Перелет Пасхальная миниатюра

"Уважаемые пассажиры!
"Наш рейс "Москва – Сингапур" подходит к концу. Командир экипажа "Стальной птицы" прощается с вами и желает успешной посадки. Экипаж благодарит вас за то, что вы воспользовались услугами нашей компании "Транс–Ангел–лайнс". Надеемся, что полет прошел хорошо, без неудобств и чрезвычайных происшествий.
"Экипаж поздравляет вас с первым днем воскресения. Температура в аэропорту "Рай небесный" – плюс двадцать, облачность – традиционная для этого дня, возможен небольшой дождь, ветер – ответствует всем вашим желаниям. Настроение – весеннее.
"Через минуту самолет зайдет на посадку. Просьба убрать ручную кладь, все колющие предметы, нот–буки и папки в полки над вашей головой, закрепить столики в прежнем положении, вернуть парящие души в тела и пристегнуть ремни, которые находятся по обе стороны ваших кресел. До полной остановки двигателей и подачи трапа просьба оставаться на своих местах. Если вы еще не успели заполнить миграционные карты, то можете это сделать на таможенном контроле, правила прохождения которого вы найдете на задних спинках кресел. При выходе будьте внимательны и не забывайте своих вещей".
Занебесный глуховатый голосочек бортпроводницы отключился, а через мгновение в динамиках вновь послышалось потрескивание и трепыхание какого-то флажка за бортом лайнера. Голос вновь ворвался в салон и стал вытягивать слух, превращая его в волну и устремляя в одну точку.
"Чтобы скрасить ожидание посадки, командир экипажа предлагает вам послушать прямую трансляцию праздничного богослужения из храма Святой Богоматери. Еще раз поздравляем вас".
В динамиках снова щелкнуло и разлилось пение на греческом.

Бритоголовый чиновник с медной бородкой, напоминавшей о кольце в ноздрях быка и о бычиной породе всего остального в человеке, одетый в пиджак цвета бильярдного сукна, говоривший о его статусе "представителя игорного бизнеса в центре Москвы", отключился от забытья и открыл глаза. "Типа ангелы поют" – появилась мысль, взболтавшая горечь тревоги со дна души. Что-то его беспокоило, и он не знал, думать об этом или предоставить решать другим. Вел он себя как-то необычно. Бортпроводницы в бизнес–классе удивлялись смиренному нраву этого пассажира: водки не заказывал, коньяка не хлебал из фляги в нагрудном кармане, марихуану не закуривал, отказался от обеда, а только пожевал сдобную булочку для разговения. Даже нескромных предложений не исходило от этого гладкого пасхального яичка.
События последних московских часов мелькали перед его глазами. Произошел какой-то сбой в делах, была пробита брешь во времени, которое испарялось, улетучивалось, которого катастрофически не хватало, что делало его беспомощной игрушкой в руках слепого случая. Но он знал, предчувствовал, что это кто-то из своих решил сбить с него пенку и начал вести подрывные работы. Кто? Подозрение падало на Батистуту, ставшего хранителем Банка. А также на Слона, заведовавшего Правилами Игры.
Его "друган", такой же портос, имевший страсть к малиновым двубортным пиджакам, смог устроить этот побег от почуявших след легавых. Но отчего зашевелились легавые, если еще недавно они были заняты громадным тельцом, которого удалось ему свалить и оставить в качестве подачки и откупа?
Его билет класса "Блаженны простившие, ибо они прощены будут", – и эта надпись значилась на всех голубых страницах его перелетной книжицы, –  давал ему большую свободу и права в салоне, но он этими правами не воспользовался, и весь перелет провел в дремоте, очищаясь от приставших к нему страстей последний часов.
Двигатели взревели с неистовой силой, упорно подтягивая под себя ровный ковер земли. Замелькали коттеджи пригорода и проселочные дороги. Вот от чего отвык пассажир за семь часов, проведенных между небом и землей. Литургия Воскресения тоже подходила к концу. Чиновник даже не думал, что ждет его на новой земле. Здесь он был спокоен, так как перевел сюда существенную часть своего капитала. Дела небесной бухгалтерии не вызывали опасения в подвохе.
Но вот лайнер пошел на сближение с полосой.  Пение закончилось, и началась какофония ревущих турбин, словно бы противящихся посадке и стремящихся взмыть ввысь. Чья-то сила гнула тело самолета к бетону. И наконец – толчок снизу и дрожь всех шпангоутов и заклепок обозначили соприкосновение с землей. И своим последним ревом (ужасным ревом) ангел выразил удовлетворение посадкой. Теперь он сам своими силами пытался остановить небесный разгон и сбить скорость. В ушах непроницаемо стоял гул, стерший всю прежнюю память.
А потом было томительное ожидание и расставание с лайнером, последним прибежищем кошмарной ночи. Чиновник, выкурив сигаретку "Kent", поднялся и увидел, что в салоне он был один. В проходе толпились стюардессы, ожидая выхода единственного за весь полет пассажира. Ужас захлестнул человека. Он что-то понял, но не поинтересовался ничем. И когда он вышел на верхнюю площадку трапа, его обжег неожиданный мороз московской ночи и он ясно увидел картину своих последних минут. Взрыв произошел в тонах цветущих яблонь: черная ночь, белый дым и яркое желто-красное пламя в глазах – пламя в завязи новой жизни, на границе миров. От его жизни остался обуглившийся манекен, напоминавший человека, глядящего в потустороннюю даль.  И уже иным зрением он увидел своего собрата в малиновом костюме, который удовлетворительно кивнул убивцам со стертым лицом, сказав: "Ну, пусть поет теперь Лазаря", – и последним движением уносящейся восвояси души простил его.
Теперь он вдохнул весть, что больше его никогда не встретит.



воскресенье, 11 апреля 2004 г.