И мы пройдем сквозь переулки темных снов...

-Дайте, пожалуйста, «Парламент» легкий.
-Пятьдесят семь рублей.
-А почему так дорого-то?
-Не знаю… Просто в сезон всё дороже.

Как он был прав, этот мальчик из небольшого ларька с сигаретами. И как ошибалась я, когда думала, что в жизни всё и всегда легко и просто.
Каждый день, направляясь на работу, я проходила мимо рынка. Никогда не обращала внимания ни на продавцов, ни на покупателей-курортников, снующих туда-сюда между прилавками. Мне совершенно не было до них никакого дела – привыкла за три месяца жизни на море.
Сезон подходил к концу – уже поредели толпы людей на пляже, всё реже можно было встретить машины с номерами других регионов, и только санатории по-прежнему принимали всё новых и новых гостей.
ЕЁ я впервые увидела уже в конце августа. Как обычно шла на работу и вдруг вспомнила, что забыла взять с собой диск с музыкой… кого? Сейчас уже даже не вспомнить.
Зашла в рынок, остановилась у аудио-палатки и почему-то оглянулась. Меня не ударило в спину, тепло не разлилось по всему телу и даже мурашки не побежали по коже… Я просто застыла и молча смотрела, как ОНА заворачивает что-то в пакет и благодарит за покупку.
И вдруг мне стало на всё наплевать. На то, что в клубе меня ждут, на то, что вечером мы ведем очередную программу, на то, что диск просто необходимо принести вовремя – на всё.
Я стояла и смотрела… Не скользила по ней взглядом, не впитывала в себя её образ – просто смотрела. И... Даже сейчас сложно описать то, что я чувствовала тогда. Это было похоже на дыхание свежего ветра в глубине душной комнаты. Как будто в жизни появился долгожданный смысл.
На следующий день я расторгла контракт с клубом и нанялась на рынок торговать саженцами пальм.
Моя девушка устроила скандал. Шеф орал, что позаботится о невозможности дальнейшей карьеры. Друзья хором вертели пальцами у висков. А мне было всё равно… Как будто в один миг всё потеряло значение – кроме НЕЁ.
Она была старше меня. Лет на десять, наверное. Вообще думая о ней приходилось ко всем прилагательным подставлять частичку «не». Некрасивая, несимпатичная, нестройная, нетолстая, некрикливая, немолчаливая… Я сбивалась с мыслей, пытаясь понять – какая же она.
Несколько дней я не жила, а просто парила в воздухе. Ни с кем не разговаривала, ни на кого не смотрела – и постоянно ждала той секунды, когда снова буду видеть её. Её черные волосы, высокий открытый лоб, солнечные очки, постоянно прикрывающие глаза. И руки… Усталые рабочие руки, которые так быстро и споро заворачивали разделочные доски и вручали их покупателям.
Я совершенно не занималась торговлей – пальмы как будто существовали отдельно, где-то в другой реальности. А в моей была только она. И никого больше.
Однажды пошел дождь. Неожиданно, резко и как-то невзначай. Покупатели кинулись по домам, продавцы начали накрывать полиэтиленом свои товары. А я стояла за столиком и смотрела, как ОНА раскрывает зонтик и пытается удержать его под порывами ветра.
Промокла я моментально – над головой не было даже тента. Пальмы плевались грязными брызгами из горшков, заплескивая брюки. Струи воды стекали по лицу и мешали смотреть. И вот тогда она вдруг повернулась, сняла очки и прокричала, пытаясь обмануть шум дождя:
-Ты чего там стоишь? Иди сюда, под зонт.
Я не помню, сколько мы стояли тогда рядом. Не помню, что она говорила и что я отвечала. Помню лишь холодную ладонь, которая вдруг коснулась моей руки и ощущение бесконечного и бесповоротного счастья.
Наташа – это было её имя. Имя, в котором сосредоточилось всё тепло человеческой жизни. Общаясь с ней, я почему-то моментально забывала большинство известных слов и могла лишь тихо мямлить что-то, задыхаясь от волнения.
Она смеялась надо мной. Гладила по голове, советовала «расслабиться и не напрягаться», говорила, что я похожа на маленькую девочку. Может быть, она была права – кто знает.
Удивительно, но мне абсолютно не хотелось никакой физической близости с ней. То, что я испытывала было таким волшебным чувством, что, казалось – одно смелое прикосновение – и всё исчезнет, растает как дым.
После работы она всегда улыбалась, накидывала на плечи куртку и убегала, шепнув на прощанье: «До завтра». А я растерянно хлопала глазами и шла домой – выслушивать очередную порцию упреков и наставлений.
Но однажды – не выдержала. Догнала её уже вдалеке от рынка, обняла за плечи и просипела: «Провожу. Можно?».
Мы гуляли до поздней ночи. Это были самые счастливые часы в моей жизни. Аромат акаций смешивался с соленым морским бризом. Крики чаек вонзались в сердце маленькими осколочками любви, и казалось совершенно ненужным что-то говорить. Мы и так всё понимали. И молчали. Поэтому.
Она снимала комнату далеко от центра – в одном из маленьких домиков, потерявшихся у подножия горных массивов. Скрипучая калитка как будто поставила точку в этом вечере.
-Может, всё-таки останешься? Куда ты пойдешь по темноте?
О, если бы она знала, как мне хотелось остаться… Но дома ждала другая. Родная и близкая. Пусть даже нелюбимая уже. Но – моя.
-Оставайся… Пожалуйста…
Этот тихий шепот как будто окончательно свел меня с ума… Она стояла близко-близко, почти касаясь губами моей щеки и я чувствовала её дыхание, её запах, её…
Я кивнула. Просто кивнула. И за чертой калитки осталась вся прошлая жизнь.
Она вела меня по каким-то дорожкам, держала за руку, помогала пробираться сквозь паутину виноградных листьев. Смеялась тихонько чему-то и просила заранее не обращать внимание на… На что?... Я не помню…
Почему-то целый отрезок времени совершенно выпал из памяти. До самого того момента, как она остановилась у узкой кровати и повернулась ко мне. И я – впервые – посмотрела в её глаза.
Знаете… Раньше мне всегда казалось, что глаза человека – это отражение его мыслей и чувств. Теперь мне кажется, что это открытая книга, в которой можно прочесть самые сокровенные тайны.
Без слов, без звуков, без пояснений мы сказали друг другу всё, что хотели и мечтали сказать. Она держала меня за руки и легонько шевелила губами, как будто по привычке пытаясь проговорить что-то вслух и тут же забывая об этом. Смотрела, бродя легкой улыбкой по лицу и сжимала пальцы в отчаянных попытках утихомирить разбушевавшееся сердце.
Эту ночь мы провели вместе.
Лежали без сна, прижавшись друг к другу и боялись даже пошевелиться – чтобы не вспугнуть это чувство огромного, безоговорочного счастья.
Я чувствовала её тело, чувствовала жар, укутывающий и зовущий куда-то вдаль, в темноту, в мрак… Веки наливались свинцом и сжимались губы от боли и желания сделать что-то, чтобы потушить пожар, чтобы снова обрести разум и возможность соображать здраво, чтобы покорить её нежностью и сладостью счастья быть вместе, чтобы…
Я не смогла. Так и не смогла переступить через этот барьер. Утром, разглядывая в её глазах сожаление, я была готова утопиться в чашке кофе, небрежно поставленной на столик. Но что-то внутри говорило: нельзя. Это «нельзя» я возненавидела на всю оставшуюся жизнь.
Следующую неделю она была со мной. Или я – с ней? Не знаю… Мы по-новому открывали для себя очарование черноморской осени, до одури бродили по пляжу и сидели на камнях, укутываясь в одну на двоих теплую куртку.
Иногда она грустно улыбалась, глядя в мои глаза и я понимала, откуда эта грусть, понимала, что я поступаю нечестно, неправильно, плохо… Понимала – и ничего не могла с собой поделать.
Я любила… Но всегда и во всем на первом месте стояли три вещи: «долг, честь и верность».
Она сказала мне, что уезжает за день до отъезда. Сезон закончился – ей больше нечего было делать в этом городе. Я молчала. Мне нечего было сказать.
На перроне она просила меня приехать. Просила быть всегда вместе. Говорила, что это чувство, которое подарили нам небеса нужно беречь и не разбрасываться им впустую. Обнимала меня, вжимаясь крепко, до боли… И, кажется, даже плакала.
А потом затихла вдруг, подняла на меня глаза, наполненные слезами и сказала, что всегда будет ждать. Что бы там ни было, куда бы ни забросила нас судьба – она будет ждать. И ушла, на ходу поправляя закрывшую глаза челку.
А я стояла, смотрела на её ссутуленную спину и думала о том, что дома меня ждет любящий человек. Человек, которому я не имею права сделать больно. А еще о том, что в этот сезон, кажется, даже чувства стали слишком дорогими.
Почти улыбаясь, я подошла к ларьку, достала деньги и вдруг увидела мальчишку-продавца, с которым разговаривала здесь три месяца назад.
-Привет. Пачку «Парламента», пожалуйста.
-Сорок пять рублей.
-А что так дешево-то?
-Сезон закончился… Всё подешевело…
И вот тогда я заплакала… Брела по улице, тихо ненавидя собственную глупость и заодно всех вокруг. Тихо было – никаких людей, транспорта. Заколоченные досками окна баров, амбарные замки на ларьках. Сезон закончился… И в этой пустоте теперь моё сердце не стоило ни гроша. 


И мы пройдем сквозь переулки темных снов.
И улетим спокойно – словно ветер…
Растает тихо нежность… И любовь…
А мы как будто это не заметим.
И будет боль как бесконечный венский вальс
Кружить по жизни, рассыпая слезы.
И через год не вспомнит мир о нас.
Как будто – не было. Как будто… слишком поздно.
Мы словно постареем на сто лет.
Мы словно разлетимся в одночасье.
Последний счастья выпавший билет
Разорван… Как единый выкрик страсти.
И вдруг застынет камнем смех в душе.
И слёзы грянут – призраки прощанья.
Всё кончено… Закончился уже
Сезон… Сезон любвиподорожанья.