила на метр в сторону. Вторая при этом фаталистично продвигалась вперед, не оглядываясь, а только прикрыв уши богатырскими горнолыжными варежками.
Я приглушил 3517 и 4 FM.
Воспитующее начало в лице синтепонового женского торса то ли не рассчитало разбег, то ли намеренно забежало вперед, чтобы сквозь пургу и вопли природы донести до молодняка истину. Ладно, хоть у одного уши прикрыты.
Невольно из меня вырвался вздох.
Но, видно, пары замороженных слушателей верхней половине женского тела вдруг показалось мало. Разогнавшись, она довольно сильно обошла мальчиков, не переставая разевать рот и выкрикивать страшную хулу и упреки.
Я уже подумывал включить аварийку и лишить злобную фурию родительских прав.
Но в этот момент обе подростковые шапки свернули направо и покатили по краю сугроба, ловя затылком снежные хлопья и методично пуская по ветру могучие порции пара.
Я прищурился.
Полженщины вдруг остановилось и улыбнулось. Глядя куда-то вниз. Нашлись потерянные раньше перчатки? Резинка выпала у меня изо рта.
Я едва не пропустил момент смены красной лампочки на зеленую. Позади уже стали гудеть. Втыкая передачу и отпуская сцепление, я естественно бросаю взгляд в зеркало заднего вида. Сугроб медленно уплывает, выволакивая на сцену затоптанный узенький тротуар вместе с людьми, их ногами, боковыми карманами и авоськами. У женщины, которая разыграла передо мной зимнюю драму, в руке оказался пластиковый пакет застывший снизу по форме нарезного батона. Самый его уголок суетливо обнюхивал белый замызганный пудель с красным мазо-ремешком вокруг шеи.
Заворожено заворачивая, я заткнул 3517 FM и опустил стекло.
- Хулиган! – приятным голосом говорила дама и грозила обнаженным пальцем, - ты ведешь себя кое-как. Не смей от меня убегать! В сугробах тебя, - она поправила свесившийся на щеку оранжевый локон и потрепала пуделя по башке, - в сугробах тебя, муаленькова, не видно! У ти, муся моя!
Всех в тундру, подумал я и, поднимая стекло, стряхнул с сиденья снежные хлопья.