Снова о смертной казни

В начале июня председатель президентской комиссии по помилованию писатель А.Приставкин сообщил на специальной конференции по проблемам смертной казни (с участием генерального секретаря Совета Европы), что Б.Н.Ельцин отменил высшую меру наказания в отношении последнего на сегодняшний день осужденного государством на смерть.
«Счастливчиком» оказался воронежский маньяк, насиловавший и убивавший молодых женщин. Серийного убийцу называли «воронежским Чикатило», так что вряд ли смягчение его участи привело в восторг родственников жертв. Впрочем, по информации министра юстиции П.Крашенинникова, большинство помилованных без особого энтузиазма относится к данной акции милосердия и даже просит исполнить ранее вынесенный смертный приговор, который представляется им более желанным по сравнению с пожизненным или 25-летним заключением в условиях весьма далекой от совершенства отечественной системы исполнения наказания (получается нечто похожее на анекдот про встретившихся из-за желания помочь друг другу садиста и мазохиста, когда последний нетерпеливо умоляет: «Ну, давай же, скорей, начинай!», а первый зловеще отвечает: «А вот погоди!»).
Однако теперь, видимо, им придется сполна испытать все ее «прелести», поскольку и Конституционный суд наложил мораторий на вынесение смертных приговоров (согласно Конституции, их может выносить лишь суд присяжных, который пока не создан), которые не исполнялись с августа 1996 г. И тут же возникает далеко не праздный вопрос: существуют ли надежные гарантии, что отъявленные преступники за долгие годы заключения не сумеют найти способ вырваться на волю (ведь это может оказаться куда страшнее, чем бегство из зоопарка или цирка хищных зверей). Окончательное слово за законодателем, который должен внести соответствующие изменения в уголовный кодекс, как того требует Совет Европы. Однако накануне выборов Госдуме необходимо очень чутко прислушиваться к общественному мнению, которое в основном за смертную казнь (на Западе, как выясняется из социологических опросов, «глас народа» по данной проблеме в целом созвучен российскому). Считается, что всплеск эмоций в пользу исключительной меры наказания наблюдается при разоблачении очередного кровавого маньяка - как это произошло недавно в Украине в связи с судебным процессом по делу Оноприенко, лишившего жизни более 50 человек. Думается, поводы для подобных настроений достаточно обоснованы.
В то же время объективные исследования вроде бы говорят о том, что существование смертной казни в уголовном кодексе государства практически не влияет на криминальную обстановку, поскольку мало кто из преступников полагает, что будет разоблачен (увы, нередко так и случается), да и совершаются многие убийства в состоянии аффекта на почве пьяных разборок (регулярные криминальные обзоры «Граней» это подтверждают). Доказано, что профилактическую роль играет главным образом не тяжесть наказания, а его неотвратимость (при этом в идеале государство должно быть инструментом наказания, а не орудием мщения). Однако, естественно, это не догма, и в ряде стран с ортодоксальными мусульманскими режимами, где по сей день применяются изуверские средневековые кары (отрубание кисти руки за воровство, забрасывание насмерть камнями за супружескую измену и т.п.), уровень преступности очень низок, так что страх перед возможным наказанием все же, случается, играет не последнюю роль. Бывает и так, что, напротив, с отменой смертной казни кривая преступности действительно идет вниз (так, например, произошло в свое время в ГДР и ряде других европейских стран). Впрочем, наверняка здесь сказалось главным образом улучшение социально-экономической обстановки в целом, в то время как у нас уровень жизни неуклонно падает, а преступность, как следствие, растет.
Так что, несмотря на общемировые тенденции гуманизации в отношении отъявленных преступников (и не только: в Эстонии можно получить штраф, если прилюдно прихлопнешь комара, а в Швейцарии несколько лет назад один мужчина совершил акт самосожжения в знак протеста против истребления людьми тараканов, которые, по его мнению, испытывают при отравлении страшные мучения), этот вопрос, очевидно, еще многие годы будет предметом дискуссии. Возможно, будущим поколениям покажутся нелепыми наши споры о законности существования смертной казни: для них это будет столь же неестественно, как нам всерьез дискутировать о правомерности смертельных боев древнеримских гладиаторов (впрочем, в Москве видеокассеты с записями пыток российских солдат чеченскими боевиками имели определенный спрос, так что патологические садисты существуют во все эпохи), однако общественное сознание является весьма консервативной субстанцией и не очень охотно перестраивается на восприятие новых, тем более далеко не бесспорных истин.
г. Новочебоксарск,   июнь 1999 г.