Поле Куликово

Алексей Тырышкин   
                «Куликово поле»


Говорил  мне батек – Диман, с чурками надо дружить. Их ведь как мух, чуть что не так – хана нашему княжеству!
Говорил, а я не слушал. Да и стоило ли? Батя, Иван Симеонович, имел прозвище Красный. Не потому, что правление его было ярким. За красивые глазки его так народ окрестил. И смазливое личико. Тьфу. Я прославиться хочу! Во всем мне нужен размах. Править, так не  князем, а царем, воевать, так не с Верхними Мухоморами, а с самою Ордой!
Орда! Золотая орда! Звучит, блин, что ни говори. А Русь? Четыре буквы, произнеси при дворе европейских монархов или в стойбище уйгур. Спросят – а что это? А скажи – Золотая Орда – побегут менять подштанники. Нет, Орда – это сила, мужики. Всю Евразию под себя подмяла. Даже китайцев. Не спасли их ни ушуисты, ни монахи Шаолинь, ни прочие ниндзя.
 Итак, мне надо было во что бы то ни стало надрать зад Золотой Орде. Знаю, мечта. Пусть и голубая, хотя сам я и не из этих.
Что мне надо для начала? Людей, хорошую экономику, что бы их вооружить и прокормить, мир с соседями, торговля с торговцами и так далее. В стратегию, что ли не играли?
Я пришел к власти после долгой поры чумных эпидемий, населения уменьшилось до трети. Усилилась Тверь, Оборзел Олег Рязанский, Литва начала пускать пальцы веером, дескать, пошли вон из наших земель, русские захватчики! Это она после захвата наших исконных земель под Смоленском. Вот уроды! Еще и язык свой вводят в программу обучения, при том, что местные крестьяне на родном то изъясняются не всегда понятно.
Для начала я собрал команду из молодых и энергичных помощников. Димка Боброк,  волынский боярин. Поначалу мне его фамилия показалась интересной. Бобра я представляю, зверь такой. Бобрик – прическа. А Боброк – что такое, неужели, бобер с бобриком?
Я решил, что еслив фамилия у человека интересная, то и сам он тоже интересен. В отношении Боброка я не прогадал. И вправду, уматный тип! Он помог уладить отношения с соседями. Привел в порядок экономику. А как он базарил в Боярской Думе! Одним словом, Боброк.
Второй – Вовчик Серпуховской. Серпухов держал, князем считался. Во время нашей первой встречи он решил, что я дурень с манией величия. И понятно. Тогда я владел лишь Москвой, занюханным заштатным городишкой, чей размер – один квартал Владимира или какой-нибудь Рязани. И моя идея насчет хорошей разборки с ханом Золотой Орды ему показалась идиотской. Все равно, если бы войну хану объявила все та же деревенька Верхние Мухоморы. Ну, с Верхними было бы все понятно, не зря же Мухоморы. Обдолбились, крыша поехала, через день проходит. Только башка болит.
Но Москва!? На неверие в мой успех Вовка намекнул мне как можно тактичней, размытыми фразами.
-Ты че, Димка, обалдел? Тебя же в говно сотрут!
Я промолчал. В то время так бы оно и было.
Мои предки тяготились татарским игом. Чурки брали дань чистым золотом, нам на поддержание и без того нищенского бюджета бабок никогда не хватало.
Я просто сходил войной на соседей что послабей, нагнал на них страху, наложил дань. Дань, понятно дело, шла напрямую к хану. Моя экономика от ига уже перестала страдать. Появились бабки – церковь меня зауважала. Я закорешился с одним поклонником русского стиля и вообще, фанатом всего такого духовного по имени Серега. Серега был среди церковников в большом почете, основал в глухомани монастырь, я думал, сперва, он под Шаолинь косит, но Серега оказался оригинальным человеком. Собрал в монастырь бывших военных, совершивших преступления, ушедшими из мира по политическим причинам. Дал шанс начать новую жизнь. Обучать их ничему не пришлось. Сами кого хошь научат.
А насчет дикости мест Сергий по прозванию Радонежский, не беспокоился вообще. Говорил, что бог сбережет. Ну-ну. Слыхал я, как он  медведя одними матюгами к бегству принудил. Клевый  чувак  Сергий Радонежский! Даром, что фанатик.
Он у нас отвечал за пропаганду моего замысла среди народа. Попы – они что? Пока им хан привилегии давал, они говорили прихожанам, что иго – плата за грехи и противиться ему не стоит. Сергий к бабкам пристрастия не питал, с ханской ставки имел серьезные рамсы. Говорил что думал, а думал он четко и ясно. Вот что значит аскетизм, природный воздух и диета.
А тут еще одна фишка приключилась. На ней я менее фанатеющих священников подловил. Татарский хан принял ислам. И решил обломить с халявой православных попов. Услышав это, наши попы принялись усердно хаять Орду, выстраивая в массовом сознании ее негативный образ. Я добавил масло в огонь, разъяснив подданным, что в случае победы ислама всех мужиков обрежут, заставят  пять раз в день совершать намаз, и что самое жуткое, запретят спиртные напитки.
Вот тогда то народ и всполошился. Бросать с бухлом никто не хотел. У меня под крыльцом стали собираться огромные толпы милитаристов, ждущих только команды «Фас!».
Я направил их энергию в созидательное русло. Велел построить каменные стены для Москвы. Превратил границы княжества в опорные пункты, усилил работу по вербовке воинов, без препятствий принимал беглых крестьян, освобождая их от налогов, пока они не поднимутся. Да и что с них брать? Лапти и портки? Гастрабайтеры визжали от восторга, прочуяв такой теплый прием. Народ стекался вагонами. Пустующие земли вскоре оказались кишащими людом. Так я устранил последствия чумы.
Что была  Москва до моей политики – «Каждому беглому колхознику – прощение, земля и воля!»? Полупустая полузабытая полузабитая крутыми соседями страна.  Теперь у меня было самое многочисленное княжество Руси. Народу прибавлялось и я начал расширять свою державу.
Вот тогда то Вовка из Серпухова и врубился, что мой план реален. И без лишних базаров признал меня своим шефом. Старшим братом иными словами.
Ну, поначалу я принялся зачищать русские земли. Пиар-кампанию Сергия Радонежского по объединению княжеств в «Великую Русь», народ принял с восторгом. Население пронял патриотический подъем, и на этой почве увеличилась его рождаемость. Средств контрацепции на всех не хватало, а желания возлюбить ближнего было хоть отбавляй. Росло число подданных, росло число войска.
 Олег Рязанский сидел на измене, бессильно глядя, как я отбираю у него город за городом. Тверь тоже не вякала. Для этого пришлось посетить хана Орды и стукнуть на тверских князей, мол, они собирают войска для свержения татарского ига. Совал золото кому не лень, и  благодаря этому истинные демократы из числа татарского верховного руководства одобрили мои планы по предотвращению мятежа в отдельно взятом улусе.
Я до самого конца поездки ждал подвоха. Отравят, сварят живьем в котле, разорвут конями – гадал, на что хватит фантазия у здешних потрясателей вселенной? Ни на что не хватило. Только на выклянчивание новых гонораров.
Я свалил в свое княжество, прижучил Тверь, быканул на Литву.
Литва быстро осадилась, сказав, что всегда уважаллла своеггго восточноггго соседдда.
Там пара ребят из князей оказались нашими по духу. Без тормозов, даже не сказать, что литовцы. Быстрые, ловкие, в общем, позор нации. А мне пригодились. Ольгердовичи. Особенно понравился мне Андрюха Ольгердович. Ягайло, дядька ихний, оказался сволочью, каких свет не видывал. Силенок с гулькин нос, а понту, как у Чернигова.
Заборзели под моим крылом «младшие князья», пальцы раскрылили. Пришли в их города однажды татарские прислужники за данью. А они им фак показали и послали на три буквы.
Татары сели за словари, перевели адрес на свой язык и, ясно дело, обиделись.
Прискакали к хану с жалобой. Хан только отмахнулся. Какие-то русские им фак показали, подумаешь.
Те объяснили значение адресата, на который их послали вместе с самим ханом, всем его гаремом, матерью, богом, и прочими сакральными ценностями. Хан обиделся, понятно дело. Позвал военного специалиста по русским, Араб шах его имя. Говорит – бери парочку туменов, сходи, устрой русским второй Будденовск!
  Араб шах – отморозок известный. Теракт, значит теракт. Алла Акбар.
Собрал башибузуков, вскочил на коня и поскакал на войну.
Русские князья постепенно стали осознавать, что наехали на крутых мужиков. Порознь не разбить. Я по делам в это время отъехал, а они суки, гордые, посовещались и решили – че нам Димку тревожить? Мы и сами по себе стратеги почище Жукова. Соберем братву в один кулак и влепим хачикам по черному.
Сели на коней, девок рядом, в телегу водки, соломы, чтоб помягче с девками кувыркаться, закусь, ясно дело, музыкантов и прочую публику.
На полдороге вспомнили, что среди прочего забыли оружие. Ну а возвращаться – плохая примета, удачи в бою не будет, да и в лом.   Подъехали к реке Пьяне. Татар не видать. Ну нет и хрен с ними.  Само название подсказывает, что надо сделать, если ты на войне, а враг еще не подошел. Первая – за встречу, вторая – за победу…
Бухали по черному. Во всех окрестных селах самогон повывелся лет на пять. Честные девки  - на десять.
Некачественный алкоголь привел к массовым отравлениям в рядах союзников. Секс без удержу – к физическому изнеможению всех, кто не отравился.
Когда подъехал Араб шах, мочить его было некому, да и не чем. Распинали нашу братву, как щенков. Мне мой шпиен в рядах союзных князей рассказывал потом.
-«Оглянуться не успели, половина уже грузом двести лежит. Татары на нас. «Алла Акбар, мать вашу!». Налетели на конях, растоптали. Амба.»
Плюнул я с досады, кликнул Боброка, Вовку, Ольгердовича. Говорю им, братаны, нашему авторитету приходит каюк. Если хачики поимели нас один раз, они решат, что могут поиметь и второй раз. Надо им показать кузькину мать! Поймаем и замочим!
-Зачем мочить? Резать надо! Убивать, – не понял Андрюха Ольгердович.
-Мочить! – грозно говорю я,- Только мочить! Так страшнее звучит.
Я как в начищенный унитаз смотрел. Два года не прошло, с границы пришла весточка о том, что на нас надвигаются федеральные исламские войска под руководством Бегича. Задание – разоружить полевого князя Дмитрия Ивановича, уничтожить подконтрольные ему бандформирования, и принести мир в его города посредством баллист и греческого огня.
-Бегич - что  за фраер? – спросил я Боброка. Он многих из ханской тусовки знал. Боброк отмахнулся, как от назойливой мухи.
-Лох. Причем лох конкретный.
Так и оказалось. Встретили мы его на реке Вожже. Аккурат на переправе. Мы на одном берегу, он на другом. Долго не сближались. Я Бегичу – плыви к нам, ты же агрессор, должен первым напасть. Он и купился. Бросил своих в реку. Мы их еще в воде ополовинили стрелами. Эх, всласть в Чапаева наигрались! А потом копьями по уцелевшим и усе. Бегичу капец.
Это была первая правильная победа над чурками. Бухали два месяца. И пленных поили. Трое померло с непривычки.

Ну а потом к власти в Золотой Орде пришел Мамай. Мне его фамилия сразу не понравилась. Оказалось, не зря.
Нашугал я их всех своей крутой победой. Поняли они, что сглупили, доверив мне власть в отдельном федеральном улусе. Собрали всех военнообязанных, все народы, племена. Даже итальянский Иностранный Легион наняли. Тьфу. Чурки же.
Итак, Олег Рязанский, тварь сексотная, шел с войском на помощь Мамаю. Следом спешил Ягайло Литовский. Это враги. Я собрал все силы, мобилизовал подчистую, благо, народу развелось до чертиков. Пришли Ольгердовичи, Сергий Радонежский прислал своих монахов. Мы произвели в Коломне поверку. Тронулись в поле. На битву. Ловким маневром шуганул прочь косопузых сексотов – рязан, Ягайло тоже затаился, ожидая итогов матча «Мамай – Диман».

Чурок в поле было видимо невидимо. Галдят, вопят, орут. Наши слегка на измену подсели при виде такой массы.
Вовка и говорит.
-Надо как-то их воодушевить. Показать, что мы с ними, с народом. Ты, Диман, давай, надень простую броню и становись в первые ряды.
-Ты че, очумел? – говорю,- А если меня убьют?
-Я продолжу твое дело в качестве наследника,- утешил Вовка.
Боброк встрял.
-А че, неплохо. Давай, Диман, не сыкуй. Рюрикович ты или нет? Чурок как мух. Надо им военную хитрость показать. Давай, мы с Вовчиком возьмем десять тысяч конных воинов и отъедем в лесок слева. Типа пописать. Аккурат за левым полком. А когда чурки опрокинут левый полк и начнут их преследовать, мы нападем им в спину.
-А если чурки их не опрокинут? – спросил Андрей Ольгердович.
Боброк равнодушно пожал плечами.
-Ну тогда просто пописаем, зачем же легенду портить. Деревья удобрим.
-А почему это засадный полк за левым полком, а не за правым, где я со своими доблестными литовцами стою? Это ваш имперский шовинизм!
-Да пошел ты,- ответил я,- Просто до твоих не сразу дойдет, когда надо отступать.
Андрюха хотел было обидеться, но не стал. Наверное, до него  не дошло, где именно обида.

Вот встали наши армии одна против другой. Надо начинать, а обычай требует поединка перед битвой.
-Кого пошлем на разогрев публики?
-Монаха Сергия Радонежского!
-Его!
-Ага!
-Давай, Пересвет!
Тут Пересвет и выехал. Здоровый такой дядька. Как Тайсон. В глазах такая духовность, как у будто он уши каждый день за завтраком ест. За плечами десять лет бокса, таэквандо, каратэ, самбо и силат перисай дири.
-Ну, кого нагнуть с божьей помощью?
Из рядов монголов, они же татары, они же чурки, выехал такой же здоровенный мужик. Тоже из спортсменов. Челубей.
 В рядах суматоха – делают ставки. Слышу – фифти-фифти. Ну, думаю, бой боем, а я вас все-таки нагрею на пару тысяч золотых. Даю Андрюхе свою казну.
-Ставь на Челубея!
А сам бочком, бочком к Пересвету и шепчу ему на ушко.
-Слышь, землячок. Делай что хошь, но чтобы к третьему раунду лег под него! Я поделюсь наваром!
Пересвет кивнул. Выехал.

Первый бой они провели в разведке. Войска гудели в азарте. Начинался второй раунд. Тут ко мне подбегает Андрюха. Шары по полтиннику.
-Блин, шеф, хана нам! Мамай своему тоже велел лечь!
Я схватился за голову.
Оставалось только победить, дабы отобрать у врага все бабки.
Сошлись они в третьем раунду, ударились и оба упали в глубоком нокауте.
Гвалт затих. Полки рванулись в бой.

Что происходит, когда в рукопашный бой идут толпы народа в несколько сотен тысяч? Массовая резня, жуткая мясорубка, давка. Поле было огромным, но людей было еще больше. Организованных людей. В построенных рядами полках, при каждом свой стяг.
И стою я на холме, глядя на это море стягов, на эту людскую стихию, что звенит железом, готовит к бою луки. И жутко мне становится. Неужели это все – моих рук дело? Неужто это я собрал под свое знамя столько народу, что готово за мной и в смерть и в огонь? Но я ведь ничего такого не делал. Всего лишь улучшил жизнь крестьян, всего лишь немного занялся делами государства. Не отливал золотые купола на храмы, не строил себе высокие терема. Просто решил прежде всего возвысить свою вотчину над другими. И стал вкладывать в крестьян.
Вот он, их ответ. Тысячи крепких, уверенных в себе людей, готовых в бой. Не на смерть, нет. А убивать. За убитых родителей, сожженные города, унижение и боль, что мы терпели три сотни лет. Год за годом к нам налетали чурки, не давая подняться. И вот, нате вам.
Ощетинились копьями первые ряды. Вторые налегли на первых, помогая выдержать начальный, самый важный удар. В центре Мамай выставил пехоту, по бокам своего огромного войска устремил в бой легкую кавалерию. Коняга и так зверина тяжелая, а тут если со всего маху, да с человеком сверху налетит на пехотинца, ваще хана будет. Ох, трудно пришлось моим браткам на флангах. Стояла там пехота. Матерая, свирепая, но пехота.
Со всей Руси собирал добрых молодцев, что бы в одночасье угробить. Такова доля воина. И моя, быть может. Я переоделся в простые латы, нацепил шлем покрепче, встал впереди. Рядом – охрана. Самые лютые бойцы. Сам отбирал. Этим я обезопасился от гибели в первом же столкновении. Умереть не боялся. Мы уже определили, что сил у Мамая до пупа и больше, поэтому нам надо брать его обманом. Заманить после упорного боя притворным (или не очень) отступлением, а потом ударить в спину элитными частями княжеской гвардии.
Все молчат. Ждет моей команды. Я поднял свой меч вверх, заорал что есть силы.
-Вперед!
-Вперед!!! – подхватывает море вокруг, шевелится, шелестит помятая трава. Постепенно бойцы начинают разгоняться, их шаги ударяются о землю все равномерней и равномерней. Земля под нами заметно дрожит. Мы идем на разгон, выставив копья. Вижу первые ряды вражеского полка. Иностранный Легион. Европейские наймиты.
Цивильно одетые, выпендрежно обвешанные оружием. Поможет ли внешний вид во время сумасшедшей рукопашной рубки? Да ну вас. Не верю. Какая разница, красив меч или нет? Лишь бы рубил хорошо.
Пошли легионеры бабки зарабатывать, да только Мамай хитер – поставил их пушечным мясом. Впереди. И платить не придется, и пользу от лохов с Европы получит. Ой лохи!
Расстояние стремительно сокращается. Летят первые стрелы. Навесом, поверх щитов. Вот одна бухнула по щиту, вторая утонула в траве прямо перед ногами. Третья попала в соседа, он беззвучно обнял землю и исчез из виду. Падать нельзя – затопчут. Наши умельцы отвечают конкретнее – по прислуге огромных самострелов, стрелой от которого можно как шампуром от шашлыка, пронзить сразу нескольких человек. Вымели их подчистую.
Мы сблизились. Грохот. С разгона вмялись в их ряды. Впечатываем копья в чужие глотки, ускользаем от их наконечников. Первый ряд сметен и подмят. Парнишка из второго, на которого я в это время бежал, побледнев, отвернулся к своим. Я думал – блевать хочет, и смахнул ему на всякий случай  голову долой. Когда отрубленная башка пролетала мимо, успел заметить в ней стрелу. Значит, не от блевоты паренек загнулся.
На меня бросились сразу со всех сторон, но  подоспела моя охрана. Семка Мелик, спортсмен, качок, богатырь, единым махом оказался рядом со мной. Завалил одного самого крутого из натовцев. Остальные испуганно отскочили. Но пришла подмога и бросились вперед.  Пошла веселуха. Игра называется – кто первым срубит голову русскому князю и прикрепит ее к копью.
Пока счет был сухим, и меня это безумно радовало. Поле гудело, хрустело, гикало. Справа и слева дико ржали кони, со всего маха налетевшие на копья и бердыши. Грохот стоял как в кузне.
Вскоре наш наступательный порыв захлебнулся в крови. Я, дурень, в первые ряды поставил самых крутых, погранцов и разведчиков. Мы их сторожами называли да бродниками. А потому и полк их звался Сторожевым.  Они пацаны бравые, спору нет, да только привыкли к быстрой скоротечной рубке, а не к многочасовому спаррингу на мечах. Выплеснулись, покосили врага и отлетели прочь, вконец уставшие.
Я отдал команду отходить к Большому полку. Это был центр всего войска. Сторожевой полк стоял немного впереди всех остальных, поэтому наш откат на общую диспозицию не повлиял.
Мы попятились назад под градом стрел, ядер пращей и прочих метательных снарядов. Огрызнулись в ответ. Тяжелые стрелы прогудели над ухом и впились в преследователей – это разминались лучники из Большого полка.
Дошли до передних рядов Большого полка и растворились в нем.
Вокруг брань, азартный мат. Возгласы раненых. Бой только начался, а Сторожевой полк, я не сразу в запарке понял – вот он, впереди по большей части лежит. Грудой тел. Правда и натовских жополизов Мамая теперь не существует.
Каких мы не пришибли, тех хлынувшая  поверх них толпа ордынцев раздавила, смяла и затоптала в ошметки.
Ну и хрен с ними, знали, на что шли.
И промяв своих помощников, толпа ордынцев с улюлюканьем рванула к нам.
Оглянулся я в поисках своей охраны – мама моя княгиня, из десятка только четверо остались. Вот блин и повоевали! Я сплюнул, бросил в противника зазубренный меч и схватился за шестопер. Ох, погуляет моя палица по чужим мозгам!
Сема Мелик рявкнул охране, они взяли меня в полукруг, готовясь к новому бою.
Вновь схлестнулись два моря, вновь пошла кровавая мясорубка. Мигом зашатались и рухнули два передних стяга. Я заголосил, указывая шестопером туда. Боярин Бренк, на которого я напялил свои княжеские цивильные доспехи, устремился туда с отрядом конников. Меж рядов был небольшой промежуток, поэтому мчались они туда как по улице.
Правильно поступил я, переодевшись в простое снаряжение. Во-первых, щас эта орда кинется мочить князя Димитрия Иоанновича, а поскольку за ручку и в лицо мы с ними не знакомы, начнут искать меня по богатой одежде. Во вторых, одев простые латы, я как бы сказал своим воинам – я – свой! Помирать, так вместе! Сражаться – так рядом! Клево я все продумал. Хотя лучше бы продумал, как бы вообще в бой не лезть. Вон, Мамай, сидит на своем холме и оттуда управляет боем. Попутно девок щупает, компот пьет, анекдоты от свиты слушает. Комфорт!
Я отшвырнул прочь пробитый шлем, взмахнул шестопером и стал пробиваться к переднему краю полка, где в это время шумела схватка.
Шли по трупам. Одни еще шевелились, пуская во все стороны щедрые струи горячей крови, другие мирно покоились, выпустив из себя кишки, раскинув мозгами на несколько метров вокруг. Ох, мерзкое это дело, война. Еще в драку не вступили, а уже шагаем чуть ли не по щиколотку в чужой крови.
По Тишке Гольцу ударили дротиком в грудь. Мой охранник захрипел, закатывая глаза от боли, осел разом на оба колена и завалился на землю, смертельно раненый. Мы перешагнули через него и продолжили движение.
До линии боя оставалось еще порядочно, когда мы нарвались на пролезшего каким-то чудом к нам в тыл татарским пехотинца. Он с прыжка подлетел к нашей группе, свалил Мелика ударом ноги, уже замахнулся саблей на меня, но Миха Троицкий, что шел рядом по левую руку, достал его в полете тяжелым ударом палицы. Шипованая бита мокро чмокнула о лоб киллера. Тот мешком шлепнулся нам под ноги. На этот раз прошли, даже не перешагивая, прямо по телу. Мелик встал, отряхнулся. С ним все было в порядке.
Бой стремительно накатывался на нас. Там впереди к татарве пришла подмога и они серьезно подмяли под себя пару рядов нашей обороны. Туда спешили из запаса, заделывать пробоины в защите, но поздно. Единый строй начал лопаться, разрываться на отдельные схватки. Сотня на сотню, сотня на одного, один на сотню. Думаете, про последнее загоняю? Ни фига подобного. Этот, из хлопцев Сергия Радонежского, напарник Пересвета по кликухе Ослябя. Я про него говорю.
На губах пена, в руке топор. Машет как безумный. Меткий, коварный, жесткий. Не монашек, а терминатор  какой-то.
Мы как раз спешили к нему на выручку, продираясь сквозь усталых от долгого боя татар. Били нещадно, чаще всего просто походя, когда они отвлекались на мародерство. Не успели. Ослябя в одиночку держался против сотни, прикрывая солидную площадь, где по причине гибели не осталось ни одного из наших защитников.
Когда Бренк с моего коня, на котором так гордо восседал, заметил этот непорядок и бросил ему на выручку сотню из числа звенигородских ополченцев, среди них затесался и я с охраной. Прошли, как нож сквозь масло. Попали удачно в паузу во время смены у татар усталых бойцов на свежих. Да поздновато. Мы сразу бросились к Ослябе – видим, он уже шатается, весь в крови. Оказалось, спина у него вся стрелами расшита, как у ежа. Держался он до нашего прибытия из последних сил. А как подошли, тут и помер.
Татары вскоре откатились прочь после неудачной атаки. Мы вдогонку пустили пару стрел из тех, что еще остались. Они ответили целым дождем. Убило мало кого, а вот исцарапало почти всех.
 В одной из следущих схваток мне прилетело саблей по башке. Я упал на землю в глубоком  нокауте. Двое из уцелевших охранников – Миха и Сема, подняли меня и вынесли из боя. Голосить – «Князь ранен!» не стали, умные они у меня. Нечего панику сеять.
Когда я очухался, Большой полк исчез. Вместо него, там где он был оказалась залитая кровью, загороженная горами трупов площадь. Трупы лежали в три – четыре слоя, один на другом. Запасной полк готовился к очередной атаке, приняв в себя уцелевших воинов из Большого полка. Я пригляделся – в центре него трепещется княжеский стяг. Там в золоченых доспехах рыскает Михайло Бренк. Туда сейчас пойдет ударная группировка противника, что бы докончить смертельную игру с Дмитрием Ивановичем, то бишь со мной. Им же по барабану, что я тут валяюсь, поодаль от стяга. Нет же, будут искать именно там. А заодно и стяг свалят. Пока стоит стяг, спешат к нему со всех сторон свои, потерявшиеся, отбившиеся, оклемавшиеся после раны. Нет стяга – значит бой продули. Вот такие правила игры.
А чурок будто и не убавилось. Вон сколько наших полегло, даже просторней как-то стало, а татар как была тьма тьмущая, так и осталась тьма.
Справа и слева только их и видно, давят гады левый полк, и слава те Господи, как орех от стены, отскакивают от правого. Молодцы Ольгердовичи!
Вновь разгорелся бой за стяг. Рванули татары туда конной тысячей, да налетели на московских бояр, тоже оконь. Сшиблись, сцепились,  полетели наземь первые тела. Остры сабельки у моих бояр. Шибок удар. Рубят сплеча, одним ударом могут человека надвое распластать. Красиво смотреть, как превращаются чурки в капусту. Шарахнулись чурки. Страшно. Хотя, че бояться то? Что саблей пополам, что стрелой в глаз, один хрен – смерть.
Но вот подключились нукеры Мамая. Его личная гвардия. Ох, уже не так красиво смотреть, равная пошла бойня. Татар больше, смяли, изрубили моих бояр, прошли сквозь них и припустили на нас! Ох, сейчас начнется!
Я уже взбежал по горе трупов к стягу. Стяг сторожат как зеницу ока. Самые лучшие, самые смелые. Сам стяг в руках Бренка, он стоит на высокой горе из изрубленных тел. Трехметровый холм из трупов.  Видать, не впервые татары кидаются на стяг.
Схватка медленно но верно переместилась к ближайшему окружению стяга. Лупятся то не только возле него – все поле шевелится в яростной рубке. Нет больше организованных полков, там русские, здесь татары, там снова русские и так все поле.  Но именно здесь бой обретает самый крепкий накал.
Я бросаюсь туда. Татары тоже. У стяга меня, попутав, едва не зарубил Бренк. Вовремя узнал, не говоря ни слова, повернулся опять к нападающим и стал выжидать, когда татары прорвутся к нему.
И они прорвались. Закарабкались по зыбкому холму вверх. Пока что редкие единицы, прорвавшиеся по недосмотру строя. Их встретили разящим выпадом копий сверху вниз. По убитым бросились другие. К нам поспешили на выручку с тыла. Схватка закипела сильней. Когда прорвались нукеры Мамая, их ожидала куча мала. Где свой, где чужой можно было разобрать с трудом. Кони ржали, шарахаясь от горы тел. Нукеры спешились, нырнули в драку.
Мелик с хрипом свалился вниз, пропустив удар в горло саблей. Миха  разнес башку самого первого нукера. Второй хотел его поймать на выпаде, но я прикрыл телохрана, метнув татарве в лицо шестопер. Тут же подхватил чей то меч, встретил занесенный меч, крутнул, вышибая. Коронным ударом разнес его щит вдребезги, оттолкнув прочь. Не удержавшись, тот свалился вниз, увлекая за собой других нукеров.
Миха гикнул, метнул сулицу. Та со звоном вошла в круглый щит командира сотни нукеров. Сотник завизжал. Я думал, от ярости, оказалось, Миха проткнул его насквозь вместе со щитом, как бабочку.
На плечо мне упала чья то тяжелая рука. Бренк.  Глаза воспаленные, полные безумия.
-Я счас сшибу этих уродов. Дозволь, княже, взять твою дружину?
-Бери. Только ударь и обратно!
Бренк соскочил с возвышения, оставив стяг нам под охрану, увлек за собой в контратаку сотни две что были под рукой и пошел косить духов, только щепки полетели!
Они вгрызлись в татар, яростно работая саблями, мечами, топорами, копьями. Впереди Бренк, за ним князь Михаил Звенигородский, рядом братья Александр, Алексей и Тимофей Белозерские. С ними бояре их вотчин и дети боярские. Ну, дети - это просто название. На самом деле – никакие они не дети, по четвертаку каждому. Звери еще те.
Татары отступили, перегруппировались и ударили вновь. На Красном Холме задымился сигнальный огонь – Мамай бросил в бой свой последний резерв, тумен «бешеных». Тумен – это десять тысяч, так что довод оказался весомым.
Они загудели смачным топотом коней по сплошному полю, усеянному телами. Единым гиканьем огласили битву. Ударили о наши передние ряды и смяли их! Те отчаянно отбиваясь, попятились прочь, один за другим падая посеченными в неравной схватке.
На Бренка сотоварищи надавили всей силой. Князь Михайло Звенигородский отчаянно раздавал удары направо и налево. Но вот со спины его взяли в копья сразу трое конников. Он упал на землю, а над ним в схватке за тело князя сшиблись Белозерские с нукерами Мамая. Алексей погиб под саблей шустрого татарина, Сашка свалился с убитого коня, конники его, пешего загородили, что было дальше с ним, не углядел.  Тимофея и Бренка, как особо опасных, встретили залпом из луков в упор. Тимофей завалился на круп коня со стрелой в глазу, Бренк, раненый в бок, еще некоторое время держался. Его загородили боярские дети, началась самая настоящая свалка. В ход пошли засапожные ножи, заточки и острые грани боевых перчаток.
-На подмогу!!! – не своим голосом завизжал я, указывая залитым кровью мечом на подбитого Бренка. Народ взревел, истошно, из последних сил поднимаясь в атаку.
Я бросал их, подобно дровам в жадную пасть костра. Лишь бы тот горел. Мамай не отставал в этом занятии. Небось, после битвы, кому бы ни суждено победить, несколько десятков степных племен попросту перестанут существовать. Но что они для Мамая? Он же военачальник, а не этнолог.
Потом раздался отчаянный крик ярости. Все указывали на свалку, в которой миг назад барахтался наш отмороженный Бренк.
Над продолжающейся дракой поднялось  вверх копье, на конце которого была наткнута отчаянная головушка Бренка в золоченом княжеском шлеме.
-Князь, князь убит!!!
-Отставить панику! – заорал, что есть мочи,- Я здесь!
Смотрит народ на меня удивленно и радостно.
-Приготовить луки! Щиты, мать вашу, стену из щитов вокруг стяга! Копья! Заслон из копий! Подтянуть резервы, суки тормозные!
Засуетились, заработали под аккомпанемент копыт летящих в бой нукеров.
-Залп!
Меч рубит воздух, давая сигнал стрелять. Стрелки рванули тетивы, пустили гудящую смерть навстречу врагу. Складный вопль боли и гнева. Падают в месиво из тел и крови новые тела, обагряя поле новой кровью.
-Еще залп!
Почти в упор. Кони встают на дыбы, но бойцы не из новичков, выправляются и продолжают сближение с нами. Под некоторыми завалились кони. Если не придавил, прыгают на ноги и бегут сражаться пешими.
-Копья!
Мгновенно доступ к стягу загорожен острой стеной из сотен копий. Поверх идет третий залп стрел.
Потом заорали насаженные на копья люди и лошади. Началась рукопашная.
Центр продавлен, прорван. Туда бегут владимирские ополченцы. Подперли. Умыли кровью, да и сами умылись, за мгновение сгорев в жуткой по накалу схватке. Острый клин нукеров пробивается прямо ко мне. Я – перед стягом.
Леха Брянский, Никита Черена одновременно встают на острие клина. Никита протыкает копьем одного, второй со всего маху срубает ему руку, третий кидается добивать, Леха сносит ему голову, потом падает сам с рассеченным лицом. Его добивают копьями, проносятся дальше.
Дальше двоюродный брат Вовки Серпуховского, Тимоха. Он с тремя сыновьями. Татары облепили их, как мухи, израненный, падает первый, старший сын. Младший попытался его оттащить, но получил удар в висок и сам упал. Тимоху завалили, обхватив руками, прижали к земле и добили, с руганью погружая в тело воина короткие копья. Средний из рода Тимохи, Василь, стремительно уносит ноги, татары – за ним.
Гриша Капустин загораживает им дорогу с двумя мечами. Работает как вихрь.
Трое с хрипом отлетают прочь, червертый оседает перед ним на колени, растерянно хватая руками выползающие из живота кишки. Но нукеры продолжают переть. Все заняты тяжелым боем, некому помочь Гришке. Да и не просил он помощи, около получаса простояв заслоном меж мной и татарами. А потом нашелся меч и на него. Седой татарин вытер лезвие сабли о халат, обернулся к своим, что-то сказать. Василь, вынырнув невесть откуда, приложил его тяжелым кистенем и утек, только его видели.
Дорога ко мне открыта. Идут.
Дрались с ожесточением. От удара ломались мечи, разлетались в осколки сабли. Я, оставшись без оружия, завалил какого-то басурмана и стал долбить кулаком по морде. Потом свернул шею, как куренку и вновь поднялся на ноги. Рядом – Василь. Он шатается от усталости. Смотрит на меня окосевшим взором. Молчит.
-Василь! – ору на него. Он кивает.
-Беги по рядам! Скажи всем, пусть отходят!
Василь недоумевает.
-А стяг!?
-Да хрен с ним, новый сошьем! Давай!
Отход – сигнал к атаке для засадного полка, что в Дубраве. Боброк ждет именно его.
Потом вновь бой, духи перли, как на параде. Все уже втянуты в бой. Нету у Мамая больше запаса. Давит чем есть. Ха, а у нас еще и запас приготовлен.
Мы отходим. Почти бежим. За мной сразу кидается человек шесть татар. В принципе, сперва их было десять, но пока они прорывались ко мне, четверо легли не травку отдохнуть. Черт, я ведь с такой оравой один не справлюсь.
-Василь!
Василь и еще двое каких то ополченцев бегут на выручку. Теперь уже не до общей стратегии и тактики. Мы бьемся отдельно от всех полков и всех линий. Шестеро на четверых. Василя с братками хватило ненадолго, Я вскоре лихо утекал от троих уцелевших татар по кровавому полю Куликову. Отклонился влево – там где стоял в начале битвы левый полк, теперь была поляна, усеянная битым и не очень оружием, дохлыми конями и телами людей. Орали раненые. Чужих, не сбавляя бега, я старался добивать. Потом бросил это дело. Вот победим, тогда и поиграем с татарвой в докторов.
Погоня поредела – какой то ранетый боец изловчился схватить одного татарина за ногу, рассек ему жилы под коленом коротким ножиком. Сам, конечно, получил увесистый удар саблей, но свое дело сделал. Татар стало двое. Ну, теперь с ними можно и повоевать.
Я плюнул на все, схватил с земли саблю, прямо из мертвой руки вытащил. И пошел навстречу погоне.
Татары остановились.
Миг промедления изменил все. Зашумела дубрава, поле вокруг нас стремительно наполнилось летящими во весь опор всадниками. Тяжелая кавалерия пошла в решающую атаку. Впереди – Вовка. Золоченые доспехи, алый плащ за спиной вьется пламенем.
-Вовка! – заорал я ему. Тот не заметил. Заметил Боброк, кивнул, ничего другого сделать не сумел, на высокой скорости проходя мимо меня. Чудом не затоптали свои же. Когда последний всадник пролетел на бой, и осела пыль, своих преследователей я не увидел. Их смели, как траву.
Я обернулся в сторону, куда ушел засадный полк. Они летели по тылам татарских туменов, опрокидывая всех, кто смел оказать хоть какое либо сопротивление. Татары дрогнули, попятились. Началась суматоха. Зажатые между русскими полками, татары заметались, нарушая войсковой порядок. Мамай занервничал, возжигая один за другим сигнальные костры на своем холме.
Ход боя менялся в нашу пользу. Метались обезумевшие кони без седоков, летели во все стороны шальные стрелы, в поднятой пыли кругами наяривали потерявшиеся сотни и десятки. Мамай живо сворачивал шатры и на глазах у еще продолжавшего сопротивление войска начал готовиться к побегу. Это стало командой сваливать для всей его разбитой в пух и прах армады. Генофонд степи теперь надолго будет усечен. Это была победа. Полная.
Вовка направлялся прямо к Красному Холму, в надежде увидеть голову Мамая на своем копье. Спортсмен хренов.
Я присел на травку, подложил под спину щит и закрыл глаза.  Спать хотелось.
Адреналин в крови иссяк, и наступала пора  простому человеческому сну. Так меня и нашли потом мои подданные.

эпилог
За победу над татарскими оккупантами Великий князь Дмитрий Иванович получил прозвище Донской. Князь Владимир получил прозвище Храбрый.
  А Боброк как был Боброком, так Боброком и остался. А жаль, клевый был чувак.