Deeper vision

Но никто ни на небе, ни не земле
не смог раскрыть свитка и посмотреть, что внутри.
                (Откровения Иоанна)

I. Astral Injection.

       - Сынок, иди обедать! – позвала женщина своего сына.
       Ответа не последовало, никто не вышел к столу. Женщина подошла к двери своего сына и постучала.
       - Иди обедать!
       В комнате была тишина. Женщина осторожно приоткрыла дверь в комнату сына. Он лежал на кровати и, казалось, спал. Он лежал неподвижно.
       «Наверное спит» - подумала женщина и пошла обратно к двери. Случайно ее взгляд упал на ресницы сына. Его глаза оказались открытыми.
       Переступая через множество книг, раскиданных на полу в тесной комнате, она заглянула в глаза сына. Они замерли неподвижно, как-будто были из стекла. На присутствие кого-то в комнате парень не реагировал.

***

       - Расскажите нам о своем сыне еще, - сказал доктор женщине, которая пришла к нему в связи с болезнью ее сына.
       - Что рассказать, доктор? Он был обычным парнем... Учился хорошо, был умным.
       - Ну, хорошо, а как насчет отношений со сверстниками? Скажем, девушки? - перебил ее доктор.
       - Друзей у него было мало... Девушки? Я не знаю, я как-то не влезала в его личную жизнь, - сказала женщина и опустила глаза.
       - А надо было бы, - доктор вздохнул.
       Пару секунд доктор помолчал и заключил:
       - Так значит он был необщительным, так? Ну, это в общем-то не редкость, - рассуждал доктор, обращаясь к самому себе.
       - Доктор, а почему вы говорите «был»? - спросила женщина. Доктор молчал, подбирая слова. Смотря на него, женщина скривила губы, готовясь заплакать. Доктор заметил это и заторопился говорить:
       - Понимаете, очень сложный случай... В моей практике это первый случай, а в мировой – второй. Вы сидите передо мной уже не первый раз, а толком о нем ничего рассказать не можете. Казалось бы нехватка внимания..., - доктор задумался, - хотя это не повод. Может быть у него случилось какое-то потрясение, может быть в личной жизни?
       - Я не знаю, - женщина заскулила и заплакала.
       - Наркотики?
       - …
       Доктор посмотрел на нее, побарабанил пальцами по столу и сказал:
       - Хорошо, если хотите, можете идти.
       - Так какой диагноз, доктор? - спросила женщина, немного успокоившись.
       Читать заключение доктору очень не хотелось.
       - Я ведь вам уже говорил, глубокая депрессия ступорозного типа.
       Женщина снова заплакала.
       В кабинет вошла медсестра.
       - Марина, проводи пожалуйста посетителя, - обратился к ней доктор.
       Девушка взяла женщину под руку и, успокаивая повела к выходу.
       Доктор задумался.
       - Черта с два здесь депрессия.
       Он достал из карты больного заключение и медленно прочитал:
       - Депрессивный ступор на фоне прогрессирующей шизофрении аутогенного типа. Неадекватное восприятие реальности, анахронизм, общее нарушение памяти, селективная амнезия. Наблюдаются приступы какатонического ступора на фоне общего аутизма и расслоения личности. Ярко выраженные визуальные и звуковые галлюцинации. Реакция на раздражители заторможена и ослаблена. Моторика в норме. Соматические расстройства не выявлены. Синдром Дауна на генетическом уровне не обнаружен, предрасположенности нет. Органические поражения не обнаружены. Врожденные дефекты не обнаружены. Предпосылки не выявлены...

***

       - Владимир Иванович! – обратился аспирант к своему профессору и старшему другу, - Вас к телефону. Это Григорий Васильевич.
       Владимир Иванович, профессор Московского Института Физиологии Мозга и Психологии, взял трубку.
       - Григорий Васильевич, здравствуйте, друг мой!..
       Следующие несколько минут Владимир Иванович слушал то, что ему говорили в трубку. И с каждой минутой он выглядел все бодрее и бодрее. Это было ему очень к лицу. Он был маленьким, седовласым старичком, в глазах которого постоянно искрились доброта и человеколюбие.
       К концу разговора он стал все чаще восклицать:
       - Это похоже на то!... Да-да. Хорошо!... Мы можем забрать его?
       Из трубки слышался искаженный голос:
       - Думаю, да. Здесь мы с ним не справимся. К тому же для вас он представляет научный интерес, и ваши возможности намного выше наших… Держите нас в курсе исследований, Владимир Иванович…
       - Не сомневайтесь!..
 
***

       Никто не знает, насколько глубока реальность. Никто не знает, насколько мы обмануты. Никто не знает, что за ними, за розовыми очками, которые носят люди. В них они видят только то, что хотят видеть. У всех нас очки разные. Одни считают себя счастливыми, но на самом деле они слепы, они не видят ничего за слепящей стеной розового света. Другие считают себя несчастными, не понимая, что им дано видеть настоящую реальность. Их очки менее розовые...
       Что такое депрессия? Депрессия - это когда розовые очки на ваших глазах лишь немного сползают вниз. А я свои давно потерял...
       С каждым днем розовый цвет становился все тускнее и тускнее. С каждым днем я видел то, на что нельзя смотреть. Мне казалось, что так происходит со всеми. Но это был лишь последний обман исчезающей лжи...
       В один из дней я открыл глаза и посмотрел в мир. Волосы на моих руках и на голове зашевелились. Меня охватил страх на грани ужаса. Я хотел кричать, но не слышал своего голоса. Я почувствовал слабость и от бессилия упал на колени. Я увидел, как на меня надвигается черный ветер и не смог подняться. Он ворвался в меня и прошел сквозь тело, обнимая холодом сердце, унося силы. Вокруг стало темно, сыро и холодно. Мне казалось, что это конец всего мира. Животный страх ворвался в мой разум. Мои виски побелели, мгновенно я стал седым. Мое лицо исказилось и постарело на многие годы. Я хотел бежать, но моих сил осталось только на то, чтобы блевать...
       Когда я очнулся, ветер был рядом. Он все еще проходил через меня. Я присмотрелся к темноте и начал различать знакомые очертания. Все казалось знакомым. Но было и что-то чужое. Краски. Все краски стали другими. Я увидел людей. Все они были серого цвета, а их глаза горели розовым светом. У одних больше, у других меньше.

***

       - Привет, Андрей!
       В кабинет зашел другой доктор.
       - Привет.
       Два психиатра поздоровались за руку.
       - Ну, как твой пациент? - спросил вошедший Игорь.
       - Не понимаю... Сегодня утром сидел рядом с ним, он что-то бормочет и бормочет. Как-будто мне что-то объясняет, а сам смотрит в потолок зеркальными глазами. У меня аж мурашки по коже, веришь нет?
       - Да, бывает и такое.
       - Черный ветер, черный ветер. Жуть какая-то. И вроде бы я понимаю, что больной, что бредит, но..., - доктор отер лицо рукой и шумно выдохнул, - мне страшно.

***

       Черный ветер не отступал, но я привыкал к нему, привыкал к такому миру. Время потеряло свой смысл. Оно текло так, как хотел я. Лишь к одному я не мог привыкнуть - к людям. Они бегали как роботы, подчиненные какой-то только им понятной логике. Они не видели черный ветер, они наталкивались на черные штормы и им становилось плохо, они попадали в черные ямы и калечились, они разбивались о черные стены. Для меня все было ясно, я попытался подойти к ним и сказать им об опасности, но они меня не понимали, они не хотели слушать. Их глаза горели розовым светом, и все, что они видели было обманом.
       Я ходил по пустынным ночным улицам города и смотрел на все. Все казалось таким же, как раньше. Но появилась какая-то особая, едва уловимая и хрупкая красота мира. Не было ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета. Все просто было. Было так, как я хотел.
       Я любил садится посреди дороги, освещенной ночным фонарем и слушать звуки спящего города. Мне казалось, что город заброшен. Я любил лежать на дороге в центре города, закинув руки за голову, смотря на небо. И никто не мог мне помешать. Никого не было.
       Я привык к черному ветру и не замечал его. Я даже был благодарен ему. Пусть у меня не было розовых очков, но я стал мудрее, всматриваясь в реальные краски мира.
       Я полюбил пустынные ночные дороги, освещенные фонарями. Я любил густые черные ночи и яркие звезды. Я любил смотреть на неподвижные деревья. Я любил дышать ночным воздухом и наслаждаться его ароматом неподвижной свежести. Я любил ходит под грозой, когда яркие вспышки на мгновение выхватывают мир из рук темноты...
       Мне нравилось, когда в ночной тишине откуда-то издалека слышался drum'n'bass, и тихий, но уверенный голос вторил: «We will control the Night...»

***

       - Никого запомнить не может! Одно и то же вторит, шизик!
       - Что ты нервничаешь? - сказал Игорь, - он просто еще один больной!
       - Да тут целая диссертация! А его в Москву хотят забрать, видите ли, случай редкий! Там уже кто-то этим занимается, какой-то старый друг и коллега нашего главного.
       Доктора замолчали и задумались. Молчали не долго. Игорь усмехнулся и сказал:
       - Марина говорила, он к ней пристает!
       - Да, нет! Черт его знает! Он как-будто ее запомнил, что ли. По крайней мере, выделяет среди остальных, - сказал Андрей.
       - Он говорит, ему с ней лучше, - сказал Игорь шутливым тоном.
       - Еще бы! Такое тело даже псих не пропустит!
       - Да…

II. Beyond The Invisible.

       Я наблюдал за людьми, за их движением. Все, что они делали казалось мне бессмысленным. Все кроме одного. Кроме их желания сорвать очки друг с друга.
Одни люди стягивали очки с других. Так делали все. Некоторые люди сами поправляли свои очки и продолжали жить как раньше. Некоторым людям помогали другие. Некоторые не могли себе помочь, и никто им не помогал. Такие люди стояли на коленях дни и недели, рыдая или задыхаясь от ужаса. Черный ветер калечил их сердца и тела. Если это продолжалось долго, то эти люди просто исчезали.
       Я не мог ничего объяснить людям, но я мог помешать им причинять друг другу боль. Несколько лет подряд я оберегал одного человека, которому хотели сделать больно другие люди. Несколько лет подряд он рыдал от страха и боли. Я мог бы в одно мгновение сорвать с них все розовые очки и превратить их в ничто. Но я не делал этого, потому что знал о боли, которая их ждет. Быть может если бы и они о ней знали, то не делали бы того, что они делали.
       Некоторые люди сами приподнимали свои очки, пытаясь разглядеть реальные краски мира. Но на это нужно очень много времени. Они были нетерпеливы и срывали с себя очки. Они сходили с ума.
       Были и такие люди, которые освещали розовым светом все вокруг себя, когда были вместе. Но тем больнее было для них возвращение даже в их реальность. А черный ветер рвал их сердца также, как внезапный свет рвет глухую тьму.
       Все люди были разными. Одни хотели истины любой ценой, другие боялись ее и хотели забыть.
       За все время я не встретил ни одного человека без розовых очков. Я чувствовал, что я здесь один.
       Но однажды все изменилось.

***

       - Этот хоть не буйный! - высказал Игорь.
       Андрей задумался. Потом сказал:
       - Знаешь, иногда заглянешь в его глаза, поймаешь взгляд и видишь совершенно нормального человека. Даже умного! А как он отведет глаза и бредить начнет, так бежать хочется, отстреливаясь.

***

       Я не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я здесь. Мгновение или вечность? Эти понятия для меня равны. Иногда я думаю, что у меня нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Здесь у меня нет ничего, но я ни в чем не нуждаюсь. Здесь нет времени, а значит, нет и расстояний.
       Я люблю лежать на мягкой траве и смотреть на бесконечно глубокое синее небо, пытаясь разглядеть его край, его дно. Иногда мне начинает казаться, что я лечу в небе. И только вершины высоких деревьев, стремящихся в высь, говорят, что я все еще с ними.
       Мне нравится смотреть, как освещенное ярким солнцем поле перекатывается волнами под тяжелым ветром предстоящей грозы. Фиолетовое небо на востоке укрывает меня от черного неба мира. Красное солнце запада еще греет щеки. Ветер завивается в пальцах и в волосах. Первая капля дождя падает мне на руку. Вокруг, до горизонта одно только поле высокой травы. Пахнет летом и сном, травой и небом.
       Я подставляю лицо дождю. Вот оно, еле уловимое чувство чего-то нового и лучшего, чего-то недоступного, скрытого, но хорошего. Я смотрю в даль, на кромку заходящего солнца и чувствую ритм своего сердца и каждый удар, в который я жив. Каждый миг, в котором только солнечный свет и рваное небо, воздух и я. Осознавая себя всего лишь частью всего вокруг, лучшей частью творения, осознавая себя во всем и все в себе. Я везде, во всем и навсегда. Я отражаюсь в моих собственных зрачках, как отражается мир в огромном небе августа, в зрачке вечности. Это все во мне, в каждом ударе of my heart. I was, I am, I feel, I will...

***

       Марина склонилась над лицом пациента и посмотрела в его лицо. Пациент спал. Его уже никто не звал по имени, за ним прочно закрепилось прозвище «пациент». В палату тихо вошел Андрей.
       - Андрей Петрович, посмотрите на него, - прошептала Марина доктору, - он улыбается.
       - Блаженный! - констатировал доктор.
       - Счастливый, - возразила Марина.
       - Марина, не заходи к нему часто. Мы не знаем, что от него можно ждать.
       Марина пожала плечами.
       - Его заберут? - спросила она.
       - Думаю, да. Скорее всего.

III. Rhythm Is A Dancer.

       Насколько человек может быть разным? Насколько он должен быть разным? Человек, согласный с каждой своей мыслью, потакающий каждому своему желанию, уже не человек. Это робот с одной мыслью, данной ему единожды и навсегда. Любая его черная мысль мгновенно реализуется. Любое благое намерение становится еще одним кирпичем в дороге к аду. Этот человек сделает всех несчастными или будет несчастен сам.
       Человек, несогласный с каждой своей мыслью, будет всегда спорить сам с собой и никогда не найдет решения. Толпа его внутренних «Я» подчинится только внешнему вождю, но никому из этой толпы.
       Каждого из нас много. Но насколько много? Много.
       Луна заходила за рваные облака, светящиеся по краям и через секунды снова выходила. Я сидел на земле перед дорогой, прислонившись к фонарному столбу и закрыв глаза. Вокруг было тихо. Казалось, что я слышу шорох облаков в небе. Я ни о чем не думал. Я не хотел думать. Ночным воздухом дышалось легко. Мне почему-то всегда казалось, что если очень сильно вдохнуть ночной воздух, то можно почувствовать его тяжесть.
       Я медленно открыл глаза и посмотрел направо. Вдалеке, в свете такого же фонаря было какое-то движение. Я встал и пошел по дороге. Я шел медленно и осторожно. Это движение показалось мне каким-то неестественным даже для этого мира. Вскоре я стал различать очертания. Этим движением был человек. Я подошел уже достаточно близко, но человек не замечал меня. Он танцевал.
       Его танец был быстрым и красивым. Человек двигался уверенно и плавно. На нем была странная одежда: широкие штаны, скрывающие обувь, спортивная кепка, закрывающая лицо и кофта, рукава которой свисали ниже колен человека.
       Он продолжал танцевать, не замечая меня. Он был в экстазе или в трансе. Казалось, что он слышит музыку, но я ничего не слышал. Музыки не было.
       Я продолжал смотреть на него. Шорох его ног выдавал ритм его музыки. Постепенно я почувствовал этот ритм. Словно змея в гипнозе я смотрел на этого человека. Я не услышал, а почувствовал тяжелые удары ритма. Ритм был все яснее и яснее. Удар за ударом, снова и снова. Вскоре я потерял ориентацию в пространстве, моим ориентиром стал этот человек. Я услышал или почувствовал глухие басы. Музыка была все четче и четче, сначала басы, потом выше и выше. Космическая мелодия захватила контроль над моим сознанием. Безумные и хаотические звуки разрывали мои связи с реальностью. Мне казалось, что эта музыка есть составляющая моей жизни, такая, как ритм сердца, как ритм дыхания. Ритм, который я никогда не чувствовал, но он всегда был со мной.
       Я почувствовал, как эта музыка стала частью моего существования. Я не чувствовал земли под ногами, мне показалось, что я лечу. Все вокруг смазалось и стало нечетким. Все очертания города исказились и превратились в какие-то разноцветные фигуры, которые стали переплетаться между собой, подчиняясь безумной музыке. Они проходили через меня, будто меня не было. Все вокруг вздрагивало и тряслось. Я видел каждый звук...

***

       Андрей вошел в кабинет старшего врача психиатрической клиники Григория Васильевича.
       - Андрей Петрович, входите, садитесь, - главный кивнул очками на стул.
       Андрей сел.
       - Я вызвал вас по поводу этого... ммм... пациента. Так вот, из Москвы пришли бумаги. В них в недвусмысленном виде запрещаются активные воздействия на больного физическими и фармакологическими средствами. Поэтому шоковая терапия недопустима. Что скажете?
       - Вчера мы кололи ему адреналин...
       - Вот, больше не надо. Пусть забирают и сами с ним разбираются. Им он нужнее.
       - Все ясно, - сказал Андрей, немного помрачнев. Он испытывал к пациенту не самые доброжелательные чувства, но все же тот был его шансом стать настоящим доктором медицинских наук, напиши он диссертацию.
       Главный откинулся на спинку кресла и произнес:
       - Случай конечно очень и очень интересный, но у нас много дел и без того.

***

       Я открыл глаза и поднял голову над холодным асфальтом. Затем сел. Почему-то очень сильно болели ноги. Несколько секунд я не мог вспомнить, что произошло. Вспомнив все, я оглянулся по сторонам. Человек лежал посреди дороги в свете фонаря.
       Я поднялся на ноги и подошел к нему. Медленно я начал стягивать с него кепку, чтобы посмотреть на его лицо. Когда я открыл его лицо, то с испугом отшатнулся назад. У него не было розовых очков, и это был я!

IV. Stady.

       Минуту я смотрел на него, не зная, что делать. Потом я сошел с дороги, сел на траву и прислонился к дереву. Ноги еще болели. Я смотрел на него неподвижно. Так продолжалось довольно долго. Я закрыл глаза и сидел так с минуту.
       Когда я открыл глаза, то он уже шел шатающейся походкой к дереву напротив меня. Он сел в траву и посмотрел на меня. Я не знал, что делать или говорить. Мы просто смотрели друг на друга. Вернее, я смотрел на самого себя. Мы сидели, прижав колени к груди и положив локти на колени. Я смотрел на его странную кофту, на ее слишком длинные рукава. Я подумал, что наверное ее неудобно носить.
       - Нравится моя кофта? - вдруг произнес он.
       От неожиданности я быстро ответил:
       - Мне? - И удивился собственному голосу. Я давно его не слышал.
       Он ничего не сказал. Снова наступила тишина.
       Я сидел и думал, что все этот значит? Столько времени здесь не было никого, а когда кто-то вдруг появился, то этот кто-то оказался я.
       Он полез в карман и вынул пачку сигарет. Закурил. Выпустив дым, он кивнул, глядя на мой карман. Я сунул в карман руку и нащупал коробку. В кармане была и зажигалка.
       Я не удивился этому. В этом мире мне никогда ничего не было нужно. Вокруг меня не было ничего, но я знал, куда идти, если мне что-нибудь было нужно. Хотя само понятие «нужно» в этом мире казалось странным.
       Я достал сигарету, взял ее губами и чиркнул зажигалкой. Маленькие искорки разлетелись в стороны и погасли, а за ними медленно и ярко поднялся желтоватый огонь. Словно джин из бутылки он стал покачиваться из стороны в сторону, готовый выполнить любое мое желание.
       Я поднес огонь к сигарете и потянул в себя дым. Джин исчез.
       Сизый дымок тонкой струйкой уходил в небо. Рождаясь в красных огоньках тлеющей бумаги, он поднимался ровно вверх и где-то вверху начинал дрожать и рассыпался в призрачное облачко на черном фоне неба.
       - Как-то здесь мрачновато, - сказал он.
       Я продолжал следить за дымком и молчал.
       - А по-моему, довольно уютно, - ответил я.
       Он помолчал с минуту и сказал:
       - Может быть.
       Наш разговор шел очень медленно. Мы никуда не торопились, нас никто не отвлекал. Мы наслаждались разговором, как знатоки наслаждаются изысканным вином, пытаясь продлить удовольствие от каждого глотка, одной мыслью окидывая богатый букет ароматов и вкусов напитка.
       - Как ты думаешь, зачем мы здесь? - спросил он.
       Я задумчиво наблюдал, как тлеет бумага на конце сигареты. Я не думал, зачем мы здесь. Я даже не думал, откуда здесь появился он, и зачем. У меня была какая-то уверенность, что все так и должно быть. Эта уверенность настолько меня успокаивала, что мне ничего не хотелось знать.
       - Не знаю.
       Он спросил:
       - Как ты думаешь, кто из нас сумасшедший? Мы говорим сами с собой!
       Я усмехнулся, потом засмеялся. Он тоже.
       - Как ты думаешь, есть ли здесь еще кто-нибудь? - спросил он вдруг.
       - Здесь кого-то не хватает? - ответил я.
       - Не знаю. А ты не чувствуешь присутствие здесь кого-то еще?
       - Никто не знает, насколько глубока реальность... Мне кажется, что все здесь сделано будто специально для меня, - ответил я.
       - Все? Здесь все есть? - спросил он.
       - Если здесь чего-то нет, то я не знаю, чего именно. Я ни в чем не нуждаюсь.
       - Может быть ты просто не знаешь, в чем можно нуждаться? Ты не искушен, - сказал он, - может быть здесь было бы не так мрачно, если бы ты знал?
       Я прикрыл глаза и поднял брови вверх: «Возможно.».
       Ночное небо понемногу светлело, ночь превратилась в густые сумерки.
       Я добавил:
       - Откуда я знаю, какое искушение сделает меня счастливым, дав мне цель в жизни, а какое сделает несчастным, напоминая о том, чего у меня нет и не будет никогда?
       - Никто не знает, - ответил он.
       - ...насколько глубока реальность, - добавил я.
       Мы замолчали. Я смотрел, как небо на востоке неизбежно светлеет, как замерзает утренний воздух. Это было очень красиво. Я улыбнулся и подумал: «Я часть этого мира, часть Вселенной, и я наблюдаю себя изнутри. Что может быть лучше?»
       - У тебя есть имя? - спросил я.
       - Все зовут меня Стеди.
       - Кто все?!

V. Rideover.

       - Аналитик и Фантазмо, - ответил Стеди.
       - Кто они? - спросил я.
       - Они... Они как мы...
       - Они это мы?
       - Да.
       Я подумал: что я делал все это время? Почему я не встретил никого из них раньше?!
       - Ты давно их знаешь? - спросил я.
       - Аналитика давно, больше половины времени, пока я здесь. Фантазмо – немного меньше.
       - Я хочу их увидеть. Где они? - спросил я.
       - Я отведу тебя, но предупреждаю, Аналитик будет нести всякую чушь. Ты его выслушай, а то он не успокоится.
       На улице было уже светло, когда мы отправились к Аналитику и Фантазмо. Мы шли туда, где я никогда не был. Я постоянно вертел головой по сторонам. Стеди заметил это.
       - Ты что, здесь никогда не был? - спросил он.
       - Нет. Я хотел сначала разобраться с тем местом, где я оказался. К тому же, мне и там было хорошо.
       - Ну, вообще-то меня тоже нашел Аналитик. Вот уж кому не сидится на месте! - сказал Стеди.
       Мы шли, все дальше уходя в незнакомый для меня мир. Я видел какие-то странные ландшафты. Я видел идеально ровные серые дороги, пересекающиеся друг с другом. Некоторые из них были очень широкими и уходили за горизонт. Казалось, что этих дорог здесь миллионы! Они вели из ниоткуда в никуда.
       Чем дальше мы шли, тем яснее проявлялась цветовая гамма этого мира. Дороги были серыми, между ними была идеально ровная зеленая травка, а небо над головой было тускло голубым.
       Я увидел, что одна из дорог внезапно оканчивается, как-будто обрывается.
       - Что это? - спросил я Стеди.
       - Давай подойдем, увидишь сам.
       Мы пошли к обрыву дороги...
       - Стой! - крикнул Стеди, когда я подошел к самому краю.
       Дорога обрывалась ровно, будто ее как бумагу отрезали ножницами. Я встал на самом ее краю. Там, где кончалась дорога, начиналась трава.
       - Стой! - повторил Стеди.
       - Что?
       - Не двигайся! Скажи, что ты чувствуешь?
       Я удивился его вопросу:
       - Чувствую? А что я должен чувствовать?
       - Ты спокоен? Уверен? Владеешь собой? Что? - выпытывал Стеди
       - Да я спокоен. А с чего мне волноваться? Дорога как дорога...
       - Встань ровно на ее конце.
       Я встал.
       - Расставь руки в стороны.
       Я расставил.
       - А теперь медленно посмотри вниз.
       Я медленно опустил глаза на траву перед собой. Ничего, кроме травы я не видел и ничего не чувствовал.
       Вдруг трава начала как-будто тускнеть. Ее цвет становился все прозрачнее и прозрачнее. Я не совсем понимал, что происходит. Я смотрел на траву, смотрел, как ее цвет тускнеет все больше. Я начал различать что-то за ней, за травой. Я не сразу понял что там. Трава как-будто исчезала. Я смотрел на нее и не мог понять, что с ней происходит. Я смотрел на нее так, как люди смотрят на что-то, чего не могут распознать. Мозг делает отчаянные попытки идентифицировать объект, мгновенно отвергая идею за идеей. Несколько мгновений и неуверенность переходит в страх, а страх в ужас. Человек испытывает в такой момент сильнейший испуг. Страх становится все сильнее и сильнее и так происходит до тех пор, пока человек ни распознает непонятный объект. Все это длится обычно доли секунды. И человек, вздрогнув, говорит себе: «Ой, чего это я!»
       Но мой страх становился сильнее, а не мог понять, от чего. Я не мог распознать объект за травой. Мой мозг отвергал собственные догадки. И вдруг трава исчезла совсем.
       По моему телу пробежала холодная дрожь, от корней волос на голове и до пяток. Все тело мгновенно ослабло. Я испугался, что упаду и отшатнулся назад. Ноги стали ватными. Я начал задыхаться, мое сердце бешено заколотилось. За травой была огромная, самая огромная, которую я мог только представить пропасть. Это была высота в бесконечность. Это была бездна. Бездна, на краю которой я только что стоял так беспечно, ничего не чувствуя. Я мог сделать шаг в любой момент! Минуту назад я стоял без какого-либо страха на самом краю! А теперь я не смогу подойти близко к краю и на десять шагов.
       - Что это? - спросил я Стеди, когда отдышался и пришел в себя.
       - Игрушки Аналитика, - спокойно ответил Стеди.
       Он подошел к краю пропасти. Он подошел так близко, что часть его ступней оказалась над пропастью. У меня снова засвербело в пятках, ладони вспотели.
       - Что ты делаешь? - спросил я.
       Стеди медленно выдавил из себя довольно большое количество слюны и отправил плевок в полет. Спокойно проследив за его полетом, он вернулся назад, всем своим видом показывая свою небрежность по отношению к этой пропасти.
       - Игрушки Аналитика...
       Он обернулся ко мне и сказал:
       - Идем дальше?
       Я все еще лежал на траве и смотрел на небо.
       - Идем...

***

       - Андрей Петрович, как пациент отреагировал на адреналин, который вы ему кололи, - спросил главный.
       - Физиологические реакции адекватны. Психологической реакции не было.

VI. Objects.

       Я поднялся с земли и пошел за Стеди. Таких сильных эмоций я давно не испытывал, поэтому был в шоке и не хотел говорить. Стеди понимал меня и тоже молчал.
       Постепенно ландшафт вокруг нас стал меняться. Дороги отрывались от земли и под различными углами уходили в голубое небо. Некоторые дороги обрывались и их куски длинною в километры лежали разбитыми на земле, упав когда-то с высоты. Для меня это было очень необычно.
       - Это тоже игрушки Аналитика? - спросил я Стеди.
       - В общем, да, - ответил Стеди.
       - А почему ты называешь это игрушками? - опять спросил я.
       - Аналитик придумывает все это, а Фантазмо создает.
       - Зачем?
       - Аналитик говорит, что так легче думать, - Стеди говорил неуверенно, и было видно, что он сам не совсем понимает, что это такое и для чего это нужно.
       - Аналитик тебе объяснит, - добавил Стеди.
       Чем дальше мы шли, тем сильнее и глубже я проникался монументальностью и красотой этих объектов. Некоторые из них были настолько грандиозны, что поражали воображение и здравый смысл своими размерами и пафосностью.
       Я видел огромные арки где-то на горизонте. Стеди сказал, что высота самой большой арки десять километров.
       - Каким образом Фантазмо все это создает? - спросил я.
       - Таким же, каким ты. Для него это также просто, как для тебя лежать под звездами, - ответил Стеди.
       Я восхищался могуществом этого мира! Объекты, которые меня окружали были огромны и должны были давить на меня своей необычностью и грандиозностью. Но я не чувствовал себя подавленным. Наоборот! Каким-то образом я чувствовал свою причастность к этим объектам, к их красоте и одиозности. Я чувствовал прилив новых сил и гордость. Я гордился Вселенной! Я гордился тем, что в ней возможно все!
       - Это потрясающе! Это... прекрасно! - восхищался я снова и снова.
       Стеди разделял мои чувства. Он понимающе улыбался.

***

       - Марина, не ходи к этому шизику, - сказал Андрей. Он ее ревновал не только к пациенту, но и вообще ко всем больным клиники. Она ему очень нравилась.
       - Почему вы все время называете его шизиком. Мне кажется, вы плохо относитесь к своим больным.
       - Марина, - Андрей положил ладони ей на плечи.
       Марина убрала его руки.
       - Марина, они сумасшедшие! Пойми!
       - Они больные. Им нужна помощь. Мне кажется, что вы выбрали не ту профессию, - ответила Марина.
       - Это не твое дело! - крикнул Андрей не сдержавшись. В последнее время его все раздражало. Они и без того были с Мариной не близки, а теперь еще этот пациент появился.
       Марина отшатнулась и промолвила:
       - Они на меня никогда не кричат, - Марина на секунду замолчала, - По-моему, вы превращаетесь в одного из своих подопечных.
       - Замолчи, - процедил Андрей.
       - Вам нужен отдых, - с этими словами Марина поспешила покинуть кабинет.
       Андрей простоял пару секунд на месте.
       - Заткни-ись! - крикнул он и ударил ладонью по столу.
       - Забирайте его ко всем чертям!... Какие-то идиоты портят мне всю жизнь. Марина... ты мне нужна...
 
***

       - Посмотри на небо, - сказал мне Стеди.
       Я закинул голову. Перед моими глазами было глубокое голубое небо.
       Стеди спросил:
       - Видишь?
       - Что? - я ничего не видел.
       - Окинь взглядом все небо, - сказал Стеди.
       Я посмотрел на все небо и сначала ничего не увидел. Но, присмотревшись к деталям, к едва видимым неровностям цвета неба, я увидел немного раскрытые губы, женские губы. Они была едва видны на общем фоне, поэтому не бросались в глаза.
       - Красота?! - воскликнул Стеди.
       - Да-а-а...
       Казалось, что какая-то богиня склонилась над этим миром, чтобы нежно его поцеловать.

VII. Analitic & Fantazmo.

       Через несколько часов пути мы попали под дождь. Небо над нами стало свинцовым. Мы шли по широкой дороге среди поля, простирающегося от горизонта до горизонта. Струи ливня хлестали полотно дороги, как хлысты. Мне и Стеди тоже доставалось. Вся наша одежда промокла насквозь, каждый шаг отдавался хлюпаньем в обуви.
       Мы шли съежившись от сырости и холодной одежды. Но нам было хорошо. Нам было весело. Потому что во всем этом была какая-то неописуемая красота мира, красота природы, красота нашего существования.
       - Аналитик? – спросил я Стеди.
       - Точно он, - ответил Стеди, ежась от тугих ударов струй воды, - Наверное стоят сейчас с Фантазмо и так же мокнут… Какая вода теплая!
       Засунув руки в карманы, мы шли по дороге и дурачились, разбрызгивая лужи во все стороны своими широкими шагами.
       Понемногу ливень заканчивался, небо светлело, облака рассеивались. Сквозь голубые лужицы чистого неба на землю полился теплый солнечный свет. Полотно дороги под нашими ногами окутал легкий парок.
       Стеди начал пританцовывать. Я не слышал музыки. Я почувствовал ее сначала в движениях Стеди и только потом услышал. Это был рок-н-ролл шестидесятых годов. Простой, незатейливый рок-н-ролл. Странный выбор, как мне показалось, но эта музыка как раз идеально гармонировала с тем солнечным настроением, в котором мы пребывали в тот момент.
       Пританцовывая, мы прошли около километра.
       - Смотри, - неожиданно сказал Стеди и указал на дорогу.
       Я посмотрел в даль и увидел двух таких же как мы парней, которые так же пританцовывая шли нам навстречу. Так состоялась моя встреча с Аналитиком и Фантазмо.
       Странно, но я не испытывал абсолютно никакого дискомфорта, когда думал о нашей будущей встрече. Я не думал о том, что говорить, что делать. Я просто хотел знать их так хорошо, как знает их Стеди. У меня было ощущение, что мы виделись вчера, но, изрядно погуляв и повеселившись, с трудом вспоминали друг друга.
       Когда мы подошли друг к другу, наше настроение не дало нам остановиться, и еще минут пять мы наслаждались жизнью, пританцовывая твист вчетвером.
       Ситуация нас веселила чуть ли не больше, чем теплый солнечный свет и запах недавно прошедшего дождя.
       Мужской голос вторил: «Let’s twist again…» Мы соглашались с ним и подпевали.

***

       Андрей пришел домой уставший и, раздевшись, сразу повалился в кресло. Он немного выпил по дороге домой в каком-то баре, и из головы у него не выходила мелодия, которая там играла. Сонным голосом, едва шевеля губами, он вторил: «Let’s twist again… Let’s twist…»

***

       Марина шла домой в довольно плохом настроении. Она устала. Поднимаясь по лестнице, она услышала на одной из площадок знакомую и любимую с детства мелодию.
       К двери своей квартиры она подошла уже с приподнятым настроением, напевая «Let’s twist again. Like we did last summer…»

***

       Игорь остановился у светофора и начал переключать каналы на своем радиоприемнике. Выбор он остановил на простенькой мелодии. Покачивая в такт мелодии, он забубнил: «Let’s twist again…».
       Он увлекся настолько, что очнулся только от недовольных сигналов, стоящих позади него машин.

***

       - Я Аналитик, - сказал тот парень, то был одет в простые брюки и рубашку.
       - Я Фантазмо, - сказал другой. На нем были спортивные брюки и расстегнутая яркая рубашка. Обуви на нем не было.
       - Я Корвет, - ответил я. Для Стеди это тоже была новость, ведь мы не обращались друг к другу по имени, пока были вдвоем.
       Все мы были будто близнецы, но в разной одежде. Волосы у всех висели «сосульками» от недавнего дождя. Одежда была еще влажной.
       - Пойдемте к дому, - сказал Фантазмо.
       Я посмотрел на дорогу и увидел в нескольких сотнях метров от нас небольшой двухэтажный домик, который я сразу и не заметил Он был как кусочек сахара: белый и немного блестящий.

VIII. Proto World.

       Медсестра Катерина делала вечерний обход больных. Подойдя к палате пациента, она заглянула в смотровое окошко. Пациент лежал на полу около кровати. Катерина быстро позвала старшую медсестру. Они открыли дверь и подошли к пациенту. Тот спал.
       Две женщины с усилием подняли пациента и положили на кровать. Измерили пульс – немного учащен. Измерили давление – в норме.
       - Катя, присмотри за ним, - сказала старшая медсестра и вышла из палаты.
       Катя посмотрела пациенту в лицо. Ей показалось, что тот открывает глаза. Пациент действительно был на грани пробуждения.
       Катерина взяла стул и поставила около изголовья кровати пациента. Пациент начинал бредить. Катя взяла его влажную руку в свою ладонь. Пациент немного успокоился.
       Через минуту он открыл глаза и посмотрел куда-то в сторону медсестры. Она сидела слева от него, склонив к нему голову, отчего локон ее волос упал ей на лицо и уперся в губы.
       Пациент поднял свою руку и протянул ее к лицу девушки. Катя насторожилась. Пациент медленно и нежно убрал упавший локон от ее губ.
       От неожиданности этого поступка Катя улыбнулась, на что пациент тоже ответил слабой улыбкой. Это была скорее даже не улыбка, а дрожание уголков его губ.
       Пациент взял ее руку в свои и прижал ее ладонь к своей щеке. Ладонь девушки была сухая и горячая. Эта теплота как-будто разошлась по телу пациента, и он незаметно уснул.

***

       Мы подошли к домику. Он был в стиле всего этого мира: у него не было ни двери, ни окон, но в стенах были проемы под них. Его поверхность была как-будто мраморная.
       Аналитик вошел в дом, а следом за ним и остальные. Первый этаж дома представлял из себя одну комнату. На второй этаж вела лестница.
       В комнате первого этажа были два больших кожаных кресла, большой лакированный стол посреди комнаты, несколько стульев и большой шкаф.
       Стены дома были обшарпанными. Изнутри он выглядел как давно заброшенное строение: на серых стенах виднелись подтеки, кое-где отвалилась штукатурка.
       Войдя в комнату, Стеди сразу направился к шкафу и начал там что-то искать. Он искал сухую одежду. Он вытащил целую кучу всего и положил ее на стол. Все начали переодеваться, и я в том числе.
       Переодевшись, Стеди и Фантазмо повалились в кресла. Аналитик взял стул и сел к столу. Я тоже.
       - Ну что ж, Корвет, - обратился ко мне Аналитик, - что ты думаешь обо всем этом.
       - Об этом мире?
       - Да.
       - Он прекрасен, - больше слов я не находил.
       Все одобрительно усмехнулись. Аналитик продолжил:
       - А почему так? Ты не знаешь?
       - Нет, - сказал я твердо. Мысли об этом меня никогда не посещали. Мне было здесь хорошо. И не важно, почему.
       - Хочешь послушать мою теорию? – спросил Аналитик, улыбаясь.
       Стеди и Фантазмо заерзали на креслах. По их виду я понял, что теорию Аналитика они выслушивали уже не один раз, но до конца так и не поняли. Я вспомнил слова Стеди о том, что Аналитика лучше выслушать, иначе он не успокоится.
       - Давай, - сказал я без особого интереса. Философии и пустых рассуждений мне не хотелось.
       - Для начала я хотел бы спросить у тебя, - загорелся Аналитик в предвкушении поучений, что вероятно доставляло ему удовольствие, - ты считаешь себя личностью? Полноценной личностью?
       - Да, - ответил я, - почему нет?
       - Хорошо… Это в общем-то правильно, - Аналитик проигнорировал мой встречный вопрос, - Теперь представь, что наша личность, наш разум, сознание, память и так далее есть совокупность нескольких отдельных личностей, которые являются немного неполноценными личностями, но в своем взаимодействии составляют полноценную личность. Ну, - Аналитик запнулся, - решают вопросы, думают, чувствуют. Понимаешь?
       - Понимаю, - к этому моменту я понял все, -  И что?
       - Так вот, - продолжил Аналитик, - эти неполноценные личности я назвал протоличностями. Эти протоличности взаимодействуют так, как взаимодействуют отдельные люди. Ну, может быть с какими-то различиями, вникать в которые сейчас нет смысла, - Аналитик задумался немного, потом продолжил, - Есть такая поговорка: одна голова хорошо, а две лучше. Это значит, что два человека способны решить какую-нибудь проблему оптимальнее, чем один. Если это так, то три человека решать проблему еще более оптимально, подходя к ней с разных сторон и с разными взглядами…
       Аналитик вопросительно взглянул на меня, как бы спрашивая, все ли мне ясно.
       Я не совсем понимал, куда Аналитик заводит разговор, но понимающе закивал.
       - Хорошо! – Аналитик снова заговорил, - Так значит ли это, что чем больше людей решает проблему, тем более правильным будет решение?
       Аналитик повернулся к Стеди и Фантазмо. Стеди сидел в кресле, подперев висок указательным пальцем и положив ногу на ногу. Фантазмо и вовсе дремал, закрыв глаза. Не дождавшись от них поддержки, Аналитик ответил сам:
       - Конечно нет! Ведь все люди разные, все имеют свою точку зрения. Все неодинаково компетентны в каких-либо вопросах. Это исказит решение. Кроме того, бесконечные споры могут не дать вообще никакого результата. Что это значит?
       Аналитик смотрел на меня, ожидая ответа. Эта лекция начала вызывать у меня тоску. Мне было не понятно, при чем здесь мы.
       - Это значит, что мало - плохо, много - плохо…, - начал было я.
       - Именно! – Аналитик перебил меня, - Должно быть оптимальное количество людей, решающих вопрос. Один человек будет полагаться только на свое собственное мнение. С другой стороны толпа вообще ничего не решит! Именно поэтому люди создают различные комиссии, выбирают правителей…
       - Чего-чего создают? – спросил вдруг очнувшийся Фантазмо и, не дожидаясь ответа, снова погрузился в дрему.
       Я полностью разделял непонимание Фантазмо. Стеди тоже.
       - Теперь представьте, что каждая из наших протоличностей стала настолько развитой, что превратилась в полноценную личность? Что это значит? – спросил Аналитик.
       - Это значит раздвоение или расслоение личности, то есть шизофрения, - вмешался Стеди, подражая рассудительному тону Аналитика.
       - Совершенно верно! – подхватил Аналитик, - Этого человека нужно лечить, но в то же время он здоровее всех здоровых, так сказать, более развит. К тому же не каждый такой человек становится шизофреником. Если его протоличности гармонируют друг с другом, то это идет ему только на пользу! Он становится более интеллектуальным, талантливым, творческим, в конце концов, более умным. Но если его протоличности, грубо говоря, не дружат, то в этом случае и возникает расслоение личности и деградация.
       - Подозреваешь кого-то из нас? – шутливо спросил я.
       - Как раз, нет, - Аналитик остановился.
       - Зачем тогда весь этот рассказ?
       - Понимаешь, Корвет… О наших протоличностях я не беспокоюсь. Я беспокоюсь о том человеке, для которого протоличностями являемся мы.
       Аналитик смотрел на мою реакцию и ждал.
       - Мы?!
       Теперь я понял, к чему клонит Аналитик, но верить его теории мне не хотелось.
       - С чего ты взял, что мы протоличности? Я многое забыл, но помню, с чего все здесь начиналось.
       - Ты забыл больше, чем думаешь, Корвет.
       - Нет-нет! Я помню! Помню… свое прошлое…, - да, теперь я и сам начал сомневаться в этом.
       - Хорошо, расскажи, что ты помнишь? – попросил Аналитик.
       Я начал вспоминать. Воспоминания о прошлом приходили с трудом, как воспоминания о забытом сне.
       - Все началось с… чего-то. Мне стало плохо. Очень плохо. Я упал на землю…
       Аналитик выразительно посмотрел на Стеди и Фантазмо. Вероятно их рассказы начинались с того же.
       Я продолжил:
       - Когда я лежал, вокруг меня был черный ветер. Когда он проходил сквозь меня, мне становилось хуже… Потом были серые люди с розовыми глазами. Потом их стало меньше. Потом я встретил Стеди.
       Аналитик подождал еще пару секунд и заключил:
       - Не густо… Примерно то же мне рассказали Стеди и Фантазмо.
       Все замолчали. В проемы для двери и окон лился солнечный свет. В доме было немного прохладно. Истина давалась нелегко. Все выглядели уставшими. Больше всех устал Аналитик, ведь именно ему приходилось все это анализировать и выяснять.
       Он встал из-за стола и пошел к выходу. Мы остались в доме. Говорить не хотелось. Я думал о том, что сказал Аналитик, о том, что все это выглядит очень нереально. Хм!.. Нереально! Я усмехнулся сам себе. Понятие реальности в моем сознании давно потеряло свою актуальность.
       Фантазмо откровенно зевал, сидя в глубоком кресле. Стеди протирал глаза пальцами.
       Я встал из-за стола и вышел на улицу. Аналитик сидел на траве метрах в пятидесяти от дома лицом к солнцу и теребил пальцами травинку. Я решил пройтись до дороги.
       Фантазмо и Стеди тем временем тоже вышили из дома под теплые лучи солнца.
       Я пытался представить себя в виде части чего-то большого,  что породило меня. У меня это не получалось. Голубое и яркое небо над головой, огромное поле с маленькой травкой, простирающееся от горизонта до горизонта – все это не давало мне почувствовать себя частью. Скорее наоборот – в таком окружении я чувствовал себя самостоятельной фигурой, ни от кого не зависящей.
       Зачем все это Аналитику? Разве нельзя просто быть? А вдруг все его теории неправда?
       За этими мыслями меня застали остальные. Они подошли неслышно.
       - Понимаете, - начал Аналитик, обращаясь ко всем, - я не хочу, чтобы вы думали, что я что-то придумываю, копаюсь и воображаю для того, чтобы разрушить наше представление об этом мире, как о прекрасном. Этот мир прекрасен! Да! Но от нас не зависит его сохранность.
       - Почему? – спросил Фантазмо, - По-моему, здесь все зависит только от нас.
       - В чем-то ты прав, Фантазмо, но не во всем? – ответил Аналитик.
       Аналитик сел на траву, поставив ноги на дорогу. Рядом с ним сел Фантазмо. Я и Стеди сели напротив них.
       - Аналитик, почему ты думаешь, что твои теории – правда? – начал я разговор. Именно этот вопрос не давал мне полностью «раствориться» в мыслях Аналитика.
       -  А я и не думаю так, - ответил Аналитик, - Я такой же, как вы. Я сомневаюсь не меньше вас. И я допускаю возможность ошибок.
       Этот ответ мне понравился. Аналитик не диктовал нам свою точку зрения. Он выстраивал свою, опираясь и на наши сомнения.
       Чтобы поддержать его я задал вопрос:
       - Если мы протоличности другой личности, то как мы разделились и живем отдельно?
       - Как мы разделились, я не знаю. Но живем мы вовсе не отдельно. Если мы протоличности, то мы живем в мире, созданном и представляющим целую личность. Мы живем в ее внутреннем мире – в протомире. Оглянись вокруг, здесь нет ничего лишнего. Но здесь есть непонятные объекты, которые я и Фантазмо с успехом воспроизводим. Здесь вообще все происходит так, как мы хотим. Нам ничего не нужно! Мы имеем все, мы как-будто в сказке! Да, в сказке, оторванной от истиной реальности. Здесь не хватает логики, причинно-следственных связей, постоянства.
       Этот мир – порождение сознания Его, нашего общего начала, нашей личности. Все это, - Аналитик размахнул руками, - лишь внутренний мир человека! Все, что ты видишь, создано на основе информации, полученной из внешнего реального мира. Все! Включая причины и следствия, логику и подобие физических закономерностей и законов. Капли дождя падают вниз! Но нам ничего не стоит заставить падать их вверх!
       - Это так, - вставил Фантазмо.
       - Все это трудно понять каждому из нас в отдельности, но ему, - Аналитик кивнул на небо, - все это ясно, как солнечный день. А он – это мы, но вместе.
       Стеди зашаркал ногами об асфальт, торопясь высказаться.
       - То есть, весь этот мир создали мы? – спросил он.
       - Конечно мы! – воскликнул Аналитик, обрадованный пониманием, пришедшим к Стеди, - Мы все это создали! Все!
       - Но при этом я заметил, да и вы наверное тоже, что этот мир пустеет. Где города? Где серые люди с розовыми глазами? Где черный ветер? Где все это?
       - Где? – подхватил я.
       Аналитик тут же начал отвечать на вопрос:
       - Мы все забываем! Мы живем в том мире, который создаем. Причем создаем, глядя на внешний мир. Но сейчас мы его не видим! Мы перерабатываем то, что было накоплено до нашего разъединения. И знаете, что во всем этом самое страшное?
       - Что? – спросили мы почти хором.
       - Самое страшное здесь то, что наша общая личность, которую мы составляем, не воспринимает мир. Она не обрабатывает информацию. Серые люди исчезли, города исчезли. Причина этого в том, что мы отвернулись от реального мира, ушли в глубины внутреннего мира. И при этом мы почти ничего здесь не делаем, не выполняем каких-то «обязанностей», которые должны были бы выполнять. Мы просто сидим здесь и ничего не делаем. Как вы думаете, в каком состоянии находится сейчас человек, личностью которого мы являемся? Корвет?
       - …Вероятно, не в лучшем, - ответил я на неожиданное обращение.
       - Я думаю, что это очень мягкая характеристика. Я бы сказал, что этот человек находится сейчас в состоянии глубочайшего транса. Он неадекватен, не воспринимает реальность, не чувствует времени, возможно бредит. Скорее всего, он находится сейчас на лечении, либо бегает по лесам в поисках добычи. В любом случае, он нежизнеспособен и уязвим. Именно поэтому я говорил, что от нас не зависит сохранность этого мира. Здесь мы можем делать все, что нам угодно. Но эффекта мы никогда не узнаем. Однажды этот мир просто исчезнет в небытие, а мы даже не узнаем, от чего.

       Приближался вечер, появились первые звезды востока. От всех этих мыслей в голове был хаос. Очень трудно воспринимать что-то, находясь внутри этого чего-то, являясь его частью. Не ясно, что истина, что ложь. Не понятно, каких идей придерживаться, как проверить правильность теорий? Остается только гадать, только верить или не верить.

       - Значит ты хочешь вернуть все в прежнее состояние? – спросил я Аналитика.
       - Вернуть все в прежнее состояние не получится. Многое уже не исправить. Но я хочу, чтобы все мы вернулись в тот мир, в котором мы – единое целое. Я хочу чувствовать себя полноценной личностью, а не ее частью, пусть даже очень похожей на личность.
       Да, мы не личности, а ее части. Но наш мир похож на сказку.
       - Аналитик, но ведь наши чувства и воспоминания о том мире очень болезненные. Разве ты не хочешь пожить в сказке! – спросил я Аналитика.
       - В сказке? – удивился Аналитик, - Эта сказка похожа на наркотическое опьянение. Она прекрасна, но она – ложь. Здесь у нас намного больше возможностей, но здесь больше и хаоса. Ведь этот мир основан лишь на нашем представлении о нем же. Мир наших с тобой протоличностей еще более прекрасен в их понимании, но в то же время, более хаотичен. Понимаешь?
       - Да, понимаю, - ответил я.
       - А у протоличностей наших протоличностей весь мир, как хаос, - вставил Фантазмо.
       - Вот именно, - подтвердил Аналитик, - Чем глубже протомир, тем он хаотичней. Но и это не самое страшное!
       - А что? – спросил Стеди.
       - А то, что мы с вами являемся лишь частью личности, наши протоличности являются нашими частями и так далее. Чем глубже, тем примитивнее протоличности. На самом дне протомира обитают примитивы сознания, кишащие в счастливом хаосе и его же создающее. Эти примитивы похожи скорее на животные инстинкты, чем на части человеческой личности, хотя они, в общем то, лежат в ее основе.
       Аналитик вдруг схватился за голову и, посмотрев в небо, сказал:
       - Как же все это трудно!
       - Аналитик, ты сказал, что мы ничего здесь не делаем. А как же эти объекты? Все то, что мы видим сейчас? – спросил я Аналитика.
       - Да, ты прав. Все это создали мы. Но это лишь то, что мы хотели создать и не более. Возможно, что у всего этот нет никакой ценности и полезности, нет никакого смысла. В худшем случае наша деятельность может и вовсе навредить, - ответил Аналитик. Он говорил так, будто уже десятки раз обдумывал это.
       - Стеди сказал мне, что объекты, которые создавал ты и Фантазмо, помогают тебе думать, - сказал я.
       Аналитик на несколько секунд задумался, а потом сказал:
       - Да, мне легче думать, когда в моем сознании находятся образы этих объектов.
       - Почему?
       - Не знаю… Наверное, это требование этого мира. Здесь нет постоянных категорий, нет строгой логики, нет строгих понятий. Здесь есть только образы, которые несут в себе непонятный мне смысл…

       Небо востока уже потемнело. Солнце красным кругом заходило за горизонт, освещая мелкие облака вокруг себя.
       Мы неподвижно смотрели на заходящее солнце, казалось, что мы видим его медленное движение.
       - Здесь должно быть море, - сказал Фантазмо.
       - Широкое море, - подтвердил Аналитик.
       - Теплое море, - сказал Стеди.
       - Красивое море, - добавил я.
       Фантазмо отошел от нас на несколько шагов и поднял руки к небу. Несколько секунд он стоял неподвижно. Я смотрел не него и не мог понять, что он делает.
       Когда Фантазмо опустил руки, я увидел перед собой не бескрайнее поле, а широкое море. Половина огромного красного солнца оставляла на нем дорожку света. Под ногами я почувствовал теплый белый песок. Фантазмо создал море.
       Я снял обувь и погрузил ноги в теплый песок, отдающий дневное тепло ночному миру. Закат, представший перед нами был прекрасен. Он был неописуем. Никто не способен описать красоту так, как видит ее сам. С каждым новым словом, предыдущее слово забывается, а последующее еще неизвестно. Красоту нужно видеть единым моментом, одним взглядом. Красота – это мгновение, момент, удивление, а не последовательные строки или слова.
       Я лег на песок и положил руки за голову. Я не хотел ни о чем думать, я хотел только лежать так и наслаждаться бытием.

       Мы лежали так еще долго. Солнце зашло только тогда, когда нам захотелось посмотреть на звезды. Звезды были большими, их было много. Только когда звезд на небе много можно почувствовать всю мощь силы, создавшей их, можно почувствовать свою причастность к существованию, каким бы оно ни было: живым или мертвым. Можно почувствовать все сущее во Вселенной, даже являясь крупицей материи.
       Пусть я крупица материи где-то во Вселенной, огромной и необъятной, но я ее часть. Она отражается во мне и становится частью меня.
       За этими мыслями я не заметил перемен, произошедших со мной. Я взглянул направо и увидел звезды. Налево – звезды. Я перевернулся и посмотрел вниз и снова увидел звезды.
       Они были везде. Казалось, что я нахожусь в открытом космосе. Появилось какое-то чувство полета, чувство легкости.

***

       Медсестра Катерина сидела около пациента и смотрела на его лицо. Оно становилось все серьезнее и серьезнее. Казалось, что пациент о чем-то напряженно думает. На его лбу собрались морщины, веки подрагивали.
       Катя провела рукой по лбу пациента. Лоб был немного влажный. Она наклонилась над пациентом и, сама не понимая почему, нежно поцеловала его в лоб.

***

       Женщина услышала звук дверного звонка и открыла дверь. На пороге стоял пожилой мужчина интеллигентного вида.
       - Здравствуйте, меня зовут Григорий Васильевич. Я главный врач клиники… Я пришел по поводу вашего сына…
       Женщина помолчала несколько секунд, обдумывая его слова.
       - Да-да, проходите пожалуйста, - сказала она, увидев смущение доктора.
       Главный врач вошел в квартиру.
       - Больше всего меня интересует окружение, в котором жил ваш сын. Я имею в виду его комнату… Вы ничего там не меняли?
       - Нет… Только немного навела порядок.
       - Могу я взглянуть?
       - Да, проходите, - женщина повела доктора в комнату своего сына.
       Доктор вошел в комнату. Первое, что он отметил – это полный беспорядок, несмотря на то, что в комнате убирали.
       Почти весь пол был завален книгами, компакт-дисками, кассетами, журналами. То же самое было на столе, в шкафу.
       Доктор поднял несколько книг с пола. Это были разные книги: по философии, по медицине, по психологии, по психиатрии, по Восточным культурам, по магии и тому подобное. Во многих книгах были закладки, в некоторых были отметки на полях.
       Компакт-диски и кассеты были посвящены танцевальной музыке. Доктор в ней не разбирался, но отметил, что все они пестрили словами: «trance», «house», «club», «enigmatic» и другими подобными.
       - Можно я возьму это на пару дней? – спросил он у женщины.
       - Да, конечно, - ответила она.

***

       Я очнулся от того, что мое лицо стало влажным. Я открыл глаза и поднялся. В глаза ударил солнечный свет.
       Щурясь от солнца, я посмотрел вокруг. Все мы сидели, лежали или стояли около какого-то озера. Аналитик, Стеди и Фантазмо вытирались от воды.
       - Вставай-вставай! – я услышал чей-то голос и повернул голову в его сторону.
       От озера ко мне шел какой-то человек, неся в ладонях очередную порцию водя. Он был одет в странных черный балахон с капюшоном и был похож на монаха.
       Я поднялся с земли. Аналитик, Стеди и Фантазмо выглядели растерянными, они, как и я, не понимали, что происходит.
       Человек подошел к нам, и я увидел, что он – один из нас.
       - Ты один из нас? – спросил его Аналитик.
       - Да, я Хранитель. Ты – Аналитик, ты – Стеди, ты – Фантазмо, а ты – Корвет, - выдал он.
       Мы молчали, не зная, что сказать. Он заметил это и продолжил:
       - Да, я вас знаю, я следил за вами, все время, пока вы здесь. Я последний, кого вы здесь увидите. Кроме нас тут никого нет.
       Аналитик первый пришел в себя и сказал:
       - Почему ты раньше не показал себя?
       - Раньше я следил за вами, за тем, что вы делаете, потому что я сам не понимал, что происходит, но из своих наблюдений за вами, я все понял.
       - Что понял? – спросил Фантазмо.
       - Я понял, кто мы, где мы и что мы должны делать!
       - Я думаю, что у нас очень мало времени, - продолжил Хранитель, - мы должны успеть вернуться назад из этого…
       - Протомира? – подхватил Аналитик.
       - Да, из протомира, - согласился Хранитель, - Теперь мы вместе и что-то должно случиться.
       - Так кто же мы? – спросил я Хранителя.
       - Мы части одного целого. Я хранитель, хранитель здравого смысла. Аналитик – хранитель логики, Фантазмо – воображения, Стеди – чувств, ты, Корвет, - хранитель эмоций. У всех нас есть черты от каждого из нас, но в каждом выделяется что-то одно. Это что-то стало настолько самодостаточным и полным, что мы разделились на отдельный личности, на протоличности. Находясь в этом мире, мы реализовали себя каждый по отдельности, мы стали сильнее. И наша цель – воссоединение нашей личности, нашей общей личности. Наша цель – счастье во внешнем мире. Мы должны вернуться туда полными сил!
       - Мы должны построить этот мир? – спросил Аналитик.
       Я оглянулся вокруг и не увидел ничего, что могло бы быть внутренним миром человека. Вокруг была просто пустыня.
       - Да, мы должны построить этот мир все вместе! – ответил Хранитель, - Так, как вы строили его с Фантазмо: все эти дороги, арки и прочее. Но теперь мы вместе, и мы построим этот мир, мы сделаем его совершенным!

***

       Когда музыка закончилась, Василий Григорьевич не выключил музыкальный центр. Он продолжал сидеть в своем кресле, о чем-то напряженно думая. Никто не знает и никогда не узнает, о чем он думал в тот момент. Он и сам не понимал того, о чем он думал. Он боялся понимать это.

***

       Через неделю Василий Григорьевич, сидя в своем кабинете, услышал звонок телефона.
       - Главный врач психиатрической клиники, - ответил он.
       - Василий Григорьевич, здравствуйте, мой друг! Это Владимир Иванович.
       - Да-да, я узнал вас! Добрый день!
       - Василий Григорьевич, от моих коллег во Франции ко мне пришло сообщение… Амелин Жакотте, пациент с тем же синдромом, что и у Белова… Он скончался сегодня утром от кровоизлияния в мозг. Я думаю, что вашего пациента не стоит перевозить в Москву, возможно перелет ему навредит. Я вылетаю к вам сам.
       - Что-ж, мы вас ждем…

***

       Василий Григорьевич сидел в своем кресле дома и думал о «черном ветре». Да, черный ветер действительно существует, он реален. Впервые о нем поведал миру психиатров Амелин Жакотте, потерявший рассудок пять лет назад.
       Ему конечно никто не верил. Его рассказы воспринимались как бред сумасшедшего. И лишь благодаря энтузиазму некоторых ученых психологов, психиатров, физиков, социологов, которых это заинтересовало, случайно был открыт феномен «черного ветра».
       Все дело в том, что над большими городами скапливается смог от выхлопов машин, от заводов и прочих плодов цивилизации. Этот смог виден невооруженным глазом. Но в результате исследований открылось одно странное обстоятельство. Концентрация смога в самом смоге составляет в среднем лишь девяносто пять процентов. Остальные же пять процентов ведут себя совершенно неестественно для смога. Эти пять процентов скапливаются в местах скопления людей, передвигаются вместе в ними, меняют направление движения.
       Эти пять процентов смога не обнаруживаются никакими современными приборами, кроме оптических приборов, тестирующих воздух на прозрачность. Картину распределения пяти процентов смога удалось получить в результате анализа химического состава воздуха и его прозрачности.
       Стадионы, казино, тюрьмы, небоскребы и просто улицы – все это заражено смогом, который назвали «черным ветром» или «эффектом Жакотте». В зараженных зонах отмечается повышенная преступность, количество самоубийств там выше среднего значения, значительно повышены вероятности психических заболеваний и заболеваний нервной системы.

IX. Return To Innocence.

       Сначала я почувствовал, что лежу на чем-то мягком и теплом. Потом я понял, что мои глаза закрыты. Я медленно открыл глаза первый раз. Передо мной была белая стена.
       Я понял, что слышу, что чувствую запахи. Я вдохнул воздух полной грудью.
       Потом я услышал чьи-то приближающиеся шаги. Надо мной склонилась девушка. Ее губы показались мне знакомыми. У нее были темно-синие глаза, почти черные и темные волосы. Локон волос упал на ее губы.
       Как-будто впервые я почувствовал свою руку и поднял ее. Мне захотелось прикоснуться к этому красивому лицу, самому красивому лицу, которое я видел. Неожиданно я понял, что никогда не видел других лиц.
       Медленно я поднял руку и прикоснулся пальцами к ее щеке. Она была теплая и мягкая, нежная. Я убрал локон волос за ее ушко и увидел улыбку на лице девушки. Мы смотрели друг другу в глаза, она улыбалась. Улыбались ее губы, улыбались ее глаза. Мне вдруг показалось, что все это уже было.
       Потом я почувствовал, что мои пальцы приятно сводит, а на глазах появляются слезы. Но я хотел улыбаться. Я хотел улыбаться!
       Горячие струйки вытекли из уголков моих глаз. Сквозь пелену слез я смотрел на нее и искал своей рукой ее руку.
       Ее рука была теплой, и эта теплота сразу проникла в мои пальцы, я почувствовал, что мне холодно. Я прижал ее ладонь к своей щеке и, сам не зная почему, начал плакать. Слезы катились из моих глаз не переставая. Мне было очень хорошо, мне было приятно ее тепло, но я продолжал плакать, будто новорожденный, без всякой причины.
       У меня было только одно желание, одна потребность – быть с ней рядом.
       Улыбаясь сквозь слезы, я медленно прошептал:
       - Никогда не уходи.

Х. From The Outside.

       Он проснулся как обычно: открыл глаза и продолжал неподвижно лежать. Я подошла к нему. Он узнал меня, я поняла это по его взгляду.
       Локон моих волос упал мне на лицо. Пациент осторожно убрал его на место. Он делал так и раньше, поэтому я совсем не испытывала страха перед ним.
       Затем он нашел мою руку и прижал ее к своей щеке. Его щека была холодной. Он всегда брал мою руку, когда ему было холодно.
       Неожиданно для меня он начал плакать. Он улыбался и плакал. В его глазах появилось нечто живое, то, чего у него раньше не было. У меня появилось странное ощущение, что я испытываю чувство гордости за него. Он лежал на постели, больной и беспомощный, но я им гордилась. Я почувствовала в нем силу. Силу разума, силу тела, мышления, чувства. Я чувствовала красоту. В тот момент я не смогла бы объяснить свои чувства.

       С того для он очень быстро стал выздоравливать. Казалось болезнь отпустила его. Но он потерял память, потерял все, что имеет взрослый человек в своей душе. Он превратился будто в ребенка.
       Но его не интересовало то, что интересует детей, нет. Его интересовало совсем другое. Он спрашивал меня: «Катя, что такое добро?», и смотрел на меня такими чистыми глазами, что я начинала плакать от бессилия, от отсутствия слов, от отсутствия своего мнения. Я не могла сказать ему, что такое добро или зло. Я не могла ему ответить. И никто не мог. А он будто был готов к этому. Он улыбался сам себе. Казалось, он знает ответы на свои вопросы и ищет подтверждения у нас и, как ни странно, находит их в нашем незнании, в нашем бессилии.

       С тех прошло очень много времени… Я помню однажды он спросил меня: «Катя, что нужно тебе для счастья? Что для тебя счастье?». Конечно, я не смогла ответить, ведь счастье это так много! Но ему не нужен был мой ответ, он знал его. Он знал все!
       Еще до его выписки из больницы я поняла, что люблю его. Но еще раньше я поняла, что он любит меня.
       Через год после его выписки, мы уехали во Францию. Мы оставили все! Ему все удавалось, он был будто ангел. Его любили и ненавидели, но все понимали, что жить нужно так, как живет он.
       Он постоянно спрашивал меня о том, что такое счастье. Я отшучивалась или говорила разные глупости.
       Однажды мы сидели на скамейке на набережной реки. Был теплый вечер, все небо было усыпано крупными звездами. Я прижималась к его плечу, а он нежно меня обнимал. Ветер завивался в моих волосах и раскидывал их по лицу. А он убирал их на место и смотрел в мои глаза.
       Мы просто сидели так, прижавшись друг к другу. Мы сидели и молчали. Полчаса, час. В моей голове мелькали какие-то мысли. Мне становилось вдруг страшно, что все это может кончиться, но он, будто чувствуя это, прижимал меня к себе, и я успокаивалась.
       Я закрыла глаза и слушала плеск волн. Их шорох сливался с моим дыханием, с моим сердцебиением, с нашим молчанием и тишиной.
       Что такое счастье? Я все еще не знаю… Точнее, я знаю, но у меня нет таких слов, чтобы это выразить, нет таких понятий и образов. Я просто как-будто это знаю. И от понимания того, что во мне есть это знание, в какой бы форме оно ни было, я вдруг начала плакать.
       Отдельные слезы превратились в горячие струйки. Струйки превратились в плач. Сопение – в всхлипывания, потом – в стоны. И в конце концов я разрыдалась. Разрыдалась так горячо, как никогда. Я дрожала на его плече и плакала, плакала. Прохожие оборачивались на нас в недоумении. Я рыдала, а он улыбался и целовал меня в лоб…

ХI. Absolute.

       Из доклада всемирного форума исследователей в области психологических процессов:
        «В настоящее время эффект Белова-Жакотте является единственным и неоспоримым доказательством существования категории абсолютного зла во Вселенной.
       Этот факт не оставляет человечеству ни малейшего права ссылаться на относительность понятий добра и зла. Этот факт заставляет человека взглянуть правде в глаза - зло порождается человеком, оно абсолютно и не всегда логически обоснованно. Зло -  порождение человеческой природы, оно материально и продуцирует само себя…
       На сегодняшний день науке не известен ни один эффект или явление, подтверждающее существование абсолютного добра, как категории.
       В этом контексте синдром Белова-Жакотте следует рассматривать как защитную реакцию.
       Тем не менее, хочется верить, что в будущем будут найдены доказательства существования категории абсолютного добра, абсолютной красоты и так далее. В этом случае синдром Белова-Жакотте следует рассматривать как следующую ступень развития человека…»