Орочий башмак. Глава вторая. Белые орки

Интерлюдия 1
- Слушай, Крэш! А ты уверен, что правильно переводишь?
- Спрашиваешь! Я в России родился.
- Какой-то тут Саруман...
- Какой?
- Не такой. На Кристофера Ли не похож.
- А почему он должен быть на него похож? Мне - нравится. Кра-а-савец мужчина. Интересно, а он волосы красит или сам по себе блондин?
- У тебя одно на уме. Спроси еще его телефончик.
- Я и спросил.
- И что?
- Ну, он мне ответил... Что, дескать, не был бы в костюме и гриме, так мне б по мордам навалял. Дикий какой-то. Да, вообще-то, не до этого было. Я же как заведенный всю неделю носился. Корреспондент "Нью Пейнт Синема Репрезентейшн". Ты о такой газете слыхал?
- Я - нет. Какой-то желтый листок? Или, может быть, голубой?
- Никакой. Сам выдумал, ксивы все изготовил, подольстился к одной жирной мерзавке... Ассистент режиссера... Контракт ей пообещал в Голливуде. Она меня в благодарность расцеловала - брр-р. И вынесла мне на весь вечер хард - вот идиотка! Задаром! Думала, что я с ней пересплю!
- Ну, и как выкрутился?
- Да очень просто. Сказал, что сотрудникам (а она уже в Голливуд навострилась) в нашей компании между собой отношений, ну, понятно, кроме рабочих, иметь не положено.
- Поверила?
- С трудом. Но, понимаешь, у нее творческие планы... Хочет снять фильм по "Толковому словарю" Даля.
- А что, Дали и словарь сочинил?
- Да помолчи ты, тормозная колодка. Пока вроде все стыкуется, а вот как дальше пойдет - не уверен.
 
Вторая серия

... Та же зала в захудалом трактире, тот же трактирщик и Орма, правда, первый одет поприличней, на нем какой-никакой, а камзол, хоть застиранный с пятнами, а вторая веселей и довольней. Запеченный окорок и заяц в сметане - откуда такая роскошь? Пиво в полуведерных кружках, на блюдечке - тмин, хлеб свежевыпеченный, не подумай, что серый - только белой муки тесто этак подходит.
А за соседним столом - человек десять охотничков, ясно, кстати, что явились не столько охотиться в местном лесу (что небезопасно), сколько послушать рассказы. За постой раскошелятся, да на сколько еще съедят и выпьют, особенно учитывая то, какие цены трактирщик загнул. Кривятся, а платят, ждут правдивых историй. Но Орма со стариканом не спешат их развлекать, тихонько беседуют о чем-то своем. Компания мужчин, уже изрядно поддатых, начинает действовать. Один, с разъезжающимися глазками и кривой усмешкой на свекольных губах, подсаживается к Орме. Толкая локтем, начинает издали.
- А вот говорят, здесь живут орки.
- Ну, и что же с того, что живут.
- А это как, не опасно? Не съедят?
- А вы лешаков расспросите, они про людоедство знают лучше, человечинкой не брезгают сами.
- Да? А они здесь живут?
- Пока что не появлялись.
- А страшные они, эти орки? - человек, изогнувшись, как угорь, снизу смотрит Орме в глаза.
- Ну, когда разозлите, конечно... Полные штаны гарантирую, если только до этого Вы не постились неделю.
- К чему бы это мне поститься? Я - что, на колдунишку похож?
- А тогда возвращайтесь к столу и поешьте. А то напились, как хоббит на новоселье.
- А тут и эти, как их, коротышки живут?
- И эти, как вы говорите, коротышки. Направо будет дорога, непроезжая, правда, если ты на телеге, но верхом - вполне сносно. Выселки - это их деревня.
- Веселки? Или Гребешки, вы сказали?
- Что слышали. Название соответствует характеру жителей. Вобщем, те, кто ни с кем не ужился.
- Как здесь страшно!! А правда, что у орков кожа серая и вся в чУшУе?
- Неправда.
- И когти не черные?
Орма смотрит на свои ногти.
- Да нет, ногти как ногти. Смотря чем заниматься. Если, конечно, влезть по локоть в колесную мазь... Но это как ужраться-то надо.
- А выходят они только ночью и света боятся.
- Да, эта байка имеет под собой основанья. В войсках Саурона встречались вампиры. Одного из капитанов Мордора шесть раз убивали... не могли догадаться.
Орма смеется, обнажая клыки - нормальные орочьи клыки, да еще изрядно стертые, но, конечно, настоящих вампиров тут не видали, в результате охотничек испускает какое-то блеянье и падает вместе со стулом.
- Атас, ребята. Сейчас что-то будет.
Остальные охотники кидаются к выходу, конечно, все сразу, и застревают перед дверью в простенке. Гаснет одна из двух свечей, света поубавилось, паники прибавилось. Крик, ругань, тузят друг друга, отпихивая от двери.
- Бесполезно, она заперта, - Орма поднимает руку с ключом, - Кто ко мне подойдет и возьмет эту штучку?
... Трактир после попоища. Орма за большим столом. Рядом - охотнички, тут же трактирщик со своими вощеными дощечками.
Орма:
- Все успокоились? Ну, вот и добро. Сейчас будем сказочку слушать. Вы, вероятно, про орков лишь сказки слыхали? Из тех, чем деток в кроватке пугают? Вон, один-то сразу догадался, подсел ко мне, я тут одна могу правду сказать. Я знаю, как расписывают орков - тут тебе и шерсть, и чешуя, и рога, и клыки... Ну, хотя, зубы-то действительно отличаются. Вот, к примеру, у тебя сколько зубов? (Да не у тебя, старикашка, сама вижу, что ни одного). Нормально у человека тридцать два зуба, а у орок - сорок. Челюсть, конечно, от этого шире. Говорят, что надбровные дуги - это бугры своеволья. У орков они больше вашего...

... Пропадает с экрана зала, заполненная сумраком и чадом, и на белом листе начинает прорисовываться портрет типичного орка. Первобытная физиономия: глубоко посаженные глаза, крупный нос, широкий насмешливый рот, светлая, как у человека, кожа. Да, этот орк не мордорский. Жилистая шея, широкие, в бугрящихся мышцах, плечи, мощная грудная клетка... Орк на картинке оживает, оглядывается, будто почувствовал взгляд, поворачивается к зрителю лицом, и наступает момент фронтальной обнаженности, за который любой фильм можно снять по закону с проката. Рельефно очерченный пресс, ниже... хмм...да, впечатляет. Ноги, правда, мосластые и корявые, да и все тело в специфических украшениях - шрамы, говорят, украшают мужчину. Красавец-мужчина обвязывает бедра рубашкой, да, теперь почти все прилично, проявляется обстановка.
Стоит орк на краю емкости, которая будит школьные воспоминания о задачах про ванну, где в одну трубу вливается, в другую выливается. Емкость больше ванны, но меньше бассейна, из серого шероховатого камня. И вода вливается в две трубы - холодную и горячую. Это где же он, гад, нашел себе теплое место? Ну, не он один. Вон, на противоположном бортике стоит еще одно чудо, выше орка раза в полтора или два, узколобое и вислоносое, в засаленной и драной одежке из шкур, на тупой физиономии застыл нерешенный вопрос: лезть в воду или не лезть? А, старый знакомец, огр, откуда он здесь появился?
- Эй, ты, тухлый сыр, сними прежде лохмотья, - орк уверен, что огр, при всем желании, его сейчас не достанет.
- Заткнись, хрен собачий, не твое это дело.
- Что тут думать - лезь в воду. Только сними эту шкуру шакалью. А то, попомни мое слово, Саруман поставит тебя сторожить ретирадные ямы, а, может, и чистить. От тебя же за милю воняет.
- От вонючки и слышу.
- Да я к тебе по-доброму, но, видно, ты не понимаешь... Может, ты утонуть здесь боишься? Признайся, ведь страшно! Тебя в детстве плавать не научили? Как там говорят - совсем неграмотный, ни стрелять не умеет, ни плавать.
- Слушай, ты, замолчи. Сам решу. Вот решу, и помоюсь. Еще только постою здесь немного. Хорошо тут, тепло... Еще бы какую девчонку.
- Какая только девчонка с тобой согласится?
- Согласится. Я, небось, не без гроша в кармане. Это ты, из лесу вышел. А я в охране всю жизнь.
- На посту, наверно, родился?
- Не знаю... Я маму об этом не спрашивал, честно...
- Ну, и коли такой ты весь правильный, что ж ты девчонкам-то платишь? Ведь они тебе приплачивать, значит, должны.
- Да ты что, они разбегаются, дуры.
- Это потому, что ты воняешь. Другой причины-то нет. Вымойся - все пойдет по-иному. Вот увидишь.
- Ладно, подожди, сейчас вот разденусь... И вымоюсь. Только еще немного погреюсь.
Орк уже одет - кожаные, малость затертые штаны, серая льняная рубаха, отряхивает куртку, покрытую каплями влаги, перебрасывает через руку.
- Ну, я пошел жрать, а ты - как знаешь. Больше вонь твою нюхать не буду, ходи в наряд с кем захочешь, так я и скажу Саруману.
Огр нехотя раздевается, камера стыдливо отворачивается, это зрелище не из приятных. Ее взгляд опускается в воду, туда, где водичка втекает, и видно, что холодная труба заткнута портянкой. Насколько долго, не известно, но вода с поверхности парит. Громкий бултых и не менее громкий вопль, потрясающий потолочные балки. Огр выбирается из воды, ошпаренный, как поросенок, и, не переставая вопя, несется вслед за орком. У орка хорошая фора, он ловчее и бегает не в сравнение лучше. Но у огра длинные ноги... И орк заплутал в коридорах. Дергает одну дверь, вторую, третья, вроде, открыта. Орк влетает в комнату и захлопывает дверь. Из-за стола поднимаются два здоровенных огра.

... Да, парню не повезло. Первая ошибка - огра буздыганом в висок не достанешь, огр выше орка чуть ли не вдвое, и кулак лишь проводит по шее - будто кошку погладил. В ответ получает прямой наводкой в квадратную морду, правда, он поставил блок, но удар настолько силен, что орк отлетает к стене, ударившись об нее затылком. Турга, направленная огру в пах, цели все же достигла, и тут за обиженного вступились собратья. Один из них хватает орка сзади за руки, но тот освобождается от захвата. В этот момент второй гигант бьет его под дых, третий - по темени, орк падает, в ход идут уже ноги, хорошо, обуты они в меховые сапоги, а не в башмаки, так любимые орками. Иначе от его головы уже бы осталась лишь кровавая каша. Когда орочья морда начинает напоминать кусок свежего мяса, а сам он, лежа в позе зародыша, перестает подавать признаки жизни, его подхватывают за руки и за ноги, и, раскачав, выкидывают из окна - прямо в ров. Концы, как говорится, в воду.
 
Интерлюдия 2
- Слушай, Энди, тут что-то не так.
- А что, нормальные пацаны... И драка неплохо поставлена. Хорошо, что в замедленном темпе - видно каждый удар. Мне понравилось, как он - ногой, шаг-разворот-наступаешь на яйца, ломишь всей массой. Выпьешь пивка?
- Не ко времени. Тут пропущен один эпизод, а, может, и несколько. Давай, поищи. Я их пронумеровал, но потом стал давать им названья, и вконец запутался.
- Ты запутался, ты и выпутывайся. А я смонтирую. Понял? А еще я сейчас хочу позавтракать - уже восемь утра, а я с позавчерашнего полдня голодный.
- На работу не опаздаешь?
- А я снова уволен. Вот сидел тут, с горя напившись... Ты пришел, и все закрутилось. Так что давай, сорганизуй мне пару сэндвичей с чем угодно и рыбный салат. Нет, лучше два сэндвича с ветчиной и два - с сыром. И салат из отварных овощей с рисом.
- А рожа не треснет?
- Нет, еще клубничный десерт с авокадо. А не будет завтрака - вот тебе бог, вот порог. Понял?
- Понял. Хочешь узнать, как ты сдохнешь?
- Не хочу.
- Тебя жиром задавит.
- Вот будет весело! А тебя - так задушит...
- Кто, неужели - ты? Раскроешь объятья...
- Не...Жаба твоя приревнует.
- Жаба? Жаба??? Это ты про кого?
- Погляди, я, вроде, нашел.
 
Вторая серия. Продолжение.

... Кабинет Сарумана. Саруман и Акрон сидят за столом, и что-то долго между собою решают.
- Ну, хватит, - говорит Саруман, - Если чем и поможем крестьянам, то не деньгами. Нужно, прежде всего, зерно для посева. А на еду лучше муку раздать, а то себя ведь заморят, лишь бы весной засеять побольше. Но этого мало. Ты должен сперва проехать по этим деревням. От моего имени им сообщи, что они мной, Саруманом, освобождаются от податей на три года - я думаю, этого хватит. Но при одном условии - старост мы назначаем им сами. Погости, приглядись, знаешь, лучше молодого поставить, пусть неопытного, но не жулика, и не избалованного властью. Молодые и дольше прослужат, и будут до гроба нам благодарны за свое назначенье. Всего-то четыре деревни. Но пусть остальные им позавидуют. Через год к нам потянутся те, кто хотел бы признать меня своим господином.
- А как же быть с зерном и мукой? Кто их будет сопровождать, не одна и не две ведь подводы.
- А ты как думаешь, нам твоей ватаги на веки вечные хватит? Нужно будет нанять охрану, и это тоже сделаешь ты.
- Саруман! Помилуй, я не железный!
- Ничего, и я не скучаю. Постарайся завершить все до первого снега. Кстати, охрану я сам подберу, ты только пригони народу побольше, чтобы дрыном хотя бы махать умели. А там и посмотрим, кто на что годен.
... Первый ярус, проходная холодная зала. Лавок нет, нет столов, голый пол и голые стены. В не застекленные окна дует немилосердно. На дворе поздняя осень - через всю залу ветер гонит желтый сморщенный лист, на оконных решетках - нахохленные воробьи. Народ толпится и зябнет. Разнокалиберный человеческий фактор дунаданского происхожденья, из тех, кого в детстве недокормили, кучка мелких желтокожих пришельцев с востока в плоских соломенных шляпах, три огра десятифутового, не менее, роста, что не возбуждает желания встать к ним поближе, да какое-то первобытное племя в грубо выделанных шкурах и кожах стоит на особинку, ни с кем не мешаясь. Входит Саруман с охраной из двух отморозков, оглядывает это папуково войско.
- Все знают, для чего сюда их позвали?
Шум, означающий, вроде бы, согласье.
- Встаньте вдоль стен, по одному человеку, мне нужно на вас посмотреть.
Толкаясь, занимают почти весь периметр залы, стоят даже у окон, подставляя плохо одетые спины на растерзанье осеннему ветру. Саруман медленно обходит эту шеренгу. Некоторым сразу говорит: "Можешь идти, ты нам не годен", других заставляет выйти на середину, показать, что те умеют, у третьих спрашивает, откуда они родом, как их звать, и кому до него служили. Подходит и к ограм.
- Как вас звать?
- Га?
- Как мне вас называть, имена ваши скажите.
- Огры мы.
- Да нет, имена, ну, как мама вас в детстве называла?
- Мамо? Сердэнько мое... А шо, це трэба?
- У вас тут кто-нибудь по-человечески говорит?
- Я говорю. Я - старший, они - мои младшие братья. Мое имя - Гузь, это - брат мой Шибеник, а это - Лядач, а говорить будете только со мной, они по-вашему не говорят, но понимают.
- Уже слышал, как понимают. Ладно, вы раньше кому-то служили?
- Та служили. В гондорском вийске служили (загибает палец). Харадримскому владыке служили (загибает второй). Мустангримскому конунгу служили (загибает третий). Моргульскому хозяину служили (загибает четвертый).
- И что ж, не задержались нигде?
- Пока платили, та мы и служили, а как денег не дали, так только нас и видали.
- Ладно, постойте пока.
Переходит к вастакам в соломенных шляпах.
- Откуда?
- С востока, гаспадин Саруман.
- Из Харадрима?
- Много-много далеко, гаспадин Саруман.
- Дальше Харадрима? У моря?
- У моря, у моря, у больсой-больсой моря, гаспадин Саруман.
- Хорошо, и где вы служили?
- В деревня слузили, в больсой-больсой деревня слузили.
- И как же вы там... слузили? Землю копали?
- Нет, по-другому слузили. Драконы больсой-больсой летали, гаспадин Саруман. Они рыба ловили, больсой-больсой рыба, а мы в них камни кидали, больсой-больсой камни кидали, а они рыба кидали. Мы рыба брали и в деревня несли, и все рыба ели.
- Ну, и почему же вы здесь оказались, так далеко от вашей деревни?
- Больсой-больсой драконы прилетели и сгорел больсой-больсой деревня. А драконы ели целовек, маленький-маленький целовек, и мы убегали, и посли слузить дальсе.
- Как звать-то вас, маленький-маленький человек?
- Звать-то нас - Ли.
- А остальных?
- И остальных тозе - Ли. Я - Ли-старсий, это - Ли-второй, это - Ли-третий, это - Ли-цетвертый...
Саруман, не дослушав, идет дальше. Подходит к дикому племени. Дикари совершенно спокойны в обстановке всеобщей нервозности, особенно их вожак, он откровенно ухмыляется, с удовольствием наблюдая происходящее.
- Ну, а вы - кто?
- Мы - белые орки.
- Как это - белые? По убеждениям?
- Нет. По цвету кожи.
- И где вы служили?
- Служили своему племени.
- И как вы служили?
- Рядом с нашим племя лешаков кочевало. Они воровали наших женщин, чтобы те им рожали детей, они убивали орков, когда те охотились, жарили их и ели, и выделывали их головы, чтобы души порабощать, они травили источники, где мы брали воду. Мы перебили, которых могли, остальные удрали. Мы ушли, чтобы дальше служить, чтобы заработать денег и принести домой побольше железа, и сковать мечи, и наконечники копий, и гарпуны, и крючки, и женщинам иглы.
- Ты слишком правильно говоришь для дикого орка.
- А мы и не дикие. Мой дед служил Великому Господину, а он научил их на славу. Мой дед обучил отца, а отец обучил меня.
- Значит, служишь ты за железо?
- Значит, за железо.
- Странно, а все за золото служат.
- Золото - мягкий металл, его прилично любить разве людям, что мягкотелы. Знаете, как говорят? Эльфы любят власть, а люди - деньги, и лишь орки любят жизнь.
- Строго ты к нам!
- Это - не я, это - из преданий.
- Ну, ладно, а что вы умеете?
- А что надо?
- Ну, к примеру, сколько бандитов нужно, чтобы отбить у тебя одного хозяйскую поклажу?
- А где это все происходит? Одно - на равнине, другое - в лесу, и третье - в трактире. Проще всего, как ни странно, в трактире. Люди пугаются и мешают друг другу. Там я справлюсь и с сотней. На равнине - хуже всего, но и там против пятерых я управлюсь, если - пеших.
- Ладно, посмотрим. Так, кто остался - отлепиться от стенок, на пол, и пятьдесят раз отжаться.
Дунаданские недокормыши, оглядываясь, медленно опускаются на пол, кряхтя, отрывают от него свои непослушные тела, напрягая тощие руки. Братья Ли, начав отжиматься, подпрыгивают, хлопая в ладоши, сперва спереди, потом - сзади, закончив отжиматься ранее всех, забираются друг на друга, образуя сложную пирамиду. Верхний, совсем маленький, стоит на голове и мотает ногами. Огры оглядываются, не понимая, что же им делать. Орки стоят, наблюдая с улыбками сие представленье.
- Ну, что же вы, не умеете? - обращается Саруман к тому, кто назвал себя Гузь.
- А шо, надо? - Гузь удивленно смотрит на Сарумана, тот кивает головой.
С кривой рожей огр поворачивается к братьям и им объясняет, после чего те долго что-то обсуждают и переругиваются скрипучими голосами.
- А вы тоже не поняли? Объяснить? - Саруман обращается к орку.
- Не надо. Понятно и так. Но мы не будем. Паясничают шуты, а белые орки шутами ни у кого не бывали. Возьмете служить - будем служить верой и правдой, не возьмете - подадимся к другому, не прогадаем. А с этими немного Вы навоюете. Особенно - с ограми. Сила мозгам не замена.
- Ну-ну, посмотрим. Как тебя хоть называть?
- Улхарн, сын Огы и Ухтугра.

... А теперь снова то окно, из которого вышвырнули забияку Улхарна. Камера приближается ко рву, и вот, из грязной воды появляется рука, хватается за край, но оскальзывает, потом снова хватается, острые когти впиваются в землю, появляется над водой вдребадан избитая рожа. Глубокий вздох и фырканье, орк пытается выбраться на берег, но на одной руке подтянуться непросто, а другая, явно сломанная, ему непослушна. Еще немного, и ледяная вода, что привела его в чувство, довершит свое дело - успокоит навеки. Небо в серых тучах, земля с редким крупитчатым снегом, что у его глаз - все лучше, чем эта ледяная и грязная бездна. Орк сквозь зубы рычит, напрягая здоровую руку, но земля крошится и остается в его кулаке, и он с головой погружается в мутную воду. Когда он выныривает, кажется - в последний раз, то чья-то сильная рука хватает его за запястье. Он поднимает глаза, надо же - сам хозяин!

... Опять кабинет Сарумана. Тот убирает пузырьки и коробочки в шкаф, сматывает остатки холстины. За его столом, на противоположном конце, расположился Улхарн, до пояса голый, с рукой в лубке, с рожей, намазанной чем-то ядреным, судя по тому, как он морщится и шипит.
- Слушай, а, хозяин, ну, может, не надо было морду-то мазать? Я бы сам полечился.
- Тебе не морду надо мазать, а перцем задницу. Что заставляет тебя задираться? Скоро не будет у нас ни одной боеспособной единицы, кроме твоих орков, да еще братьев Ли.
- А братьям Ли я вообще яйца отрежу.
- Ты в живых остался только из-за того, что мне погулять захотелось, а еще кому-то грозишь. Не перестанешь устраивать свары, вышвырну, как котенка.
- Ну, хозяин, на твоем месте я б не грозился... Мы тут одни, - орк привстал из-за стола, оперевшись на него здоровой рукой.
- Ах ты, гнида... Скотина бесстыжая... Долго тебя я терпел...
Саруман одним взглядом усаживает Улхарна назад, тот смотрит на него сквозь щелки подбитых глаз, как кролик глядит на удава, и вдруг начинает орать. Боль крутит его тело от шеи до пят, мышцы сводит судорогой, ноги поджаты под стулом. Боль и, соответственно, ор, кончаются так же внезапно, как начались.
- Как видишь, я не совсем беззащитен. Для твоей выгоды лучше, чтобы мы жили дружно. Душа в душу. Потому что, если иначе, ты просто не выйдешь живым за пределы этого замка. Понял?
- Понял, хозяин.

...Комната, вповалку на полу дрыхнут орки. Богатырский храп и едкая, как алхимический ингредиент, вонь потных тел предупреждает каждого, кто переступит порог, что сюда соваться опасно. Да и заснули не все. Вон, у окна, черный силуэт в мерцании лунного света. Орк встает, оглядывает своих товарищей - все ли спят, и, прокравшись в угол, возится - кажется, с окованным сундучком, достает из него потрепанную книгу и свинцовую палочку-карандаш. Возвращается к окну, садится поближе к свету.
Если бы мы, наблюдающие эту картину, были орками, что хорошо видят и в темноте, то прочитали бы на обложке: "Судовой журнал". Забавно... Читающий орк. Нет! Орк - не читатель. Орк пишет сам. Зажав кончик языка зубами, старательно выводит между строк судового журнала ангмарские руны...
"Да, Улхарн-таки нарвался... Поделом. Правда, на что - неизвестно. Драться с магами - не наше, орочье дело. Как пришли в это поганое место, так горбыль и пошел. Хозяин - полудурок, людьми управлять не умеет. Как попало расставит посты, с купцом ребят отрядит, а дальше - хоть трава не расти. Не хозяйское это дело. А попробуй, кому что скажи - огры себе на уме, вастаки с открытыми глазками дрыхнут, я мимо них пять раз умудрялся прошмыгнуть безнаказанно. Сторожит дверь - а в окно и не взглянет. Вот недавно был случай..."
...За окном догорает закат, алая полоса, обогнув горизонт, прячется в сумрачные зимние горы. У окна вастак раскуривает трубку. С каждой затяжкой его глазки сужаются все сильней, на треугольном личике разливается дурное блаженство. Вытаскивает из подкладки синей застиранной куртки иголку, расковыривает содержимое трубки, снова пыхтит. Невысокий орк крадется по коридору. В полутьме серая одежда сливается со стенами, шаги босых ног не слышны. Прячется в нише. Высыпает из рукава в ладонь горсть мелких камней и швыряет в другой конец коридора. Вастак вскидывается, засовывает трубку за пояс и отлепляется от стены. Не туда, дурень, смотришь! Орк, в два прыжка оказавшись с ним рядом, бьет куряку в затылок - тихонько так бьет, затрещина звонче бывает, но вастак падает на пол ничком, глухо звякнув рукоятями ятаганов. Орк пробегает до следующей ниши. Второму стражнику достается по маковке, с тем же успехом. Третий, почуяв неладное, встрепенувшись и осмотревшись, замечает серую тень, шмыгнувшую в темный проем. Но он не идет проверять, а выхватывает медный свисток и неистово дует, так что рожа у него становится лягушачьей. Тревогааааа!

...На заправленной койке расположились два игрока. Один, по-восточному сидя, трясет стакан с пятью костями, второй, опершись о стену и вытянув до второй койки длинные ноги, ждет своего хода. Между ними - доска с грубо нарисованными полями-горами-морями, замками, оврагами и ловушками - играют в "Славный поход".
- Хватит трястись, а то родишь!
- А ты не мешай, Армон! Тебе, что ль, одному выигрывать? Вся ночь впереди - куда торопиться?
- Так я посплю пока - натрясешься, разбудишь.
- А, ну тебя, кидаю! - высыпает кости на дощечку, - Три, пять, восемь - на белой, синей и красной, десять и девять - на серой и черной.
- Мандос котенку! Тебя победили. Сколько еще жизней осталось? Так... одна - на дракона... две - на черного мага... еще три - на меня, помнишь - поединок на мосту? Да, Елизар, ты снова в пролете. Что дашь в залог? Мне нравится твой колчан, честно. Удобная вещь. А когда еще раз проиграешь, глядишь, луком обзаведусь...
- Жулик!
- Чушь. Ты просто не думаешь, паря. Лучше иногда повременить, не лезть в драку. Со мной лучше тебе не встречаться, во всяком случае, еще год, если каждый день играть будешь. Вот ты служишь в Ортханке, а знаешь, как его проиграли?
- Как проиграли? Кто?
- Как - кто? Сам король Ромендакил, победитель вастаков. Вот был игрок, так игрок! Умен и азартен. Никто не мог его обойти в "Славном походе". И тогда бросил он клич по всему войску - кто хочет сразиться за доской с самим королем, пусть приходит. Стража, понятное дело, обыскивала вызвавшихся игроков и оставляла на них лишь одежду, но не из-за этого желающих было так мало. Ставкой проигравшего воина была его свобода - в случае поражения он отправлялся в пожизненное рабство в одну из дальних провинций, зато в случае победы мог рассчитывать на княжеский титул и одну из второстепенных крепостей короны. Уже трое молодцов развеяли королевскую скуку, отправившись, один за другим, гнуть на веки вечные спины, когда к королю пришел простой солдат Моран. И выиграл! По второму разу они очистили доску и взяли кости - и снова выиграл Моран! И по третьему он сразил за доской короля. И король сдался. Выполняя условия, он даровал Морану княжеский титул и дарственную грамоту на Ортханк. На что тот его упрекнул: крепость - не доходное дело, сама требует вложения денег, а он - простой солдат, и золотом не отягощен. Усмехнулся Ромендакил, и даровал Морану четыре деревни вдоль по течению Изена: Азулу, Изинду, Тирону и Пойму. И ушел тогда Моран в Ортханк и стал именоваться князем Ортино. Но король...
- Слушай, кто-то скребется!
- Или стучится... А вастаки опять свист подняли... Эх, не будет у хозяина денег, останемся, Елизар, без жалованья. Хочешь? Нет, пойду, погляжу...
Открывает дверь, впускает босого растрепанного орка.
- Это что за чудо лесное?
- Тихо! Сейчас все объясню. Только дайте место присесть - вроде я с вами играю. Лады?
- Как хоть звать-то тебя?
- Логурз. Сейчас сюда зайдут, так скажете, что я проигрался до последней рубахи и драных порток.
- Ясно. Вастаку морду начистил. Я правильно понял?
- Не одному, и не морду. Посты проверял.
- А ты кто есть-то, чтоб проверять?
- Я есть Логурз, орк, и этого хватит. Вас тут всех, как котят, передушат во сне, если кто-то захочет. Мы, белые орки, уже три века считай, что в походе, так что нам ли не знать, как такое бывает. А вы, ребята, кто и откуда?
- Я - Елизар, мустангримец. До этой осени ходил в пастухах, только хозяева надоели. Говорят, больше на волков охотишься, чем пасешь, да путы поотбирали. Это ж целый день нестреноженых собирать! Ну, послал их... Пришел к Саруману.
- Я - Армон из Дунадана.
- А ты чем занимался?
- "Радость жизни, молодости годы я убил под тяжестью труда..." Это один певец так сказал. Наш, крестьянский.
- Так, все-таки, землю свою пахал, что ли?
- Кабы свою. С семи лет в наймытах, с мотыгой, - и Армон протянул руки ладонями вверх.
Руки человека - самая честная часть его тела. Язык лжет, лицо примет выраженье любое, взгляд можно натренировать перед зеркалом, неказистое тело прикрыть броской одеждой, но никогда руки бездельника и вора не станут похожи на руки крестьянина, воина и мастерового. Широкая пясть, отполированная рукоятью меча ладонь - отличает воина. Столь же широкая, но темная, в трещинках, поряпаная, словно спелая дыня, с навечно въевшимся дунаданским черноземом - ладонь крестьянина. Темная, со шрамами порезов или ожогов, рука шорника и кузнеца. Скрюченные пальцы ткача. Пальцы в пятнах дубильных растворов у скорняка. Мизинец пастуха и скотогона. Для внимательного человека руки собеседника важнее лица - они не в силах солгать. Ладони Армона свидетельствовали в пользу его слов, и Логурз кивнул головой, дескать, верю.
- Что ни говори, а наниматься лучше с мечом, не с мотыгой - верно, Армон? - Елизар, рассмеявшись, стряхнул фигуры с доски и поставил в начало.
- Да, когда не война у порога, - тихо ответил за него Логурз, - Вас где, ребята, драться учили? Я уже вижу, во дворе или дома. Старшие братья, может, отец. Приходите к нам, мы вас немного подтянем. Каждый день, после захода солнца, встречаемся между пятым и десятым зубцом на крепостной стене, если считать от ближнего к скале поворота посолонь. Мечи можно не брать - у нас есть затупленные. А если есть кольчуга или панцирь - лучше надеть. Бить будем больно.
- Да зачем тогда нам туда и ходить? - Елизар решил поспорить, может, Армон забудет про его колчан в пылу спора.
- Ах, вы, люди... Самонадеянны и безрассудны. Вы меня вот впустили, а если бы это не я, Логурз, если бы это был враг - а ваше оружие все по стенкам.
- А ты бы как поступил? Не впустил бы?
- Почему же, впустил. Только ножик бы к горлу приставил - до выяснения обстоятельств. Теперь ясно?
- Что - ясно?
- Что вы - кто угодно, только не воины, и учиться вам еще долго.

... Незаслуженно забытый за время повествования Изенгард. Концентрические круги его узких захламленных улиц, грязь его зимних дорог, его веревки с бельем, протянутые из окошка в окошко, его драные, истощенные донельзя кошки, его голуби, гадящие над головой, его дворики с одиноким деревцем и оборванной малышней, его голосистые рынки - может любить только тот, кто в нем родился.
Орки родились в другом месте. Поэтому они не оглядываясь идут в сторону "улицы красных фонарей". Их десятеро, может, больше, извивы улочек не дают разглядеть в загустевших зимних сумерках. Идут не в ногу, помахивая дубинками, пряча за пояс кинжалы, в рукава засунув метательные ножи. Старушка, высунувшаяся на топот, охает и быстро захлопывает ставню, больно уж страшные рожи.
Публичный дом. У окна их поджидает девушка, закутанная в серую шаль, так что, кроме глаз, ничего не увидишь. Улхарн свистит прерывистым свистом, девушка исчезает. Спустя некоторое время скрипя открывается дверь, девушка впускает страшных гостей и запирает замки.

... Тот же дом, одна из нижних комнат. Огры получают свой кайф, каждый - в своем роде. Старший лежит наискось на широкой кровати, прикрытый до пояса дырявым лоскутным одеялом, предварительно облевав его край и ковер. Девка гладит несчастненького по голове - тому действительно плохо, кто ж так совмещает? Напился до состояния нестояния, что, скажите, теперь с таким делать? А вот Шибеник даром время не тратит - перепихнувшись со своей "курочкой", начал переговоры с братней, все равно тот не в состоянии, а ведь проплачено было. Тихонько гладит ее бедро и убедительно шепчет, что клиент всегда прав. Лядачу на чужие проблемы плевать, он занят со своей по третьему разу, но этот раз продолжается час, и оба страшно устали. На скрип двери не обращают внимания, когда она распахивается, все трое находятся к ней спиной, и вошедших не видят.
- Подъем! - орет Улхарн командирским голосом, - Стройся!
- Заткны пэльку! Як там тебе... кабанчык пидсосный, - отвечает только что проблевавшийся Гузь.
- Ни бачиш, шо паны гуляють! - добавляет Шибеник, не отрываясь от братней девки, - Шо, сказивси, а, даздрапыздрик?... зъихал з глузду?
Улхарн пропускает всех орков и остается в дверях, соотношение сил - больше трех к одному. Правда, сам в избиении участвовать не собирается, он, ухмыляясь, будет глядеть на потеху.
Когда огры понимают свою незавидную участь, тикать уже поздно.
Шибеник успевает подняться, но получает дубиной по почкам. Разворачивается недоуменным лицом к зверским орочьим рожам. По яйцам, под дых и по кумполу. Сваливается под кровать.
Гузя бьют по затылку, от чего тот ныряет в блевоту. Лядач же в это время уже спрятал орудие секса и ринулся на орков с кинжалом и руганью черной. Кинжал не спасает его от дубины, после - младшего огра прикладывают пару раз об стену, он затихает. Все закончилось в несколько мгновений.
Девки притихли, сбившись в кучку в простенке у двери. Крошка, ублажавшая Лядача, смотрит просительно на Улхарна.
- Вы - командир?
- Ну, я.
- А мне его можно ударить?
- Можно.
- Куда захочу?
- Конечно. Все по желанию дамы, - орк неловко кланяется, изображая галантность. Девчонка подходит к лежащему без сознания огру и, как следует размахнувшись, залепляет ему между ног остроносой туфлей. Тот даже не шелохнется. Здорово уложили!
С улицы доносится шум, необычный для этого времени суток. Улхарн высовывается в окно, видит бегущих людей, не только детей и женщин, но и мужчин. Вопросительно оборачивается - как раз подошла мамаша, получить с него деньги. Он машинально сует ей кошелек, спрашивает обеспокоено:
- Что там случилось? Пожар?
- Нет... Опять пригоряне напали, - отвечает мамаша с напускным равнодушьем, - Лишь бы не подожгли, а то о прошлом разе пришли, девок поувечили - ладно, так конюшню еще подпалили, она-то была деревянной...
- И много их обычно бывает?
- Да не больше полутора сотен.
- Ну, мамаша, мы их тут подождем. Отопри-ка ты двери - будто вы убежали. Скажи девкам в погреб забраться, а то здесь будет жарко. Да, и этих придурков туда затащите.

... Темнота хоть глаз коли. Голоса. Стук в дверь:
- Эй, дэвушки, аткрывай!
Молчание.
- Эй, аткрывай, нэ стэсняйся!
Молчание.
Кто-то изо всех сил налегает на дверь, и та с легкостью отворяется. Пригоряне заходят по одному, проверяя каждый закоулок на наличие вражеской силы. Наконец весь дом обойден - никого. Тихо, темно. Только в щели незапертых ставен вползает лунный свет.
- Вот дуры, збэжали...
- Ну, ничего, патом па дарогэ прихватим.
Собираются в зале. Их, конечно, меньше сотни, но залу заполняют они до предела.
- Дэньги, суки, навэрняка всэ унэсли.
- Да уж, суки... Огниво есть у кого?
- Дэржи, толька нэ ураны - в тэмнате нэ атыщешь.
- А смолы?
- Нэту, нэту уже. Я тут взял нэмного саломы - авось, разгарытца.
- Ладно, на вас понадейся...
Поджигатель клацает огнивом несколько раз, наконец трут загорается.
- Ах-х-хрр... - в жалком свете мерцающего трута видно, как поджигателю в горло впился метательный нож, еще мгновение он стоит с выпученными глазами, потом падает замертво, огонек угасает.
Пригоряне кидаются на поиски метателя - и еще пятеро получают по ножику в горло. Остальные ножи не так удачливы - достают кого в грудь, кого в плечо, кого в руку. Потом появляются, как призраки, орки - их меньше, вооружены они хуже, но в такой тесноте орудовать мечом невозможно. Ну, а в рукопашной - известно, на чьей стороне сила. Удары, хрип, взблескивающие лезвия кинжалов, стоны агонии, черная ругань. И тишина.
Улхарн зажигает лампу, поднимает над полем побоища. Пригоряне мертвы. Убиты и двое орков. Остальные поранены, но стоят на ногах - значит, не тяжело. Он проходит между убитых бандитов, каждому светит в лицо. Вдруг замечает, что у одного зрачки сузились. Поднимает его за волосы, собираясь перерезать горло, но потом, передумав, решает: "А вот с этим пусть Саруман разберется". В конце концов, слишком легкая смерть, если горло ему перерезать.
- Девочки, вылезайте и перевяжите героев, - Улхарн доволен, теперь они действительно герои, и пусть только Саруман попробует поиздеваться.
Дневник Логурза. "Вчера разобрались с ограми, налетели на пригорян. Хрен редьки не слаще. Положили двух наших - Даргха и Эрзенга. Огры, суки, отлежались в подвале - все живы. Улхарн хочет власти, идет на пролом. Ему наших ребят вот ни столько не жалко. Не будь он сыном Ухтугра, разделал бы его как Унга балрогов. Девушки у людей хороши - белокожие, плечи круглые, суставов почти не видать. Только люди-мужчины их не уважают. Интересно, почему? Надо выяснить. После тренировки в самоволку смотаюсь - может и новые друзья соберутся? Я ведь в городе ничего не знаю".

... Кабинет Сарумана. Саруман за столом, напротив стоят Акрон и Улхарн.
Саруман:
- Да, забросил я город. А ведь, если подумать, с него можно в будущем получить не меньше, чем с наших крестьян. Но охранять его надо получше. Слушай, Акрон, узнай, управленье у них существует? Ну, там, скажем, совет старшин или городское собранье? Или они хуже, чем овцы?
- Хорошо, разузнаю. Добиваться мне с ними встречи?
- Конечно. От моего имени. С пребольшим уваженьем... Все, иди.
- Ладно, а когда отдохнуть-то мне можно?
- Когда я бездельничать буду.
- И когда?
- Да в могиле...
- Тьфу, зараза, - Акрон, плюнув, уходит. Остается Улхарн.
- Расспросил я твою находку. Все так, как я и думал - Изенгард беззащитен, каждый шакал его грабит. Твое дело - чтоб жителям находиться в нем безопаснее стало, чем ребенку в мамкином чреве. Как ты это сделаешь, меня не интересует. Срока на это даю до середины зимы (к тому времени, думаю, с властями их договоримся). И запомни! - нет у нас армий, нет войск, мы - мирные люди. Да. У нас тут есть только охрана. Никого мы не завоюем. Это чтоб у тебя на языке не вертелось невесть что. И никаких больше драк меж собою. Ах, да, чуть не забыл. Назначаю тебя начальником всей нашей охраны. Будешь сам пресекать хулиганство.
Улхарн застыл с таким видом, будто глотнул чистого спирта. Наконец, вздохнув, отвечает:
- Я все исполню, хозяин. Вы не зря меня назначаете - сами увидите, правда. Только есть еще одна просьба - разрешите мне в Ортханк перевезти семью.
- Разрешаю.

... Саруман на своей узкой кровати, спит сном младенца. Утро, но полутьма, лишь ночник безмятежно мерцает. Далекий шум голосов. Приближается, нарастает. Гомон, похожий на птичий базар - слова незнакомы или неразличимы. Мужские, женские, детские. Галдят, будто год меж собою не говорили. Саруман просыпается, слушает. Вздохнув, вылезает из теплой постели, одевается и выходит.
Вдоль коридора, на ступенях лестницы, на подоконниках, на перилах - орки, орки, орки... Молодые и те, что постарше, страшные, как смертный грех, и не очень, мужчины с луками за спиной, женщины с татуированными лицами, крикливые бойкие дети - откуда их столько взялось? Саруман недоуменно качает головой, потом понимающе улыбается и идет между ними, отыскивая Улхарна. Тот стоит с двумя старшими орками, что-то раздраженно им объясняет.
- Улхарн! Подойди.
- Да, хозяин! Сейчас, - и подходит.
- Ты сказал, что приведешь свою семью. И все племя привел - мы об этом не говорили.
- Вы меня уж простите, хозяин! У нас просто иные семьи - наши девушки сами среди нас выбирают, и для каждого ребенка - нового отца, как после этого установить родство? Мы все друг другу родные.
- Да, конечно, хорошо устроились. Только как прокормить всю ораву? Тут охотиться негде, а разбойничать я запрещаю.
- Да мы б и не стали.
- Ладно, слушай. Отбери молодых и здоровых полсотни. Все равно Изенгард охранять кому-то ведь надо. Остальные должны трудиться. Узнай, кто из них что умеет, у кого какие есть склонности, послезавтра мне доложи. А сейчас сходи, скажи Земе, сколько еще ртов прибавилось, если голодными не хотите остаться.

... Главный ратушный зал Изенгарда - зал Дарованной Вольности. В нем собирался Совет десяти и в лучшие годы. Сейчас - десять дряхлых, глухих и подслеповатых старперов собрались, чтоб выслушать Сарумана.
- Уважаемый Совет, и вы, достойные граждане, что призваны увековечить все, что сказано будет в этих стенах, послушайте недостойного сына сего города, Сарумана. Я помню этот город прекрасным, помню, как он был богатым и пышным, помню, как вдоль дороги на брусчатку бросали ковры, встречая высоких гостей, но, к несчастию - это все в прошлом. Я когда-то был магом, и сегодня велики мои силы, но вернулся сюда ради этого города - дорогого мне Изенгарда.
Один старпер другому:
- Что-то я не помню, чтобы он среди нас проживал, интересно, какого он рода?
- Чтобы город развивался и рос, нужны всего-то две вещи - ремесло и торговля, и одна без другой бесполезна. Но обе эти вещи погибают от разбоя и нищеты, как ростки от возвратных морозов.
- Он, наверно, садовником был, - комментирует речь его старец.
- Я ничего у вас не прошу, лишь вам предлагаю: я могу дать городу - безвозмездно - сорок унций золота. Но с условием - согласится ли выслушать их уважаемый Совет?
- Сорок унций?
- Задаром?
- Условия? Может, эти условия тяжки или сопряжены с преступленьем?
- Мои условия легки и законны. Вы, во-первых, позволите патрулировать город - для вашей же безопасности, и для безопасной торговли. Во-вторых, вы дадите согласие на обученье у мастеров Изенгарда представителей чуждой нам расы. В-третьих, дадите мне преимущество закупать первым любой товар в Изенгарде.
- Да это - оккупация...
- Чуждой расы... Кто она, может, драконы?
- Преимущество? Такого желали бы только очень богатые люди.
- Сорок унций... Немного - на каждого по четыре.
- Предлагаю вам пятьдесят, - Саруман улыбнулся, - Для любимого города ничего мне не жалко.
- Шестьдесят!
- По рукам! Ну, так что же, вот договор - скрепите своими печатями, и пойдем веселиться - жизнь прекрасна, если можешь себе это позволить.

... Изенгард патрулируют орки. Любимый город может спать спокойно...

... Внутренний двор Ортханка. Много брусчатки и в центре - островок живой (а сейчас уснувшей, зима ведь) природы. Деревце и фонтан с фигурой - аллегорией мести из черного мрамора. Мокрый снег посыпает ее гладкие плечи. Рядом с этой красоткой происходит борьба - не на жизнь, а на смерть. Огр пытается поиметь малорослую орку, но она вырывается, кусается и раздирает огру морду когтями. Все происходит в полном молчании, так что никто и не реагирует. Хотя Саруману слышны их мысли. Он сидит в своем кабинете и хочет сосредоточиться на писанине. Кривится и морщится, под конец вылезает до пояса в окно и пристально смотрит на огра. Того тут же начинает корчить уже известным приступом боли. Орка отскакивает и смотрит на своего спасителя. Ну и девочка! Рядом с ней фурия - образец красоты небывалой. Корявенькая фигурка, острые плечи, мосластые руки и ноги, все в шрамах былых приключений, рот когда-то был порван от уха до уха и после грубо зашит, а на лбу - татуировка: паутина с сидящим на ней пауком, будто признак того, что здесь мысли и не ночевали. Орка зачарованно смотрит на Сарумана и улыбается. Саруман тоже улыбается ей и подмигивает, потом затворяет окно.

...Вечер, почти ночь. Работа, как ни странно, не всегда приносит лишь радость. Саруман ставит книги в шкаф, заглаживает восковые дощечки и берет в руки лампу. Глядит на огонь, и в пламени видит, как мимо него идет жизнь - женщины, которых когда-то он безнадежно любил, и те, что отверг без сожаленья, выходили замуж, рожали детей, эти красные личики новорожденных, а вот они уже бегают, гоняют обручи, в свайку играют, дерутся, взрослеют - у его первой любви уже правнуки появились, опять красные личики новорожденных, вот круг замыкается, обруч несется по пыльной дороге, солнце и смех, а он стоит поодаль, шестилетний страдалец одиночеством, его как бы нет, и никогда его не было, и никогда не будет. "Меня нет", - произносит он вслух и удивляется сказанному. Покачав головой, отгоняя недобрые мысли, отворяет дверь из кабинета в спальню.
Проходит, машинально раздевается, обнажая костлявое тело. Присаживается на край кровати. Что-то шевелится под одеялом. Саруман оглядывается и резко отдергивает его - там тихонько лежит та самая Мисс Улыбка, что он нечаянно спас из лап пьяного огра. Как она просочилась в спальню - неизвестно, разве что по отвесной стене и в окошко. Девчонка обхватывает его голову горячими лапками, громко шепчет: "О, какой ты герой, какой ты красавец! О, Ма Оштар, ты сильней всех на свете! Мне когда-то сказала гадалка, что я рожу от героя, от красивейшего на свете, от лучшего во всей Арде мужчины!" И через слово целует. Саруман бы и рад вырваться из этих объятий, у него глаза округлились как тележные обода, но ему что-то явно мешает. Наивная уверенность крошки в том, что она хороша и желанна, сковывает его, не дает отказать этой страшненькой, претерпевшей, как видно, немало, и он сдается на милость. Орка обнимает и валит его на кровать, но взгляд стыдливой камеры уперся уже в потолок, где только что сплетались две искаженные тени. Потом к лампе приближается мужская рука и зажимает фитиль. Темнота...

... Рассвет. Зима, и уже далеко не раннее утро. На узкой кровати едва умещаются мужчина и женщина. Он обхватил ее правой рукой и прижимает к себе, а она лежит на его плече и улыбается изуродованным ртом. Наконец Саруман просыпается. Смотрит на орку. "Ну, что ж ты страшная такая, - думает он, - Такая ласковая и такая страшная..."

... А вот, через несколько дней - другая орка в его спальне, и они о чем-то беседуют, а вот - еще одна, и эта вполне симпатична, даже по человеческим меркам, татуировка в виде змей маскирует тяжелую челюсть и острые скулы, волосы заплетены в сотни мелких косичек. Он показывает ей свою библиотеку, но она смеется и гладит, словно живого, подсвечник в виде скачущего оленя.

... Вечереет. Злобный ветер завывает в зубцах крепостной стены. Небо задернуто рваными тучами, закат догорел. Начинает сыпаться снег - мелкая злая крупа. Армон и Елизар спешат к месту сбора. Вооружены и настроены оччень решительно!

... "Держи спину прямо! - вопит старый орк, - Шагай, а не прыгай". Но Елизар в очередной раз меняет вертикальную стойку на горизонтальное положение, причем совершенно неожиданно для себя. "Вот, - думает мустангримец, - Мне бы сюда плеть мою волчью, эх, и перешиб я тебе бы хребтину!" Но только сопит, и снова кидается на ненавистного старикана.
...Логурз и Армон встали друг против друга. У человека - меч-полутораручник и щит, у орка - меч и даго-кинжал. "К чему тебе эта игрушка, - удивляется Армон, - Заведомо плохая защита" "Мой трофей, - ухмыляется орк, и, распутав завязки рубахи, показывает треугольный шрам на груди, - Малость бывший владелец его промахнулся, ну, а я не сплоховал, уложил его разом".
"Хреново тебе придется, я ведь - левша" - "Ничего, братец, вижу. Только я с двенадцати лет воюю" - "А сколько сейчас?" - "Восемнадцать".
На протяжении следующей четверти часа орк вертится вокруг Армона, не в силах пробить его защиту, впрочем, и сам уходит легко от любого удара. Финти, не финти, а если меч немного короче, то жизнь укорачивается на целую милю. Человек с легкостью угадывает направленье атаки, и только быстрота реакции спасает орка от пораженья. Под конец Армон действует, исходя из направления орочьего взгляда. Приподнимает щит, защищаясь от предполагаемого удара, сейчас орк откроет подмышку, и Армон... Ни с того, ни с сего получает удар снизу в живот. Не раскрывайся!
Пожимают друг другу руки, и с грохотом валятся на пол - орк сделал подсечку, но и сам не устоял.
- Ах ты, подлец, дунаданская морда! Говорил, что только c мотыгой и знался!
- Ошибаешься, Логурз. Я этого не утверждал. Три года ходил в одной дунаданской дружине - там всему научили.
- Не в пригорянской ли банде, случайно?

"... Эш назг! Орки гуляют..." - закрутилось в голове Логурза старинное присловье, когда в компании двух друзей он вышел в ночь Изенгарда. Впрочем, темно было только им, он же, своим орочьим зрением, различал множество всяких оттенков серого-черного, так что для него не было темных углов и непроглядных сумерек. Он и сейчас прекрасно видел рыжие конопушки на толстых щеках Елизара и синяк на скуле Армона. Но кривые улочки, по которым дунаданец их потащил, даже бывалого путешественника привели бы в священный трепет. Казалось, он их просто дурачит, как леший, мелькали подворотни и гнилые заборы, выщербленные лестницы и перекошенные ставни, пока трое друзей не оказались перед заведением убогого вида и сомнительного пошиба.
...Из-за неплотно прикрытых ставней сочится желтый свет, жидкий, словно пивная моча, и раздается нестройный гомон пьяных голосов. Армон стучит в дверь - три коротких, двойной и короткий. "Кто там" - "Одинокие охотники" - "И сколько вас?" - "Трое"
Дверь открывается - "Проходи" - и юноши оказываются в самом обычном трактире. Их обыскивают на предмет оружия, Армон кивает, и его друзья, стараясь не возмущаться, позволяют жирным пальцам пройтись по всей своей одежде. Даго, припрятанный Логурзом, не обнаружен, и тот облегченно вздыхает. Народ обоего пола налегает, в основном, на хмельное. Пивные бочки стоят прямо на столах, и кружки наполняются без устали. Деньги Армоном отданы сразу - и трое друзей присоединяются к пьяной компании. Предупрежденный заранее, Логурз не пьет, так же поступает и Елизар. Они смеются заковыристым шуткам, стукаются кружками и не делают ни глотка. Странно, что в этой компании нет стариков, которые всегда рады пропустить стаканчик-другой-третий-четвертый... Только молодняк, от силы, до тридцати лет, а на самом деле, конечно же, младше. На подоконник уселся пьяненький в стельку юный менестрель, утвердил на колене надтреснутую лютню и ударил по струнам.
Свет во всех коптилках одновременно погас. "Что это?!" - Елизар вскинулся и схватил Армона за руку. Тот осторожно высвободился. "Темнота - друг молодежи, - задумчиво произнес он, - В темноте не видно рожи..." Рожа у Елизара не сказать, чтоб красивая, и он замолкает.
После долгого треньканья начинается тоскливая песня на каком-то чужом языке, состоящем из четырех гласных и звуков "м", "л" и "н", непонятные слова стоят в спертом воздухе, собираются в кружево и окутывают крепкой сетью Логурза. Он почти не помнит себя, когда к его руке прикасаются девичьи пальцы. Нежное лицо, белое, овальное, тонкий носик с трепетными ноздрями, миндалевидные глазки смотрят в пространство, пальцы теребят шнуровку на лифе. Логурз смотрит, не шевелясь и не знает, что делать. Девушка решает этот вопрос сама.
"Ты - мой эльф, и я - твоя фэйри", - шепчет она, и лиф падает к ее ногам. В нос ударяет запах фиалок, словно дубина. Юные груди нависают над ним, и ему не остается ничего другого, как вскочить со скамьи и спрятать их в свои ладони. Губы еще что-то шепчут, совсем уж непонятное, когда Логурз приникает к ним поцелуем. Юбка с шелестом соскальзывает на пол, и орк, наконец, понимает, чего она хочет. Не разрывая объятий, они опускаются на пол и он ласково ею овладевает.

... В щели ставней струится грязный утренний свет, утро в самом разгаре, самовольщики дергаются в дверь, но она заперта. На построение опоздали... Елизар воет, схватившись за голову и перечисляет родичей Армона до двенадцатого колена в соответствующих выраженьях. Армон методично проверяет запоры на окнах. Логурз нехотя оставляет спящую девушку, заправляет ей под спину плащ, чтоб ее на полу не продуло. И остальные все тоже спят - не добудишься. Армон уже теряет терпенье, когда орк подает ему даго. Одно движение - и замок на ставнях сорван, самовольщики чешут во все лопатки в Ортханк...

... "Ну, как тебе дивнюки и дивнючки?" - спрашивает Армон Логурза когда оба отдыхают от службы в сыром и холодном подвале, - "Да я от нее обалдел... Такая эльфийка..." - "Какая эльфийка? Какие тут эльфы, опомнись, Логурз! Изенгардские девки и парни. Серость, нищета... Вот и развлекаются дети".