З У Б

 
                Началось все с того, что во вторник у меня заболел зуб. Внутри доселе вполне здорового зуба что-то щелкнуло, екнуло, а потом как стрельнуло, да так сильно, что дернулось ухо, глаз, рука и свело мизинец на правой ноге.
Вначале я крепился, мужался, упаковками всыпал в себя анальгин, после стал тихонько подвывать на луну. В полночь стало невмоготу. В зубе, а вместе с ним и в голове, застреляло как на хорошей бандитской разборке. Подвывание перешло в постоянный нарастающий вой, луна поспешно спряталась за тучи, анальгин закончился, а до утра оставалось ровно четыре часа и сорок четыре минуты. С каждой секундой я чувствовал, как моя правая щека надувается словно футбольный мяч, приобретая размеры школьного глобуса. "Еще чуть-чуть и она лопнет, и я умру", -  подумалось мне.
"Я умру в самом расцвете своих лет и сил, - холодея. думал я. – А ведь я еще не воспитал сына, я даже не женат, я не посадил ни одного дерева и ничего не построил, не то что дом, даже шалаш." Тут я заплакал, мне стали видеться собственные похороны, на которых я сам говорю себе же эпитафию.
"О, Боже! – я начал разговаривать с богом, которого как считал, не существует. – Если останусь жить, то завтра же женюсь, посажу под окнами тополь, фиг с ним, что на дворе декабрь месяц, и прибью. наконец-то полку в ванной, а то неудобно каждый раз шарить по полу в поисках куска мыла"
Я надавал еще целую кучу обещаний и клятв, пообещал чистить зубы семь раз в день, выучить до четверга английский, бросить курить, по утрам бегать как минимум три километра, позвонить маме, починить телевизор и даже помыть посуду.
В тяжелых разговорах с богом прошел остаток ночи. Будильник весело пропел семь утра. Я, кряхтя и заранее цепенея от ужаса, побрел к зеркалу. Когда  в зеркале  возникло отражение того, что еще вчера было моим лицом, я возопил от ужаса. Правая половина лица была похожа на глобус. Глаза не было видно вообще, осталась лишь узкая щелочка на покатой и абсолютно  глянцевой багрового цвета щеке, из-за нее робко  выглядывала  мочка  правого уха.
Пока на улице еще царила ночная  морозная темень и прохожих было мало – перепугаю ведь кого-нибудь до смерти – я, кое-как одевшись, поплелся в стомклинику. Как назло, в столь ранний час они не принимали. Тогда, вконец расходуя остаток своих сил, я доплелся до частного стоматологического кабинета.
Зашел, чистенько, тихо, душераздирающих криков не слышно, народу никого.
- Есть кто? Помогите, умираю, - прошептал я и стал валиться на кушетку.
Из двери на голос вышла фея, то есть медсестра прекрасная как фея. Такая ладненькая, что я даже забыл на мгновение, какой я есть красавец и попытался улыбнуться, но резкая боль заставила меня завыть.
Прекрасная фея-медсестра  участливо посмотрела на мои страдания и спросила:
- Болит? – нежнее голоса я не слышал.
- У-у, а вы как думаешь?
- Гоша, - требовательно проговорила фея.
Из глубины кабинета вышел Гоша. Шварцнеггер по сравнению с ним маленький, дохлый пацан. Я похолодел, будущее рисовалось в еще более мрачных красках. Гоша с пристрастием посмотрел на мою щеку, поцокал языком:
- Кхе, бывает реже, но хуже и не с такими щечками справлялись. Будем рвать, Лизонька, готовь операционную.
Лиза с участливой улыбкой на лице удалилась. Я продолжал холодеть, но старался мужаться,  ноги мои бессовестно подкашивались, перед глазами плыли круги и Гошино лицо, меня мутило.
Сквозь замутненное сознание услышал:
- Гоша, жить-то будет или как?
Гошин ответ оптимизма не прибавил:
- Мого быть, все мого быть! – На душе стало «весело», покойно и тихо, как на кладбище.
Понемногу я пришел в сознание. Гоша приказал, тоном не терпящим возражений:
- Скажите "а "!
- У-у, - проревел я и заплакал горькими слезами.
- А! Идиот!
- Гоша, не ругайся, ему плохо, он буквы забыл.
- Шприц, сестра, - стальные нотки в голосе Гоши мне совсем не понравились.
- У-у-у-у, - по нарастающей, многие буквы я действительно  забыл.
- Рот открой, иглу перекусишь!
- А-а! Ааааа-ААААААА!!!
Кольнули обезболивающий. Правая половина лица стала неметь, но зуб предательски ныл.
Я с ужасом смотрел на Гошины манипуляции с какими-то инквизиторского вида инструментами. "Такими только у коров зубы дергать, а я же человек."
- Если еще раз рот закроешь, прибью, понял, - и для убедительности Гоша помахал у меня перед носом маленьким молоточком.
В знак полного согласия,  я усиленно заморгал глазами, вдруг не поверит.
- Откройте рот, больной. – Это прозвучало как приговор.
Я послушно открыл рот, но первое же прикосновение к зубу вызвало такую адскую боль, что я сжал зубы и завыл. Вслед за мной завыл Гоша, хватаясь за укушенный палец.
- Он мне палец откусил, крокодил проклятый. У-у-у! – Гоша выл басом, у нас, я думаю, получился бы неплохой дуэт.
Минут через двадцать, когда кровь из пальца удалось остановить, Гоша прорычал:
- Общий, - прозвучало так мрачно, что я попрощался с жизнью и приготовился отойти в мир иной.
Лиза вытащила еще один шприц, он зловеще сверкал у нее в руках. Я похолодел, остатки жизни уходили из меня. Я вспомнил детство (и почему я не слушался маму и не пил рыбий жир), школу ( говорила же мне Марь Иванна: учись, лоботряс, ее я тоже не слушался). Э-эх, не задалась жизнь, одним словом. Гоша молча загнал иглу шприца в руку почтит полностью и, с садистским наслаждением, влил в меня адскую дозу наркоза.
- Чтоб не кусался, а то расклацался зубами как настоящий… - Гоша видимо хотел подобрать подходящий случаю эпитет, но его перебила Лиза:
- Не ругайся, он не специально, видишь ему плохо и вообще я папе расскажу, как ты с больными обращаешься…
Больше я ничего не слышал. Веки мои отяжелели, сознание угасло, стало хорошо и тепло. Я уснул, как мне тогда казалось – навсегда!
Когда я очнулся, то в кабинете никого не было: в окна светило солнце, пели птицы, хотелось петь и мне – Я ЖИВ! Вот это да, щека почти спала, зуб, от которого остались одни воспоминания , не болел.
- Ой, больной, ожили, - появилась Лиза. Она была еще более прекрасна, нежели показалось с первого взгляда. Она села со мной рядом. – Ну, как самочувствие, больной? Все нету зубика, вырвали его окаянного, теперь спать, он вам мешать не будет. Да вы не беспокойтесь, к вечеру щека ваша совсем спадет, будете как новенький, ну жених прямо, а не больной. А на Гошу не злитесь, просто ему на этой неделе третий раз палец кусают. Он сейчас в травмпункт поехал, палец зашивать, он на вас не злится, он только с виду такой злой, а так он добрый, он братик мой старший. Только-только институт закончил, а это папин кабинет, но его самого сейчас нет, он приболел немного, вот и попросил Гошу вместо него подежурить.
Лиза говорила что-то еще безо всякого умолку и без пауз. Я мало что понимал. Я был как пьяный и от наркоза, и от того, что с зубом все покончено, я жив и, наверное, буду здоров, я чувствовал себя заново рожденным. Но медленно стали наползать мои ночные обещания вся и всем. Они иголками засели в голове и мучили сильнее ночной зубной боли.
Я мрачнел лицом,  я страдал, я так не мог, дав обещание его не выполнить, меня снова начало мутить, а Лиза все говорила и говорила о своей семье, о маме, о папе, о братике Гоше, когда он был маленьким, о себе, об учебе в институте и т. д. и т. п. Я посмотрел на нее: она была удивительно хороша собой, я уже открыл рот, чтобы ляпнуть какой-нибудь, ни к чему не обязывающий комплимент, но какие-то силы заставили меня сказать совершенно иное:
- Лиза, послушайте меня, постарайтесь отнестись ко всему сказанному мной со всей серьезностью, какой это вообще возможно, Лиза, - я перевел дух. – Я вас люблю, Лиза. Полюбил с первого мгновения, как увидел вас. Я прошу Вас, будьте моей женой с этого мгновения и навсегда. Мы будем жить счастливо и умрем в один день.
Лиза сидела напротив меня с открытым настежь ртом, я глупо на нее  таращил глаза, стараясь понять хотя бы малую толику из того, что наговорил в последнюю минуту. Смысл всего сказанного дошел много позже, на свадьбе, мы  поженились. Лиза оказалась совсем не болтушкой, говорила без умолку она только потому, что выводила меня из состояния наркотического сна, ей я тоже понравился с первого взгляда, даже Гоша был за нас с Лизой очень рад, на свадьбу он подарил мне тот самый зуб, с которого все и началось.