Спасибо... За надежду...

Сизый дымок поднимается вверх и запутывается в свисающих с потолка фотопленках. Интересно, кому первому пришло в голову украшать таким образом рабочий (вроде бы) кабинет? Странный контраст – яркие стены, оклеенные плакатами и эти пленки… Частью – проявленные, частью – нет.
На некоторых видны кадры – как будто остановившиеся мгновения жизни. Чьей? Даже не знаю. Но не моей… Это точно…
Тихо… Непривычно тихо. Много лет назад я совершенно не умела работать среди шума. Теперь не могу что-то делать в тишине. Правильно говорят: привычка - вторая натура.
Еще несколько минут – и закончится счастливое мгновение покоя. Гримерка наполнится шумом и звуками голосов, и нужно будет улыбаться, отвечать, спрашивать, посылать на х… и выслушивать такие же «посылы».
Я сама сделала этот выбор – знала, что выбираю отнюдь не «сказку», а тяжелое и подчас мерзкое занятие. Но выбрала сама.
Началось. Они медленно просачиваются в кабинет, рассаживаются по стульям и столам, на ходу поправляя макияж или одежду. Это называется «планерка перед выходом в ад». Даже не помню, кто придумал это название, но оно почему-то неизменно кочует с нами по всем городам и клубам.
Обычная картина: диджей жалуется на стилиста, стилист – на звукооператора, звукооператор – почему-то на танцовщиц. Странно… По идее, она вообще не должны особенно пересекаться в процессе работы. Но тем не менее – пересекаются.
Наряды у девчонок сегодня скромные. Относительно, конечно, но все же… Про себя отмечаю горящие глаза одной из ведущих танцовщиц. Не иначе – наркота. Убью… После выступления.
Последние указания. Какие-то обрывки звуков и фраз, остро перемешанные матерными словами и монологами. Почему мы все так разговариваем? Неужели это модно, круто или как-нибудь еще? Неужели простой, нормальный русский язык интересен теперь только иностранцам, которые его учат?
Всё, пора. Шумная толпа вываливается в коридор, кто-то требует вина, кто-то – лавандового масла. Удивительно-разные интересы: одним хочется выпить, другим – до блеска натереть тело.
Коридор очень узкий, и вдоль его зачем-то понаставлены стулья. Зачем? Ведь здесь всё равно никто никогда не сидит.
Пятьдесят грамм. Коньяк. Благородно-сверкающего оттенка. Растекается теплом по телу и – каплями по губам. Только по губам – не по подбородку – иначе может испортиться грим.
Зеркало. Ласковая улыбка. Нет, не такая… Еще разок, еще… Вот. Так годится. Теперь нужно зафиксировать её на ближайшие два-три часа. И всё получится. Всё будет отлично.
«Не облажайтесь», - традиционное напутствие шефа.
«Сам такой», - не менее традиционный ответ.
Пошла музыка. Под истерические аплодисменты зала – на сцену. Повести плечами и чуть дернуть шеей – фирменный лейбл, узнаваемо, знакомо до отвращения.
Переливы света, то темно-красные, то розоватого оттенка. Тошнотворная смесь запахов сигарет, пота и разнообразного количества парфюма на зрителях. Медленно-расплывчатая мелодия…

«Сегодня не будет того, что вы ожидаете увидеть. Сегодня мы покажем вам то, что спрятано в уголке сознания каждого человека… Живого человека…»

Потоки света распадаются на части, уходя на края сцены и из них словно выпархивают птицы – легкие па, похожие на прикосновения мягкого перышка к губам… Белые платья, переливающиеся в отзвуках софитов. Неугасающий, нестареющий вальс…

«Ощущали ли вы когда-нибудь дыхание любви? Касалась ли вас она во сне или в бредовых рабочих буднях? Знаете ли вы что это такое – любить?
Я расскажу вам сегодня не сказку. И не занимательную историю, поведанную мне бабушкой или прабабушкой. Я буду рассказывать вам жизнь. И вы проживете эту жизнь вместе со мной… Сегодня.»

Затихает музыка. Потухает свет… Исчезают белые проблески и зажигается маленький огонек в центре сцены. Вокруг разбросаны листки бумаги. Их много, они желтовато-белые и кажутся несчастными и ненужными здесь.
Опускаюсь на колени у огонька. Беру в руки один из листков и опускаю глаза.

«Ты – моя фантазия… Моя невыдуманная нереальность... Мой тихий утренний сон, смешанный с ароматом ванильных хлопьев на подушке… Ты – моё любимое и единственное сомнение, ради которого не страшно броситься в пропасть…»

Легкая улыбка, листок планирует на пол и застывает, чуть подрагивая от моего дыхания. Поднять глаза, и из-под упавшей челки посмотреть куда-то вдаль.

«Он был уверен, что любит её. Любит безмолвно и тихо, спасаясь лишь письмами на несчастных листках бумаги. Он думал, что когда-нибудь она поймет, как сильны и безграничны его чувства… И полюбит тоже…»

Музыка нарастает, врывается в сердце всё более громкими звуками… Переливы мелодии отдаются в глазах и мешают смотреть.
Я собираю листки и, уходя, бросаю их вверх.

«Наивный…»

Фейерверк света врывается в голос Уитни. Красивый сильный голос, словно сошедший со старой пластинки.
Из разных углов сцены – он в белом костюме и она – в красном. Ярко-красном платье, развевающемся словно кровь, потоками бьющая из вен.

«Он не спешил», - с насмешкой, горькой до кома в горле, - «Он думал, что его судьба давно решена на небесах и нет смысла стараться что-то изменить».

Они танцуют. Нет, не танцуют… Это больше похоже на мольбу, безмолвную и бесконечно нежную мольбу. Он умоляет её быть с ним…
Поворот… Она вкладывает свою ладонь в его руку. Сжимает на мгновение – и отпускает, кружась и кружась по сцене. Он спешит за ней, пытается остановить хоть на секундочку – но соскальзывают руки, и не получается даже коснуться.

«Он отдавал ей свою душу. Дарил, бросая к ногам и уповая на милосердие. Он страдал, но так, чтобы это страдание ни на секунду не омрачило её улыбки. Он любил так, чтобы эта любовь никогда не смогла помешать ей жить»

Музыка звучит всё громче, и вот уже лишь вихрь из красного цвета можно различить. Он парит по сцене, окружая белую фигурку, сжатую, нелепую и грозит раздавить, уничтожить, растоптать…

«Он не был ей нужен», - жестко, чеканя слова.

Она взмахивает рукой, задевая его плечо и он падает на колени, опустив голову вниз. Музыка обрывается резко. Красный цвет исчезает со сцены. Разливается туман, окутывает белую фигуру, скрывает, прячет внутрь.

«И в один миг он это понял. Ушел вглубь, закрылся от всех и перестал дышать. Вдыхал, выдыхал ледяной воздух… Но не дышал»

Туман темнеет… Становится серым… И с усилением тревожности в музыке превращается постепенно в черный.
И вот уже белая тень покрыта мраком, только с всхлипами мелодии иногда можно разглядеть тянущиеся к свету руки.

«Он умирал. Прятался в оболочке собственной боли и с каждым днем угасал всё сильнее и сильнее. И тогда пришла другая…»

Черная накидка, за которой не видно лица. Она появляется неожиданно рядом с белой фигурой и накрывает её целиком.
Вспыхивает, поднимаясь выше и движется в такт колыханию тумана и пустоте музыки.

«Другая любила его давно. Появлялась когда он был растерзан и раздавлен. И заключала в свои ласковые объятия»

Теперь они оба черные – он и она. Теперь он старается уйти, спрятаться, но она не отпускает. Прижимает к себе в медленном танце и не дает вырваться.

«Он каждый раз сопротивлялся, но знал, что это не имеет никакого смысла. Она всё равно не уйдет так скоро»

Его руки сплетаются с её руками. Она отталкивает его на мгновение для того чтобы с новой силой прижать к себе. Каждое новое движение непредсказуемо, хаотично, нелепо… И так завораживает этот ни на что не похожий танец.

«Долгие годы она была с ним. Долгие годы не давала свободно вздохнуть и расслабить глаза. Долгие годы заставляла снова и снова повторять одни и те же движения. Но однажды всё закончилось»

Меняется музыка, мягко переходит на другой – быстрый мотив – и черное пронзает ядовито-зеленый луч из двух появившихся на сцене людей. Невозможно определить ни их пол, ни их внешность – они двигаются вперед с завораживающей уверенностью и разделяют черное и белое.

«Он понял, что жить с другой до конца невозможно. Он понял, что ошибался, когда строил иллюзии и надеялся на счастье. Он понял, что отныне сам стал другим. И он научился ненавидеть»

Черное и зеленое скользит вокруг белой фигуры. С каждой минутой белое видно всё сильнее, но – что это? Рубашка отсвечивает салатовым цветом, и темнеет, темнеет, приближаясь к ядовитому… цвету палой травы…

«Никто и никогда теперь не сможет причинить ему боль. Теперь он сильный. И сам станет делать больно тем, кто когда-то наступил на его истерзанную душу»

Танец превращается в нечто невообразимое – хаос на сцене, сумасшедшие движения, парень горделиво двигается, как будто приподнимаясь над черным и зеленым, покоряет их, опускает ниже и давит, давит…

«Иллюзия… Просто очередная иллюзия…»

Первым начинает бунтовать зеленое. Хватает его за плечи, руки и вынуждает опуститься вниз. И черное бьет под коленки. И вот он – снизу. Раздавленный, опущенный на колени. Закрывает лицо руками и боится поднять глаза.

«Всё было кончено. Он понял, что пошел по неверному пути. И проиграл»

Тревожная, рвущая душу музыка. Парень не поднимается. А черное и зеленое всё сильнее окутывают его, окружают и не дают вздохнуть.

«Он предал самое главное, ради чего ему стоило бы жить. Отдался боли и ненависти. И потерял себя»

Гаснет свет, музыка затихает. Секунду – полная темнота. И вдруг сверху на сцену начинают сыпаться серебристые дорожки конфетти. Мелодия звучит тихо, но постепенно становится громче и громче.

Черное и зеленое оглядываются тревожно и видят маленькую девочку, изящными па выходящую на сцену.
На неё серебристое платье и свет играет на нем так же, как на конфетти.
Она подходит к парню и опускает руки на его плечи.

И он поднимает голову. Музыка набирает уверенность, черное и зеленое сопротивляются, но ничего не могут сделать.
Парень поднимается на ноги, ищет руки девочки и постепенно его рубашка снова становится белой, а зеленое и черное скрывается в полумраке за краем сцены.

Улыбка, радостный свет на лице парня, он берет девочку на руки и танцует с ней, словно с младшей сестренкой, подавшей руку помощи.

Финальные аккорды. Я выхожу на сцену в окружении десятка цветов. Они двигаются вокруг, и к ним присоединяются парень, девочка, черное, зеленое, красное…

Кружатся, не останавливаясь ни на миг и вдруг затихает музыка и все они оседают вниз.
Я переступаю через рассыпавшиеся конфетти, свет приглушается, становится всё тусклее и тусклее… И в такт гаснущему свету затихают мои слова:

«Вот так всё и закончилось… Правильно или плохо – не знаю, но жизнь диктует нам всегда свои, подчас нелепые законы. Законы, в которых белая нежность может влюбиться в красную страсть. Законы, в которых черная боль окутывает и долгие годы становится спутником одиноких ночей. Законы, в которых ядовито-зеленая ненависть приманивает возможностью легкой победы и сокрушает сама. Но самое главное, чтобы никогда, ни при каких перипетиях и нелепостях судьбы нас не покидала легкая, вечно юная, серебряно-яркая надежда».

Темнота. Через мгновение зажигается свет и – пустая сцена.

Что было потом рассказывать, наверное, нет смысла. Обычные разговоры, аплодисменты, поздравления. Но один момент запомнился всё же.
Пожилой мужчина подошел ко мне вскоре после окончания шоу и, пожав легонько руку, сказал:
-Спасибо Вам. За надежду.
И вот тогда я поняла, что то, что мы делаем – мы делаем не зря. И что есть еще вокруг нас люди, способные ценить вечное и незабвенное.

И слава Богу…