Qu est-ce que c est, Пачифика?

Пачифика, Пачифика, кричали с улицы, выйди на минутку, мы тебе хотим кое-что показать, и Пачифика, ещё глупая, выходила, и видела дворовых ребят, как они смеялись над ней, изображая трахающихся гомиков, и она отступала в глубину комнаты, разозлённая, клялась быть умнее, но когда в следующий раз снова слышала крики снаружи, нетерпеливо подбегала к окну, ведь её влекло туда именно то, от чего злилась, она видела два мальчишеских тела, прижавшиеся одно к другому, она снова отступала в комнату, разозлённая, но разве не на эту виденную картинку утром мастурбировала, едва проснувшись? Она знала, что парни видят снизу, со своего футбольного поля, плакаты с нежными атлетами, которые она наклеила на потолок, чтобы видеть со своей кровати, открыв в семь – как обычно – глаза, их плечи и их бёдра. В семь утра Пачифика превращалась в Гену, который выходил из подъезда с сигаретой в зубах и портфелем, он мог облить матом любого подонка, вставшего не в тот ряд, он курил на лестнице со своими друзьями по работе и рассказывал о своей девчонке, которая классно делает минет. «По-моему, - говорил он, - она третья, из тех, что я знал, сама предложившая мне это. Остальные делали обречённый вид или в худшем случае презрительный». Бабы дуры, заключал он, и, довольный, возвращался домой, где включал телевизор и вскоре засыпал, утомлённый. Ночью ему снилась та самая, третья, она говорила Пачифика, я знаю, что мне нравится, видишь, какая у меня крупная нога, Пачифика, совсем как член, который ты засовываешь в рот, Пачифика, Пачифика, выйди на минутку, мы тебе хотим кое-что показать, что же там такое? А, это Чук и Гек, разваливающиеся на глазах, вливаются друг в друга. Он открыл глаза – мужчина по имени Том смотрел ему прямо в глаза. Пачифика улыбнулась в ответ и погладила свой член, радостно отозвавшийся упругой болью, а уже через минуту крепко сжимала ягодицы и щекотала пальцем горячую щель между ними, быстро кулаком догоняя утренний сон об оргазме. Она вставала с постели, аккуратно обтерев следы удовольствия краем пододеяльника, умывалась, из ванны пытаясь попасть в унисон голосу Мадонны, она кружилась на кухне, заваривая кофе. Какая же я красивая, говорила она, прилаживая вчерашний узел галстука к шее, господи, ну невозможно. Застегнувшись, она боязливо выглядывала в окно, со страхом ожидая криков ребят и – с упоением – их пародийную секс-пантомиму. Схватив портфель и ткнув фильтром сигареты в уголок рта, Гена выбегал  - лёгко и свободно – на улицу, к своему автомобилю, он выезжал из дворика, нервно срывая своё раздражение на соседе, чья машина пыхала у одного из подъездов, загородив собой проезд, мужик, извини, я мать жду, сейчас я отъеду, отъеду. А в офисе Ниночка игриво подмигивала, а потом ему подмигивал из-за Ниночки Увалов, Гена тогда подходил к ней и говорил Ниночка, а что вы делаете сегодня вечером, и она – как всегда – говорила, готовлю мужу ужин, а он – как жаль, вы разбиваете мой сердце, неужели вы ещё не собираетесь развестись, она смеялась, и уже серьёзно просила его Геночка, лапушка, скачай мне образцы новых смет, эта дура Орлова вчера в свою смену их удалила, не знаю, как и умудрилась, он отвечал замётано. Ниночка была довольна, и Гена, тоже довольный, возвращался домой, где включал телевизор и вскоре засыпал, утомлённый. Ночью ему снилась Орлова, она говорила, что новые сметы мозолят ей глаза из-за обилия глупых ошибок Пачифики, накрутившей в таблице Б абсурда, видимо, специально для мамы, едущей на кладбище, Пачифика, Пачифика, загляни в эту таблицу, мы тебе кое-что покажем. Он открыл глаза – муха на щеке мужчины по имени Уилл чистила свои лапки. Пачифика посмотрела на часы и тут же вскочила, с её губ сорвалось ****ь, в ****у, она быстро умылась и оделась, приладив вчерашний узел галстука к шее, и пожалела, что не успела сварить кофе. Она превращалась в Гену, когда щёлкал замок и звенели ключи, брошенные в карман. Гена выбегал во двор к своей машине, серьёзно вслушивался в шум двигателя, он хрустел колёсами своей железной подруги по стёклам у помойки напротив последнего подъезда. Сегодня обещался придти Дубко с болванками, они хотели перебросить на них базу. Ниночка сказала, что сегодня уйдёт попозже, не согласится ли Геночка подбросить её до метро, я на каблуках, ноги, пока побегаешь по этажам туда-сюда, устают, тут ведь недалеко совсем, минут пять. Ниночка попросила Геночку, не кури, пожалуйста, это очень нехорошо, у неё вот и муж уже не курит, ага, сказала она, вот прямо к палатке, я тут добегу, ну пока, до завтра. Гена, довольный, возвращался домой, где включал телевизор и вскоре засыпал, утомлённый. Ночью ему снилась шаурма вместо билетной кассы, Ниночка, выхватив сигарету из капусты, просила продать ей карточку на двадцать поездок Пачифики, она собирается перевезти пепельницу мужа к своей подруге Пачифике, которая смотрит сверху, Пачифика, Пачифика, поезжай в вагоне, мы тебе кое-что покажем. Он открыл глаза и подумал по-французски on sent l’odeur du brûlé, он поморщился, прислушиваясь к звукам из соседней квартиры, опять соседи ругаются с утра из-за картошки. В ванной Пачифика отогнула веко и посмотрела на покраснение в уголке глаза, да, сказала она, не такая я уж и красивая, уж не рак ли это. Она подала голос, мыча мелодию, булькавшую через пену зубной пасты из комнаты, она кружилась на кухне, помавая перечным воздухом над яичницей. Она долго смотрела на галстук, а потом распустила узел, она взяла из шкафа другой, теперь придётся сменить рубашку и вязать новый узел. Новорожденный Гена выскакивал под утренний дождь, крутя на пальце ключики, он впихивался в свою жёлтую машинку и закуривал, только после первого пепла заводя двигатель. Он – в который раз – читал весь текст рекламного плаката на выезде на проезжую часть и оценивал стройность изображенного на нём парня с пивом. Подъезжая к конторе, он увидел Ниночку, она махнула рукой, когда он открыл дверь. Ну и сыро же сегодня, сказала она, я, когда выходила из дома, попала под дождь, и зонта нет, еле добежала до метро. Мне вчера звонил Увалов, он просил передать тебе, чтобы ты завтра передал ему какую-то зелёную папку, а что, спрашивал Гена, он не мог мне позвонить? Включив компьютер, он набрал номер Увалова, алё, алё, привет, какую папку? Зелёную. А-а, вспомнил, а мне-то чего не позвонил? Да поздно уже было тебе звонить. Ниночка позвала Гену выпить с ней кофе в столовой. Гена, заметила она, у тебя у глаза что-то красное, рак, сказал он, это пройдёт. Спасибо, Гена, что подбросил меня вчера, я теперь всегда буду нагло напрашиваться в твою милую машинку, да сколько хочешь, только не наглей и не проси меня ездить по утрам на Войковскую за тобой. Сегодня у девчонок аврал, у них слетела база. Помнишь, у нас такое было в декабре? Ужас. Они мило болтали, а Увалов подмигивал и предупреждал в электронных записках, смотри, у неё, говорят, муж злой. Гена, довольный, возвращался домой, где включал телевизор и вскоре засыпал, утомлённый. Ночью ему снились девчонки с плаката, они – ещё наивные – катались на такси бесплатно, и Пачифика за рулём стращала их гнойными язвами на своём лице, вон отсюда, вздумали ездить задаром, и они, задёрганные работой, выбегали на дорогу, но не давали машине отъехать, загородив собою путь, Пачифика, Пачифика, кричали они, махая соскользнувшими неводами, хочешь, мы тебе кое-что покажем. Гена открыл глаза и увидел грудь мужчины по имени Уилл, обтянутую хлопком, он улыбнулся в ответ и принялся мастурбировать, самыми грубыми, но мысленными, выражениями приказывая любовнику всадить ему до самой печёнки. Он потом тяжело отдувался, продолжая щекотать распаренную щель между ягодицами. On ira oû tu voudra, qaund tu voudra, пел он из ванны, но замолкал, когда лезвие скользило вокруг губ, господи, какая я красивая, я вся такая Пачифика из Пачифик, самая-самая, м-м… couleurs de l'été indien. После кофе она выкуривала первую утреннюю сигарету, просматривая старые газетные анекдоты, и шла в спальню, где также долго рассматривала голубую рубашку, размышляя, стоит ли её одевать. Всё же грязновата, думала она, надо положить её в корзину. Она старательно затягивала галстук на шее, думая, нельзя ли так однажды задохнуться, умереть в одиночестве, через две недели соседи, нажарив утром картошки, поймут, что вонь из квартиры через стену стала невыносимой, стучатся в дверь, откройте, что там химичите, проветривайте окна, у моей жены от вас голова болит, и взломают – хрясь! Труп у зеркала, сине-чёрными руками сжимающий шёлковую ленту-убийцу. Вроде всё нормально, узел получился в достаточной мере объёмным, так здорово подчёркивает стройность молодой шеи. Пачифика выглянула в окно, ещё утро, никого нет. Она вышла из подъезда, играя ключиками, зиньк зиньк, машина открыла дверь, гукнув. Гена сел и завёл двигатель, серьёзно прислушиваясь к шуму. Плакат-то сняли, теперь остались от парня с пивом лишь клочки, зато, усмехнулся Гена, оставили член. Ниночка уже пришла, она сидела и красила губы, привет, сказала она, отдал Увалову его папку? Гена не сразу понял, о чём она говорит, а, папку, ну да, отдал. Ему позвонил Решётников, он спросил, не видел ли Ниночку, а то она не отвечает. Да вот она рядом си… дела, это Решётников, говорит, ты не отвечаешь, что сказать? Заебал он меня уже, скажи, я вышла куда-то с бумагами, а когда вернусь, пусть перезвонит. А куда вышла? Неизвестно, она мне не докладывает. Понятно. Ниночка, а что у тебя с ним? Решётников клеится, дай-дай-дай, а нужен он мне, у меня муж есть. Они с Геной снова пошли выпить кофе вместе, она боялась, как бы Решётников не появился, хотя он в столовую и не заглядывает. Но может ведь позвонить, а там скажут Ниночка ушла в столовую, и куда он тогда пойдёт? Но ведь здесь сидит… вон, видишь? Та коротко стриженая толстуха у окна. Думаешь, он рискнёт ей показаться на глаза? Он её подвозил на машине полгода, я не думаю, что только до метро. А-а, осенило хитро улыбнувшегося Гену, так вот зачем подвозят симпатичных девушек на машине, Гена, ты же меня знаешь, ладно, прости. Просто этот дебил выводит меня из себя, вчера додумался мне домой позвонить, хорошо, повод приемлемый для Кольки нашёл. Бедная Ниночка, все её донимают, и муж донимает, это видно по той усталости, с которой она упоминает его имя. Интересно, его фото лежит у неё в бумажнике? Надо прямо и спросить, она не сочтёт это наглостью. Нет у меня никакого бумажника, Гена, зачем он тебе? Просто так, думал посмотреть на твоего мужа, ты всё муж-муж, а я, может, не верю в мужа, может ты так специально говоришь, чтобы мои намерения не шли дальше флирта? Ниночка засмеялась, скажешь тоже, ну сейчас найду, вот он, смотри. Приставила фотографию к голове, он идёт мне, мы смотримся? Улыбающийся брюнет с запавшими, будто после болезни, глазами. Нравится? Что нравится, не понимает Гена и краснеет. Если нравится, продолжает Ниночка, забирай. В смысле нравится? Ну, муж мой. В смысле? Какой ты непонимающий, да всё ты понимаешь, я тебя спросила, тебе он нравится? Мне вот нравился, смазливый такой, в загс меня сразу потащил, сказал люблю-люблю, самая-самая, единственная, а я думаю, уж лучше Решётников, хоть на машине ездит. В смысле – нравится? Ладно, бог с тобой, притворяйся сколько хочешь, пойдём, у тебя нет мелочи? Ну не нравится. Не в моём вкусе. Значит, говорит Ниночка, отодвигая стул, у тебя вкус лучше, чем у меня. Пойдём. Гена шёл по коридору до лифта за ней, скользя по стенам, уткнулся в работу, звонил, перезванивал, печатал. Ниночка подходила к нему с вопросами о каких-то ошибках, какие ошибки? Гена, злой, возвращался домой, где включал телевизор и в полночь засыпал, утомлённый. Ночью ему снились песочные потолки, засиженные мухами, Пачифика чесала в ванной задницу толстой бухгалтерше, она сказала, подстригите меня Там, прошу вас, Пачифика, руины дока, мы здесь устраивали оргии с твоей мамой, вот такая была женщина – изюм, могла засунуть себе бутылку во влагалище, но уже беременная была, Пачифика, по телефону родила, как можно родить по телефону, прямо на решётку выбросила его, однозначно по телефону, воспользуйся лифтом, хотя его трос ещё такой слабый, в техника вкралась ошибка, она грызёт его спину, он курит на лестнице и делает себе минет, автоминет, лились воды из трубки, всё спустила, всё, туда нужно заглянуть, но все боятся, Пачифика одна осмелилась, подошла к шахте и услышала голос Пачифика, Пачифика, спустись вниз, мы тебе кое-что покажем. Он открыл глаза и сел в кровати, дыша в сложенные ладони. Страх, ужас, какой дурацкий сон. Он пошарил рукой и отыскал в кармане висевших на стуле брюк пачку сигарет, зачем же вчера тогда новую открывал, когда эта ещё не закончилась, может, примета есть такая, все эти сны, сны, господи. Он потрогал рукой эрегированный спросонья член, но встал и тут же включил музыку, этот сон не шёл у него из головы. Он помнил, что какие-то люди боялись подойти к шахте лифта, хотя двери были закрыты, просто лифт на другом этаже, а там – голоса. Вбил же себе в башку, так можно себя накрутить, что и в психушку попадёшь, À la façon que tu as d´être a moi, A tes môts tendres, un peu artificiels, Quelquefois, пел он, открывая в ванной воду, и смотрел на себя в зеркало, какая же я красивая, господи. Пачифика – а ля ви, а ля мур, а но ньи, а но жюр – кружилась на кухне, доставая из холодильника масло и сыр, ставя их на стол, вдыхала аромат кофейных зёрен, прежде чем отправить их в утробу мелющей машинки. Выпив кофе, выкурив сигарету, прочтя старые анекдоты, она шла в комнату, она доставала свой новый тёмно-синий костюм, прилаживала к шее ещё вчера завязанный галстук. Интересно было бы ходить, думала она, подняв воротничок, как делали раньше, в старину, чтобы был виден галстук, и она поднимала воротничок, любовалась новым зрелищем. Гена выходил из подъезда, крутя на пальце ключики, заводил машину и выезжал из двора, он смотрел, какой новый плакат разместят на щите. Он говорил Увалову, что ему интересно наблюдать, как сменяются рекламы. А у Ниночки выходной, как оказалось, значит, никто не пойдёт с ним в столовую. Может, это даже к лучшему, ему было бы не очень приятно вести с ней беседы, не определив до конца то, что Ниночка вчера затронула, а чего она затронула? Да по сути ничего такого не случилось, просто она всё про меня поняла, наверное, мы сможем по-другому общаться, всё равно эта игра всем надоела, в том числе и мне, всё нормально, не разнесёт же она, не может, но разболтала же про толстуху, действительно толстуха, нет, просто ширококостная, Ниночка тоже ширококостная, ну, не до такой степени, вот такая голень, вот такие ключицы. Гена, успокоившийся окончательно, возвращался домой, где включал телевизор и вскоре засыпал, радостный. Ночью ему снились бумаги, широкими пластами отлетавшие с крыши здания, мы их ловили руками, но ничего не получалось, пока бицепсами играющая девочка не сообщила, у кого рак, однако и после этого бумаги пропадали зря, так зачем же мы её слушали? Оказалось, что Пачифика стояла за углом и знала, всё время знала, ей на днях кололи в глаз новокаин, чтобы другие не узнали – бумаги давно на столе лежат, все имеют свободный доступ к ним, всё наружу, приходите, разбирайте, обменивайтесь, обсуждайте! А что же оставалось делать? Вот и шли на поклон, умоляли, чтобы поставила штамп, чтобы выпустила, а она заявила, что больше не собирается финансировать эту затею с операциями на другом мужчине, ведь – бог его знает – выскользнет со стола, поцелует липовую девочку с бицепсами и до свидания, только Пачифика и сможет по-настоящему в них разобраться, иди, Пачифика, сюда, Пачифика, уже всем хором, Пачифика, Пачифика, мы тебе кое-что покажем. Гена открыл глаза и увидел над собой отогнувшийся угол тонкого постера мужчины по имени Брэд, жаль, подумал, придётся встать и подклеить. А может их вообще снять? С такими мыслями Пачифика чистила зубы, отгибала веко, чтобы увидеть то самое покраснение, ах, гадство, не проходит, всё же не рак, как же это называется? Умирают от него, умирают, веко больновато закрывать, почему я думаю о смерти, зачем тут же отрицаю это? Если уж смерть, то отрицать будет неправильно… или надо лечить. Сходить, что ли, завтра к доктору? К окулисту или другому, даже не знаю, в какую поликлинику идти, где полис и карточка, чего там надо? На кухне Пачифика решила, что выпьет чаю, а не кофе, надело, но тут что-то случилось и она засунула палец в трусы, чтобы пощекотать анальное отверстие, как глупо, господи, какая же я извращенка. Чайник вовсю кипел, а Пачифика продолжала извиваться, шаря рукой в трусах, другой уперевшись в стол, ну вообще, изврат, меня бы на кол посадить, в тюрягу, в больничку мне надо, у меня в жопе глаз, а на нём – чирей, вот смех-то какой! Вся больничка обхохочется, прибегут смотреть. Конечно, Пачифика надраила мылом пальцы – уже вся кисть залезала, – чтобы завязать новый галстук и отодвинуть штору для короткого взгляда на машину, стоящую у подъезда. Нет, машину не украли, но ведь надо будет когда-нибудь купить гараж, так тоже не годится. Гена выходил на улицу, позвякивали ключики, которыми он играл. Он долго стоял перед самым концом дома, при выезде на проезжую часть – там стоял мусороборщик, это его грохот наполнял двор так недавно. Наконец, грузовик тронулся, пропустив кого-то перед собой, и Гена глянул на плакат, ранее закрытый синим корпусом грузовика. Нет, ещё ничего нового не повесили, всё ещё виден под брюками член парня, когда-то рекламировавшего пиво. В офисе на месте Ниночки сидела Орлова, она протирала очки, когда Гена вошёл. Тебе записка, сказала она вместо приветствия, Ниночка уволилась, оставила тебе записку. Жаль, что так вышло… мои проблемы – это мои проблемы… Извини, что так вышло… наш последний разговор не оставлял меня в покое… я вчера заходила, но не смогла тебя найти… Решётников… глупости. Я не хотела тебя обижать. Бедная Ниночка. Теперь Гена будет долго сидеть на своём месте, уткнувшись в монитор, Орлова никогда не пригласит его выпить с ней кофе, да и не надо такого счастья, скучная Орлова в очках, она пьёт кофе в одиночестве прямо за рабочим столом, никто её не ждёт в столовой, никто не обсуждает с ней крема и лифтинги… Может, она интереснее Ниночки? Она знает, что её разговоры – а о чём она хотела бы говорить? – навевают скуку. Может, она любит Булгакова? Ниночка вот его не любила, она любила иностранных авторов. Смотрит на меня, отворачивается. Ей же не нравится эта работа, плаксивое лицо, а к сорока будут пробиваться усы, уже пробиваются. Бесцветная девочка в очках. Конечно, она не мать-одиночка, она ещё дочь, носит маме любимые рулеты в больницу. И томик Булгакова, а та – да не буду я это читать, лучше почитай мне анекдоты. Был, наверняка, мальчик-философ, они обсуждали диоптрии и экологию, а потом она увидела его у героев Плевны в объятиях крупного медведя, что за фантазия на заданную тему? – и убежала. Тьфу, Орлова, как плохо, Орлова, как же её зовут? Вроде, Света. Ты сила лета, ты чудо света… Ты – чудо, Света! К Гене подходили разные люди, Увалов шептал на ухо, поводя глазами в её сторону, давай, не оплошай, сердцеед наш… И Гена чувствовал себя шутом, а Орлова продолжала избегать всех вокруг, носилась по этажам с бумагами для согласования, когда входила в кабинет, то делала вид, что занята своими очками, специально сняла, специально затрогала пальцами, чтобы протирать, дыру протрёт, и не видеть ничего вокруг. Зачем она такая? Из-за неё жизнь кажется искусственной, словно смотришь фильм, заполненный штампованными героями, вроде дурнушки в очках или шефа-похотливца. Ну шеф-то, понятное дело, ввяжется в авантюру с финансами, тюрьма, перестрелка на крыше, зато дурнушка… дурнушка, кукушка… дурнушка снимет очки и наденет синее шёлковое платье, все увидят – да и не дурнушка, а симпатичная шлюха… найдёт своё счастье… А так… Решётников ведь тоже уволился… Наверное, Ниночка уехала с ним в Грецию, у него гражданство. А Орлова не пойдёт по карьерной лестнице, она через год уволится… и тоже поедет в Грецию к Решётникову и Ниночке, своей любовнице, пропивать украденные из компании деньги? С такими мыслями Гена, задумчивый, возвращался домой, смотрел телевизор, и вскоре засыпал, утомлённый. Ночью ему снились руины Олимпии, на пустых трибунах сидело трое атлетов, ждавших аншлага, но… Над ареной, заваленной смятыми пивными банками, летает чья-то визитка, пытались поймать, не сдвигаясь с места, пусто, ветер, ветер… Когда по мраморному блоку пополз таракан, они всё поняли – спектакль окончен, всем спасибо, мерси боку, из-за угла выскочил голый мушкетёр, только как понять, мушкетёр он или кто? Учил руны – вот вам ретроспекция руин в слове, ханжеские завихрения ушедшего атлета, почему ушёл, не объяснив? Остались двое, сидели, крупно – гениталии известного артиста, спущенные трусы dim, выели яйцо из решётки. Она ещё тогда смеялась над профаном, спросившем её о дороге на Жюиф, Жюиф… Жюиф… Нет никаких проблем, разбираясь с камнями, ворочая глыбы разбитых колонн, уйди, по-хорошему тебя прошу, тут мои дырявые стёкла, а он в ответ успокойся, святая олимпийская, говори на ухо, они не услышат, не поймут нас, мы же не на их языке говорим, а ты не слушай – а ты не пугай. Воск – видишь? – воск на моих руках, да и не воск, а настоящее дерьмо, ты же тоже страдаешь, как и я, видишь чёрную точку на жёлтом фильтре сигареты – наслюнявил, засосал, обратно, обратно - верни мой член в воздух, он должен обсохнуть, я его должен показать Пачифике, чтобы она не думала и не злилась, всё ей объяснить, Пачифика, Пачифика, кричали они, встав в полный рост, разевая рты, Пачифика, иди к нам, старая проститутка, мы тебе кое-что покажем… Гена открыл глаза и долго смотрел на лицо мужчины по имени Том, нос которого казался ему спутником фаллической силы этого гения. Крупные носы всегда возбуждали Пачифику, и теперь Гена скользнул рукой под одеяло, чтобы удовлетворить её похоть. Том улыбался, скривив губы, его нос бился в истерике, шевеля бумагу плаката, вдруг край отклеился, и оттуда показался таракан. Гена вскочил сразу после этого, ведь он не только ненавидел насекомых, боялся их, но и видел в снах. Вот, недавний пример - этот сон. Что-то было показательное в ночных видениях, таракан, пиво… Он тронул пальцем веко, чтобы убедиться в присутствии раковой опухоли, но ничего не обнаружил, рак сполз по лицу и достиг губы, герпес, сказала она и зевнула, надо вставать, хотя смысл-то какой, ведь выходной, спи, сколько хочешь, ворочайся на кровати, смотри с подушки телевизор, где же пульт? Она чувствовала себя дамой, принимающей в постели просителей, ах, махнула она рукой, Флоранс, принесите мне кофе и тарталетки. При всём уважении к порядку, она могла иногда забросить себя в мир случайной фантазии, она знала, что порой флуктуация… она улыбнулась… может совершить необычайные… точнее, поправилась она, могут произойти серьёзные изменения с тем миром, в котором жила прежде. Она не знала точно, являлась ли она, Пачифика Сола, центром вселенной или нет. Иногда взрыв интуиции заставлял её верить в это: Флоранс (появляется Флоранс), принесите мне кофе и тарталетки. Флоранс ревностно служила и, чего редко можно добиться от слуг, не сплетничала на кухне: она не доверяла ни кухарке, ни садовнику, ни остальным работникам, за что те называли её «собачкой». Госпожа Годар разнесла слух об их близости, ну, вы понимаете… гх-гх… эта невероятная итальянка и её горничная родом из Прованса, вы слышали её говор? Говорят, она просто обкрадывает госпожу, вот и служит так старательно, её любовник, некто Бужо, всё время вьётся вокруг их дома, противный мулат. И всё это прямо под носом Пачифики. Ей надо проснуться, ах, ну зачем, ведь такой чудный день, выходной, солнце, можно прогуляться по городу, сходить на пляж, что ли… Гена смотрел телевизор, переключал с одного канала на другой, откровенно скучая. В какой-то момент ему показалось, что на улице происходят необычайные события, что, в общем-то, не противоречило его видению летнего выходного дня. Правда, встать и посмотреть, что там случилось, он не захотел, однако шум нарастал, даже стёкла задрожали – вот это уже его напугало. И оскорбило. Краем уха он уловил суть выкриков: на тротуаре избивали Флоранс. Годар, обидевшись на Пачифику, отказавшей в одном весьма деликатном деле, обвинила горничную богатой иммигрантки в нравственной «скорби», то есть в колдовстве и разврате. Горожане были возмущены, и когда в следующий раз девушка шла к Бужо, налетели на неё и, схватив за волосы, поволокли, избивая палками, к дому итальянки. Гена выключил телевизор и украдкой подошёл к окну. Он встал за шторой и глянул наружу. Они смеялись. Двое мальчиков, прижавшись друг к другу, вращали задами, а третий кричал, сложив ладони рупором, Пачифика, Пачифика, выйди на минутку, мы тебе хотим кое-что показать, Пачифика, не засыпай, выгляни,
17-20 апреля 2004, Череповец.