Чуевая легенда. Часть 1. Глава 3 - Недоглава - Глава 4

ГЛАВА 3. НЕДОПЕРЕПЕЛ.
Недоперепел стал "стукачем". Это по-армейски. А если на обычном общепринятом языке, то связистом. Радиоразведчиком. Отмантулив четыре месяца в Анапе, в так называемой "учебке", он попал в Краснодар, откуда через три месяца был переведен в Славянск-на-Кубани уже как военный специалист - оператор радиоперехвата телефонных и телеграфных сообщений. Его часть была прикомандирована к местным связистам и насчитывала всего шестнадцать солдат срочной службы, четырех офицеров и одного прапорщика-пофигиста. Все они были расположены в бывшем казарменном спортзале, где, наскоро отгородив листами ДСП, соорудили офицерскую канцелярию и поставили восемь двухъярусных кроватей. Прямо там же солдаты умудрились разбить учебный класс, состоящий из шести "бывших в употреблении" столов, и поэтому места для свободного передвижения по распололожении оставалось совсем немного.
Вообще, насколько мог помнить Недоперепел, вся его славянская служба была - одно сплошное строительство. Командиру части - майору Гоблинову - стукала в голову моча, и он, поразмыслив своей единственной мозговой извилиной, образовавшейся от постоянного ношения фуражки, постоянно что-нибудь приказывал сооружать. То новый контрольно-технический пункт из турецких деревянных контейнеров в автопарке, то новую каптерку, отхватив для этого в казарме изрядный кусок общего коридора, то железную парашу, которую, впрочем, за время недоперепеловской службы так и не установили. На радость дислоцировавшихся в том же военном городке артиллеристов, танкистов и стройбатовцев радиоразведчики (ети, какое громкое название) постоянно что-то копали, чем-то стучали, пилили, строгали и ругались отборным матом. От такого унижения они неизменно ходили злые, пьяные или обкумаренные, и беспонтово нарывались на неприятности. За это их били. А потом "стукачи" вылавливали обидчиков мелкими партиями и в свою очередь били их. Такая была простая армейская волчья жизнь.

***
Стоял жаркий июльский день. Суббота. По уставным правилам работали только до обеда. Трое из радиоразведчиков стояли в наряде по роте, двое, стоящие в наряде по парку, рыли глубокую яму для параши, восемь солдат наводили чистоту в казарме, а Недоперепел, Вовка Бахов по кличке "Лариска" и Большой были отправлены в парк обивать древесно-стружечными плитами внутренности недели три назад сколоченного контрольного пункта. Лариска вбивал гвозди в ДСП вкупе со своими пальцами, Федор размечал стены, а Большой сидел на травке возле натянутой "колючки" и забивал очередной косяк.
- Лариска, пошли курнем. Заканчивай свое гиблое занятие.
Вовка тут же соскочил с табурета, бросил молоток на ногу Недоперепела и начал отряхивать хэбэшку от мелкой опилочной пыли.
- Всегда готов, товарищ генерал. Взрывай.
- Че, здесь прямо? Охренел, что ли? К контейнерам пошли.
- Может Дорошеныча с Малым прихватим? Они вон там яму под очко роют. В саперов играют.
- Да ну их. Пусть свою шмалят. Малой вчера целый пакет купил. А вот Недоперепела я бы взял, в кайф посмотреть на него обкумаренного.
- Хрена вам, - буркнул Федька, потирая ушибленную ногу. - Сам не накуриваюсь, и вам не советую. Через полчаса уже обед, а если Гоблин вас вычислит, то снова все воскресенье бегать будем.
- Да не боись, Федотище. Чи в первый раз, что ли? Бег - это великая весчь! Он мышцы ног укрепляет...
Бахов с Большим чему-то загадочно улыбнулись и медленно направились к контейнерам.

***
И все-таки Недоперпел обкумарился. И не позже чем через две недели после этого разговора.
Он тогда стоял вместе с Серегой Шилпандзе в наряде по парку, а к ним в КТП после ужина привалили Дорошеныч, Малой и Салтыбон, чтоб спокойно хряпнуть до отбоя три бутылки водки, "незаконно приобретенные" на базаре. Снова была суббота, и, соответственно, отбой был на час позже обычного. Майор Гоблинов на своем "запоре" умчался по делам в Анапу, и поэтому никаких облав на контрольно-технический пункт в этот вечер можно было не ожидать.
Парни сидели и пили. Из общей солдатской кружки. По кругу.
После второго пузыря покатили живые армейские разговоры. О бабах. Кто кому и как целку пробил, кто от кого что подхватил и чем после этого лечился, у кого какая была первая ночь. Недоперепел как всегда неизменно отмалчивался. Баб у него было не так чтоб и много, а хладнокровно врать он не любил. К тому же первый свой "трах" с "единственной и неповторимой" Федор всегда вспоминал с таким ужасающе холодным потом на лбу и с чувством такого неподдельного стыда, что готов был тут же провалиться куда-нибудь под землю и долго-долго не показывать оттуда своей волосатой задницы.

НЕДОГЛАВА. НЕДОПЕРЕПЕЛ. ИНТЕРЛЮДИЯ.
(Отношения к истории не имеет.)
Тогда он был, несмотря на свой полноценный восемнадцатилетний возраст, все еще девственен и жил с твердыми убеждениями, что подарить свое первое истинное, а потому и сексуальное чувство нужно только той, которая сможет захапать его любящее сердце со всеми остальными органами впридачу. Может быть, половое влечение в детстве было не особенно сильным, может быть, действительно - как утверждали друзья - была на этой почве нарушена его психика, но только держался Недоперепел до последнего. А в первый раз влез все-таки не на свою "любимую", а на какую-то левую, встреченную им на свадьбе у кореша, с которой захотел попрактиковаться на ЭТОЙ почве, перед тем как утащить в постель возлюбленную Снежану. Наташа, так кажется звали ту метелку, отдаться согласилась сразу и долго не выпендри-валась. Благо, что и сам Недоперепел был на рожу, впрочем, ничего себе, да и языком умел загрузить любую бабу так, что она готова была уже через час упасть на землю, прямо не отходя от места разговора, и выставить ноги навстречу любви и Солнцу.
Познавать женщину пришлось на скрипучей тахте, устланной грязными простынями, и в состоянии полного алкоголического опьянения. Вообразив себя чуть ли не порнографической звездой, Федор вертел бедную девушку во все стороны, вспоминая самые яркие эпизоды виденных ранее порнофильмов, и страшно матерился по поводу того, что никак не может кончить. Первый в жизни половой акт Недоперепела длился ровно три часа пятнадцать минут с перерывом на перекур. Второй уменьшился до полутора часов. А третий... Третий как раз таки и был тот самый - роковой - в супружеском ложе своей двоюродной сестры с любимой Снежанкой. Длился он долго и был ужасен.
Тогда Недоперепел, то ли от страха, то ли от перевозбуждения, явно перебрал в свою голову бутылочных процентов и в постель полез едва удерживаясь на ногах. За полчаса до этого он чуть не разругался со своею подругой, но потом поплакался Снежанке в бюстгалтер по поводу своей такой никчемной и горемычной жизни, искренне попросил извинения и пошел на приступ. Начало было прекрасным. Пряный вкус любимого тела и нежные руки подруги довели его, несмотря на выпитое, до почти полнейшей кондиции. Недоперепел уже заранее вкушал лавры победителя и сексу-ального гиганта. Но, твою маму! Едва он попытался войти в уже давно распахнутые для него ворота сладострастия, как рабочий орган неожиданно начал увядать и, скрючившись в подобие вопроси-тельного знака, объявил бойкот своему дрожащему от возбуждения хозяину. Недоперепел понял, что вся его былая жизнь - большая волосатая жопа, и лучший выход для него - прямо сейчас пойти в туалет и повеситься. Но, будучи в душе оптимистом, он тем не менее решил зайти на второй круг и принялся снова ласкать такое податливое и сводящее его с ума нежное тело. Но фигушки! Член безжизненно висел, как у кота-импотента Обапела, и не подавал никаких признаков жизни. Недоперепелу захотелось заорать во все горло, начать биться мордой о стены и прямо сейчас побежать на кухню и поделить свой член на многочлен. А Снежана все понимала и только тихо вздыхала - она ничем не могла ему помочь. Тогда Недоперепел забился с головой под одеяло, чтоб не показывать любимой своего горящего от стыда лица, и буркнул оттуда:
- Подожди. Мне нужно буквально десять минут.
После этого он стремительно вылетел из постели, натянул задом наперед с трудом найденные по комнате плавки и бросился через всю квартиру, через спящих сестру со своим мужем - прямиком на кухню. А там, не зная за что хвататься и куда себя деть, принялся подобно Обапелу носиться из угла в угол, обхватив голову руками. Потом Недоперепел схватил со стола какую-то ложку и, достав из плавок свой неработающий орган, принялся мутузить его по сморщенной головке.
Лечение шокотерапией комментировалось отборными матами:
- Сука! Падла! Мудак дребаный! Вставай, быдло. Не позорь меня перед любимой телкой!
Но маленький друг не внимал мольбам друга большого и продолжал ставить из себя истинного бойца за свои хреновы права. Тогда Недоперепел упал задницей на табуретку, выхватил дрожащими пальцами сигарету из лежащей на столе пачки, закурил и полностью сломался...
...Войдя через десять минут в комнату со Снежаной, он представлял из себя вылитую картину Решетникова из учебника русского языка за пятый класс "Опять двойка".
Любимая поняла все сразу, встала и медленно начала одеваться.
...Провожал Недоперепел ее домой молча. На улице было тихо, а на душе хреново...

ГЛАВА 3. НЕДОПЕПРЕПЕЛ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.
- Э, Федор, об чем задумался? Расскажи как первый раз с бабой трахнулся.
- У меня первый раз с мужиком было, - неудачно пошутил Недоперепел и принялся зубами открывать последнюю бутылку. - Я его через левое ухо отпорол.
- У, мужик! - на полном серьезе произнес Салтыбон и подставил кружку. - Только хрен у тебя, наверно, уж больно тонкий. Верно?
- Ага. Я его на ночь зеленкой прижигаю... И, вообще, к чему эти гнилые разговоры о бабах? Сами себя на ночь пораспаляете, а потом не знаете на какую стенку мудак направить, чтоб потом всю оставшуюся неделю на обконченной простыне не спать. Давайте лучше о возвышенном поговорим. О водке.
- А хрена про нее разговаривать? - встрепенулся Дорошеныч. - Водку пить надо. А поговорить можно и о другом. Вот по кайфу бы счас в Чуйскую долину попасть. Ух, я бы там оторвался.
- Это чего еще за долина такая? - спросил, впрочем без особого интереса, Шилпандзе.
- О! Чуйская долина - это круто! Легенда такая существует, что где-то на краю земли, за горами, находятся обширные поля конопли и мака. И каждого, кто туда приезжает, встречает сам лично Величайший и Щедрейший страж долины Иван Петрович Воскобойников - спаситель и защитник всех наркоманов. В долине никогда не бывает зимы и никогда не обламывается кайф. Там все друг друга любят и все друг другу доверяют. Наркоманский рай - одним словом...
Дорошеныч закрыл глаза и на несколько минут погрузился в блаженные думы. Потом встал, достал из кармана спичечный коробок со шмалью, пачку "штакета" и принялся торопливо забивать косяк. Курили все. И Недоперепел тоже. От воспоминаний о Снежане у него так заболело в душе и в ширинке, что он решил хотя бы анашой заглушить в себе эту боль. Увидев, что даже Недоперепел решился на обкумарку, Дорошеныч не стал жалеть своей шмали и после выкуренного на пятерых косяка забил еще два. Он самолично щедро напускал Федору "паровозов" и стал ожидать когда же того накроет. Но кайф Недоперепела почему-то не брал...
...Толпа благополучно допила водку и ушла в казарму "отбиваться".
Остались только Шилпандзе и Федор. Прошло еще минут двадцать, и тут Недоперепела все-таки накрыло. Сначала ему показалось, что его правое ухо сместилось на подбородок и заня-ло там неприличное положение стоящего члена. Потом неожиданно начали отрываться руки, а рот стал упорно расползаться в широкой улыбке. В голове поднялся непонятный туман и сквозь него виднелась какая-то жуткая серая мышь, которая, стоя на своем розовом хвосте и закатив глаза, томно онанировала и шептала странную фразу: "Потрох. Анхель Потрох Псориаз". Недоперепел упал на пол КТП и, схватившись руками за живот, зашелся в истерическом оглушительном смехе. Обкуренный Серега тупо уставился на сходящего с ума Федора и почему-то плакал. А тот продолжал кататься по грязному полу и сквозь захлебывающийся смех стонал:
- В Питер! Мне нужно найти Потроха! Мне нужно в Питер!

ГЛАВА 4. АНХЕЛЬ ПОТРОХ ПСОРИАЗ.
- Разве что каждый из нас сможет раскрыть свое сознание до такой степени, что слова уже станут не нужны...
Анхель пил чай и слушал морзянку Зорге, не внимая и половины шифровки. Как и у каждого некогда волосатого тусовщика, у Зорге были свои телеги, которые он с вариациями гонял то налево, то направо. В них мало что менялось. Зорге был человек, постоянно висящий на хвостах - судьбец такой, - а посему вежливый. Что с ним случилось в этот раз, сказать было сложно, но вот уже минут пятнадцать питие чая осложнялось проповедью дзэна, которую Зорге читал местному Мисиме и Кавабате среди них двоих. "Кислоты пережрал, что ли," - лениво подумал Потрох и вспомнил о приходе. Поп обедни пока еще не начал, а пора бы.
- На дне стакана - пустота, - сказал Зорге.
- Кривящая твои уста, - добавил Анхель, протягивая стакан за очередной порцией чая без сахара, заваренного раз в третий-четвертый.
Рука тянулась бесконечно. Потрох сконцетрировался на малозаметной выщербинке на краю стакана и смотрел на нее до тех пор, пока эта царапина не превратилась в ущелье, - нырнув в которое, он тут же скатился на дно стакана, - мягко опустившись в оставшуюся на дне море-каплю, - и поплыл, шустро - но ласково - уворачиваясь от бревен заварки.
- А чай-то плиточный.
Сверху ломанулся девятый вал желтого кипятка, и Анхель счел за лучшее вынырнуть.
Мир переменился.
- Вот ты, Потрох Псориаз, шестая колонна андеграунда - кожаный плащ и баксы, - что ты можешь сказать о моих стихах? - бубнил Зорге. - Или ты их не знаешь?
Анхель из сигаретного дыма свил очередную петлю на шее Зорге и дернул. Веревка оборвалась. "Жить будет," - сказал врач, утирая пот со лба. Бисер. Прозрачная суть сделавшего свое - доброе - дело последнего хозяина Китайской империи Пол Пота, так и сяк пытавшегося стать целым.
- Пока настаивает ночь... - начал было партизан среди фаворитов Луны, но не ТутТоБыло.
- Тыкакмудакнесешьсяпрочь, - взмахнул секирой грозный витязь.
ЭТЬ! ЯТЬ! Ь! Ъ! МАТЬ! МАМА РОДИ МЕНЯ ОБРАТНО!
- Потрох, ты что?
- А что?
- Ночь на дворе, а ты так орешь, что скоро все соседи сбегутся.
- Какая ночь, я днем к тебе пришел.
- Так уже ночь.
- А где Луна, Зорге?
- Погулять вышла.
- Ты гонишь, Зорге, и твои телеги несутся прочь со скоростью коней Чингисхана, обувшего время ровно настолько, насколько он обул свои ноги в свои же безупречные сапоги.
КИСЛОТА-А-А-А!!!
Это был живой ништяк, причем совсем не то расстояние. Плохой трип стал настолько же легендарным. Мама миа! Жить здесь! Пальцы рук и ног свернулись в дули с других сторон зеркального стекла.
- Зорге, мать твою, ты еще жив?
- Да я всегда живой.
- Не верю, здесь тебе нельзя остаться живым. Здесь надо умирать. Сразу же. Сейчас. Не медля.
- Слушай, но ведь закипел очередной чайник. Надо пить чай. С кислотой?
- Ты покинул свою крышу ровно или с перекосом?
- Ровно, Анхель, ровно. Есть такой город на Украине, где в лесах много диких партизан во главе с Ковпаком.
- Колпак, Зорге, это еще не причина для раскаянья. Ты что, стукач, Зорге? Может, ты уже сообщил в компетентные органы, что на этом бомжатнике варят черное, хавают кислоту и курят траву чаще, чем сигареты?
- Козел ты, Потрох...
Мир изменился. Зорге что-то говорил (вроде бы), но Я игралось дальше самого последнего поста. Главное - нет пространства. Главное - нет времени. Знаки препинания - украшение. Как соль на вашей коже. Как семя в вашем чреве. Как смерть на вашем одре.
Да. Бывает. Ма-ло-ли-что.
Одр вздрогнул. С ним была плутовка. Такова.

Четыре месяца назад Анхель жил только ею. Это было страшно немного, но в этом был смысл. Она торчала на черном, временами сбрасывая дозу, и, строго говоря, секс был ей не нужен. Ей был нужен Анхель. Зачем? Это было смешно - любовь, возникшая из небытия. Сначала. Потом она - любовь - ушла погулять и не позвала с собой на воздух. Все стало больше и смерти подобно. Не было выхода. Какой там секс - черное и водка (изредка) для Анхеля. Но. Когда. Нет. Ничего. Есть. Ты. Чтобы. Выжить. Выжить! Выжить!!
В-О-З-Д-У-Х!!! Дайте мне воздух...
Черное - загадочная вещь. Можно сказать, вещь в себе. Или в тебе, если ты на нем торчишь. Смерть - это солнышко в банке. Однажды произошло неизвестно что. Она начала умирать, вмазавшись вроде бы совсем небольшим дозняком. Это было не дома, и Анхель не мог даже вызвать "скорую" (чтобы было потом на кого наезжать). Его прижали к кровати три человека, один зажал рот руками и приговаривал:
- Молчи... Молчи...
Он видел, как она умирала. Совершенно спокойно и не думая ни о прошлом, ни о будущем. Потрох чувствовал, что не совсем так, но не мог ничего поделать (через неделю он убил двоих из тех, кто его держал, подсунув им стремный кайф; третий умер сам, не дождавшись, пока кайф дойдет до мозга - так хотел думать Анхель). Когда же ОНИ увидели, что ВСЕ, и отпустили его, он просто стонал. ОН ТОЖЕ ПОНЯЛ, ЧТО ВСЕ. А зачем? Он взял ее на руки, удивился тяжести мертвого тела, тихости ушедших глаз, и понес ее ДОМОЙ. Слава богу, идти было недалеко - два квартала, потом налево. Лед и грязь. Начало марта. Улица Сикейроса. Два лестничных пролета. Три замка на двери. Все хорошо - главное, держись. Он донес ее до кровати - и даже тогда не мог поверить, что мы еще живы. А она уже нет. Он не мог ее возбудить. Но это уже вошло в привычку - когда женщина торчит на черном, ей не до секса: весь кайф ТАМ. В голове. Он долгих три часа пытался оживить ее тем, что у него было самое ЖИВОЕ. Он творил молитвы богу плодородия, и сперма стала водой жизни в эти долгие три часа. Все было напрасно, и сойти с ума не удавалось. Зря. Стало бы намно-го проще. Затраханная уже после смерти, она лежала так, как мог бы лежать он, передознувшись. Зачем? Стон был проглочен, и он завернул ее в старое одеяло, уложил в огромную спортивную сумку и вынес на улицу.
Заиндевевшие Озерки жили ночным кайфом. То, что раньше весило пятьдесят килограмм, потяжелело раза в два-три. Она. Целуя в последний раз похолодевший и от-вер-девший живот, он не думал о том, что через какое-то время все могло быть иначе.
Тачка поймалась через двадцать минут. Сказав "Пулково", он освобождал себя от всяческих подозрений. Да не все ли равно, где дохнуть, да не все ли равно, чем срать? Полчаса мучений, несколько денег - и все.
Спасибо на дороге.
Смерть - это солнышко в банке.

Анхель медленно схватился за голову и опустился на пол. Сжавшись в комок - как младенец, - он пытался за волосы вынуть из своей головы то, что напрасно хотел забыть чуть ли не всегда. Временами ему это удавалось. Но не сейчас. Вместо того, чтобы уйти, Потрох вернулся.
КИСЛОТА-А-А-А!!!
- Потрох, ты что? - Зорге дергал его за плечо. - Ты в порядке?
Анхель поднял глаза. Вместо Зорге перед ним извивался клубок малопонятных символов, образов, в-печатлений... Вместо кухни с закопченным потолком была хрустальная сфера. "Я сошел с ума, - обрадовался Потрох. - И все это - только грань помешательства."
- Потрох!
Все подернулось дымкой, изображение покрылось рябью, и голос диктора за кадром произнес:
- Минздрав СССР предупреждает: не пытайтесь выключить телевизор.
Зорге видел, как зрачки Анхеля совершили немыслимый пируэт от бездонной черноты к абсолютной радужке и остановились посередине. Анхель встал, снова сел на перевернутое ведро и спокойно посмотрел вокруг. Все было по-прежнему, только какое-то более искристое и переливающееся.
- Зорге, доставай кислоту.
- Может, хватит? С ума сойдешь.
- Как раз таки и не получается.
- Перестань гнать левую чернуху. Не получишь ты ничего.
Потрох резко толкнул Зорге, отчего тот заколебался в воздухе и рассыпался - как карточный домик - на пол.
- Офонарел совсем...
Не обращая внимания на причитания приятеля, Анхель открыл духовку, достал бутылочку и плеснул в стакан ее содержимое. Сверху налил чай и посмотрел, как все перемешивается. Туман. Великий режиссер. Подумав, взял стакан Зорге и налил чай ему.
- На, держи. Не обижайся - не надо мне мешать.
- Ты и так уже перебрал.
- Это мое дело.
- Что мне ПОТОМ с тобой делать?
- Выкинуть в окно...
Дождь снова начал свое перманентное движение снизу вверх, вынимая из луж суть. Дикие кошки, прыгая по мокрому, орали дикими голосами, как будто в самом деле были дикими и колбасы не ели.

Он остановил машину в каком-то перелеске, расплатился, не обращая внимания на изумленный взгляд водителя - хороший мужик, кепка Лужкова, - и, взвалив на себя сумку, пошел медленно и уверенно вдоль по шоссе. Вдоль по нигде. Тяжесть не чувствовалась. Он дождался, пока гул мотора не стих за спиной, и свернул влево. Проваливаясь в подтаявший и покрытый коркой наста снег, прошел метров сто и остановился.
- Здесь.
Сказал, ни к кому - даже к себе - не обращаясь. И испугался звука голоса - бестелесного. "Кто умер? Я? Или она? Или мы? Или никто?"
- Никто, - успокоил его снег.
Глюки. Шорох ветра.
Он поставил сумку на снег, расстегнул молнию, вытащил тяжелый сверток, развернул одеяло, с трудом разогнул застывшие ноги и положил ее навзничь, лицом к небу, раскинув руки навстречу темному ничто, которое снизу, с земли, казалось небом.
- Вот так.
Сложил одеяло, запихнул его в сумку и неторопливо, покачиваясь, пошел к далеким огням Пулково, загребая хакингами снег.
Такая смерть. Любовь.

Глядя в треснувшее зеркало на отражение чьего-то лица, Потрох увидел ее. И на этот раз не испугался, но с тихим звуком опять лег на пол, закрылся и начал смотреть вперед - на крош-ки, рассыпанные по полу. Застигнутые ураганом взгляда, они стремительно закрутились спиральным вихрем, сошлись в центре, образовав перевернутую воронку, и со свистом унеслись к потолку, где и остановились, совершая неторопливое и значительное движение по кругу.
Глаза остались на месте.
Оглушительный скрип раздробил уши.
Перед Анхелем стояло НЕЧТО.
Он попытался поднять глаза, но не смог. Попытался шевельнуть рукой - не получилось. Весь мир стал каким-то плоским, неузнаваемо безобразным и недоступным. Потрох не сумел даже вспомнить слова. Все звуки потеряли смысл, утратили координаты своего происхождения и превратились в белый шум. Направление исчезло. Даже глаза не закрыть. Пульсировало только осязание. Под пальцами было зеркало.
Слово - "отражение".
Фраза - "мама роди меня обратно".
Глаза закрылись.
Черная сфера с бегающим по ней световым пятном. "А что внутри?"
Понимание возвращалось детским любопытством. Наплывами сфера подступала все ближе и ближе, световое пятно замерло перед глазами, пульсируя и извиваясь, пока не стало ВСЕМ.
Анхель открыл глаза.
Вокруг был он.
Он попытался встать на оттопыренные мизинцы ног, и у него получилось.
Это движение повторили все. Все, кого не было.
Шаг. Еще шаг.
И тут он понял, что его поймали и закрыли, что ВСЕ, отсюда не выйти.
Можно кричать, звать на помощь или делать все, что захочешь - бесполезно. Он окружил сам себя.
Но световое пятно, где оно?
Потрох принялся судорожно искать вход, ощупывая раскрюченными пальцами поверхность. Сфера послушно - с точностью до наоборот - повторяла его движения, переваливаясь с боку на бок. Гладкое стекло, бесчувственное к ударам, гасящее звуки до полной тишины - до того, как они появились.
Все-таки он нашел выщербинку. Размером с ноготь мизинца на правом глазу. Казалось, это место немного теплее, чем остальные. Анхель приник к нему левым зрачком, ловя от волнения воздух ртом.
ДА! ДА!! ДА-ДА-ДА!!!
ТАМ БЫЛ НЕ ОН.
Что-то вроде сторожевой будки, сколоченной наспех, с одним-единственным окном. Светящимся. Внутри ЛЮДИ. Солдаты, что ли.
Собираются курить коноплю. Забивают штакет.
Анхель напрягся. Он почувствовал, что знает их, может читать у них в голове. "Интересно, а может ли сойти с ума сумасшедший?" Все равно. Один из них собирался курить в первый раз. Его звали Недоперепел. А может, Недоперепил? Было непонятно. Анхель усмехнулся, представив глюк с онанирующей мышью. Голова прояснилась. "Если можно увидеть, значит, можно и выйти". Онанирующие мыши запрыгали вокруг, кончая. Потрох вспомнил о центре удовольствия в мозгах, доводящем крыс до смерти. Посмотрел на мышей и расстегнул джинсы. В тот момент, когда сперма брызнула на стекло, сфера лопнула с оглушительным шипением впускающего кислород безвоздушного пространства, и осколки стекол превратились в перемещающиеся по кругу крошки у потолка, оставив Анхеля стоять на пуантах посредине кухни с членом, зажатым в правой руке.
Вжавшись в стену, с перекошенным от ужаса лицом, на него смотрел вечно живой Зорге.
- С возвращением, - пошутил Потрох.
Сверху посыпались крошки.