День учителя

25 пар удивленных и заинтересованных глаз посмотрели на меня. Секунда, которую длился их взгляд, показалась мне вечностью. Впрочем, через эту самую вечность они вернулись к своим обычным делам.
Гул. Гул, от которого уши сворачиваются в трубочку.
5 «Б» мало интересовало, что новый школьный психолог Ида Михайловна пришла проводить у них психодиагностику. Я пошла к учительскому столу и вывалила все, что прихватила с собой для храбрости – сборник тестов, блокнот, связку ключей и невразумительный клочок бумаги на котором начальница набросала задание для детей.
Глубокий вдох.
Этой копошащейся массы, распространяющей равномерный парализующий гул для меня слишком много.
- Пятый «Б»…
Нулевая реакция.
Синхронно вспомнилось все, что я о них слышала – ничего хорошего.
Это было 5 сентября – пятый день моей работы и еще к тому же день учителя. Отступать было не куда.
- Пятый «Б»…
Нулевая реакция.
Я несколько раз хлопнула в ладоши у себя над головой.
Дети заинтересованно посмотрели на меня – упускать шанс было нельзя.
- Здравствуйте, меня зовут Ида Михайловна. Сейчас мы будем делать тест на самооценку. Приготовьте, пожалуйста, листочки и подпишите на них свою фамилию.
Сквозь гул вопль откуда-то с последней парты:
- Дайте листочек!
- У меня нет листочков…
В тот день я приобрела привычку говорить короткими предложениями и «вдавливать» в воздух слова.
Они искали листочки так, что дрожали люстры и в какой-то момент совсем забыли, что собирались делать.
Внимание к моей драгоценной персоне было безнадежно утеряно. Толстый мальчик, в одиночестве сидевший на первой парте у двери, вытирая слезы и сопли, перебирал ручки и фломастеры в изрядно потрепанном пенале. Девочка с навороченной прической усталыми светлыми глазами следила за мной.
Гул.
Молчать нельзя.
- Пятый «Б»…
Я опять похлопала в ладоши у себя над головой. И они зааплодировали мне в ответ – подумали, что я с ними играю.
В тот день я приобрела привычку закатывать глаза, когда дети не слушают меня, и не хотят делать, что я говорю.
- Давайте нарисуем три лесенки по семь ступенек…
Гул.
… Три лесенки по семь ступенек…
… Три лесенки по семь ступенек…
… Три лесенки по семь ступенек…
Я взяла мелок и начала рисовать лесенку. Она растянулась почти на пол доски, так что две другие нужно было умудриться расположить на оставшемся пространстве.
- Нарисовали?
Они завопили что-то нечленораздельное.
- Теперь лесенки нужно подписать.
Я стала выводить слова крупными печатными буквами.
- Глупый… а наверху умный, …некрасивый…
- Тупый!!! – взвыли последние парты.
Крышка буквы «Г» слилась с нижней ступенькой лесенки и получилась буква «Т». Я пожирнее обвила букву «Г» и заявила:
- Это слово глупый. Дальше красивый… некрасивый… счастливый… несчастный…
- И что с этим делать? – спросил мальчик с гелиевой ручкой с последней парты ряда у окна.
- Сейчас объясню.
Меня поразила его не детская серьезность.
Гул.
- Видите здесь лесенка. Вам нужно нарисовать человечка на той ступеньке где… Например, если считаете себя глупым, то рисуете человечка здесь (показала на нижнею ступеньку), если думаете, что умнее, рисуйте себя выше, а если совсем умный, то вот здесь (дотягиваюсь до верхней ступеньки). Ясно?
Пухлого мальчика с первой парты донимал сосед сзади, светленький мальчик с сильно похабным для своего возраста выражением лица.
- Перестань, - серьезно сказала я ему, и машинально глянула на фамилию –Шихалев.
Гул.
- Что рисовать-то? – возглас с задней парты.
- Человечка!
Для наглядности между лесенок я нарисовала палку, палку и огуречик. Теперь изображенное на доске напоминало урок рисования в дурдоме.
Психодиагностика, буть она не ладна…
Я показала на собственный шедевр:
- Ясно?
Мне ответил гул.
Пришла пора идти в народ. Перешагивая через портфели, я склонялась к каждому листку и каждому персонально объясняла задание.
Гул.
Гул.
Гул.
К концу первого ряда инструкция вплавилась в мозг, попутно я смотрела на фамилии и старалась запомнить детей.
… Чем выше вы ставите себя на лесенке…
… Подпиши листочек…
… Зачем ты нарисовал семь лесенок? ...
… Счастливый… несчастный…
… Галочку то же можно поставить…
Пухлый мальчик с первой парты, хныча выбежал из кабинета. За ним понеслись вопящие последние парты, Шихалев и серьезный мальчик с гелиевой ручкой. Его мне удалось перехватить у самых дверей.
- Куда?
- Посмотреть, что там!
- Как зовут?
- Артем Бардокин. Пустите, пожалуйста, я помогу ему!
Изловчившись, он выскочил в коридор.
Я закрыла дверь и беспомощно посмотрела на оставшихся пятиклассников.
-Закончили?
Сквозь гул ясно слышалось слово «нет».
Когда пара десятков шагов между учительским столом и дверью была отмерена, они вернулись. Убегали шумной толпой, а вернулись спокойные и уверенные, с чувством сделанного, и явно не самого хорошего дела, и на лице у каждого читалось – потому что мы банда.
- Что там?
- Фломастеры его в унитазе утопили, - авторитетно заявил маленький темненький мальчик, направляясь к своему месту.
Гул стал в два раза громче.
Я рассеянно пошла к двери, за мной устремилась встревоженная голубоглазая девочка.
- Мы Наталью Александровну зовем, когда у Феди начинается истерика.
- Не надо классного руководителя, сами разберемся.
Я выглянула из кабинета, Федя рыдал у подоконника. Оставив за спиной орущий пятый «Б», я вышла в коридор, где стук каблуков разносился глуховатым эхом и бродил ветер.
Он был неприятен, как бывают несимпатичны плачущие дети.
Он дернулся, когда я коснулась его плеча.
- Все нормально, Федя? Пойдем… Ладно, придешь потом…
Я вернулась к своим. Что со мной, что без меня они вопили так, что закладывало уши и на вопрос: «Закончили?» жизнерадостно проорали «Нет».
- Вопросы есть? – я отправилась по ряду собирать листки с заданиями.
Тут вернулся Федя, уселся на свое место, и, получив тычек в спину, набросился на Шихалева.
- Пацаны перестаньте!
Я подлетела к ним, бросив листочки. Но они уже не слышали ни меня, ни кого другого, будто что-то дикое, первобытное в них проснулось.
Я никогда такого не видела.
Вцепившись, друг в друга мертвой хваткой, Федя и Шихалев сопели у стенки.
Я никогда такого не видела. Я пыталась их разнять, но они не поддавались. Есть вещи, которые людям лучше не уметь, не знать и никогда не делать, и если б я знала откуда берется такое знание и умение…
В общем, я схватила их за воротники, толкнула на стенку, так что оба ударились головами и растащила по разным углам. Теперь одной рукой я держала в углу Шихалева, а другой не подпускала к нему Федю.
- Тихо всем! Беги за классным руководителем!
Голубоглазая девочка пулей вылетела из кабинета.
Гул, правда, очень тихий, как болотный туман пополз по кабинету
Федя сел за парту и вернулся к своим злосчастным фломастерам.
- Можно я то же сяду? – спросил Шихалев, аккуратно отодвигая мою руку.
- Можно…
Меня трясло…
- Ее там нет, - прибежала голубоглазая девочка.
- Они в актовом зале, - вспомнила я. - Сегодня концерт праздничный…
Она опять убежала, а я осталась у дверей - ждать, ждать, ждать, и слушать нарастающий гул и смотреть на них… И они гудели и смотрели на меня…
Пришли начальница моя Земфира Борисовна и классная руководительница Наталья Александровна.
- А ну-ка сели все! – Наталья Александровна была учителем по физкультуре. Это многое объясняло.
Тишина.
… Что вы себе позволяете…
Тишина.
… Молодой педагог только что начала работать в школе.
Тишина.
… Человек пришел к вам… с интересом, с желанием поработать с вами.
Я искренне пыталась сделать зверское, ну или хотя бы серьезное выражение лица.
Я знала, что у меня плохо получается. А они смотрели то на Земфиру, то на классного руководителя, то на меня и, казалось, ждали моей реакции.
Я не смогла сдержать улыбку. И они стали улыбаться мне в ответ, потому что поняли, что молодая учительница уже не сердится, и они могут с ней делать что хотят.
Мы с Земфирой Борисовной пошли на концерт в честь дня учителя, оставив классного руководителя разбираться со своими детьми. Меня встречали как героя – человека разнявшего драку в пятом «Б», и все произошедшее назвали «боевым крещением». А я смотрела на праздничные выступления вокально-танцевальных коллективов и думала, как хорошо, что этот долгий безумный день подошел к концу.
Я все еще работаю в школе и иногда веду у пятого «Б» уроки. Они все так же невыносимы, но порой мне даже кажется, что они любят меня.
Я теперь знаю, почему учителя работают в школе – они не могут отказаться от любви.