Самосуд? О, это лихо...

В одном из залов Свердловского областного суда  идет судебное заседание.  Судят троих, которым  предъявлено обвинение в  совершении тяжкого преступления - убийстве. Все  идет своим чередом и ничто не предвещает ЧП. Но  вот со скамейки, где сидят  свидетели и представители потерпевшей стороны,  стремительно поднимается женщина, голова которой повязана черным платком, делает несколько шагов в сторону клетки из железных прутьев, за которой сидят подсудимые,  размахивается и выплескивает на сидящих там какую-то жидкость.

Один из подсудимых, Фатхуллин дико орет от  боли, схватившись руками  за лицо.

Женщина с печальным лицом спокойно возвращается на свое место и  садится. По ней видно, что  она отомстила за смерть  своего сына и умиротворена. Все происходит за несколько секунд.

Женщина эта - мать, потерявшая сына, В. Воробьева. Она сделав свое  дело, считает, что выполнила свой материнский  долг. На ее лице печать  спокойствия, хотя в зале в  эти секунды предпринимаются  меры по оказанию медицинской помощи... потерпевшему от материнского  самосуда. Потом его отправят в стационар тюремной больницы.

Случилось то, что могло  случиться, - самосуд. Потому что несчастная мать  не верила, что убийца ее  сына получит то, что он  заслужил.

Это случилось несколько лет  назад. А вспомнил эту историю не просто так: вынужден к ней вернуться,  точнее к проблеме, которая в ней заключена.  Объяснить?

Как-то я был в прокуратуре области. Там состоялся разговор с одним из ответственных сотрудников, опытным юристом.  Разговор был конфиденциальным, а потому доверительным. Собеседник,  как я понял, не хотел бы,  чтоб я ссылался на него,  поэтому фамилию его не  называю. Не во всем с ним  согласен. Но среди прочего разговор вышел на проблему самосуда - на проблему, касающуюся или  затрагивающую многих и  не только специалистов.

Вот что говорил мой собеседник:

- Гуманизм, буквально  перехлестывающий через  край, захватил в целом  нашу судебную систему.  Судьи, безрассудствуя, в погоне за тем, как бы получше  угодить общественному  мнению, постановляют  либо оправдательные приговоры, либо выкосят условные наказания. И делается это под флагом гуманизации жизни общества.  Демонстрируя необычайную жалость к подсудимому, судьи доходят до абсурда. А  знаете, кого за это надо  «благодарить»? Так называемых «правозащитников» и... - он сделал многозначительную паузу, - вас,  журналистов...

Я пожал плечами. Потому что ни я, ни  газета, которую я тогда представлял,  не замечены в избытке  либерализма по отношению к убийцам, насильникам и прочей дряни.

Да,  я писал, что права и  свободы одинаково дороги как для законопослушного гражданина, так и для  преступившего закон. И  коли эти права, записанные в Конституции России, бессовестно попираются в милиции, суде, прокуратуре, то для меня неважно, кто от этого  пострадал - нормальный  человек или преступник.  Плох человек или хорош - это еще не основание для нарушения законности.

- Посмотрите, - продолжал собеседник, - сколько  слез пролито по поводу  тяжелого положения осужденных в местах лишения  свободы? Им там и тесно,  и душно, и холодно, и голодно. Плачущие господа  жалеют уголовника, которому небольшой, но кусочек масла и мяса, хлеб и  каша гарантированы. Не оставят его и без крыши над головой, без кровати  и чистого постельного белья. А кто здесь, на свободе, может хотя бы это малое гарантировать одинокому старику или старухе?  Скажите, кто?!

Если собеседник, произнося этот монолог, имел в  виду меня, то он ошибался: я не написал ни одной  строчки, не пролил ни единой слезинки по поводу бедственного положения тех,  кто оказался за колючей  проволокой. Они сами,  добровольно избрали преступный путь, я их к этому  не подталкивал, не провоцировал, поэтому сполна  должны нести свой крест.  Как говорится, умели кататься, пусть найдут теперь и терпение саночки  повозить.

Да, я не раз говорил в газете, что наши  следственные изоляторы и  колонии - не курорты и намного уступают в комфортности американским или  шведским. Но я, одновременно с этим, говорил, что  россияне и на свободе  живут во много раз хуже  американцев или шведов.  В таких «хрущобах», в каких живут наши люди - абсолютно честные и необычайно трудолюбивые, - там  обитают самые-самые  низы общества.

Мой собеседник продолжает:

-А в результате скособоченной жалости люди   перестают верить в такой  принцип права, как справедливость. Они не верят,  что убийца получит то, что  ему положено. Они уверены, что насильник может  отделаться смехотворным,  сроком заключения.

От себя добавлю: так  бывает и нередко. Благодаря странным действиям   судей (кстати, благодаря  и следователям прокуратуры) те, кому место только там, в колонии, оказываются через год, другой на свободе и преспокойно разгуливают  среди нас.

- А в результате, - продолжает  собеседник  свой монолог, - люди, не  верящие в правосудие,  вынуждены идти на противоправные деяния.

И ответственный сотрудник областной прокуратуры привел два примера.

В одном из районов  Екатеринбурга грабитель  забрался в квартиру стариков и унес у них последнее. Соседи по дому, собравшись, нашли грабителя и перебили ему руки.  Народные мстители убеждены, что больше не сможет протянуть лапы за чужим. В  другом районе подонок  изнасиловал малолетку.  Родные нашли этого негодяя, взяли за ноги и несколько раз ударили головой о стену дома. Насильник жив, но больше никогда уже не сможет сделать  свое грязное дело.

Собеседник восклицает:

- Варварство, скажете? Средневековье? Это так. Но  что  остается делать в  нынешней ситуации.  Ждать? Они не хотят  ждать, они жаждут возмездия сейчас, сегодня.  Людям опротивело смотреть, как носятся с отпетым уголовником, как оберегают его права и свободы, начисто при этом забывая права, скажем, того же потерпевшего от рук преступника.

Позиция моего  собеседника ясна и мне понятна. Он – опытнейший юрист, я – нет. Однако и мне очень часто приходится недоумевать и задавать самому себе один и тот же вопрос: это еще что за принцип справедливости, когда рецидивист, изнасиловав ребенка, в результате получает каких-то шесть-восемь лет лишения свободы?

Случись с моим ребенком что-либо подобное, я не знаю, как бы я поступил. Вряд ли бы я действовал рассудочно.

Значит, я также за самосуд?

Но все же, все  же... Не могу, что-то мешает мне согласиться, что  самосуд - выход из положения.

Меня удерживает одно: как-то по телевидению показывали, как в Грозном (еще при Масхадове) на площади толпа забила до смерти мужика, заподозрив его в грабеже стариков, а через неделю оказалось, что подлинный грабитель-то жив-здоров и преспокойно разгуливает на свободе. Ошибочка произошла? Да, но невиновного-то до смерти забили, и его уж к жизни не вернешь.

Я все-таки вижу выход в другом: наши правоохранители и правоприменители обязаны работать по-другому. Они не должны подыгрывать толпе и все время оглядываться на общественное мнение. Нынешние законы им позволяют спрашивать жестко с любого, кто нарушил закон. И не ради красного словца или мишуры записали в новый Уголовный кодекс Российской Федерации такой основополагающий принцип, как принцип справедливости. В особенности наш суд обязан думать не только о правах и законных интересах подсудимого, но и в равной мере, может, даже в первую очередь о правах и интересах потерпевших, свидетелей, то есть об интересах законопослушного большинства нашего общества.

Такой, вот, мой взгляд на САМОСУД.

А вы, читатели, как  считаете?


Самосуд? О, это лихо
И отважно, говорят.
Дико, братцы, право, дико
Возвращаться нам назад.

ЕКАТЕРИНБУРГ, май 2004.