Вечер

   Всегда чистые,  липкие столики и какая-то расплывчатая обстановка.  Ты выбираешь красный столик в самом тёмном углу и сидишь в полном одиночестве, шатая раздолбанный стул. К тебе подбегает официант с услужливой улыбкой.
- Что будем заказывать-с? – его обычная фраза.
Они все одинаковые: красные фартучки, фарфоровые улыбки, состояния душ…
   Но, когда их не видишь, когда они спрятаны от твоих глаз, всё изменяется. Спадают маски, и остальное принимает настроение усталого, вымученного человека. Там, за кухней уже не светят, брюзжа, синие и розовые лампы. Там нельзя выжить, как нельзя дышать дымом. Там, где всё не то, о чём думаешь, разряжённая атмосфера, как воздух на вершине горы. Там, на маленьком балкончике курят девушки и плачут на лестнице парни, ссылаясь на повара с овощами.

   Но всё равно, ты спасаешься, спасаешься от серых школьных коридоров с их матами и соплями в это маленькое кафе на третьем этаже. Ты поднимаешься туда с ватными ногами, защищая голову от падающей штукатурки, и вламываешься вовнутрь. Садишься  на стул выглядываешь в окно, занавешенное грубой красной простынёй. Тебя долго не замечают, а тебе наплевать. Ты пугаешь голубей за окном, и они падают с карниза на этаж ниже. Потом подходит парень с ссадиной на подбородке и извиняется. Он вытирает руки об штаны и берёт фартук с соседнего стола. Только в этот момент ты начинаешь понимать, выдавливаешь улыбку и просишь малиновое мороженное. Но официант смотрит не на тебя. Всё-таки он приносит тебе мороженное, почему-то ванильное и растаянное, и уходит. Ты удивляешься и не успеваешь возразить, а потом смиряешься и начинаешь есть, болтая ногами. Ты смакуешь каждую ложку и думаешь о том, что надо придти сюда с Викой, или, в крайнем случае, с Настей, но мороженное начинает течь по подбородку, по шее… Ты быстро вытираешь струю и не даёшь ей испачкать кофту и забываешь о своих мыслях. И только через месяц жалеешь об этом. А когда сумерки начинают обволакивать небо и желтеют с восточного, иногда с западного края, ты достаёшь из грязного портфеля старый, обцарапанный телефон, набираешь номер и, тратя последние центы, говоришь: «Я иду…» Потом спускаешься, забывая заплатить, вниз и, случайно вступив в лужу, медленно, пиная камни и листы, идёшь до угла, быстро добегаешь до подъезда и оказываешься дома за пять минут до прихода отца. Отказываешься от еды и забираешься, не переодевшись, в кровать. И, как обычно, забываешься беспокойным кошмаром, к которому за последние годы тошнотворно привыкаешь…