Пока не оконченное

- Господи! Да у него же меч-кладенец! – Федор, забывшись, всплеснул руками, и Горыныч, с небольшой задержкой, развел в стороны лапы и пробасил, пуская клубы дыма:
- Господи! Да у него же меч-кладенец!
- Да, он самый, – послышался голос Ивана-царевича, – потому сдавайся, пока цел, гад ползучий!
Федор нажал потайную кнопочку на большом пальце, отчего Змей замер в недоумевающей позе, и сделал шаг из голографической камеры.
- Черт бы вас побрал, – прорычал он в ушко радиоприемника, – кто дал этому сосунку меч-кладенец?!
- Да, по ходу, старичок-сморчок удосужился, – ответили из приемника.
- А ну-ка, быстренько свяжите меня с ним!
Треск, шум.
- Слушаю вас.
- Серега, ты чего там, мухоморов объелся?! У меня тут твой очередной Иван-царевич с мечом. Ты хоть иногда головой своей думаешь? Кстати о головах. Вот он мне сейчас мечом этим все три головушки как лазером чик-чик, а потом моя бригада всю неделю будет их обратно приделывать. Ты хоть знаешь, сколько эта штуковина стоит?!
Выслушав речь, полную праведного гнева, голос из радиоприемника, давя смех, пообещал:
- Да переведу я на твой счет, сколько скажешь. Парень он хороший, – добавил Серега ласково, – я больным притворился – так он меня цельных три километра на спине пер. Вот я и наградил…
- Пацан! – только и смог выдохнуть возмущенный Федор, отрубая связь.
- Эй, Змей, ты чего? Помер что ли? – раздался снаружи крик царевича. Удивленный, что чудовище внезапно замерло с разведенными в стороны лапами и уже несколько минут не подавало признаков жизни, Иван-царевич отважился подъехать к нему вплотную и сейчас принялся аккуратно, для проверки, тыкать мечом чешуйчатую броню. Федор, закатив глаза, заскочил в голографическую камеру:
- Компьютер, активация дубля!
Вокруг заполыхали знакомые цветные огоньки, все поплыло, и вместо полупрозрачных стен камеры Федор увидел залитый солнцем пасторальный пейзаж, свои собственные две головы слева и справа, чешуйчатые лапы и живот. Иван-царевич едва успел отпрыгнуть на своем золотом коне, когда Змей Горыныч неожиданно зашевелился, а одна из голов, склонившись над зазевавшимся всадником, отчетливо произнесла «гав». Довольно быстро очухавшись от шока, герой снова высоко поднял меч-кладенец, и тот засверкал, как алмаз, в лучах полуденного солнца.
– Сдавайся, чудище, – прокричал Иван, – я собираюсь отрубить все твои головы! Больше не будешь ты разорять деревни и есть самых красивых женщин. Они нам самим нужны, – добавил он после секундной паузы и для убедительности сделал мечом свистящий круг над головой.
Змей Горыныч хохотал долго и выразительно, закинув все три морды, хватаясь за толстый бронированный живот, распугивая птиц в радиусе нескольких километров своим громовым голосом:
– Ты? Меня?! Да ты же букашка-таракашка, я тебя в траве едва различаю, я твой писк мышиный и со слуховым аппаратом не расслышу! Где уж тебе со мной тягаться? Убирайся лучше домой по добру по здорову, пока я тебя не изжарил и не съел.
– Ах так! Значит, не хочешь по-хорошему! – проорал царевич, сунув волшебный меч подмышку и сложив руки у рта наподобие рупора. Он подумал, что так чудовищу будет лучше слышно. – Не хочешь, значит, по-хорошему, будем, значит, по-плохому.
Сказал – и ринулся в атаку.
Федор решил ни за что не сдаваться, прыгая, как одичавший мустанг, по зеленому лугу, уворачиваясь от целенаправленных ударов Ивана-царевича, как учили его на уроках ушу, и спасая поочередно то головы, то хвост. Но, когда трава вокруг дуэлянтов была вытоптана уже до твердости асфальта, а Федор в своей голографической камере дышал, как паровоз, Ивану-царевичу удалось-таки, удачно размахнувшись, отсечь противнику левую голову. Фонтаном брызнула черная кровь. Издав победный клич, царевич с удвоенной силой завертел боевым оружием. Змей, крича от боли очень, кстати, натурально, плюнул в ответ огненной струей, целясь, однако, в коня.
– Эй, поосторожней, – услышал Федор в капле радиоприемника, – горячо же.
Не прошло и двадцати минут, как бездыханное тело огромного чешуйчатого монстра лежало, обезглавленное, у ног отважного Ивана-царевича. Где-то еще дымились редкие березки, а Иван-царевич уже складывал головы в заранее приготовленный мешок рекордных размеров. Откуда он его достал, оставалось загадкой. Укладывание голов стоило ему больших трудов, тем более что он подустал после боя, но Иван твердо решил отнести трофей старику-отцу – похвастаться.
- Что ты делаешь, Иван-царевич? – победитель вздрогнул от неожиданности, когда златогривый конь бесшумно подошел к нему сзади.
- Головы… э… собираю, – ответил Иван.
- Для чего?
- Царю отнесу.
- Не надо. – В голосе коня слышались уверенность и непреклонность. А в это время ему в ухо, неслышно для Ивана, ревел Федор: «Не давай ему унести мои головы! Где я их потом искать-то буду?!»
- То есть, почему это? – сощурился Иван.
- Да потому что… – Конь задумчиво почесал за ухом, призывая на помощь всю свою фантазию. – Потому что принесут они тебе несчастье, царевич.
- Какое? – срывающимся шепотом спросил Иван, нагнувшись к самому носу коня и стреляя глазами туда-сюда.
- Стрррашшшное, – тоже шепотом произнес конь и энергично закивал в подтверждение своих слов.
- А я не боюсь, – ответил Иван еще тише и кинул взгляд на мешок с головами. – Я же Змея Горыныча победил. – И выгнул грудь колесом.
- У Змея Горыныча друзья есть, заклятья всякие, вот хоть взять Кощея Бессмертного, они тебе этого так просто не оставят, – вдохновенно заливал волшебный конь, морщась от воплей, льющихся в правое ухо: «Копытом его бей, копытом! Не давай ему мои головы!»
- Не оставят, уж поверь мне, – продолжал конь, – изведут тебя, красна молодца, за милую душу.
Иван-царевич постоял в раздумье несколько минут, бросая взор то на гороподобную тушу, то на меч-кладенец, поблескивающий в утоптанной траве.
- Вот что, – сказал он наконец, – добре. Ежели я им и так, и так не люб буду, надо мне их самому погубить. Упреждающим ударом, понимаешь?
Конь от удивления сел по-собачьи:
- Не понимаю.
- Ну как же! Вот где, например, Кощей живет?
- В тридевятом царстве, тридесятом государстве…
- А это где?
- Там, – неопределенно махнул копытом конь, – но нам, увы, не по пути. Ты только головы-то тут оставь. Тяжелые они, таскать их везде.
- Сопрут.
- Не сопрут, – уверил Ивана конь, – они же заклятые.
- А, – Иван поднял меч и заткнул за пояс, – ну тады ладно. А ты теперь куда?
- На пенсию, – честно ответил конь, пуская скупую мужскую слезу.
- Ну, всего тебе, – царевич бросился на шею коню и, порыдав немного за компанию, браво зашагал в указанную сторону – искать тридевятое царство, тридесятое государство.

Долго ли, коротко ли, стемнело уже. На пути Ивана-царевича встала непроходимая стена смешанного лесного массива. С ветвей клочьями свисала паутина, и было в том лесу темно, как у негра во рту. Даже птиц не было слышно, хотя из темноты, казалось Ивану, поблескивали чьи-то недобрые глаза. Но Иван-царевич не испугался, а стал продираться сквозь колючие ветки, разрывавшие на нем штаны и рубаху, царапавшие руки и лицо. Ну не идти же в обход?! Так пробирался он почти в полной темноте по чему-то противно хрустевшему под ногами много часов, пока не сгустилась ночь и Иван-царевич не подумал запоздало, что, быть может, зря он все это затеял. Присел на пенек, вспоминая, как несколько месяцев назад он пришел к отцу за разрешением пуститься в чужие земли «за славой иль судьбой»; как бродил он по разным царствам-государствам, дивясь чудесам и строя глазки местным красавицам; как забрел он в одну деревню, которую долгое время терроризировал трехглавый Змей Горыныч, требуя кормить его свежевыращенными овощами и юными девушками. Иван сначала не поверил, но потом встретил в лесу старичка-сморчка, разбитого радикулитом, которого пер, потея, до заветной лужайки, удивляясь своей собственной сердечной доброте. Вспомнил Иван и то, как вручил ему после этого хитро улыбающийся дед золотого коня и меч-кладенец, указав, где прячется чудовище, и как сражался он, царский сын, с их помощью против зеленого чудища трехглавого. Внезапно, уже начиная дремать, Иван-царевич заметил вдалеке меж ветвей огонек. Не долго думая, двинулся к нему и вскоре подошел к странного вида избушке: стояла она не на земле, как все виденные дотоле Иваном избушки, а на огромных куриных ногах. Несмотря на то, что ноги эти были довольно волосаты и едва заметно приплясывали, Иван почувствовал, что голоден и что, пожалуй, не отказался бы от чашечки куриного бульона.
– Эге-гей, есть тут кто? – крикнул царевич и сам удивился, каким громким показался его голос в этой гробовой тишине.
Избушка зашевелилась, поворачиваясь кругом, пока не появились дверь и крыльцо. Распахнув дверь ногой, на крыльцо выскочила мерзкого вида старуха в обносках с сигаретой в одной руке и поварешкой в другой.
- Чего орешь, как резанный? – прохрипела она, задевая ссохшимися губами прыщавый нос, свисавший крючком до самого подбородка.
- Баба Яга! – догадался Иван-царевич.
- Агась, я, – подтвердила старуха и шагнула в сторону: – Заходи, гостем будешь.
В избушке было на удивление чисто и уютно. До красна раскаленная печь исходила соблазнительными ароматами, в углу сиротливо жались ступа с метлой, а посреди комнаты высился огромный дубовый стол в окружении двух табуреток. Усадив гостя за стол, баба Яга села напротив, ловко закинула бычок в ступу и, положив голову на ладони, приказала:
- Ну-с, рассказывай, Иван-царевич, куда путь держишь.
- А откуда вы знаете, кто я? – удивился тот.
Яга хрипло рассмеялась:
- Здесь все знают, кто ты. Ты же Змею Горынычу головы срубил. А он у нас тут вроде как за главного. Ну и, куда путь держишь?
Иван не сплоховал:
- Да что же это вы, бабушка! Вы меня сперва накормите, напоите, спать уложите, а ужель потом допросам подвергайте.
- Да что же это я! – подхватила баба Яга, засуетившись, заносилась по избушке, ловко накрывая на стол, несмотря на физический изъян – костяную ногу. Не успел Иван-царевич и глазом моргнуть, как на шелковой скатерти уж красовались румяные пироги, ароматные плюшки, щи, вареный картофель с маслом и зеленью, водка, пиво, яблоки, малиновое варенье и, конечно же, жареные куриные ноги. У Ивана-царевича слюнки ручьем потекли. Коршуном налетел на такой разносол, а пока он самозабвенно чавкал, Яга незаметно удалилась в сени, где под ризницей, шерсть дыбом, сидел, виляя хвостом, огромный черный кот. Сверкнув на Ягу желтыми глазищами, кот прошипел:
- С ума сошла?
- Это риторический вопрос? – усмехнулась баба Яга, почесавшись под накладным горбом.
- Вы тут все с ума сошли, – продолжал шипеть кот. – Что за игры вы устраиваете? Вам что, делать больше нечего? Где конспирация, где профессиональная этика, где ваша совесть, наконец?!
- А вот про совесть давай не будем. Кто-то тут тоже в Змея Горыныча поиграть решил.
- Ты еще Кощея Бессмертного вспомни! – угрожающе выгнул спину кот.
- И вспомню, – не сдавалась Яга, – тому вообще уже ни один психиатр не поможет. А бедного мальчика ты не тронь, пущай развлекается.
- Развлекается?! – Федор на мгновение даже дар речи потерял. – Да он же мне все головы срубил!
- А ты не буянь, – лаконично заключила собеседница.
- Ой, смотрите у меня! Экспериментаторы! Доиграетесь! – кот заходил кругами, в негодовании топорща усы и хвост. – То Иваны-дураки, то Иваны-царевичи! Василисы, Серые волки, Кощеи! Сказки, они, конечно, нужны, но всему же есть предел! Знай, я все в рапорте напишу, и про меч-кладенец, и про курьи ножки…
- Ладно, хватит, иди головы пришивай, – отрезала старуха и топнула ногой. Кот исчез, успев лишь недовольно мыркнуть: «Баба Яга ты и есть».
Вернувшись в комнату, Яга обнаружила Ивана-царевича, громко храпящего в тарелке с салатом. По-матерински ласково поцокав языком, старуха убрала со стола, переодела спящего в ночную рубашку и положила на печь – спать. Убедившись, что до утра молодой человек уже вряд ли проснется, она терпеливо заштопала его вещи, произнеся над ними парочку простеньких заклинаний, достала откуда-то из-за печки волшебное зеркало и всю ночь смотрела фильмы, пока первые лучи солнца не постучали в окно. Спал Иван-царевич, как водится, богатырским сном, только все время подергивал во сне ногами, и что-то бурчал по поводу голов, которые «непременно, непременно сопрут». Проснувшись, он обнаружил готовый завтрак на столе и бабу Ягу, сидящую в позе благодарного слушателя.
- Еду я, бабуля… мням-мням… в тридевятое царство, тридесятое государство. Хочу я, бабуля… мням-мням… Кощея бессмертного победить. Слышал я, бабуля… мням-мням… Да, спасибо, и подливки немного… что он страшное зло творит.
- Зло? – округлила глаза баба Яга, подвигая к Ивану-царевичу кружку с медовухой.
- Ну да. Красных молодцев ест.
- Ужас! А за что?
- Они к нему приезжают его убивать, а он их, подлюга, ест.
- Ужас, ужас! – восклицала Яга, вынимая из печи дымящийся пирог.
Польщенный искренним интересом, горящим в косых глазах бабы Яги, Иван царевич рассказал ей всю свою жизнь в подробностях, а та только качала головой и причмокивала:
– Ну надо же! Кто бы мог подумать! Добавку будешь?
Когда Иван-царевич, наконец, решил трогаться в путь, был уже полдень.
- Слушай меня внимательно, – заговорила баба Яга. – Трудно Кощея Бессмертного победить, ох, как трудно, практически невозможно. Ну да я тебе, родименький, помогу, чем смогу.
Откуда не возьмись на столе очутился кованый сундук, из которого старуха вынула сложенную скатерть, дырявые сапоги и два флакончика с какой-то бесцветной жидкостью. Также незаметно сундук исчез. Иван решил сделать вид, что так оно и должно быть.
- Смерть кощеева, – начала Яга, – в игле, игла – в яйце, яйцо в ларце, ларец – в сундуке, сундук – на высоком-превысоком дубе, а вот где дуб тот растет – не знаю я.
- Здрасте, приехали! – всплеснул руками царевич.
- Но ты не отчаивайся, – успокоила старуха, – я знаю того, кто знает. Зовут ее Василиса. Василиса Премудрая. Запомнишь или тебе записать?
- Запомню.
- Так вот, у ней и спрашивай. Живет она в тривосьмом царстве, тридевятом государстве. А чтобы ты туда без проблем добрался, даю я тебе – от сердца, можно сказать, отрываю – три подарочка заговоренных. Запоминай инструкции, то бишь на ус мотай. Понял?
Царевич неуверенно кивнул.
- Это – скатерть-самобранка, – речитативом затянула баба Яга, – развернешь ее, скажешь слова заветные…
- Какие?
- Не перебивай, сама собьюсь. Так вот скажешь слова заветные, и будет у тебя столько еды и питья, сколь пожелаешь. Это – сапоги-скороходы. Оденешь их, скажешь слова заветные, трижды притопнешь, дважды прихлопнешь и вмиг окажешься там, где захочешь.
Иван с сомнением посмотрел на дыры, которыми были испещрены сапоги сверху донизу.
- Вентиляция, – сухо пояснила старуха и продолжала: – А это – живая и мертвая вода. Будь с ними поэкономнее. Брызнешь на рану мертвою водой, и заживет рана. Брызнешь на мертвого живою водой, и оживет мертвец.
– Кошмар какой, – передернуло царевича. Яга смерила его взглядом, спросила:
- Все ли запомнил?
- А какие слова заветные? – осторожно поинтересовался практичный Иван-царевич.
- «Компьютер, давай», – просто ответила Яга. – Ну что, дитятко, все понял?
- Понял, бабушка, спасибо, бабушка, – приговаривал Иван-царевич, кланяясь бабе Яге до сырой земли. Прихватив из крючковатых рук старухи подарки и не переставая кланяться, он целенаправленно пятился к выходу. Оказавшись снаружи, он тут же запрыгнул в сапоги-скороходы, притопнул, прихлопнул и со словами: «Прощайте, бабуля! Компьютер, давай!» испарился. Яга усмехнулась, прикрыла дверь.
- Компьютер, отменить голографический облик. Включить виом связи. Адресат – Василиса Премудрая.
Из стола медленно всплыло полупрозрачное окошко виома, серая рябь вскоре сменилась безупречным овалом лица белокурой красавицы в кокошнике.
- Привет, – расплылась в улыбке Василиса, – слышала, как Федору опять все три головы снесли? Говорят, он просто в бешенстве! Вот умора.
- Да, он ко мне прибегал. Скоро и к тебе прибежит.
- А что случилось? – на красивом лице появилось обеспокоенно-задорное выражение. – Неужто ты послала ко мне очередного Ивана-дурака?
- Ивана-царевича, – поправила Яга.
- Ой, все они, душенька, дураки. Это я тебе как премудрая говорю. Он хоть ничего?
- Ничего. Он теперь Кощея ищет, хочет его победить. Я отправила его к тебе, дала скатерть, сапоги, медикаменты. Так что скоро жди.
- Ой! – внезапно вздрогнула Василиса, скосив глаза куда-то влево. – Он уже здесь. Спасибо за рекомендации. Пока.
Виом погас. Василиса внимательно осмотрела юношу с ног до головы и, сев на трон, приказала слугам: «Исчезните». Они так и сделали, растворившись в воздухе.
- Ну и зачем ты, добрый молодец, в мое царство-государство пожаловал? – кокетливо сверкнула белозубой улыбкой Василиса, отчего у Ивана-царевича помутилось в голове. Ибо сидела перед ним красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Но наш герой взял себя в руки и, не таясь, поведал ей о цели своего визита.
- Да, я знаю, где смерть кощеева запрятана, – признала Василиса Премудрая. – Только путь туда, добрый молодец, не близкий и, что главное, жутко опасный. Не убоишься?
- Обижаете, – повел плечиком Иван и демонстративно поправил меч-кладенец на поясе. – Я Змею Горынычу одним ударом все шесть голов срубил и даже не запыхался, а вы мне, девушка, о страхе каком-то талдычите. Я и знать не знаю слова такого.
Сдержав улыбку, Василиса сказала:
- Что ж, добрый молодец, так и быть. Расскажу я тебе, где то озеро волшебное находится, у которого тот самый дуб растет с ларцом. Но только ты сперва разгадай три моих загадки. Разгадаешь – и дорогу укажу, и дарами осыплю, и любое другое твое желание тотчас исполню. Не разгадаешь – голова с плеч. По рукам?
Тут, надо признать, Иван-царевич сильно засомневался. С одной стороны, ему было жаль своей головы, уж больно он к ней привык. С другой стороны, у Ивана были желания, которые ему очень хотелось, чтобы Василиса Премудрая исполнила. И решив, что всегда успеет смыться с помощью сапог-скороходов, Иван-царевич ответил:
- Я согласен.
- Что ж, – задумчиво протянула Василиса, – тогда слушай первую загадку. Без окон, без дверей, полна горница людей. Что это?
- Можно я подумаю? – спросил Иван.
- Пожалуйста, – махнула рукой красавица.
Иван оглядел просторную мраморную залу, в которой очутился всего несколько минут назад, и откуда всего несколько минут назад неведомым способом испарилась целая толпа прислуги, отыскал взглядом где-то в углу единственный стульчик, плюхнулся в него, опустил голову на руки и залился горючими слезами: он с детства не умел разгадывать загадки! Его два старших брата в этом деле довольно-таки преуспевали (а чем еще заниматься царевичам целыми днями в полупустом дворце?), а вот Иван рос шалопаем и к умственному труду не был приучен. Он был превосходным наездником и фехтовальщиком, но совершенно не умел мыслить абстрактно. Рыдая над своею горькою судьбиной под внимательным взором насмешливых глаз Василисы и прикидывая, сумеет ли он скрыться незамеченным, если очень постарается, Иван-царевич внезапно ощутил то ли укол, то ли укус в мягкие ткани того места, на котором обычно сидят. Подпрыгнув от неожиданности, боли и обиды, он услышал тихий писк у самого уха:
- Сиди смирно и делай вид, что думаешь.
Иван скосил глаза и обнаружил блоху, которая, как акробат, всеми шестью лапами вцепившись в волосинку, покачивалась у его левого уха. Она сердито посмотрела в скосившийся глаз Ивана и запищала:
- Не смотри на меня, дурачина! Всю маскировку испортишь. Я тебе помогу разгадать Василисины загадки, только ты меня не выдавай. Слушай внимательно: ответ на первую загадку – огурец.
- Огурец?! – удивленно воскликнул Иван, чем поверг несчастную блоху в ужас.
- Да тише ты, дубина стоеросовая! Огурец, тебе говорят! О-гу-рец!
- Да там же горница, и люди без дверей, – зашептал Иван, – при чем здесь огурец?
В конце концов, блохе удалось убедить Ивана-царевича в своей правоте, и тот, подойдя к трону, с гордым видом произнес правильный ответ. Василиса усмехнулась:
- А ты не такой уж и дурак. Ну ладно. Слушай мою вторую загадку. Два брата-близнеца, рядом век живут, а никогда не видятся. Что это?
- Можно я подумаю? – спросил Иван опять.
- Пожалуйста, – кивнула Василиса.
Иван подошел к стулу, сел и услышал в ухе знакомый писк:
- Глаза это.
- Чего?
- Глаза, тебе говорю, очи то бишь, – верещала блоха, пружиня на волосинке, – отвечай давай, а то опять укушу.
Иван покорно ответил, на что Василиса удивленно вскинула брови:
- А не мошенничаешь ли ты, Иван-царевич? Еще никто так просто мои загадки не разгадывал!
- Что вы, что вы! – возмутился Иван и даже скорчил обиженную физиономию. – Мне ваши загадки, что орешки – на один зубок. Мне такие еще моя матушка загадывала, когда я в колыбели нежился. – Сказал и задумался: не заврался ли? А Василиса Премудрая уже новую загадку загадывает, самую сложную из трех: «Кто без рук, без ног, а рисовать умеет?», и все хитро так на Ивана поглядывает: кажись, эту-то загадку не разгадать молодцу.
- Можно я подумаю? – в третий раз спросил Иван Василису.
- Нельзя! – ответила та. – Здесь думай.
Иван немного опешил, покраснел. Что же делать? Только начал паниковать, как вдруг у него в ухе защекотилось:
- Тссс, – услышал Иван, – думай правдоподобнее.
Царевич послушно начал чесать затылок, да так усердно, что Василиса подумала: «Бедный мальчик! Уж не блохи ли у него?» и была почти права.
- Правильный ответ, – прошептала блоха, – мороз. Отвечай!
- Правильный ответ – мороз! – сказал Иван-царевич, подбоченясь, а сам подумал: при чем здесь мороз-то?
Василиса Премудрая взглянула на Ивана-царевича пристально и молча хлопнула в ладоши. В воздухе материализовался слуга в цветастом кушаке с шелковой подушечкой в руках. На подушке лежал клубок.
- Бери этот клубок, добрый молодец, заслужил. Все ты мои загадки правильно разгадал.
Царевич взял подарок и сунул за пазуху. Слуга опять улетучился.
- Клубок это не простой, а волшебный, – пояснила Василиса, – бросишь его на землю, скажешь: «Покажи мне, клубочек, дорогу», и приведет он тебя, куда скажешь. Только должна предупредить: до царства кощеева на сапогах-скороходах не добраться, заколдованное это место. Придется тебе пешком идти. Будет на твоем пути много опасностей, много разных странностей, – наставляла она, – только ты ничего и никого не бойся. Сколько на свете зла, ровно столько и добра. Если кто тебя погубить захочет, то всегда найдется тот, кто захочет помочь. Главное, не забывай о своей цели, и тогда все у тебя получится.
Иван внимательно выслушал Василису, поклонился ей до сырой земли, поблагодарил и напомнил:
- Вы что-то еще про желания говорили.
Василиса звонко рассмеялась:
- Ну хорошо, я исполню одно твое желание. Назови.
Иван крепко задумался: чего пожелать? Редко когда такой шанс выпадает. Хотел было пожелать богатства, да передумал, решил, что и так достаточно богат. Хотел пожелать стать самым сильным, но пришел к выводу, что и так достаточно силен. Подумывал о том, не пожелать ли бессмертия, но во время вспомнил про флакончики с живой и мертвой водой – подарок бабы Яги.
- Вот что, Василиса Премудрая, – сказал он, наконец, – подавай мне коня богатырского. Не привык я много пешком ходить.
Василиса взглянула на него с нескрываемым уважением.
- Хорошо, – пообещала она, – как выйдешь из моего дворца, у ворот тебя будет ждать конь.
- Богатырский?
- Богатырский, – подтвердила Василиса, – только кони богатырские у нас дефицит, спрос на них очень большой, поэтому довезет он тебя только до царства кощеева, – и вдруг спохватилась: – Да, и еще забыла сказать: в плену у Кощея бессмертного сестра моя томится, Василиса Прекрасная, так ты ее, будь добр, выручи по ходу дела.
Иван пообещал, что выручит. Тепло распрощавшись с хозяйкой, весь в мыслях о том, что если эта Василиса лишь Премудрая, то какая красавица должна быть та, другая, Иван вышел из дворца. И видит: действительно, стоит у ворот богатырский конь масти непонятной, стоит уже оседланный, глазами сверкает, копытами землю бьет, его, Ивана-царевича дожидается.
- Вот и подошла нам пора прощаться, – пропищала блоха, усевшись на левом плече Ивана и высморкавшись в малюсенький платочек.
- Так скоро? Но я ведь даже не знаю, кто ты и почему ты мне помогаешь! – воскликнул Иван-царевич.
- Узнаешь потом, мы же не надолго с тобою прощаемся, – уверила Ивана блоха. – Ты только будь осторожен. Кощей бессмертный – опасный противник.
Иван открыл было рот, чтобы спросить, откуда блоха это знает, но та остановила его жестом и, пожелав ему еще раз удачи, прыгнула в зеленую траву. Иван-царевич пожал плечами (он давно уже решил ни чему не удивляться) и подошел к коню, гадая вслух, какого же он все-таки цвета.
- Сивка-бурка я, Вещая каурка, – подсказал конь. – Чего вылупился? Садись.
Иван, ошалев, послушался. Усевшись в усыпанное бриллиантами седло и вставив ноги в позолоченные стремена, царевич достал из-за пазухи клубок и со словами «Покажи мне, клубочек, дорогу к тому дубу, где смерть кощеева запрятана» бросил его наземь. Клубок покатился по земле, оставляя за собой шелковую нить. Конь, не дожидаясь команды, потрусил следом. А в это время Василиса Премудрая внимательно следила за отъездом, на скорую руку раскрутив наливное яблочко по тарелочке с голубой каемочкой. Что-то в поведении Ивана, который, кстати, оказался на удивление фотогеничным, показалось ей подозрительным. Будто кто подсказал ему правильные ответы. Но как? Вздохнув, Василиса Премудрая профессиональным движением остановила яблочко, и всадник растворился в замысловатых узорах волшебной тарелочки.

- Извините, вы тоже волшебный? – осторожно начал разговор Иван-царевич, нагнувшись к уху Сивки-Бурки.
- А как же! – заржал конь. – А что?
- Да так, ничего… Я думал, вы богатырский.
- Самый что ни на есть богатырский! – обиделся Сивка. – На мне еще Илья Муромец за Соловьем-разбойником гонялся! Я, если хочешь знать, даже в Красную Книгу занесен как особо редкий экземпляр. У меня за плечами у-у-у, знаешь, сколько у меня за плечами богатырей поперебывало! Видимо-невидимо. И видимых, и невидимых…
- Невидимых?! – удивился Иван.
- Всяких, – тряхнул головой Сивка-Бурка. – Вот, например, однажды… – начал конь и на протяжение всей дороги без умолку рассказывал Ивану-царевичу разные истории про богатырей и красных молодцев, которые с его помощью стали героями и вошли в анналы истории как самые непобедимые всадники – витязи, цари, кавалеристы. Иван слушал его очень внимательно, но никак не мог вспомнить, хотя и очень старался, ни одного имени из тех, что называл Сивка-Бурка. Уже к вечеру, когда начало темнеть, и они заехали вслед за клубком в какой-то темный лес, царевич решился перебить этот бесконечный поток слов и задать рассказчику вопрос: почему же он, Иван, царев сын, об этих самых героях ничего слыхом не слыхивал?
- А потому что они еще не родились, – таинственным голосом поведал конь.
Иван-царевич в ответ на это подумал, что слишком много волшебного и таинственного встречается ему в последнее время (до встречи со старичком-сморчком он и не знал о существовании подобных чудес), и пришел к выводу, что неплохо бы было перекусить. Едва он успел это подумать, как на их пути, словно из-под земли, выросла церковь. Странная такая церковь – вся черная, без креста и без колокола, и ни одной живой души кругом.
- Не нравится мне тут что-то, – заявил конь. – Давай в объезд.
- Нет уж, – ответил на это Иван-царевич, соскочил на землю и, поймав клубок, сунул его за пазуху. – Пойдем проверим, что там.
- Ох, не нравится мне эта тишина, – занудел Сивка-Бурка, когда они вошли в покрытый пылью и паутиной темный зал, – ох, не нравится мне этот горелый запах…
Церковь, похоже, давно забросили: унесли отсюда все, что можно было унести, – кресты, иконы, благовония. Вместо витражей была натянута черная ткань, а кое-где окна были просто заколочены. Рисунки на стенах и потолке были замазаны черной краской. Даже стульев здесь не было, ни одного.
- Ох, не нравится мне все это, – повторил конь.
Иван окинул взглядом это убожество и констатировал:
- По-видимому, здесь никого нет. Пошли отсюда.
Но когда они вышли из здания, то увидели, что над церковью уже нависла глубокая, беззвездная ночь. Как это могло произойти за такое короткое время? Иван-царевич и Сивка-Бурка разинули рты: ночь оживала на их глазах. Из-за коряг выползали какие-то жутковатого вида животные и лохматые насекомые, из черной листвы сверкали тысячи разноцветных глаз, а над головами путников вовсю пикировали какие-то крылатые существа, возможно, птицы, возможно, даже зубастые. Было ясно, что продолжать путешествие в такой атмосфере довольно-таки небезопасно.
- Предлагаю вернуться внутрь и переждать там до утра, – сказал конь и мордой подтолкнул Ивана к входу в церковь. Закрыв за собой полусгнившую дверь, они стали устраиваться на ночлег. Расстелили посреди залы огромный мешок Ивана, развернули скатерть-самобранку («Компьютер, давай!») и плотно поужинали.
- Ну вот, поели, теперь можно и поспать, – заключил Сивка, подавая пример. Через полчаса оба путешественника уже храпели без задних ног.
Первым дискомфорт ощутил Иван. Во сне ему снилось, что у него отпуск и он улетел самолетом на Канары, где было очень-очень жарко. И хотя царевич понятия не имел, что такое отпуск, самолет и Канары, ему сначала было очень хорошо. Но потом жара все нарастала и нарастала, с него стал градом литься пот, жара продирала до мозга костей, становясь обжигающей, а потом и просто невыносимой, так, что было трудно дышать, и Иван, в конце концов, проснулся. То, что он увидел, повергло его в шок, и он тыркнул ногой коня. Тот нехотя открыл глаза, увидел, где находится, и предпочел закрыть глаза обратно. Но очередной пинок Ивана-царевича заставил его окончательно проснуться.
- Где это мы? – шепотом спросил Иван, с ужасом понимая, что его шепот здесь слышен так же хорошо, как если бы он орал благим матом.
- Я бы сказал, что в аду, – ответил Сивка, окидывая взглядом огненный пейзаж, котлы с кипящим маслом, в которых кто-то непрерывно вопил, и рогато-хвостатых чертей в количестве не менее тысячи, простиравшихся живым черным морем повсюду вокруг того места, где путников угораздило разложить ночлег.
- Я так и подумал. Но как мы здесь оказались? – просипел Иван, пыхтя от жары и вытирая рукавами пот, лившийся руьями. Царевич уже начал судорожно прикидывать, какой такой ужасный грех он мог совершить, чтобы попасть сюда еще до собственной смерти.
- Наверное, это была проклятая церковь, – предположил Сивка, которому жара доставляла гораздо меньше неудобств. – Люди покинули ее, и ее заняли черти.
Это предположение было весьма похоже на правду, тем более что к ним уже продиралась сквозь толпу делегация во главе с чертом, одетым в сюртук и ботфорты, в треуголке, обугленной по краям. «Наверное, снял с какого-то осужденного на вечные муки», – подумалось Ивану, когда черт приблизился к ним и сказал с акцентом:
- Рад приветствовать дорогих гостей. Прошу следовать за мной, – и, не дожидаясь согласия со стороны путников, развернулся, чтобы показывать им путь. Иван-царевич и Сивка переглянулись, быстренько собрали манатки и последовали за ним.
Их привели к плоскому бараку без окон и с одной единственной дверью. Внутри было немного прохладнее, чем снаружи, и сидело несколько крупных чертей. Среди них выделялся один: он был одет в поношенную тунику, а с его рожек свисал пожелтевший от времени лавровый венок. Похоже, у местных обитателей были свои, весьма специфические, представления о моде. Судя по всему, черт в венке был здесь главным, так как путников подвели прямо к нему.
- Здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие! – пробасил он с тем же самым акцентом, что и черт-проводник, и выразительно шморгнул носом. Иван-царевич и Сивка вежливо поздоровались в ответ. – Вы присаживайтесь, в ногах правды нет, – черт махнул хвостом на две подушки слева и справа от него. Остальные черти учтиво молчали. – Вас, наверное, интересует, как вы здесь оказались?
- Нет, пожалуй, нас больше волнует, как отсюда выбраться, – честно ответил Сивка-Бурка и кинул взгляд на Ивана: тот закивал, подтверждая слова своего коня, не в силах больше говорить от жары и ужаса.
- Ну, это несложно, – по-доброму загоготал черт, – и я с радостью отправлю вас обратно наверх, если вы, – он перешел на шепот, – окажите мне одну ма-аленькую услугу.
- Какую? – спросил Сивка, параллельно пытаясь привести в чувство своего наездника, обмахивая его скатертью-самобранкой.
- Сыграйте со мной в покер, – пожал плечами черт и вынул откуда-то из складок туники (ни одного кармана!) потрепанную колоду. – Понимаете, я тут уже со всеми играл – и с чертями, и с грешниками. Я всех обыграл, – черт гордо поправил венок, – и теперь вроде как чемпион. Только скучно играть все время с этими остолопами, а вы здесь люди новые, так что сыграйте со мной. Пожалуйста, – добавил он жалобно. – Выиграете – я вас на землю отпущу, проиграете – навсегда здесь останетесь со мною играть.
При этих словах Иван-царевич тихонько и незаметно для остальных бухнулся в обморок. У Сивки-Бурки же, напротив, глаза загорелись. Он Ивана тыкает в бок: мол, надо соглашаться, а тот голову руками закрыл, рыдает, чертову мать вспоминает. А тут уже принесли низенький столик, обугленный, в отпечатках копыт, со следами зубов на ножках – видимо, кто-то принимал игру слишком близко к сердцу. Черт на ребят смотрит – решения ждет, знает, что нет у них иного выхода. В общем, долго ли сказка сказывается, а Черт этот уже колоду перетасовал, раздает на троих. Иван на коня косится, глазами вращает, всем своим видом показывает, что ничего в этом самом карточном деле не разумеет. А Сивка-Бурка ему шепчет:
- Не боись, царевич, не пропадем. Новичкам везет.
Свои пять карт копытом к столу прижал, мину серьезную на лошадиной морде состроил, объясняет Ивану вполголоса: так, мол, и так, чтобы выиграть, надо чтобы такая-то у тебя была комбинация, или такая, или такая, а такая вот старше, а такая вот нет, и эдаким макаром все правила ему коротенько и рассказал. Смотрит Иван в свои карты, а оттуда ему три царя в мантиях и коронах подмигивают. А рядом с ними две девицы-красавицы скромно глазки потупили. Фул-хаус, значит.
- Ну что, дорогие гости, раскладываемся? – гнусавит Черт и кладет на стол трех тузов.
- Раскладываемся, – довольно щурится Сивка и кладет рядом стрит. И царевич веером фул-хауз свой сверху – бух! У Черта глаза на лоб полезли, к рогам и венку.
- Как так? – кричит. – Мошенники, шулеры! – и другими такими грязными словами ругается, какими только черти да русские люди ругаться умеют. – У меня, – говорит, – еще никто не выигрывал! Раздаем опять!
Делать нечего – раздача. Каждый в карты свои посмотрел: Черт заулыбался, клыки оголил, у Сивки даже уши задрожали, а у Ивана-царевича в глазах зарябило: четыре десятки на руках. Сивка свою пару двоек даже открывать стесняется, Иван-царевич кладет – у него каре, а у Черта – инфаркт с его флэшем на трефах. Из черного красным стал от злости, хвост штопором загнулся, рога так раскалились, что венок дымиться начал:
- Шулеры, – кричит, – мошенники! Карты мои заговоренные испортили!
Что ж, хозяин – барин, раздают в третий раз. Черти вокруг столпились, с любопытством наблюдают, что такое делается. Глядь: у Черта стрит-флэш. Ну, думает рогатый, куда им теперь: навек, говорит, у меня останетесь. Конь в исступлении царевича за грудки хватает, трясет, что есть мочи: чего, кричит, у тебя, не томи. А тот молча карты раскрыл и встает из-за стола:
- Это, – говорит, – ежели не ошибаюсь, царским флэшем называется? Ну так не даром же я Иван, царский сын. Будьте добры, – говорит, – проводите нас до выхода, у нас наверху дела.
Сивка на радостях кинулся Ивана обнимать, а Черт на карты смотрит, глаз отвести не может.
- Как так? – сам себе шепчет. – Не может такого быть.
Черти видят такое дело, пошли, принесли главному стакан, водки налили. Черт выпил, вроде, отошел немного.
- Видать, сильные силы стоят за вами, – всплеснул руками, – обыграли вы меня. Знайте, я на вас не в обиде. А в доказательство примите от меня подарок, – и достал из туники маленький круглый желтый камешек. – Камешек это не простой, – пояснил Черт, – стоит его в руках потереть, как подымишься над землей, словно птица. Правда, не очень высоко и не очень надолго, – задумчиво протянул Черт, – но мне эта штуковина не нужна совсем, а вам, может, и пригодится.
Сказал так и показал хвостом на единственную дверь в бараке:
- Там, – говорит, – выход.
Иван с конем недоуменно переглянулись, а Черт их к двери подталкивает.
- Спасибо, – приговаривает, – за красивую игру. Как будете в наши краях, – заходите в гости.
Открыли Иван-царевич и Сивка дверь и чуть не ослепли от яркого солнечного света, стоят, зажмурившись, к лесной прохладе обратно привыкают. Попривыкли, оглянулись – а сзади уж и нет ничего, только запах гари в одежду впитался, а вокруг обычный лес, утро, и не следа черной чертовой церкви.
Иван и Сивка-Бурка непонимающе посмотрели друг на друга.
- А ты неплохо держался в последний момент, – произнес, наконец, конь и со всего размаху, по-дружески, хлопнул царевича копытом по спине.
- Да? – Иван моргнул, постепенно приходя в себя. – А что произошло?
- Я и сам рад узнать, – признался конь. – До сих пор не понимаю, кто бы это мог быть.
- Как кто? – удивился Иван. – Черти, отродье Сатаны. Господи, – он схватился за голову, – ведь мы могли остаться там навсегда! И как нам только удалось выиграть в эту дьявольскую игру?
- Если бы я знал! – вздохнул конь и забурчал: – Я, между прочим, себе мухлевал, а все карты хорошие непонятным образом оказывались у тебя. Это даже как-то несправедливо. Ладно, – сказал он и встряхнул головой, – садись на меня, бросай свой клубок, да поехали дальше. Все непонятные события, как и недосказанные мысли, имеют свойство, в конце концов, проясняться. Надо только подождать.
Иван послушался, и всю оставшуюся дорогу вслед за клубком они ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Иван-царевич, расслабившись после отступившей опасности, лениво прикидывал, можно ли внедрить покер в народ в качестве очередной ярмарочной забавы. Сивка-Бурка размышлял над тем, кто же все-таки мог подстроить им такую ловушку. Это было слишком экстравагантно даже для Федора, тем более что этот сноб никогда бы не позволил себе напялить такие ужасные шмотки. Их размышления были прерваны внезапным столкновением Сивки-Бурки лоб в лоб с огромным камнем, перед которым неуверенно притормозил и клубок. Почесав ушибленное место, Сивка поднял глаза на камень и…
- Черт возьми! – в сердцах воскликнул он. Иван-царевич сурово посмотрел на спутника и, памятуя недавние события, щедро расплевался за левое и, на всякий случай, правое плечо. Заплеванный конь возмущенно стряхнул с себя всадника (тот, ойкая, скатился в кусты боярышника) и трагическим голосом возвестил:
- Все, приехали! Здесь дорога троится, нам придется выбирать, каким путем идти. Все три дороги, так или иначе, приведут нас к кощееву царству, – он указал в подтверждение своих слов на замерший в нерешительности клубок, – но все три невероятно опасны.
Иван-царевич поднялся, и, вынимая по пути колючки из мягких мест, приблизился к камню. На отполированной поверхности какой-то неизвестный доброжелатель детским почерком вырезал (чем? как?) жизнеутверждающие слова: «Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – сам пропадешь, прямо пойдешь – оба погибнете». Выбирать из трех опасностей было невероятно трудно. Иван-царевич доверчиво посмотрел в большие фиолетовые глаза Сивки-Бурки:
- А выбирать обязательно?
- Обязательно, – кивнул конь.
- Тогда я выбираю прямой путь.
Сивка смерил царевича взглядом:
- Почему это? – а сам подумал: «Маньяк».
- Чтоб никому обидно не было, – объяснил царевич и, наклонившись к клубку, легонько подтолкнул его: – Нам прямо.
Клубок послушно завертелся опять. Царевич без лишних слов забрался обратно на Сивку, который тем временем впал в ступор, безуспешно пытаясь прикинуть, каким образом им обоим будет необидно сгинуть. В голову лезли всякие мерзости, от которых, напротив, очень хотелось жить. Но едва царевич вставил ноги в стремена, конь-герой смиренно зашагал за клубком, бормоча вполголоса что-то на счет сумасшедших Иванов-царевичей и дурацкие сказки, без коих человечеству никак не прожить. Честно говоря, оба дрожали, как осиновый лист, при одной мысли о неведомой опасности, поджидающей их на выбранном пути. Они не были трусами, но неведомая опасность всегда страшнее опасности известной.
Не прошло и получаса, как произошло то, о чем предупреждала надпись на камне. Откуда не возьмись, сверху на Ивана-царевича свалилась рыболовная сеть, в которой он тут же запутался, а штук сорок грязных, бородатых разбойников окружили путников, взяли под уздцы коня и направили сорок острых, как бритва, ножей на недоумевающего всадника.
- Слезай! – приказал один из них, распространяя вокруг такой сивушный запашок, что у Сивки-Бурки и царевича голова пошла кругом, и самостоятельно стащил царевича с усыпанного драгоценными камнями седла. – Ишь, разъездились тут! А пошлину за проезд кто платить будет?!
Профессионально, всего за несколько секунд, Ивана-царевича связали, заткнув рот какой-то тряпкой. Коня, конечно же, никто не заподозрил, что он может быть опасен, да тот пока и не проявлял никакого интереса к тому, чтобы возмутиться происходящим. С любопытством наблюдая за слаженными действиями разбойников, которые вязали царевича, затыкали ему рот, шурудили по карманам и суме, конь меланхолично следил за тем, как исчезали в их ловких сто лет немытых руках скатерть-самобранка, флакончики с живой и мертвой водой, меч-кладенец и шелковый клубок. Рваные сапоги-скороходы были брезгливо выброшены в кусты. Глядя на творящееся безобразие, Сивка-Бурка хранил удивительное спокойствие, но когда разбойники принялись снимать с него золотую уздечку и драгоценное седло… Этого богатырский конь стерпеть уже не мог!
- Обнаглели что ли?! – взревел он нечеловеческим голосом и вмазал ближайшему разбойнику копытом. Остальные, побелев и выкатив глаза, шарахнулись в стороны, прижимая к телу конечности, очевидно, из опасения, что чудовище вздумает их откусить. Вряд ли бы Сивка решился кусать их грязные конечности. Он затопал ногами, замотал головой, возмущенно рыча: – Дармоеды! Тунеядцы! Воры! Пошли вон, пока я вас не отлупил!
Но разбойники и не думали бежать, а, отойдя на безопасное расстояние, со смесью ужаса и любопытства смотрели на говорящего коня в бешенстве. Некоторые щипали себя, усиленно моргали, не веря глазам своим. Наконец, когда Сивке надоело кричать, и он, пыхтя и раздувая ноздри, встал в позу борца сумо, один из разбойников, тот самый, что приказывал Ивану-царевичу слезать (судя по всему, главарь этой шайки), осторожно спросил:
- Извините, а вы опасный?
- Что-о-о?! – взвился Сивка-Бурка. – Конечно же, я опасный! Я злой и кровожадный! Я ем людей живьем! Видите этого, – он кивнул на скрюченного Ивана-царевича, – я вез его в свою берлогу, чтобы съесть.
У разбойников глаза стали еще больше и еще круглее.
- Но мне бы его не хватило наесться в любом случае, – продолжал Сивка, – а вот вас… – он обвел задумчивым взглядом сорок перекошенных ужасом лиц, – вас бы мне, пожалуй, хватило…
Мужички быстро смекнули, откуда ветер дует. Попрятали ножи и только приняли позицию, чтобы рвануть, сверкая пятками, как конь злобно прошипел:
– Вещички вернуть, парня развязать! Я, понимаете ли, свяжатинку люблю, – пояснил он улыбчиво. Разбойники не посмели ослушаться. Все-таки кони бегают быстрее людей, даже очень сильно напуганных. Через минуту Иван-царевич уже стоял за спиной Сивки-Бурки с подарками Яги и Василисы в руках. Бандиты даже сапоги не постеснялись отыскать в кустах и, опасливо косясь на грозного боевого жеребца, вручили Ивану прямо в руки. Через несколько мгновений они испарились в лесной чаще, не переставая кланяться и извиняться. Опасность, можно сказать, миновала.
Обнявшись на радостях и посчитав синяки, наши герои продолжили путь за клубком. Сивка-Бурка, сразу перейдя на рысь, всю дорогу бурчал что-то типа «Понаставили тут камней, без хамства не проберешься», а Иван-царевич усиленно размышлял о смысле жизни. Точнее, на вечную тему «Господи, что же я такого сделал, чтобы заслужить все это?». К полудню путники выехали из леса и приблизились к болотам. Болота испускали разные неприятные запахи и подозрительные звуки, похожие то на вой, то на плач, то на идиотское хихиканье. Клубок покатился медленнее, уверенно огибая опасные участки, ловко прыгая по кочкам, покрытым водянистым мхом.
- Останови его, – приказал Сивка-Бурка, остановившись у самого края болот, – это начало кощеева царства.
Иван спрыгнул с коня, двумя прыжками нагнал подарок Василисы и сунул его за пазуху.
- Здесь нам, царевич, придется расстаться, – извиняющимся тоном сказал конь.
- А, понимаю, – потупился Иван-царевич, – другие заказы…
- Да нет, – Сивка стал стыдливо ковырять копытом землю, – дело не в этом. Понимаешь, я же волшебный, а в кощеевом царстве мало какие волшебные вещи функционировать могут. Только самые простые, такие, как путеводный клубок, например, или, наоборот, самые мощные. Здесь же все Кощеем бессмертным заколдовано, каждый аршин земли, каждый листочек на дереве, – обнадежил он Ивана, – поэтому будь осторожен. Кощей тебя так просто к своему дубу не подпустит.
Иван поблагодарил за предостережение, по-мужски пожал протянутое копыто. Неловко помолчав, Сивка-Бурка тихо добавил:
- Ты мне очень понравился, Иван-царевич, я буду за тебя болеть.
И, топнув, растворился в солнечном свете. Иван немного потоптался на месте, переваривая сказанное. Волшебные вещи? Болеть за меня? Клубок нетерпеливо подрагивал за пазухой, ноги медленно увязали в мягкой грязи. Иван-царевич впервые после схватки со Змеем Горынычем почувствовал себя одиноко. Конечно, за эти три дня он повстречал больше чудес, чем за всю свою жизнь, совершил больше подвигов, чем мог себе представить, узнал о существовании на свете магии и целого батальона волшебных существ, обрел много новых (странноватых, но все же) друзей… Но только Иван-царевич не совсем ясно себе представлял, что происходит. Куда он идет? Зачем? Что сделал ему Кощей бессмертный? С чего он, Иван, взял, что Кощею есть до него дело? Почему все волшебные существа с радостью помогали ему, но всегда покидали в самый нужный момент? Что будет дальше? Где живут ежи? Почему Дзержинский курил трубку? Задавая себе эти и подобные вопросы и не находя на них ответов, с абсолютной кашей в голове, Иван-царевич пересек границу кощеева царства.
- Эй, красный молодец, – услышал он вдруг, – ты тут лису не видел?
- Лису?! – автоматически переспросил царевич, отыскивая глазами неожиданного собеседника.
- Агась, лису, – круглый, вкусно пахнущий хлебом собеседник подпрыгнул на месте, разбрызгивая грязь, и Иван-царевич наконец-то заметил его. На поджаристой поверхности хитро блестели черные глазки, беззубый рот растянулся в улыбке. – Ну, так видел или нет?
- Вообще или в последнее время? – шалея, ответил вопросом на вопрос Иван-царевич, выпучив глаза на говорящий пирог.
- Значит, не видел?
- Не видел, – подтвердил Иван. И, когда Колобок уже развернулся, чтобы катиться дальше, зачем-то спросил: – А вы с начинкой?
Колобок осуждающе покачал головой и затянул привычное:
- Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, я от зайца ушел, от медведя удрал, лиса меня, бедная, тоже съесть хотела, да едва надкусила, как у нее выпало это, – он вынул из-за спины и показал царевичу аккуратные вставные зубы, – теперь вот ищу ее, чтобы обратно отдать. Ты все еще хочешь знать, какая у меня начинка? – закончил он, прищурившись.
Царевич замотал головой.
- Ну ладно тогда, аривидерчи, – сказал Колобок и укатил.
Царевич бросил на землю клубок (это остро напомнило Ивану о кровожадном Колобке, отчего ему стало как-то нехорошо). Верный путеводитель покатился в обратную от Колобка сторону. Царевич обреченно потопал за ним. Благо, клубок всегда выбирал безопасную дорогу, и потому попасть в трясину царевич не опасался. Он опасался совсем другого.
К полудню клубок завел его в почти не проходимые топи, так что герою пришлось идти по колено в вязкой, дурно пахнущей гадости, поскальзываясь на покрытых склизким мхом кочках, которые встречались все реже и реже. Чем мрачнее и опаснее становилось болото, тем больше живности обнаруживалось в нем. Над Иваном кружили задумчивые комары, не решавшиеся напасть на путника из тех соображений, что у сумасшедшего наверняка должна быть неправильная кровь. Один раз мимо Ивана проскользнула змея. Где-то все время слышалось кваканье, но лишь ближе к вечеру, вконец измотанный и мокрый насквозь, он встретил первую лягушку живьем. Не решаясь расстелить здесь скатерть-самобранку, Иван-царевич вынужденно голодал, и потому при виде такого крупного экземпляра он вспомнил, что где-то когда-то слышал, мол, в заморских странах лягушки считаются деликатесом. Есть животное сырым царевич считал ниже своего достоинства, но желудок всегда сильнее рассудка, и он уже протянул к лягушке руку, когда та внезапно вместо знакомого «ква» произнесла:
- Куда лапы тянешь, болван? Не для тебя посажена.
Иван одернул руку, неуверенно промычав что-то вроде «извиянезнапростите», и сейчас только заметил, что в кочку, на которой сидела лягушка, воткнута стрела. «Не знал, что на лягушек охотятся с луком», – подумалось Ивану, и он предпочел продолжить путь за клубком. Подарок Василисы слегка поблескивал в темноте, так что потерять его из виду было трудно.
Надежды царевича, что ему все-таки не придется заночевать прямо на болоте, на пустой желудок, оправдались лишь, когда стемнело, и взошла полная луна. Клубок выпрыгнул на ровную землю метрах в пяти от царевича, пытавшегося одной рукой вытащить застрявший в трясине сапог, а другой отодрать присосавшуюся к нему пиявку. Болото явно не хотело отпускать человека. «Нахал!» – успела взвигнуть пиявка, отлетая, а Иван, сделав еще несколько шагов, ничком повалился на твердую землю и немедля уснул, прижимая к груди уже вдвое уменьшившийся клубок.
Царевич проснулся от странного ощущения. Тело и часть мозга продолжали спокойно спать, так что пошевелить рукой или ногой было невозможным, а какая-то часть Ивана уже вовсю бодрствовала. Благодаря этому он ощущал положение своего тела, сырую одежду, прилипшую к телу, жесткие волоски травы, впившиеся в щеку, шелковую поверхность зажатого в руке путеводного клубка. Он чувствовал, что уже утро, по мягкому свету, проникавшему сквозь закрытые веки, и по пятнам неожиданного тепла на спине. Но не это разбудило Ивана, а тихий разговор совсем рядом, понять, а тем более вмешаться в который царевич не мог по причине того, что большая его половина все еще продолжала бессовестно дрыхнуть.

П р о д о л ж е н и е  с л е д у е т