Против Зазанова

     Однажды, как-то особенно по-весеннему почувствовав со всех сторон давление несвободы, маленькая девочка вышла из себя.
     – Во мля! – естественно, сказала она, окинув революционным взглядом этот наглый, цепкий и опасный мир вокруг.
     – Извини, пива не дам – кончилось, – лежавший подле нее в песочнице алкач, проникшись подрастанием очередного поколения, протягивал ей воблу.
     – Что это ты мне с чешуей ее пихаешь? – подозрительная девочка назидательно выдавила сухой рыбке глазки, и алкач навсегда потерял чувство эмпатии к вышедшим из себя маленьким девочкам.
     – Пойду, погуляю, скучно теперь с тобой, – девочка угловато встала, отряхнула от песка и совочков густо траченые зеленкой и синяками коленки и выпорхнула из песочницы.
     – За что же так с рыбой-то? – гневно пробурчал алкач, засыпая. А про себя он подумал не про рыбу, а про себя.
     – Девочка испытывала к лифтам буйные чувства. И все они гнездились, разрастались и совершенствовались на одном единственном случае. Девочка помнила это с инфернально глубокого дна колодца младенческого детства. Помнила эту нечеловечески холодную, жесткую хватку дверных челюстей, сопровождавшуюся непритертым скрипом нового агрегата. Упорно не забывала те невероятно длинные для слабого телом молокососущего существа полчаса, когда она в одиночку боролась довольно хрупкими дерматиновыми бортами коляски с жуткой хваткой лифта. Тот случай она запомнила на всю жизнь, и до сих пор избавление казалось ей чудом. Девочка знала точно: не клаустрофобия и не непрофессиональная помощь в беде проходящих мимо мужчин, а именно что неожиданные нападения на граждан лиц лифтового пола, – вот что является источником последующих жизненных невзгод и комплексов преклонного возраста.
     Направо и налево размахивая воблой, осыпая ступеньки крошками зеленой лаковой краски со стен, девочка взлетела на свой тридцать-девятый этаж. Легче легкого сквозь щель подцепив рыбьим хвостом дверной крючок, она как вольный ветер ворвалась в квартиру родителей. Маменька и папенька ее как раз делали вид, что чуточку не против заняться эротикой. Девочка пуритански прикрыла их своей одеждой и голышом проскользнула в хорошо, но тесно обставленную ванную комнату, где предалась очистительной водной феерии с непотерянной рыбой.
     Плеск и излияния прекратились, только когда радиоточка на кухне отсчитала сигналы московского времени. С ног до головы окропленная переливающимися в свете интимной коридорной бра жемчужными бусинами влаги, прекрасная, как в пору цветения, девочка явилась перед черепами для официального заявления.
     Предки, будто чуяли что, сидели уже чинно с одного края кровати. Положение их тел синхронно напоминало сидящие египетские статуи. Руки их были каждая на своем колене, глаза устремлены в стенку.
     Девочка неторопливо вошла в лучи их взглядов и трижды хлопнула в ладоши, призывая мамо-папу ко вниманию.
     – Итак! – провозгласила она. – Все вы знаете, как мне трудно живется. И еще лучше вы знаете, кто источник моего непрекращающегося нервно-психического переживания.
     – Но, он же не… – мамаша не успела договорить. Ее лифчик, наброшенный ловкой девочкиной рукой на мамину голову, прекратил истечение защитных слов, как зеленые очки прекращают сомнения лошадки в отношении соломы.
     – Он виновен! – Веско подвела базу под дальнейшее девочка.
     – Но не будь такой суровой! – Папа интонационально выделил слово «такой». Последний раз ты моим долотом срубила его изображение со стены в подъезде, предварительно размягчив его концентрированной кислотой. Некоторые считают это садизмом! – Последнее папа сказал шепотом, искоса поглядывая на лифчиковую чашу, поглотившую верхнюю часть головы супруги.
     – Именно об этом я бы хотела поговорить, – девочка начала лекторское монотонное хождение перед носами родителей.
     – Кто? – тут она выдержала хорошую паузу и продолжила с нажимом на первое слово, – Кто, я вас спрашиваю, те садисты, что наводняют его ужасными изображениями город? Я видела их не только в нашем доме, но и в других. Не думайте, что мои утверждения голословны. Я провела много… месячные, не при маме будь сказано, исследования. Его изображения попадаются даже на улице и в фойе, – последнюю букву девочка аллитерировала как долгое Э, – некоторых социально опасных организаций, например, дэз-ов.
     – Моя борьба! … И нечего ухмыляться, вспоминая многочисленные в свое время книжки, – я говорю не о литературе, а о жизни! Так вот, моя борьба будет осуществляться до полной победы. До уничтожения врага. Не фотографии, листовки и указания, как именно мы должны относиться к нему бережно, моя цель. Моя цель – его физическое уничтожение. Он, как выхухоль, распространился в нашем городе. Как набившая всем бельмо под глазом Матрица размножился в миллионах… Да! – уже в миллионах – у меня есть статистические данные – экземпляров. Он вкрался уже в каждый дом, часто не однажды. Он хуже смерти, потому что много раз за день с наслаждением отрезает людям пути к самому святому – свободе и естественному солнечному свету, подменяя его суррогатным искусственным.
     – В ближайшее время я намерена покончить с этим. И вы мне поможете. Не перебивайте! – Строгим жестом она остановила во чревах черепов их рыдания и соплеотделения.
     – Сейчас мы сядем и напишем под моим руководством план Войны с Лифтом! – Логично закончила свою речь девочка. Но старенькие ее родители, ее долгоживущие черепа, не выдержали ее настроения. Стоило им только подумать о том, что освобождение от лифтов свершится, и они улеглись в обмороки.
     
     16.4.04