Сомова и театр

Сомова  сидела на  работе и  смотрела, как  дождь смывает с окна  голубиный  визит. «Вот и птицы  на  юг  потянулись», - подумала она.
Сомова знала, что осень – это время  собирать картошку и ходить в  театр на откры-тие  сезона. «Театр», – вздохнула  Сомова. Последний  кусочек  визита смыло осенним дождем.

…Это  было  много лет назад.  Сомова  тогда  работала в лизинговой   фирме  Миши  Осьминина, и,  хотя была  еще  молода не  первой  молодостью, уже  ждала  изменений  в судьбе. Миша  очень заботился о  лице  фирмы и совсем не  заботился о лице  Сомовой, ко-гда  однажды  вечером негромко сказал ей:
- Ну что ж,  мать….
Сомова  напряглась с давно  забытым чувством социальной  незащищенности жен-щины-труженицы.
- Тебе пора заняться  делом, - перешел к  делу Миша. - Мне  нужна  реклама.
«Ему  нужна  новая  секретарша», - поняла  Сомова, но изобразила  готовность.
Через два  дня она  сидела в  самом  дальнем  углу  здания, которое  занимала  фирма, и на ее  месте  устраивалась  новенькая. Новенькую звали Света  Кошкина, но об этом Со-мова  вспоминать не  любила.
Света  Кошкина  была  ноль. Таким  нолем  была много лет  назад и Сомова, когда  заступала на пост  Мишиной  секретарши. А теперь Миша  вошел в пору  мужчины средних  лет, которая, как  известно, захватывает закат  женской  молодости, ее зрелость и  первые годы  женской  пенсии. Ему  нравилось, как  путаются в  волосах  Светы  Кошкиной доку-менты  первой,  второй и третьей  степени важности, как  она  их сметает со стола, как  по-том  ловит и снова  раскладывает.
- Это вносит эмоциональную разрядку   в напряженные будни, - заявлял Миша на планерках.

Сомова  сердцем  чувствовала,  что в приемной Миши происходят  самые отврати-тельные  вещи, те  самые, что происходили когда-то и с ней, но тогда это  было другое  де-ло.
Надо  было забыться. И она  ушла в  работу, что случалось с ней  крайне редко. Ко-гда в  дверь постучали, Сомова  почему-то поняла, что это  судьба  стучится в  дверь!
Спустя несколько  минут перед ней  сидел обходительный  мужчина.
«Это не поставщик», - подумала  Сомова, привыкшая  иметь дело с  поставщиками и  потребителями, - но и не потребитель». Мужчина  оказался  агентом  по продаже билетов на упаднические спектакли местного театра, как  раз переживавшего в эти дни очередной  упа-док.
- Осень, знаете ли, – пожаловался  мужчина, -  все на  дачах  грядки копают, а о  нас забы-ли…
- Да! – сказала  Сомова, пытаясь вспомнить, когда она последний  раз была в  театре, и что  давали. Кажется, «Когда  голодный  насытится»… - Я  вас понимаю, у меня  самой  дачи нет. Я каждый  свободный  вечер в  театре, у  меня  даже  свой  монокль. Хотите посмотреть?
Что  заставило Сомову,  имевшую  к  тому  времени две  дачи и  огород под  картош-ку и никогда не  державшую в  руках  никакой оптики, тем  более монокля, – так нагло  сов-рать? Она не могла  понять даже для  себя.
Но мужчина поверил на  слово. Работа  у него была  такая – верить. Почему  никто не покупает у него билеты – он  объяснял  разными причинами, о  которых говорить не  лю-бил. Звали  мужчину  Павел Валерьевич.  И неожиданно он  выразил огромное, как сцена, желание видеть Сомову на сегодняшней премьере и  даже  после нее. Сомова в  последний  момент  вспомнила про Альфредыча, который ждал ее  с мотыгой на  огороде,  вглядываясь вдаль. Но,  Боже мой, она уже забыла, кто  и когда последний  раз слушал ее так  долго и так сочувственно, кто и куда приглашал ее, выражая при этом какие-то  желания…
«Я вижу, вы  меня понимаете, – добивал  Сомову Павел Валерьевич, - но  вижу  и другое! Вы не понимаете себя! Вы  глубже и чище… Поэтому  идите в  театр! Только там…»

Сомова  с каждой  минутой  чувствовала, что  любит  театр бескорыстной, возвы-шенной  любовью. «Вот что  значит   удачно подобрать  распространителя!» – мелькнуло в голове. После  чего Сомова  впала в какое-то беспамятство.

…Даже Альфредыч заметил, что у  Сомовой  появился жизненный  тонус.
- На  дачу-то… - заметил он по данному  поводу.
- Милый, - сказала  Сомова, - ты не подумай, мы  всем коллективом  на премьеру. Отпус-ти-ааа?
Альфредыч  напрягся вспомнить, что такое премьера и спросил:
- Че  играх?
- Ты не подумай, но «Капризы  свободной любви».
- Конечно, – покорно  согласился  Альфредыч, и в  глазах его возникло недоверие.

Каждый вечер,  когда  Сомова собиралась в театр, Альфредычево недоверие  росло. Сомова  чувствовала, что он  может начать о чем-то догадываться, но  роман с распростра-нителем был  только в самом начале второго  акта, а в  буфете  давали  шампанское.
Они уже целовались. Можно  скрывать  беременность,  но когда  тебя начинает цело-вать обходительный  мужчина – это скрыть невозможно. И Сомова, по природе  мало чем  отличающаяся от других женщин, вдруг похорошела.

Миша первый  понял, что промахнулся дважды, если не  трижды. Глупость Светы  Кошкиной  заполнила  всю  приемную, затмила ее  длинные  волосы  и  красоту. Миша  пы-тался отвлечься и задержать после работы  одну  из  сотрудниц, но каждая, купив у  Сомо-вой  билет на “Без  вины  невиновных», сдержанно стремилась  уйти с последним, шестым  сигналом  точного времени. Перебрав  всех, Миша  познакомился со всем  репертуаром ме-стного театра, начиная  с «Невесты из  Кологрива» и кончая   новаторскими «Плутнями Жан-Клода». Оставалась  одна  Сомова.
Три раза  заходил  Миша к  ней  во  флигель. Он  успел  заметить поразительные пе-ремены  в  лице, голосе, взгляде. «Воздух здесь  чище, что ли?» -  подумал Миша. А  Сомо-ва  все  время  принимала  заявки на  завтрашний  спектакль «Неугомонной  мухи» и уходи-ла  от разговора.
«Ты намерена  поднимать местный  упаднический  театр?  А как  же наша  реклама?» - решилась прочитать  Сомова в Мишиных глазах. И молча нахамила: «А никак!»
Миша  все понял и пошел к  себе в  кабинет. В  приемной Света, как  обычно, ловила летающие  документы. Издав приказ об  увольнении Кошкиной и  возвращении  Сомовой,  Миша осторожно двинулся во  флигель.

Там никого не было. На  вешалке  покачивались пустые плечики? А на столе, увы, лежало заявление по собственному и ничьему  больше желанию.
…Сомова  много лет потом работала распространителем билетов. Павел  Валерье-вич,  который  так и не  решился  стать ее  любовником, cтав посему  редким  исключением, которое называется «мужчина-друг». Вдвоем  он однажды затащила в  театр даже  Альфре-дыча. Тот был потрясен паркетом и  весь второй  акт  «Женитьбы  Карасика» провел в рас-смотрении кладки.

Миша… Он еще несколько  раз встречался на жизненном  пути Сомовой, непремен-но пытаясь ее  чем-нибудь  оскорбить. Сомова не  обижалась. Она же  знала, что  теперь ее жизнь – театр…