Дима зорин или мир несуществующих вещей

Вчера она пришла ко мне и устроила скандал.  Долго кричала, говорила гадости, руками размахивала, словно пыталась найти лучший момент, чтобы неожиданно повалить меня на пол и бить, бить, бить. У неё были глаза кошки, наступающей на раскалённые угли, глаза, полные ненависти и в то же время – прошение сострадать, простить и почувствовать, став ею.
Она подошла вплотную и спокойно, запустив пальцы в мои волосы, сказала:
- Дима, милый, нам расстаться надо.
Она потрепала мои волосы, поднялась на цыпочках и поцеловала в лоб. Таким поцелуем одаривают мирных покойников, которые как восковые куклы, лежат в деревянной коробке. Тёплыми были её последние слова:
- Дима… Дима… человек замерзает, если стоит на месте.
И ты это говоришь в тот момент, когда я хотел, чтобы мы жили вместе, чтобы в стакане стояли рядом две зубные щётки, чтобы раздавались телефонные звонки и тебе и мне, чтобы на полках вперемежку лежали наши вещи… Чтобы мы стали одинаковыми, одинаковыми...
Я бы никогда не понял, что на неё нашло, если б не прочитал кусок из её рассказа. Она писала о каком-то человеке, о котором никогда не рассказывала. Его звали Дима. Тоже. Когда мои глаза жадно впитывали сплочённые буквы, мне казалось, что она пишет обо мне. Она всегда что-то печатала, пока меня не было. Я знал, она размещает свои мысли на PROZA.RU, но не имел никаких идей, под каким псевдонимом. Я понял, что у большинства писателей две реальности. Да, у вас у всех, не зависимо от того, ОН вы или ОНА, не зависимо от того, иностранное у вас название или из цифр... И самое страшное то, что вы сами часто не знаете, где между грань между Я и ОНИ.
Однажды на улице кто-то выкрикнул имя «Кристина». Она обернулась и долго искала глазами этого человека.
Я тогда не знал, в каком призрачном мире она живёт.
Перебрав всех новоявленных писателей с PROZA.RU, я нашёл её. Не долго думая, я ввёл пароль – у неё один пароль на все кодировочные случаи жизни. И теперь обращаюсь к вам: как мне вернуть её к жизни, как вытащить из того тёмно-зелёного болота, в которое она сама себя загнала?
Представляю вам кусок из её недописанного рассказа.
___________________________________________
…Помню, помню, сотни раз пролетает эта картинка перед глазами: сижу полуголая на балконе, на улицу смотрю, вспоминаю, думаю, складываю, вычитаю, перемножаю… Для меня это такое же пустое занятие как подсчитывать логарифмы, извлекать корни: интересно – не спорю, ведь алгебра эта треклятая с геометрией – прочная основа философии. Сначала арифметика, потом алгебра, потом геометрия – и в конце, при извлечении логарифмов и интегралов, можно понять, как у древнего человека был устроен мир, основанный на числах. Если б нам это объяснили тогда, мы, конечно, ничего не поняли бы, но зато это дало бы повод – задуматься.
Сага получается – об одном, потом этот предмет толкает в крайность – говорю о другом.
Надо упорядочить жизнь, организовать время, сделать планомерной и плавной: из одного в другое, из другого в третье.
И буду так сидеть на балконе, со стаканом в руке, пить, морщась дорогое вино, есть в одиночку торт.
В тот день – пятница была – Дима должен был как всегда прийти. Но мы обоюдно решили, что причины по поводу неночевания дома иссякли. Знакомить с мамой меня он не хотел, боялся её вспыльчивого характера и острого словца. Я расстроилась. Я и так жила не пойми чем: поняла, что практика обрушилась, что она провалилась, не удалась, вышла не такой, как я ожидала. Я шла к нему, держала в руках гигантскую стопку разрезанных газет, где мой материал занимал… как одно дражже тик-так во всей упаковке, если не меньше.
Разозлена была прежде всего на себя: лентяйка, что ж дальше-то?
И только спустя какое-то время я приняла простое жизненное правило: когда у тебя много свободного времени, ты вначале думаешь, как бы его восполнить, крутишься, вертишься, делая вид, что заполняешь его с пользой. Но на самом деле стоишь на месте. Свобода, рамок нет – а человека ограничивать нужно. И упиваешься праздностью, откладывая всё на последний предсмертный час – времени-то много.
А когда всё сжато, скомкано, ты в поту обегаешь станции метро, бросаясь в спешке под поезд, тогда и понимаешь, что остановиться не можешь: всё движешься по инерции, движешься. И много дел успеваешь.
Такое простое правило.
А тогда я утром нехотя шла в редакцию. Мы играли в семью:
Я скорее возвращалась из редакции – с так называемой работы, забегала в магазин, чтобы потратить денег на вино, на замороженную картошку, какую-нибудь газетёнку – так, для виду, чтоб напомнить ему: я …э… журналист. Забегала домой, засовывала всё в духовку, прибиралась в квартире, домывала посуду… - если желание было.
Он приходил каждый вечер. Но вот я всегда боялась, что однажды он не придёт. Плюнет на всё и не придёт.
И чтобы не томиться, не ждать, я убегала из дому, оставляя соседям ключ и записку на случай его прихода. А сама уезжала кататься на горном велосипеде, красном как закат. Он забирал ключ, хозяйничал по дому.
Тогда я была с Катей. Мне необходимо было, чтобы кто-то присутствовал в этот момент, я боялась остаться с Димой наедине. Будто он – призрак из прошлого, и мне нужен живой человек, чтоб не потерять связь с внешним миром. Мне слишком часто казалось, что я сплю.
Мы с Катей приехали, я неудачно наехала на бордюр, поломалась, испугалась… Дима открыл дверь. Катино лицо вытянулось, покраснело: чудеса. Она тоже сочла его за призрака.
У него были ключи от моего дома. На зеркало он приклеил розу моей бумажкой.

Вечером мы ужинали, смотрели его кассеты. Шекспировский «Розенкранц и Гильденстерн», японский «Тёмные воды». Он мучил меня английским, мы играли в весёлую игру вопросов: общаться только задавая вопросы. Нельзя повторяться, задавая один и тот же вопрос. Это весёлая игра. До сих пор мы ею развлекаемся в университете.

Мы занимались любовью. Наверное, единственный – да, пожалуй так – единственный раз я получила удовольствие. И мне не казалось это ни извращением, ни стыдом, ни предательством. Как по маслу. Так, как и должно быть.
Я болела, собственно, я давно не выздоравливала. Наверное, с тех пор как узнала, что Олег ушёл к моей лучшей подруге Диане. Дима приклеивал мне на спину горчичники, бегал ночью за стаканом воды, когда я судорожно кашляла.
Иногда мы будили друг друга ночью.
 – Дима, а ты храпишь!
Мне необходимо было удостовериться, что он – действительно он. И лежит здесь, рядом со мной. Он. Он. И я. Протягиваю руку и в полусне ощущаю человеческое тепло.
Я наотрез отказалась спать в родительской кровати. До Димы там были и другие, и много этих других, которые скрашивали мою жизнь лишь на время, а потом растворялись за металлической дверью, потому что я больше никогда не хотела их видеть. Мы хорошо устроились на полу: постелили матрасы, устроили широкую кровать. Главное – не свалишься от ночного кошмара. А они были. И – неудивительно – это был не страх потери, а страх, что ничего нет, что я снова себе кого-то выдумала.
Мы с трудом просыпались, нежились в утренней постели, листали ДОСУГ, строили планы. Я должна была с другом ехать в Краснодар, но в последнюю минуту, перед тем, как ехать за билетами, я получила смс: тебе там не будет хорошо со мной. Боюсь, что и мне тоже.
Дима предложил уехать на пару дней в дом отдыха. Мы перебирали журналы и сайты подмосковных районов. Я взяла в Универсаме толстый путеводитель по турфирмам. Мы даже не мечтали, мы основательно-серьёзно прозванивались по номерам с девятками, предвкушая утро в бассейне и вечер за партией в бильярд. И не только я хотела этого единения. Он сам заставил меня поверить в то, что всё это – правда, что жизнь – давно не сон.
- Если вдруг не уедем сейчас, то поедем зимой в студенческие каникулы. Можно на лыжах покататься. Не обязательно для этого в Швейцарию ехать.
- Море… Так на море хочется.
И он подходил как-то сбоку, обнимал меня, а я трогала его ярко-красную багамскую рубашку с пальмами и пароходами. Я думала тогда, что всё своё школьное детство я посвятила этому человеку, а он лишь проходил мимо своей пружинистой походочкой, заставляя лицо моё краснеть, а сердце – выпрыгивать.

Но никуда мы не поехали.
Мы не разругались. Мы не разочаровались друг в друге. Случилось то, что должно было произойти: я сорвалась. Спустя две недели – время, за которое я свыкаюсь – я сорвалась. Я не могла заставить себя поверить, что нет вокруг призраков, что я общаюсь с настоящим человеком. Вот он, здесь. Он столько времени рядом, он дышит, он жи-вой. Он давно не призрак, вот только я этого никак не пойму. И именно этого Дима и испугался.
Была та самая пятница, когда закончилась моя практика. Дима сказал, что пора ему дома остаться, а то уже не хватает причин, по которым его постель пуста.
- Мама знает Ингу, и она не примет тебя. Прости. Тебе лучше уйти.
- Так ты реши. – старая шарманка выяснения отношений. По кругу. По кругу.
- Ага! Значит, ты хочешь, чтобы я выбор сделал?
- Не про то я говорю. Ты реши: останешься или нет?
- Кажется, я уже тебе сказал. Ты забыла?
- Ты можешь чётко отвечать на вопрос?
- А ты их чётко формулировать умеешь?
- Не заметно?
- Знаешь, нет. Я не хочу петь старую песню, не хочу скандалить. Я в отличном настроении, чего и тебе и желаю. Прекрати этот спектакль, ладно? Сейчас мама вернётся, и я хотел бы… Я хотел бы – повторяю, что не могу тебя заставить – я хотел бы, чтобы вы с ней НЕ встретились. Мама знает Ингу, они, конечно, не лучшие подруги, они терпеть друг друга не могут и я вовсе не боюсь, что одна начнёт жаловаться другой… Моя мама за словом в карман не лезет – и я просто не хочу, чтобы вы встречались. Зная твою чуткую натуру… Если хочешь испортить себе вечер – оставайся. Только сейчас вот не надо говорить, что он и без того испорчен – не надо, пожалуйста, играть в игру «пни меня». Хочешь, оставайся. Мне… ни жарко, ни холодно…  Только вот я в ваш собачий бой НЕ полезу.
- Ты ответишь на мой вопрос?
- Ты хочешь услышать ответ? Ты в этом уверена?
- Думаю, мне сейчас лучше уйти.
- Знаешь, я говорю тебе об этом уже… 15 минут.
- Я понимаю, в чью пользу ты сделаешь выбор – и не хочу этого слышать.
- Да. Молодец. А у меня нет желания тебе это говорить.
Я стояла у лифта и кусала бы ногти, если б имела такую привычку. Но её я не имела, зато была у меня другая.
- Ты забыла газеты. – Дверь открылась и Дима с улыбкой впихнул мне газеты. Я их действительно забыла.
- Подожди, не уезжай. – О! Надежда! – Подожди, я посмотрю, вдруг ты забыла ещё что-нибудь.
Он вернулся: я забыла телефон.
- Теперь, вроде, всё.
- Теперь идти можно?
- Я тебе об этом…

Больше мы не виделись. Один раз, спустя месяц, я увидела его из окна: он своим пружинистым шажком направлялся в парикмахерскую.
Страдала ли я? Нет. Настроила себя изначально, что нет. Но та пятница была символичной. Что-то в ней кроится, только вот не пойму, что.
Тогда я пришла домой, разобрала газеты. Посмотрела ТВ. Я зашла в магазин и истратила последние деньги: сумасшедше огромный торт, бутылка вина, Davidoff, картошка ФРИ.
Я думала, что он вернётся? Нет, конечно. Он же гордый.
Я думала, что придёт кто-то другой? Нет, конечно, у меня кроме него, Кати и того парня из неудавшейся поездки на море не было никого в Москве.
Это была игра. Игра с самой собой. Одна из тех в которую дети играют, когда ходят в садик: укладывают игрушек, изображая себя воспитателями. Надевают мамины туфли на каблуке, юбки, губы красят. Они чувствуют власть. Никто её не отнимет – нет никого. Всё – иллюзия, надуманно. Нет никого выше, потому в том мире ты – единственный обитатель. И я понимала, что снова погружаюсь в мир несуществующих вещей. Я одна и теперь не надо волноваться, ждать кого-то, шарить рукой по кровати
Так и я. Сидела на кухонном столе, одна ела торт, одна пила вино из огромного бокала и заполняла пепельницу. Пепельницу. Играла в ГТА, даже с Катей по телефону общалась. И что не позвала её к себе? А говорила сама, что Дима придёт. Я его жду – он сказал, что задержится.

Когда она поняла, что я прочёл это, она ушла навсегда, оставив записку тёмно-зелёным карандашом:

Теперь ты поймёшь, что происходит, поймёшь, почему я не отпускаю тебя, почему прошу задержаться ещё чуть-чуть: мне страшно, что больше ты не придёшь. Надоест тебе этот дом, решишь с утра переменить свою жизнь, в которой меня-то как раз и не будет. Ты поймёшь, почему я постоянно прикасаюсь к тебе, почему шарю рукой по кровати, дотрагиваюсь до тебя: мне страшно, что тебя может здесь не оказаться.
Знаешь, вчера утром я вроде бы разговаривала с тобой, рассказывала чепуху какую-то, как если бы ты был моей лучшей подругой. Я говорила то, что никогда бы не отважилась сказать тебе. Я делала себе кофе. Я думала о тебе. А когда я села за стол, то закричала от ужаса: на столе стояли две чашки кофе. Одна с чёрным без сахара, а вторая с молоком и сахаром, как ты любишь. Дима, я испугалась.
Я испугалась! И я до сих пор боюсь, что вокруг…
Я бегу - ты бежишь - и мы оба, взявшись за руки, продолжаем это психологическое насилие над собой.