Записки домохозяйки

Записки домохозяйки.
21 октября.

Кто я? Зачем я? Куда я...
На рифленой и жесткой подошве кроссовок, давно вышедших из моды и смотрящихся, пожалуй, несколько нелепо и даже смешно на моих, отекших за ночь ногах, любовно повисают массивные пласты аппетитно-жирной грязи. Опавшая листва, впитавшая в себя столько сырости и прохлады, что начинает чавкать и колыхаться под ногами, точно вязкое, мутно-желтое болото, источает нестерпимо острый и дурманящий мозг аромат... Аромат умирающей природы. Своего рода трупный запах...
Но, Боже мой, как он хорош! Точно скользкая и шустрая змейка, запах смерти вползает в твою душу и, уютно свернувшись в клубочек под самым сердцем, медленно сосет и гложет каждый нерв, каждую клетку несчастного организма, наполняя  их липким ядом... Ядом осени...
- Мам, ты знаешь, а у Вики есть такой классный зонтик, с лампочками! Если нажать на кнопочку, они начинают мигать!
- Угу...
Косой дождь хлещет по вылинявшему японскому зонтику времен первой мировой войны. Колени безнадежно промокли, хочется есть...
На повороте нас обгоняет спешащая куда-то парочка. Капли дождя дрожат в круглой серебряной сережке и делают бесформенными волосы на голове молодого человека. Что-то до боли знакомое скрыто в его выбритом затылке, в ее светлых волосах...
- А я знаю этого человека.
- Кто он?
- Знакомый...
- Если он твой знакомый, то почему ты к нему не подошла? – в глазах дочери искреннее недоумение.
- Не захотела...
- Почему?
А и в самом деле, - почему? Возможно, потому, что в последнее время, я слишком замкнулась в себе. А может потому что, было, что-то отталкивающее в его дорогом костюме, любовно подогнанном по фигуре, в той уверенной походке счастливой женщины, которая шла с ним рядом...
Еще не в этой жизни, я, как бездомная собака научилась каким-то шестым, совершенно звериным чутьем определять настроение окружающих меня людей. По взлету бровей, по повороту головы, интонации и вибрации голоса, по тем бесконечно малым, но неотъемлемым крохам нашего бытия, я уже давно читаю как по нотам людские души...
А эта парочка была абсолютно счастлива... Или очень искусно играла в счастье... Впрочем, это не важно!
- Просто не захотела и все...
Полуголые орехи стройные и величественные возвышаются ровными рядами колонн по обе стороны аллеи и смыкаются верхушками в резной, подвижный готический купол. Если задрать голову к верху и долго, долго смотреть на мерное покачивание ржавой листвы в серых струйках неба, то начинаешь явственно ощущать, как душа, медленно отделяясь от бренного тела, скользит по голым стволам деревьев и, в такт с ветром, уносится в бесконечность...
- Осторожно! Машина!
  Скорее бы добрести до дома и содрать с себя промокшую насквозь одежду, выпить чашечку горячего кофе... Пусть суррогатного, но все же кофе!
А что, собственно, в этой жизни может быть натуральным? Чувства, мысли, желания, надежды? Отнюдь...
Да и сама жизнь – это всего лишь, четко лимитированный во времени, бред шизофреника, создавшего в своем больном воображении некий маленький уютный мирок, с любовно расставленными по полочкам своими собственными никому ненужными и непонятными ценностями. «Вот это моя семья!» – говорит он и гордо демонстрирует окружающим цветную фотографию с улыбающимися приторными лицами... Но что там внутри? Что скрывают за собой эти резиновые маски? Что пульсирует в самой глубине черепных коробок, в их испещренных умозаключениями полушариях? У каждого из нас свой мир, своя правда, свои секреты...
- Мам, дай два рубля на жвачку.
- Держи. Я подожду тебя у подъезда.
  Порой мне кажется, что у каждого человека должно существовать некое «эталонное» состояние, в котором ему настолько комфортно и легко, что даже становиться страшно... Своего рода наркотическое опьянение...
Сейчас представлю себе, что медленно, сантиметр за сантиметром, погружаю в теплую воду, мое уставшее, несколько бесформенное тело, которое постепенно начинает согреваться, освобождая от напряжения каждый мускул, каждую пору... А над головой по железной крыше монотонно и глухо ударяют капли дождя: «Кап, кап, кап...»
Б-р-р! Просто мороз по коже!
Жаль только, что на седьмом этаже девятиэтажного дома совершенно невозможно создать для себя подобный рай...
Господи! И почему, собственно, я так люблю дождь? Ну, скажите, что хорошего в этих тонких струйках воды, медленно стекающих с бетонного навеса и рассыпающихся миллиардами брызг серебра по топленому мареву асфальта? Или в этих черных от воды стволах деревьев, каждая трещинка в коре, которых, извиваясь и множась до бесконечности, заканчивается устремленными в небо, острыми взмахами ветвей?
- Мам, «Динозавров» не было. Я купила «Бумер». Как ты думаешь, Мелкий не обидится?
- Думаю, - нет.
Из-за закрытой двери подъезда слышится слабое шуршание, а затем, по ее железу кто-то настойчиво начинает царапать.
- Может, поможем?
Щелкает кодовый замок, и в образовавшуюся брешь просовывается темная взъерошенная голова, а, затем, крадучись, словно маленький дикий зверек, мимо нас прошмыгивает худощавый мальчик в бесцветной куртке, надрывно волоча за собой огромных размеров мусорное ведро.
- Что это было?
- Маленькое приведение.
Действительно, самое время подумать о своем загробном существовании! Поднимаясь по темным и густо загаженным ступеням, вдыхая испарения канализации, ощущаешь, насколько своеобразен ныне живущий род человеческий, и насколько близко он подошел к решению главного вопроса бытия!
Аккуратно ступая по бархату двухнедельной пыли, особенно остро осознаешь, что все бренное – тлен, смрад и тьма... И ничто ровным счетом не имеет значения в этой жизни: ни хрустящий пластиком под ногами мусор, ни рассыпанные нежным снегом обрывки рекламных объявлений, ни жалобно скорчившиеся по углам окурки...
- В лифте включили свет?
- Нет.
- Тогда я пойду пешком!
- А я нет. Лучше уж в темноте, чем с твоим портфелем на седьмой этаж по лестнице!
- Я пойду пешком!
- А я вызываю лифт!
И буду подниматься в полной темноте и одиночестве наверх. Странно, что при моем безумном страхе высоты, я совершенно не страдаю клаустрофобией. Даже наоборот. Найти бы свободную камеру одиночного заключения и закрыться в ней, ну, хотя бы на недельку! И никого не видеть, не слышать, не слушать...
Только стены, да лучи солнца разбитые железной решеткой на части...
В углу камеры на полу охапка свежей соломы...
Если поднять руку вверх, то под бледной почти белой, тонкой, как папиросная бумага кожей, особенно четко видны пульсирующие голубые реки вен... Каждый, отдельно взятый длинный и узловатый палец нежно опутан сетью перегоняющих кровь капилляров, безотчетно повторяющих изысканный рисунок голландской кружевной манжеты, которая, с бесстыдством продажной девки, взирает на свет из черного горнила бархатного рукава...
Стоп! Когда это было? И о чем это я? Ах, да, о высоте... Высота, - совсем другое дело! Когда смотришь вниз с балкона и ощущаешь, как у тебя в животе все внутренности сворачиваются в подвижный, упругий узел, а горло сжимают невидимые липкие пальцы...
Двери лифта нехотя открываются, впуская меня в свое темное, охрипшее от натуги нутро... Третья кнопка сверху, зверски изуродованная огнем... Поехали!
Мой грустный ангел рядом опустился,
Сложил крыла и в душу заглянул.
Он не обиделся, не удивился
И, только, головой в ответ кивнул.
Мы вместе ехали в пустом вагоне,
Оставив позади печаль и ложь.
Он мне играл на старом саксофоне,
За окнами печально плакал дождь.
Я не молила, не кляла, - молчала...
А музыка ложилась в мягкий блюз:
С надрывом и тоской кого-то звала,
И умирая, мне шептала: «Choose»...


***

- Здравствуйте, девочки! – в полуприоткрытую дверь, плавно покачивая роскошными Кустодиевскими формами, медленно втекает соседка. – Ну, что? Живы, здоровы?
- Слава Богу!
Неспешно развесив аппетитные оборочки жира по краям, скрипнувшего от натуги стула, она исходится в блаженной улыбке:
- Ну, что у вас новенького?
- Да все по старенькому. А ты, случайно не знаешь, кого это вчера хоронили?
Улыбка на ее розовощеком лице из блаженной моментально трансформируется в экзальтированную:
- Как же, как же, знаю! – темные бусинки глаз загораются нездоровым блеском наркомана. – У нее трое детей остались, ей всего-то двадцать девять было... Да, она ж каждое утро базарчик убирать ходила. Может, помните?
- Нет.
- Ну, вообщем, мать у нее за воротник закладывать любит и она тоже... То одного алкаша к себе приведет, то другого...
Меня всегда искренне удивляет ее красноречие... Логопед!
- А как же дети теперь? В детский дом?
- Нет! У них родни много, да все дружные, - высмотрят! Кстати, в прошлом году, помните, в мусорном баке ребенка мертвого нашли? Так это она родила и выбросила!
- О, Господи...
В такие моменты мне почему-то всегда не хватает воздуха, для того чтобы кричать надрывно, громко по-звериному...
- Алкоголичка! То с одним, то с другим по пьяни... Дети все от разных ... А последний дружок ее и убил!
- Как убил?!
- Ну, как? Обыкновенно. Приготовил заранее заточку, ночью влез в окно (они на втором этаже живут), и в живот... Проткнул насквозь поджелудочную железу, спасти было невозможно. Внутреннее кровотечение...
...В этом году я покрасила стены в кухне желтой краской, яркой, как солнышко... Что-то душно мне в последнее время и темно... Толи на душе, толи вообще...



24 октября.
- Ты что спишь?!
- Угу... – глаза упорно не хотят открываться.
- Я же опаздываю на работу!
- А я здесь при чем? – у меня зверски болит поясница. Особенно по утрам... – Что случилось?
- Подстриги мне ногти! – и он простирает вперед свои длинные, не привыкшие к тяжелым предметам пальцы.
- Ты что издеваешься?! Сейчас? Давай вечером...
- Как я пойду на работу с такими ногтями?! – меня всегда удивляют эти нотки капризного маленького ребенка, готового упасть на пол и долго биться в истерике, петухом проскальзывающие в хорошо поставленном низком голосе тридцатилетнего мужчины...
- Уже встаю... 
Теперь главное, - не смотреть на себя в зеркало. Это очень просто, нужно только сосредоточиться и, не поворачивая головы вправо, пройти в конец коридора, открыть дверь туалета...
Да и что собственно интересного ты хочешь увидеть в этом дурацком зеркале?! Рожу Мао Дзе Дуна, с затекшими в щелочки глазами и обрюзгшими щеками?!
Эх, взять бы молоточек, да как!.. Очень нежно... И наблюдать, за тем, как отражение в зеркале давится металлом и брызжет рваными осколками стекла...  А из каждого осколка на тебя таращится крохотный отец культурной революции... Ку-ку!!!
Спокойно!
«Не жалею, не зову, не плачу...»
Смысл?
«Все пройдет, как с белых яблонь дым...»
Господи! Мне никогда так не написать! Никогда...  А хочется...
Глаза упорно закрываются, главное не заснуть сидя на унитазе...
Странно... Откуда это так пахнуло апельсином? Резко, насыщенно вязко... Даже в горле тревожно защекотало, и, миллиарды невидимых глазу влажных искр фонтаном брызнув в воздух, повисли густым маревом над выгоревшей под солнцем зеленью саванны...
...Трава аппетитно хрустит на зубах и ласково щекочет ноздри... От удовольствия хочется вскинуть морду вверх, и помотать из стороны в сторону, прислушиваясь к переливанию воздуха  в ушах, широко расправленных навстречу скользящим со всех сторон звукам...
-     Ф-р-р!
- Ты скоро?!
- Да, уже иду!


***

Меня всегда удивляло то, как она смеется: громко, надрывно, фальшиво... С широко открытыми глазами, сотрясаясь, и, выставляя на показ железо коронок и темное дупло глотки...
Так и кажется, что еще немного, и тебя затянет в эту бездну гастродоуденальной и астральной воронки... И будет мотать из стороны в сторону, переваривать, перекраивать, переучивать... А выход один – прямая кишка...
Господи! Избави мя...



03. 02. 2003г.