IV. Горестная история барда-демократа

— Мама дорогая! — вдруг похлопал я самого себя по слегка, увы, облысевшему темени. — Ведь от Всескорбящего же Храма ровно же три минуты ходьбы до Пятака. Надо б сходить и, проведать,  как там идет процесс.
Процесс шел вовсю. Наш красный газетный стенд стоял абсолютно голый. Товар со стенда сметали начисто. Сегодня брали практически все. Попросту — все. Даже сверхпопулярный журнал «Актуальные вопросы полового созревания".
— Слушай, в чем дело? — спросил я бригадира точки Славу.
— И сам не знаю, — недоуменно пожав худыми плечами, ответил он. − Наверное, это из-за вторжения.
— Какого вторжения?
— Ну… графа Дракулы.
— Какого графа?
Слава потупил глаза и перевел разговор на имевшую место позавчера недосдачу.
В этом отношении Слава был типичнейшим аборигеном. Жители города О’Кей-на-Оби были, прямо скажем, людьми весьма и весьма общительными (чтоб не сказать, болтливыми). Они с превеликой охотой поддерживали почти любую беседу: о талантах и странностях своего мэра, об интригах на выборах в Городскую Думу, о поголовной коррупции … о капризах погоды, о последней книге Пелевина, короче — практически обо всем.
Однако жители города О’Кей-на-Оби старательно избегали одной-единственной темы. Мистической темы некого «Вторжения» и столь же мистически связанного с ним «графа Дракулы». Точно такой же неявный, хотя и достаточно прочный испуг вызывали у них некстати сказанные слова «товарищ Троцкий» и «товарищ Сталин».
Правда, жители города О’Кей-на-Оби были вообще людьми с чудинкой. Взять того же мэра, Сидора Сидоровича. Или Женю Бабкяна.
А Секс-Символ Семидесятых? А Генка по прозвищу «Кариес»? А его лепший кореш — Санька по прозвищу «Йес-Ичиз»?
Нет, безусловно, жители города О’Кей-на-Оби были людьми со странностями. Единственным относительно нормальным обитателем Пятака был, например, бард-демократ Тюнькин.
… Здесь я поневоле замедлил шаг и мало помалу припомнил горестную историю барда-демократа:               

Бард-демократ был человеком не просто нормальным. Он был человеком серьезным и нудным. Будучи человеком нудным, зрителей он не баловал, и из года в год исполнял одни и те же две песни: одну лирическую — «Сосны. Высокие ели», другую юмористическую — «Куды ж ты, пидла, вэник заховала?"
Иногда, для придания своему выступлению большей нарядности, он тыкал перстом в расположенное на противоположной стороне проспекта уродливое здание Мариинской тюрьмы и, не переводя дыхания, выдавал на-гора роскошную английскую фразу:
— Лэдис энд джентльмены, айм э рашн поуит ху хэз бин пут ин вис прижен андэ вэ тиррани ов вэ комьюнистс!
Что, между прочим, (за исключением слова «поуит") было чистейшей правдой. Году в 71-72 бард-демократ действительно изучал устройство Мариинской тюрьмы изнутри. (Статья, согласно тогдашнему УК — 129. Злостный неплатеж алиментов).
…
… Бард-демократ, к слову сказать, не всю свою жизнь был уличным музыкантом. Как знала на Пятаке любая нелегально торгующая программкой бабулька,  некогда он работал в рекламном агентстве «Любимый город» и занимал там эксклюзивно-престижную должность поэта-текстмейкера, и, между прочим, именно бард-демократ три года назад сочинил гремевший по городу лозунг Бабаевских хлебных складов:
 «Кекс «Столичный» — секс отличный!"
Правда, потом работа в рекламной компании у Тюнькина не заладилась. Господь его знает, что было тому причиной. То ли подгадил ему на редкость скверный и нудный его характер, то ли лозунг: «Кекс «Столичный» — секс отличный!» был лишь одномоментной вспышкой несвойственной ему гениальности, то ли все любимогородские интриганы и завистники объединились, как водится, супротив человека талантливого с целью оного человека талантливого, как водится, взять да и выжить, но — в один далеко не прекрасный день Александр Г. Тюнькин сменил галстучно-офисный труд текстмейкера на горький и пыльный хлеб уличного музыканта.
Не помог весь проделанный им титанический труд. Не помогли все запредельные усилия, отчаянно прилагаемые бардом-демократом. Вдохновение покинуло Тюнькина начисто и, как ни тужился бард-демократ, как ни старался он выдавить из себя хоть  какую-то фразочку, хоть бы отчасти сравнимую с гениальный лозунг хлебных складов, например, рекламный девиз агентства знакомств «Наталья": «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны бабы», или пиар-слоган компьютерного центра «Чиз»: «Имеет некоторый смысел вам рассказать про жар холодных чисел», — все было напрасно, и Тюнькину таки пришлось сменить галстучно-офисный труд текстмейкера на горький и пыльный хлеб уличного музыканта.
На новой работе сперва все шло нормально. В смысле — Тюнькин лабал, лохи башляли, и за два-три часа не слишком-то каторжного труда Тюнькин теперь заколачивал больше бабок, чем за две-три недели унылого офисного сидения в агентстве «Любимый город".
Бабки, короче, шли. Бабки, короче, капали. Бабок, чего там греха таить, хватало. Хватало жене, хватало любовнице, хватало на новые записи, хватало на пиво баночное и на тридцатипятилетний армянский коньяк «Васпуракан".
Такая райская жизнь продолжалась почти полгода. А потом, как водится, начались неприятности.
Физически неприятности воплотились в виде такого довольно крепенького, довольно таки амбалистого бородача. Бородач не только пришел на Пятак с точно такой же, как у Тюнькина, надтреснутой восьмирублевой гитарой, и не только все время пытался встать на излюбленном тюнькиновском месте − у угла, но к тому же принялся исполнять точно те же, что и бард-демократ популярные песни, одну лирическую — «Сосны. Высокие ели», другую юмористическую — «Куды ж ты, пидла, веник заховала?"
В отношении песен здоровяк-бородач высказывал претензии авторства. Т.е. он утверждал, что именно он, бородач, их написал.
Как ни абсурдны были претензии потерявшего честь и совесть амбала, пришлось, увы, обращаться в суд. В роли суда выступала, как водится, местная мафия. В роли же местной мафии выступали, как водится, четыре золотозубых азербайджанца: Толик, Алик, Малик и еще один — самый широкоплечий, самый маленький и самый-самый густо заросший скрипучей черной щетиной мафиозо, имя которого все почему-то всегда забывали.
Бородач предоставил им на экспертизу кипу густо исписанных черновиков, беловые самиздатовские варианты и тоненький сборник стихов «Привет, Зурбаган!» из поэтич. серии «Тебе в дорогу, романтик".
Бард-демократ отделался голословным утверждением, что песни не купленные и их может петь каждый.
Спор этот вызвал жестокий раздрай среди искусствоведов в адидасе. Толик и Малик взяли сторону более солидного с их точки зрения бородача, Алик — более привычного ему барда-демократа, а самый-самый плечистый и самый маленький член мафии (имя которого все и всегда забывали) придерживался того мнения, что пусть они (пилять!) обои поют, нам же (пилять!) больше будет бабок.
Хотя о расколе среди пацанов наши певцы так никогда и не узнали. Ведь по древнему, как мир, воровскому обычаю толковище братвы велось отдельно от коммерсантов (в кафе «Азери-Байнар» на ул. Кракова) и обоим нашим друзьям-врагам был объявлен лишь окончательный и не подлежащий обжалованию вердикт большого бандитского курултая.
Обе песни — и «Сосны. Высокие ели» и эта (пилять!) про вэник объявлялись неотъемлемой собственностью бородача. Что же касается всех остальных песен, то их позволялось петь им обоим: барду-демократу с восьми утра до пяти вечера, а амбалу-бородачу — с пяти вечера и до восьми утра. Судебные издержки (по сто, короче, баксов на каждое, короче, рыло всех четырех членов уважаемого суда) решено было возложить на проигравшего барда-демократа.
Для Александра Г. Тюнькина отныне начались печальные и гиблые времена. Ибо это, прямо скажем, весьма и весьма непродуктивное занятие — петь и плясать в первой половине дня.
Бард-демократ не только напрочь забыл вкус пива баночного и тридцатипятилетнего армянского коньяка, и не только (с большим, между прочим, скандалом) расстался с любовницей, и не только раз  и навсегда запретил себе покупать новые записи, но и его самого чуть было не бросила жена и, между нами говоря, уж лучше бы она его бросила, ибо пожилая и некрасивая бард-демократовская жена (так никогда и не забывшая ему имевший место в 1971 году злостный неплатеж алиментов) ела его поедом всю вторую половину дня, когда бард-демократ, отпев и отплясав первую половину, хочешь — не хочешь, возвращался в родные пенаты.
Пошли лихие деньки! Вокал стал настолько невыгоден, что бард-демократ, трезво все расценив, вообще расстался с гитарой и стал уже просто так просить милостыню. Прося милостыню, он делал особый нажим на свое мрачноватое обаяние потомственного интеллигента и вовсю эксплуатировал ветвистую английскую фразу:
— «Лэдис энд джентльмены, айм э рашн поуит ху хэз бин пут ин вис прижен андэ вэ тиррани ов вэ комьюнистс!"

Данная миниатюра является фрагментам романа «Вам газета с Того Света, или Приключения бизнесмена Иванова». Первую и вторую части романа можно прочесть по адресу: http://www.metts.spb.ru/gazeta.php
Заказать бумажный вариант всего текста можно здесь: http://www.ozon.ru/context/detail/id/1659557/#vote