Игрок - эндшпиль

Я
Я сидел и смотрел на уставленную фигурами доску. Меня одолевали смутные и неприятные ощущения.
  Почему-то эту игру я решил играть на кухне. На столе передо мной стояли: доска, чашка кофе и лампа. От чашки вился дымок и поглощался тьмой, нависавшей огромным абажуром над лампой. Хотелось курить, но я решил бросить несколько дней назад. Запив желание глотком кофе, я вернулся к доске.
  Мама и подружка стояли на оранжевых полях близко к центру. Исходя из того, что я слышал, муж подруги, видимо, располагался в жёлтом секторе где-то на третьей клетке (возможно, на второй). Отношение к отцу было сложнее – раз или два на моей памяти она съязвила в его адрес, хотя я не сомневался в её изначально хорошем отношении к обоим родителям. Здесь чувствовалась амбивалентность. Две мужские фигуры, отец и муж подруги, воспринимаемый как личность, а не как принц-консорт, располагались, видимо, одна против другой, сливаясь и разделяясь в её отношении к мужчинам. Сознательный минус у отца, плюс у мужа подруги, бессознательно наоборот. Я разместил их на второй коричневой и жёлтой, отметив про себя, что это фигуры следует рассматривать только в паре.
  Но, помимо амбивалентного отношения к мужчинам – что-то вроде приязни, смешанной с недоверием, вернее, недостаточным доверием – меня беспокоило отсутствие эмоциональности. Эти двое, отец и муж подруги, стояли на очень уж общечеловеческих позициях. Либо моя любезная оценивает мужчин с социальных позиций – насколько хорошо они умеют выполнять мужские функции,- либо она подвержена вспышкам страстной и бурной влюблённости. Всё это не очень-то для меня благоприятно. Либо… Но лучше сначала закончить расклад.
  Француженка? Источник новых французских слов, информация о танцах, вообще приятная женщина. Синий. Присутствует ли Алевтина Викторовна? Не стоит игнорировать людей, с которыми часто встречаешься, даже если видимого влияния нет. Я взял фигуру Сотрудника, попробовал её на коричневом и на сером и решил оставить на сером. Похоже, всё? Больше ни о ком я не знаю. Что ж, перейдём ко второй части Марлизонского балета.
  Эмоцентр определялся соединением двух фигур воображаемой линией; центры этих линий затем снова соединялись отрезком, и так проделывалось со всеми линиями, пока центры не сбегались к некоему невеликому участку доски. Эта процедура хитрее, чем может показаться из моего описания, но большая практика сказывается, и я умею определять его на глазок. Сначала эмоцентр располагался в поле мамы; после появления на доске Алевтины Викторовны он сместился в зелёный сектор. Это говорило о завоевательском отношении к жизни. Напротив зелёных располагались красные клетки, а принцип оппозиции всегда следует учитывать. Страсть, сексуальная заинтересованность. Это совпадало с моими представлениями. Вика ждёт принца, тут сомнений не было, и кажется, это не я.
  Но, как я говорил, всё сходилось, да не совсем. В ней, конечно, чувствовалось стремление занять своё место под солнцем, но граница зелёный/серый больше подходит для типа активность/вялость. Вика, умничка, должна располагаться на границе зелёный/синий, то есть "активный интеллектуал". На доске должны быть ещё фигуры.
  Кстати, ты сам должен стоять, не забыл? Это, что ль, искомый противовес? Смещение в сторону синего-оранжевого-жёлтого? О, интеллект играет свою роль. Но…
  Воспоминание о поцелуях без предупреждения нахлынуло на меня. Её рука на моём затылке. Её лицо, волосы заслонили от меня доску, кухню, мир. Губы… курить… Рука потянулась через стол, наткнулась на чашку, я жадно глотнул холодный кофе и ударил себя чашкой по лбу. Не сильно. Так, чтобы слегка загудело в черепушке. Немного кофе пролилось на лоб. Куда тебя несёт?! Играй! То есть живи. Ищи своё место. Будешь с ней – целуйся, а сейчас – играй.
  Я допил кофе и ударил себя ещё раз – мысленно. Хватит грубой материи. Этого вполне хватило. Взгляд снова сфокусировался на ускользнувшем было эмоцентре между 2-й серой и 2-й зелёной клетками.
  Я протянул руку к коробке и взял фигуру незнакомца.
  Кто ты? Трагическая фигура из прошлого? Идеал, мелькнувший на горизонте и растаявший? Я нюхом чуял опустошение в душе Вики, какой-то разгромленный оазис, происхождение которого не нуждалось в объяснении. Чёрный сектор – пепел сердца? Первая клетка? Нет, воспоминания не терзали её душу. Последняя? Перегружалась не та сторона доски, эмоцентр не может лежать в коричневом секторе, она ещё не настолько разочарованный человек. Попробуем с другой стороны.
  Если я хорошо знаю Вику, её эмоцентр в синем, даже в сине-оранжевом секторе. Это даёт нам кого-то на… э-э… жёлтом поле… или красном… Точнее… Примерно третья клетка жёлтого (вторая? четвёртая?), первая красного. Я шлёпнул себя на третье жёлтое (может быть, можно было и на второе, но нечего раскатывать губу), незнакомца на первое красное. Они тут же запрыгали (в моём воображении!), меняясь местами… И я понял, что пора делать паузу. От добра, мусье, добра не шерше, как сказала бы одна моя знакомая.
   Я взялся за обе фигуры сразу и напоследок подвигал их, примеряя на соседние поля, напрягая не видимую никому, кроме меня, паутину связей, сходящуюся к эмоцентру. Я хотел запомнить варианты, чтобы проверить их завтра на свежую голову. Потом отнёс доску в шкафчик, не нарушая игры, взглянул на часы, увидел, что завтра уже наступило, и отправился насыпать себе свежую голову.
  В ответ на ваш вопрос хочу уверить вас, что незнакомец мне не приснился. Только что не приснился.
ОН
Алик позвонил Вике в пятницу.
- Нет,- протянула Вика странно отсутствующим голосом.- Мы едем на выходные на дачу.
  У Алика защемило сердце, он понял, что движется вперёд на слишком большой скорости. Поторопился с поцелуями, да и вообще предпочитает забывать, что спешить не следует. Да и нет ровно никакой необходимости – кроме собственной невыдержанности. Даже там, где уже ясно, как выполнить задание, ты ведь не торопишься, а спокойно нажимаешь на нужные кнопки в нужное время. Люди похожи на часто зависающие компьютеры, напомнил Алик сам себе, пожелал Вике приятных выходных, пресно пошутил, сглотнул разочарование и вернулся к исполнению обязанностей.
  Вечер пятницы, субботу и воскресенье он провёл не то чтобы очень хорошо. Ему не сиделось. Он вышел на долгую прогулку в субботу, хотя обычно не любил прогуливаться просто так. Потом сунулся в недавно приобретённую "Фрейд и постфрейдисты", но обнаружил, что заболел отупением. Общаться с кем бы то ни было совершенно не хотелось.
  Промаявшись субботу, Алик поднялся в воскресенье рано, поехал на рынок, накупил продуктов, прихватил бутылочку "Шардонне" и посвятил всё утро приготовлению фрикаделек, начиненных сыром и орехами, со сложным овощным гарниром. Процесс готовки доставил ему определённое удовлетворение, "Шардонне" рассеяло вчерашнюю тупость и помогло вчитаться в главу "Психоанализ и общество". К концу воскресенья он почти вернулся в обычное состояние и только время от времени обнаруживал, что напевает себе под нос: "Мама купит новый век…"
  В понедельник он созвонился с Викой. В принципе она была не против провести вечер с ним, но получится у неё не раньше пятницы.
  У Алика глаза полезли на лоб. Он испытал лёгкое головокружение и пошевелил ногами, пытаясь нащупать какую-нибудь опору. Вика не разговаривала с ним, как с парией, потерявшим право на прошлое, и это само собой предполагало настоящее – но настоящего-то и не было! Пятница – не настоящее!
  Испытывая омерзение к роли обиженного влюбленного, Алик, конечно же, просто заметил, что постарается не скончаться до пятницы, и распрощался. Он не верил своим ушам. Поведение Вики предполагало не столько её жуткое хамство, сколько страшную ошибку самого Алика. Неужели он мог настолько ошибиться в человеке? Он откинулся на стуле, прикрыл глаза, сделавшись похожим на сонного сыча, и криво усмехнулся мысли о том, что очень краткий телефонный разговор, лишённый каких бы то ни было эмоций для стороннего слушателя, вызвал в нём такие глубокие сомнения в себе.
   Но самое поразительное ждало Алика во вторник. У них было договорено, что созваниваться утром они будут лишь в том случае, если кто-то из них окажется занят на время занятия, поэтому, не получив упреждающего звонка от Вики, Алик в назначенное время отправился в "Милосердие". Завернув за угол здания, он сразу увидел, что стальная дверь закрыта. Подойдя ближе, он убедился, что офис заперт.
- началась война с Францией – Вику уволили – произошло ограбление – убийство – явился Антихрист – инопланетяне заманили её на тарелку–
  Вика жила за два дома от своего места работы, и через десять минут Алик уже звонил в её дверь. Про себя он решил, что дома её не окажется, но дверь открылась, и Вика кивком пригласила его зайти.
  Он прошёл в её комнату, сел в кресло, остро ощущая ту жуткую пустоту в груди, которую испытывал, когда что-то важное вот-вот должно было решиться (пустоту, вот-вот готовую заполниться хлынувшим потоком), и оглядел Вику.
  Она была в своём обычном домашнем одеянии, обтягивающем и ярком, заставлявшем её выглядеть так же нелепо и весело на фоне комнаты, как выглядят цветные пятна воздушных шаров в густой синеве неба. Но поза её была закрытой, собранной, за обычной мягкостью осязалась твёрдость отстранённости. Вика ушла в себя и закрыла за собой дверь – хотя ещё общалась через окно.
- Извини, Алик, у нас сегодня не получится позаниматься,- сказала она.
  И опять он не услышал в её голосе ни сожаления, ни сочувствия, ни неловкости, ни даже вежливости – ей было нечего объяснять, не за что оправдываться. Глухая стена, сухая кость, скользкая глина. Вакуум.
  Но Алик был готов к этому.
- Я догадался,- кивнул он, стараясь излучать не очень навязчивое ожидание.- Ваш офис был закрыт,- подсказал он.
- Я отпросилась с работы. Хотела позвонить тебе, но у меня вылетело из головы.
  Снова – никакого контакта. Дверь не собиралась открываться. Несколько секунд – очень долго – Алик взвешивал ситуацию. "Против" безусловно перевешивало, но Алик поддерживал чашу "за". Ему было жалко… ох, как жалко. Ему нравилась Вика. Возможно, он ещё спасёт отношения, если заставит себя дотерпеть, пережать ситуацию, снова нащупать в Вике ускользнувшее принятие себя.
  Но Алик знал, как как вредно полагаться на жалость; он знал, что равновесие уже потеряно, результат мало зависит от него. Всё, что он мог сделать, он уже сделал – или должен был сделать – раньше. Он ещё раз взглянул на Вику – последний. Сейчас он отведёт взгляд, подтянет брючины, встанет…
- У меня будут несколько напряжённых дней,- сказала Вика.
  И Алик не встал. "Ты можешь мне ничего не говорить, если не хочешь," следовало бы сказать ему, но он не сделал этого. Он не отводил от Вики взгляда, думая: "Последний раз или нет?" и проваливаясь в эту мысль. По своему обыкновению, в критические моменты он развлекался совершенно посторонними размышлениями о том, как сейчас, вот-вот, слово, жест или даже вздох, или просто Ничего, решительно рванёт ниточку, Пизанская башня чувств наконец рухнет; что это будет? Похоже, слово, вечно во всём виноватое Слово.
- Неожиданно приехал один мой знакомый,- продолжала Вика.- Когда-то у нас с ним был роман.
  Из глубины её переживаний взглянули на Алика её глаза. Она привыкла, что алика нелегко выбить из равновесия, боялась, что её новость всё же способна сделать это, и испытала облегчение, увидев, что её страхи оказались напрасными. Он был поразительно и приятно стоек, этот невзрачный молодой человек в однотонной сорочке, простых серо-голубых брюках, лишённый всяких опознавательных знаков: перстней, эмблем, цепочек, значков, знаков Зодиака на часах, элементарная мужская ревность ломала об него свои клыки.
  Алику некогда было отвлекаться на мелочи вроде ревности. Незнакомец летучей мышью пронёсся в его сознании; он испытал острое телесное ликование ищейки, напавшей на след. Сейчас, сейчас свет упадёт на тень, таившуюся в Запредельном, и всё станет замечательно ясно. Он даже пропустил несколько Викиных слов.
  -…Он говорил, что жить без меня не может,- рассказывала Вика,- а сам мог в любой момент уйти с друзьями и не сказать ни куда, ни насколько. Я чувствовала себя отодвинутой в сторону. Меня это бесило. Вот как чудесно он живёт без меня! И я порвала с ним.
- Понимаю,- проговорил Алик.- Довольно обычная ситуация – извини, конечно, что я так говорю. Как я понимаю, ты считаешь его привлекательным?
- Да. Он красив. Меня это преследует. Как, наверное, всякую женщину.
  Как странно, думала Вика. Проблема обманчиво легко превращается в обыденные слова, исчезает в ушах Алика. Они спокойно обсуждают affaires du coeur, словно два Гобсека, обговаривающие условия любовного займа! Да, к такому она не привыкла. И ей не казался неловким такой гобсексуализм. Странные отношения между мужчиной и женщиной.
- Тяжело,- задумчиво кивнул головой Алик.- Столкновение разных образов жизни… Такие ситуации просто не решаются. Напоминает стимуляцию чувств от противоположного. Я бы сказал, что это не совпадает с твоим представлением о семейной жизни.
- Абсолютно,- подтвердила она.
- И он, надо полагать, как и ты – не может оставить тебя в покое?
- Да. Он приехал в пятницу и сразу позвонил мне. Я по-прежнему для него единственная в мире, а ему через месяц уезжать в Германию. Он хочет забрать меня с собой. Он настаивал на встрече, я не хотела. Я знаю, что ничего не изменится, не такой он человек. Я и подговорила родителей уехать на дачу. Он все выходные обрывал телефон, даже к подруге моей заезжал, спрашивал, где я. Вчера, пока я была на работе, он маму просто достал. Она меня прикрыла, сказала ему, что у меня в офисе телефон не работает. Вечером я решила взять трубку: всё равно от него не отвяжешься. Мы договорились встретиться сегодня и поговорить. Я отпросилась с работы. Он скоро должен мне перезвонить.
  Она умолкла. Алик медленно и мерно кивал головой. Чёткость и громадность ситуации словно придавила их обоих. Затем Алик ожил.
- Понимаю,- протянул он.- Понимаю. И всё же позволь тебя просить. Ты хочешь уехать в Германию?
-   Вика пожала плечами.
- Не знаю. Нет, наверное.
- Он, похоже, не бедствует. Тебе нужны его деньги?
- Нет, Алик, нет.
- Всё, значит, держится на этой самой физической привлекательности. Он притягивает тебя так сильно, что ты всё-таки готова примириться с тем, что будешь оставаться одна?
- Ну… Не знаю. Алик,- выплеснулось через край,- если бы это было так легко…- Её голос умолк и утонул. Её веки дрогнули и медленно наползли ей на глаза.
  Стоп, остолоп, решил Алик. Не выжимай из человека сок, и так всё ясно.
- Я действительно понимаю тебя, Вика.- Он постарался говорить как можно мягче.- Но понимание сейчас – не тема. Я тебе об этом расскажу потом, за бокалом пива  с вертутой. А сейчас надо принимать решение. Я предлагаю следующее: ты идёшь на работу и играешь там в "черви". Я сижу здесь и разговариваю с ним по телефону, когда он позвонит. Это, разумеется, его не остановит, если я правильно оцениваю обстановку. Но, раз он через месяц уезжает, засиживаться здесь и осаждать тебя долго он не может. В его распоряжении была какая-нибудь неделя. Четыре дня уже прошли. Верно?
- Он сказал, что должен уехать в четверг.
- Ну вот.- Алик почти развеселился.- Я бы предложил тебе переселиться ко мне, но ты, сдаётся мне, не согласишься. Я прав? Разумеется. Значит – я беседую с твоими родителями, заручаюсь их одобрением и придумываю тебе тихое место для проживания до четверга. Идёт?
- Нет,- заявила Вика.- Я сама со всем разберусь.
- Тебе надо? Мучиться, разрывать себя в разные стороны… Ты не хочешь просто расслабиться, выбросить проблему из головы так, словно её и в природе не существует, а заодно поиграть в самостоятельную жизнь – одна в пустой квартире? Не занимайся мазохизмом.
- Алик,- начала Вика.
- Без возражений, пожалуйста. Чтоб ты не говорила пошлостей, сразу скажу: это тебя ни к чему не обяжет. Я не собственник, меня не обязательно боготворить за подвиги во твою славу. Я оказываю тебе дружескую услугу. А дальше – как захочешь. Хочешь, будем гулять каждый вечер, не хочешь – будешь сидеть вечерами одна и сдувать пыль с книг. Ты не лишаешься ровно ничего, кроме своего дурацкого выбора. Никаких обязательств.
- Алик,- уже раздражённее проговорила Вика,-я сама решу свои дела.
- Брось. Вспомни офис: там сейчас тихо, прохладно, пусто. Нальёшь себе кофе и будешь ломать голову, как не взть взятки. Рай.
- Алик, это моё дело. Не лезь. Ты же видишь, я решила. Когда я в таком настроении, со мной бесполезно спорить, мои уже знают. Иди занимайся своей работой и выкини меня из головы.
- Вика, не придуривайся. Мне чхать на твоё настроение. Ты прекрасно знаешь, что я тебе говорю, как лучше.
- Не надо мне как лучше.- Она сверкнула глазами.- Занимайся своими делами.
- Я не хочу заниматься своими делами. Откуда ты взяла, что это – не моё дело?
- Что, ты уже купил на меня лицензию? Или я наняла тебя в телохранители? Сказала, иди. Я позвоню вечером.
  Они говорили негромко, но с напором, пережимая друг друга, и в пылу этой схватки телефонный звонок, казалось, прозвучал громче, чем в тишине.В выстрелы фраз вплелась очередь орудия другого калибра, и бой затих. Обе армии смолкли. Телефон выпустил ещё одну очередь. Вика подняла трубку.
- Да… Ну да… Я тоже могу сказать "наконец". Скажи что-нибудь значимое… Да… Да, поговорим… Согласна, надо встретиться… Хорошо… Через 20 минут? Смогу. Где?… Ну всё. До встречи… Ну всё, уже договорились встретиться, там обо всём и поговорим.- Она положила трубку.
- Всё, Алик, мне пора переодеваться. Созвонимся вечером.- Её лицо вдруг смягчилось, расслабилось, и она добавила:- Со ссорами несного интереснее жить, ты не находишь? Пошумели и помирились.
  Алик расхохотался (нервно, как он тут же понял).
- О да, урок закончен. Не забудь правильно выключить компьютер.
  И он вышел в июль, думая о том, что и правда атмосфера немного разрядилась, и он уже может спокойно подождать ещё немного и узнать в должное время, была это всё же последняя встреча или нет, есть любовь или нет, вообще, что есть в этом мире, кроме июля. А июль пыхтел вокруг него, стараясь сплавить город в один однородный полужидкий ком. У него были хорошие шансы закончить работу часам к семи вечера.
Я
Обычно доска разговаривала со мной неторопливым, размеренным голосом, негромким и отчётливым, лишённым какого-либо характерного тембра и поэтому приятным.
  Сегодня она разрывала мне голову десятком голосов, громких, визгливых, разноладовых, старающихся перекричать друг друга – словно все фигуры решили одновременно перессориться между собой.
  Твоя роль "сильного мужчины" нелепа! Ты допустил ошибку! На этом этапе партии ошибки непоправимы. Всё, дорогуша, тебя сбили, слезай с доски!
  Спокойно. Меняется ситуация, забудь про всё, что уже произошло, лови момент, начинай продумывать новую модель поведения. Её не смущает, например, твоя настойчивая неэмоциональность? Женщины стараются любое блюдо приправить эмоциями. Отбрасывай привычные структуры.
  Можно ли ей верить? Ей не нужны деньги, Германия? Это в наше-то время?? Взгляни на неё: Германия будет сидеть на ней превосходно. По ней пошито. Этот городишко не для неё, и она это знает. Сравнима ли возможность уехать с размышлениями о достоинствах и недостатках ухажёров? Как ты мог купиться на такое? Чему и кому можно верить, когда у них перед носом проплывает Германия?
  Э-э, мелко. Это не психология. И от Германий отказывались. Вика не живёт критериями смазливых уличных мордашек. Её не бросишь в трепет волшебным словом "заграница". Взгляни, сколько здравого смысла в её отношениях с француженкой. Она не заискивает, у неё есть прочная внутренняя система ценностей.
  Соблазн! Вникни в смысл ситуации, лопух. Против соблазна нелегко устоять, хоть он и идёт вразрез с логикой, характером, прошлым. Да, и с системой ценностей тоже. Что ему до этих повседневных мыслишек? Он великолепен! Порыв, щедрость жизни, новизна – плюс цейтнот. Решай сию минуту, не сходя с места! Авантюризм – в этом вся прелесть. Куда тебе до этого с твоей постной вечностью в кармане.
  Так, прекращаем пустой трёп. Где инсайт?? Ну-ка, соображай. Чем живёт такой человек, как она? Сидением в офисе на хорошей работе? Нет. Что она видит во сне, ты знаешь? А-а. А сама она – знает?
  В том-то и дело, что не знает. Вспомни-ка лучше про господина Буридана. Что означаешь для неё ты и что означает он? Не думай, братец – нюхай. Кто коснётся мечты первым, тот и выиграл. Мечта, как и соблазн, иррациональна, но во сто крат сильнее. Кто больше соответствует тому, о ком она ничего не знает, но угадывает его черты шестым чувством? Отбрось интеллект и выпускай антенны.
  Голоса бормотали всё быстрее, лихорадочней, бессвязней. В одних начали прорезаться взвизгивания, кто-то залопотал совсем быстро, другие потянулись, ухнули в басы. И тут голова раскололась.
  Это зазвонил телефон.
- Ты ещё со скуки не умер, как я погляжу,- услышал я голос Вики.
- Мне не скучно, - постарался я сымитировать – не очень удачно – её тон.- "У меня интересные собеседники",- добавил я про себя.
- В общем-то ничего из ряда вон выходящего не произошло. Ты-то думал, да? Наш разговор закончился довольно быстро. Он с ходу заявил, что я прямо сейчас прыгаю к нему в машину, мы едем на дачу к его другу, а в четверг прямо оттуда – на самолёт.
  Судя по Викиному голосу, непохоже было, что она заскочила домой на секунду за любимым колье. Скорее она сидела, удобно устроившись, покачивая закинутой за ногу ногой, одной рукой рассеянно проводя по компакт-дискам на стояке, как бы раздумывая, что ей захочется поставить.
  Похоже было, что если я и ошибался, то Незнакомец ошибался ещё больше.
- Представляешь: прямо в том, в чём я есть, ничего не сообщив родителям, не уволившись с работы. Недурственно, да? Я ему ещё подолом сиденье не подметала. Ах-ах, какие у нас мужчины. Ну, разумеется, я ему сказала, что не дождётся.
  Я криво усмехнулся – впрочем, она этого не видела.
- Он ещё пытался мной покомандовать. Некоторое время я его послушала, потом мне надоело. В конце концов он заявил, что уезжает сегодня же, что я разбила ему сердце, но не жизнь, и ещё пожалею об этом. В общем, всё знакомое и нудное. Я повернулась и пошла.
  Вика сделала паузу. Я сидел за столом перед доской, держа в левой руке трубку, правой постукивая по краю доски. Умничка, Вика. Она не стала решать, зная, что за неё скорее всего решит предвзятость; она держала все "за" и "против" на весах до самого конца, сама, не позволяя ни мне, ни ему добавлять что бы то ни было на свои чаши. Это нелегко, но такой она человек. Самостоятельный. Перед моим внутренним взором фигура незнакомца, разросшаяся до огромных размеров, треснула вдоль, словно язык молнии пробежал по ней, и половинки истаяли в серо-голубом дыму, а на доске вместо него уже стоял новый незнакомец. Это был я. Это я сбил незнакомцу всю игру. А стол начал наклоняться, доска с фигурами заскользила по нему прочь от меня, словно скатываясь с древней плоской Земли в хаос серого тумана, бывшего некогда незнакомцем, а за фигурами – людьми – туда же устремилось солнце-лампа, коричневое море кофе, и сам стол заскользил вдогонку, бессмысленно возмущая сизое варево, а стул уже качался подо мной, и в тот миг, когда я сидел перед доской, держа у уха трубку, из которой било молчание, я видел, как я сам вместе со стулом скатываюсь вслед за столом, а из спины моей уже выбивается серо-голубой клуб дыма, и дымка пробегает по швам рубашки, мне стало по-настоящему страшно.

Март 2001