Appendicitis acuta

Впервые за это лето установилась особенно жаркая погода. Столбик термометра к 11 часам утра добрался до 30 градусов и планировал продолжить свое победное шествие к вершине. День предстоял быть весьма богатым на развлечения. Единственно, что пред-стояло сделать по профессиональным своим обязанностям – это укол – дружок был неос-мотрителен в связях с Евиными внучками. После этой не особо приятной процедуры, мы планировали отправиться за новыми представителями «вредного» пола в надежде, что на этот раз нам попадутся более целомудренные, вернее менее больные.
Но день как-то не заладился. Во-первых, вставая с кровати, я задействовал левую но-гу раньше правой, что бывало не часто и ничего хорошего не предвещало. Во-вторых, придя в ванную, я обнаружил, что вода в водопроводе отсутствует полностью. То есть не только горячая, к ежегодному, вернее ежелетнему отсутствию которой уже привыкли, но и холодная тоже не хотела порадовать своим присутствием. А пить хотелось сильно…
Несколько скрасила мои страдания вода, оставшаяся в чайнике. Позвонив болящему, я убедился в полном его отсутствии. В общем, это было объяснимо – я тоже боялся уко-лов. Допивая остатки воды, я почувствовал на себе чей-то взгляд. В раковине затаилась и ехидно посматривала на меня скопившаяся за неделю посуда. Не «барское» это дело – по-думал я, глядя на тарелки, и пожалел, что не женат. В ответ на такое высокомерие я был награжден приступом боли в области желудка. Самонадеянно списав эту боль на похме-лье, я продолжал смотреть на посуду, размышляя о женщинах и их роли в жизни человека. Картина получалась не очень радужная. Ответом на мой мужской шовинизм стал второй приступ боли сильнее первого. «Все из-за женщин» подумал я. Но день явно был не мой. Боль больше не уходила. Богатый опыт и недюжинные медицинские знания говорили, что это явно не последствия вчерашнего возлияния. Мысль о поездке на озеро и веселое вре-мяпрепровождение начала таять. «Не видать мне сегодня веселых распущенных неодетых женщин и радостей межполового общения» - подумал я. Жирной точкой в конце этого приговора стал возникший из глубин подсознания диагноз «аппендицит». Боль живо от-реагировала на неутешительное предчувствие и переместилась ниже и правее. «Симптом Кохера», пронеслось в голове. Образ летнего веселья на природе окончательно исчез. Я решил не впадать в панику и полез за учебником хирургических болезней. Сорок минут я листал страницы. Из пыльного небытия были извлечены дугой учебник и «методичка» именно по интересовавшей меня патологии. Пытаясь опровергнуть очевидное, я тыкал себя в разные отделы живота, медленно надавливал пальцами «в правой подвздошной об-ласти» и быстро их отдергивал, сравнивая болевые ощущения. Многократно мною были проверены симптомы Воскресенского, Ровзинга, «рубашки» и, конечно же, Щеткина-Блюмберга. Все было тщетно. «Это не Хэ, это он – жребий!». Надежда, как и положено, умерла последней.
Поскольку созвездие «весов», под которым я родился, предполагает некоторую двойственность, мысль текла по двум направлениям. Первое предполагало консерватив-ные мероприятия. Вспомнились страницы учебника хирургии 1910 года. Авторы реко-мендовали в подобных случаях применять обкладывание льдом, правда прогноз был не особенно благоприятным, приводимая статистика реанимировать надежу не смогла. Правда, можно было добавить интенсивную антибиотикотерапию – то есть ввести предна-значенное для друга зелье себе. Антибиотик был мощный и очень широкого спектра дей-ствия. Но природная трусость останавливала, мотивируя тем, что это явно не поможет.
Второе течение мысли было более реалистично. Операция была неизбежна, что, без-условно, раздражало пугало и расстраивало. Мучимый гамлетовским вопросом я лежал и смотрел в потолок. Это продолжалось недолго. Через четыре часа страданий физических и душевных я начал собираться в больницу. Несколько поколебавшись, в какую ехать – ближайшую, где я работал недолго или в ту, где прошли студенческие и первый год вра-чебной деятельности – чаша «весов» склонилась в сторону второй клиники, как более родной, да и бытовые условия там были получше.
В несколько растрепанных чувствах я забрался в автобус. Меня провожало доста-точно много попутчиков. Несмотря на жару, лето и прочее со мной решило поехать из-рядное количество пассажиров. Давки не было, просто мы стояли близко друг к другу. Ря-дом со мной оказалась довольно фигуристая и не лишенная симпатичности девушка. Она ехала и прижималась. Но это почему-то не радовало, а вызывало обострение боли при ка-ждом ее (девушки) прикосновении, что совпадало с попаданием автобуса в очередную не-ровность асфальтового покрытия. Помянув недобрым словом «автодор» и администрацию города, я начал размышлять о том кто меня будет оперировать.
Дело в том, что за свою бытность в этой больнице, я, обладая характером скверным и противным, поимел не один скандал. Причем, ладно бы с санитаркой или медсестрой, хотя и таких было предостаточно, но я-то поцапался с одним из зав.отделений и доцентом. Ну не то что поцапался, а так, нахамил по молодости, невоздержанности, глупой и бес-почвенной амбициозности. И теперь, приближаясь к операционному столу, с каждой ос-тановкой, я отчетливее понимал всю глубину и степень своей неправоты.
В хирургическом отделении, по приказу Минздрава, дежурят два доктора. Один числится ответственным, а второй, как раз, и занимается мелкой оперативной деятельно-стью, к которой относится аппендэктомия. То есть, если один из этих уважаемых ныне мною представителей хирургической братии и работал, то с ним, непременно должен был дежурить кто-нибудь из «молодых» тридцатилетних операторов, в руки которых я и пла-нировал попасть. Я себя этим и успокаивал. Ибо про одного из корифеев говорили, что он не совсем правильно ориентирован в плане своих сексуальных пристрастий и, кроме этого оперировал медленно и абсолютно без желания. Второй же, очень любил повспоминать былое во время проведения операций, которые по этой причине тянулись намного дольше обычного. Короче, к ним «под нож» мне попадать совсем не хотелось.
Каково же было мое удивление, когда, придя в «приемник», я узнал, что дежурят именно эти двое. Дело в том, что кто-то заболел, кто-то поменялся дежурствами, кто-то не вышел и в результате доцент был «ответственным» дежурантом, а зав.отделением – «мо-лодым». Единственно, что меня остановило от поиска лучшей доли, вернее, больницы, так это усиливающаяся боль. В общем, через час я принял решение остаться.
- Олег Евгеньевич, какими судьбами ? – радостно спросил зав.отделением.
- Да вот, живот болит, боюсь, не аппендицит ли – без оптимизма ответил я.
- Ну что ж, сейчас посмотрим – сказал заведующий и пошел мыть руки. – Ложись-ка на диван.
Пока он готовил руки к осмотру, я нервно прилег, задрал майку и, почему-то замерз. Так как руки он мыл тщательно, я успел согреться и узнал, как и чем болели коллеги эску-лапа во время его молодости и более зрелого возраста. Наконец, мы приступили к осмот-ру. Вернее приступил он, а я продолжал нервничать и волноваться. Спустя полчаса, у мое-го экзаменатора сомнений не осталось, не смотря на все мои старания (ответы я пытался давать уклончивые, чтобы избежать гипердиагностики и операции). Как и положено меня отправили сдавать анализы. Писать совершенно не хотелось, а кровь из проколотого паль-ца истекать не хотела. Поэтому пальчик пришлось колоть повторно и глубоко.
- Что, волнуешься? – спросила лаборантка.
Вопрос, в тот момент, мне показался глупым и издевательским.
- Да нет, - соврал я. – Больница-то родная, и врачи опытные, - пытался я задобрить судьбу; «не суди, да не судим будешь!» и как Он был прав!
Пока ждали результатом анализов, убитая надежда судорожно агонировала и я ре-шил пойти к доценту.
- А, Олег, - весело встретил меня доцент, - Заболел? – подбодрил он меня.
- Да, похоже на то, - сдался я.
- Ну, проходи, раздевайся, устраивайся поудобнее, - без тени стеснения предложил он и как-то уж очень ласково улыбнулся.
«Все помнит», пронеслось у меня в голове. Но, идя на поводу у своего малоду-шия, я опять задрал майку.
Проверка основных симптомов заняла считанные секунды, а вот на дополни-тельных доцент остановился подробнее. Руки у него были по-женски мягкие и даже нежные. Проводя обследование низа живота и дальше, он, как-то особенно долго про-верял те признаки, которые, на мой взгляд, были косвенными и второстепенными. Это меня насторожило, «точно, педик», подумал я. Видимо, эта мысль слишком отчетливо проявилась у меня на лице.
- Не бойся, - ласково сказал он и сделал мне больно.
- А я и не боюсь, - соврал я.
На самом деле я еще как боялся. День то был не мой. На улице была жара, а нам предстояла «мясорубка». Причем, мы находились по разные стороны скальпеля.
В итоге, доцент совместно с результатами анализов, окончательно добили мою мертвую надежду. Я, как фельдмаршал Паулюс, зажатый со всех сторон, капитулиро-вал и пошел готовиться к операции.
В дополнение к операции мне предстояло выдержать еще и наркоз. Я, как прак-тикующий анестезиолог, знал, что это такое, как это проводят при подобных операци-ях и в родной больнице, поэтому забоялся еще больше. Мое упавшее было настроение, когда я вошел в ординаторскую к анестезиологам, рухнуло в бездну. Сторонний на-блюдатель ничего бы подозрительного не заметил. Ну что такого, время позднее, люди собираются вечерить. Но я–то хорошо знал, что означает присутствие молодой и бод-рой сестры-анестезистки весело нарезающей соленые огурчики вдогонку к аккуратно нашинкованной вареной колбаске. Для опытного глаза это могло означать только одно – будут пить! Практически сейчас!
- Сом, - взмолился я, - давай потом. Проведешь наркоз и уж тогда…
- А, Олег, здорово, - деловито начал коллега, - не пил не ел, ну сам знаешь, нормаль-но все? Да? – Я кивнул головой. – Ну, давай, иди, брейся, готовься, ну сам знаешь, – и без-апелляционно выставил меня из апартаментов и закрыл за мной дверь, видимо готовясь, но отнюдь не к моему наркозу.
Нервничать я уже больше не мог и пошел бриться. Для непосвященных сообщаю перед любой операцией место предполагаемой манипуляции положено тщательно ос-вободить от волосяного покрова. В волосах могут спрятаться микробы и вызвать по-слеоперационное осложнение. Так вот, бритвы с собой у меня не было. Бритва была у дежурной «постовой» сестры. Я взглянул на «общий» станок, заряженный лезвием «Восход» и отказался от идеи использовать это для бритья. Лезвие при ближайшем рассмотрении напоминало не знавшую отдыха и простоев гильотину времен Француз-ской революции. Я пошел в ларек за одноразовыми станками…
Мне предстояло убрать волосяной покров от пупка и ниже, до паховых складок. Я уединился в комнате с умывальником, разделся и накинул на себя белый халат, что-бы не стоять совсем голым. «Женщинам и тут повезло», - подумал я, глядя на свой во-лосатый живот. Зря я так подумал. День был не просто не мой, день был явно женский. То ли звезды так сошлись, то ли мужской шовинизм, действительно не богоугодное дело. Два станка уже забились волосами и пришли в негодность, когда в комнату во-шла постовая сестра Наталья. Это была рослая крашеная блондинка с золотым зубом и упругой грудью. Ноги у нее были не очень стройные, но то что было между… Нрави-лось мне с ней дежурить!
- Между прочим, предупреждать надо, - прервала мои сексуальные воспоми-нания Наталья. – Задолбалась я тебя искать, - продолжила приветствие сестра ми-лосердия.
- Я знал, что ты меня любишь, - попытался пошутить я.
- Ладно, поворачивайся, - смилостивилась девушка и взяла с принесенного лотка шприц.
- Это, Наташ, мне наркотиков не надо, меня с них тошнит, - испуганно произ-нес я, глядя на сестру, которая медленно превращалась в вооруженную копьем ама-зонку.
- Это атропин, трусишка, - продолжала милая блондинка, - Давай, давай по-ворачивайся, некогда мне. – После этой скороговорки Наташа решительно повер-нула меня в нужном направлении. Я оказался повернутым к даме спиной. Даму это не смутило, она откинула подол моего халата и, мазнув по ягодице ваткой со спир-том, ловко сделала укол. Прижимая ватку к уколотому месту, я повернулся, ибо считал неприличным стоять к девушке не то что спиной, а голой ягодицей. Повер-нулся я не только лицом, но и расстегнутым халатом. Наталья это заметила и улыбнулась, сверкнув золотом. Я проследил за ее взглядом и покраснел.
- Да, раньше он был больше, - констатировала сестра. – А что как плохо по-брил?
- Почему плохо? -  не понял я, глядя на гладко выбритый живот и лобок.
- Яйца-то побрей, а то эти опять разорутся, - сказала Наташа, имея в виду хи-рургов, еще раз сверкнула зубом и оставила меня в задумчивости.
Раньше я никогда не брил столь интимных мест. Когда бреешь щеку, ее можно надуть, чтобы кожа натянулась и, процесс пошел эффективнее. Но тут надуть или рас-тянуть кожу не представлялось возможным. Кожаный мешочек, наоборот норовил сморщиться, поджаться, спрятаться и, вообще, притвориться совершенно другой ча-стью тела. И я его понимал. Но размышлять было уже некогда, и я решил как в анек-доте «нечего думать – трясти надо». Результатом «тряски» можно было гордиться, ес-ли сильно не приглядываться. Перевыполнив план, я набрил себе «лысые шорты», как пошутила потом одна из сестер. Закончив с бритьем, я запахнул халат и босиком за-шлепал в операционную. Пол был прохладный, и меня стало знобить. Я, во всяком случае, думал, что именно по этому. Голова неожиданно сделалась ватной, и я понял, что Наташка меня обманула – наркотик всосался из ягодицы и достиг головы. Солнце клонилось к закату…
Я вошел в операционную и поздоровался. В углу стояла стайка студентов. Как они попали летним вечером в операционную? Вопрос был риторическим и я не стал его обнародовать. При моем появлении двое студенток прижались к единственному парню. Мое бодрое появление, а еще в большей степени мое одеяние привело их в не-сколько возбужденное состояние. Видимо я не совсем походил на доктора, который стал жертвой воспаленного отростка. Я взглянул на халат и утвердился в этой мысли. Халат был дыряв. И это было скромно сказано. Похоже, он попал под кислотный дождь. Хозяин исчез, а халат выжил и должен был служить предупреждением о гря-дущей экологической катастрофе.
Скинув хлопчатобумажное решето, я залез на операционный стол и смиренно попросил укрыть меня. Подготовка в операционной шла полным ходом: сестры греме-ли инструментами и изредка матерились. Вдруг между мной и потолком возникло ли-цо анестезиолога. Маска скрывала румянец щек, но глаза все же выдали приподнятое настроение коллеги.
- Не дождались…, - обреченно сказал я вслух.
- Тихо, тихо, тихо, - прошелестел Сом, и громко произнес: «Ну, давай поды-шим.» – и накрыл меня маской.
«Ну, давай!» подумал я и стал вдыхать газы. Знакомый сладковатый запах …
В операционную вошли хирурги. Зав.отделением сказал «Ну как?» Думая, что вопрос обращен ко мне, я показал большой палец. После пары глубоких вдохов я ре-шил пошалить. Заведующий начал очередной рассказ. Лишенный возможности ком-ментировать мемуары я пытался выразить свое отношение знаками. Пациентов перед операцией обычно фиксируют. Привязывают руки и ноги, чтобы под воздействием га-зов оперируемый не смог себя покалечить и персоналу навредить. Был фиксирован и я. Поэтому единственное, что мне оставалось отчаянно жестикулировать пальцами рук. Чаще всего у меня получалось вытягивать средний палец. Я постепенно проваливался в небытие, пытаясь произносить всякие слова, какие конкретно мне рассказали позже. Это не походило на речь врача-интеллигента в третьем поколении.
Душа где-то блуждала около часа. Вернулась она к своим обязанностям, включив сознание, в тот момент, когда мое жирное прооперированное тело, сестры, доктора и студенты пытались нежно, бережно и аккуратно переложить с каталки на кровать в палате. Нежно не получалось, поэтому было решено просто перекинуть. Как всех. В этот-то момент я и пришел в себя, произнеся непотребное словосочетание. Голос по-сле операции был хрипл. Студенты, как я заметил, снова сбились в кучку, выпустив часть меня, из своих рук. Сделалось больно. Очередное нелицеприятное междометье вновь огласило палату. Поняв, что со мной можно разговаривать, зав.отделением уча-стливо начал знакомить меня с устройством функциональной кровати. А хитрость бы-ла вот в чем. Верхняя половина могла сгибаться, приподнимая головной конец лежа-щего на кровати пациента, облегчая тем самым его дыхание. Внизу находился рычаг, нажав на который, больной под собственным весом мог опустить поднятую часть кой-ки до горизонтального уровня. Обычно, эта процедура происходит плавно, конечно, если на кровать никто не будет облокачиваться. А именно это и сделал уставший после операции зав.отделением.
- Олег, опусти руку. Нашел рычаг? Если станет тяжело так лежать, нажми его. Нажми сейчас, попробуй!
Я нажал.
- Кто здесь? – вскрикнул разбуженный моим нецензурным рычанием сосед по палате. Когда я пришел в себя после эксперимента с кроватью и снова открыл гла-за, студентов уже не было. Заведующий извинился. Все разошлись. Я полежал не-много и решил уснуть.
Проснувшись утром, я понял, что мои злоключения не закончились. Рана ныла. Во рту было как после супер-пьянки. Сосед сидел и смотрел на меня.
- Водички принести? – заботливо спросил он. Я кивнул.
Пытаясь сделать глоток, я обнаружил, что язык распух и ему во рту тесно. Едва оросив губы, и соприкоснувшись с языком, холодная вода его обожгла. Постонав, я понял, что язык несколько поврежден, и шевелить им я могу с трудом. Говорить было еще больнее и получалось очень смешно. Тут вошла Наталья. Со шприцом. «Наркоти-ки» догадался я и знаками отказался от укола.
- Да ладно, это анальгин, а вчера… ну не выливать же, - сказала сестра мило-сердия. – Поворачивайся, давай.
- Бойно. Эай в ноу. – продекламировал я, намекая на то, что внутримышечные инъекции можно делать и в бедро. Таким образом, я избегал поворота на живот со всеми стонами и болями.
- Чего? – не поняла сестрица.
Я повторил. Она заулыбалась, сверкнула золотом и поняла. Откинув одеяло, На-талья уже перестала сдерживаться и громко засмеялась, едва не выронив заряженный шприц.
- Хево? – заинтересовался я.
- А чего это ты (гы-гы-гыы) побрился-то как? – вновь показав золотой запас, продолжила дерзко хихикать Наташка. Сосед приподнялся на локте и с любопыт-ством стал рассматривать мои «лысые шорты».
Мое лицо, видимо, изменилось. Наталья сделала шаг назад, выставила шприц вперед иглой и, попытавшись придать лицу выражение девственной наивности, сказа-ла: «Я же пошутила.» Сделалась тишина.
Напряженная пауза была прервана моим стоном
- Фука! – прохрипел я, и мы дружно рассмеялись. Здоровее всех смеялась ес-тественно Наташа. Она походила на наперсточника, который обыграл милиционе-ра, а тот даже не расстроился. Соседский смех представлял собой коктейль из ту-беркулезного кашля, астматического сипа и нутряного рыка, из глаз мужчины тек-ли слезы, а лицо покраснело. Мой же смех был сквозь слезы, слезы ребенка кото-рый понял, что деда Мороза не существует.
После укола боль стихла, даже язык стал болеть меньше. Но тут я обнаружил, что часть верхней губы ничего не чувствует – онемела. Я озадачился таким набором симптомов – порванный язык и бесчувственная губа. Причину возникновения этой «сладкой парочки» я узнал позднее и, вера в корпоративность и взаимовыручку врачей заметно пошатнулась.
А ларчик просто открывался. Когда во время наркоза мышцы расслабляются, язык начинает перекрывать дыхательные пути. Если говорить по-русски, человек хра-пит. Конечно не все, но такие жирные толстячки каким был тогда я, храпят и, даже, могут перестать дышать навовсе. Чтобы люди не умирали, необходимо «запрокинуть» голову, но этот прием обрекает анестезиолога на неотлучное пребывание в операцион-ной у изголовья больного. Но есть способ. В рот вставляется трубочка – воздуховод – чтобы язык не мешал дыханию. Вставил трубку, пристегнул маску, усадил рядом сест-ру и можно идти. Переживать и волноваться за больного, как и велит долг? Нет! Ку-рить! Выпивать! (я говорю лишь о моем случае). Хочу сказать, что воздуховоды бы-вают резиновые и металлические. Угадайте с одного раза, какой вставили мне?. При-чем дело было так. Брат-анестезиолог, первый раз, вставил трубочку аккуратно, не ус-пел отойти, как я вновь захрапел. Этот факт насторожил доктора. Второй раз он ввел устройство более решительно, намекая на то, что это не игрушки и пора бы и честь знать. Я, к сожалению, был без сознания, да что там скрывать, я спал и не внял намеку. И оказался не прав. Когда я захрапел в третий раз, Сом, видимо, воспринял такое по-ведение как вызов и личное оскорбление. «А чо? Я снял маску, смотрю, у тебя возду-ховод вылезает, язык изо рта торчит. Я раз вставил, два, ну потом сверху ладошкой и ударил. И все. Ты храпеть перестал, задышал нормально»…
Пребывание в клинике было очень интересным. Чего стоит вставание с кровати, первый поход в туалет… Но, несмотря ни на что, рана зажила, швы были сняты, а я благополучно выписан домой.
В заключение, хочу выразить искреннюю благодарность всем, кто принял уча-стие в моем исцелении. И заведующему отделением и доценту кафедры и Сому и сест-рам и санитаркам. Спасибо вам, работающих в условиях, далеких от нормальных. Ваш труд действительно подвиг. Подвиг самопожертвования. Подвиг, который редко, кто оценит, ибо, как говорил М. М. Жванецкий: «подвиг одного – это скрытое преступле-ние другого».