Укол бессмертия

Кирилл Лавин стоял перед тремя написанными акварелью картинами. Это всё, что у него осталось для продажи. Это вообще всё, что у него осталось из когда-то написанного. Кирилл с удивлением всматривался в полутона и наслаждался композицией, написанной им более ста лет назад. Такого он больше никогда не создаст. Поколебавшись, Лавин решительным движением снял одну из картин, аккуратно завернул рамку в кусок материи, и вышел из дома.
На улице, несмотря на июль, моросил дождь. Теперь всегда моросил дождь. Космические корабли почти каждые четверть часа уходили в космос, а это не могло положительно сказаться на климате. Москва, как впрочем, и Варшава, и Рим, давно уже превратились в Лондон с его нескончаемыми туманами и облачностью.
…У Центра Долговременной Регенерации Стволовых Клеток на Беговой, как всегда, было людно. Кирилл припарковался около коммерческого входа. Час назад он удачно (что не удивительно при его популярности!) продал одну из последних своих картин, и теперь у него, некогда знаменитого и удачного художника, в кармане лежал чек на круглую сумму в один миллион евро. Это ровно столько, сколько стоила прививка ДРК – Долговременной Регенерации Стволовых Клеток или, как его еще окрестили в народе – «Укол Бессмертия». С 2030 года Кирилл успел сделать уже немало уколов, и этот по счёту должен уже быть семнадцатым. Вакцина без относительного вреда для организма действовала в течение пяти лет, таким образом «заморозившись» в сорокалетнем возрасте, он благополучно добрался до своего сто двадцатого года. Лавин уже давно не интересовался, что можно было бы приобрести на эти деньги; деньги, благодаря которым он продлевал своё бренное существование на этой не менее бренной и такой изгаженной за последние полвека старушке Земле… Кирилл вдруг вспомнил, как он пошёл на этот шаг впервые. Мария, его жена наотрез отказалась, и Кирилл, повздорив с ней, решился на временное бессмертие, которое затянулось на восемьдесят лет.… Тогда на один миллион евро можно было бы купить приличный дом где-нибудь в банановой республике, а сейчас, скажем, слетать ради собственной блажи на Юпитер, так как на Земле, к этому времени, делать уже было практически нечего…
Молоденькая рыжеволосая медсестра с модными в этом сезоне изумрудными глазами приветливо улыбнулась. Кирилл уже успел решить все формальности по финансовой части, и теперь его ждало главное, то ради чего он пожертвовал одной из своих последних картин. Процедура была рутинная и до боли знакомая. Сначала Кирилл попал на массажный стол. Там его молодое и давно уже не по возрасту упругое тело натёрли специальным антисептическим маслом, которое омерзительно пахло тухлым яйцом (вот она – цена бессмертия), а затем поместили в барокамеру. Кирилл уже в семнадцатый раз лежал в этом замкнутом пространстве, и каждый раз удивлялся обыденности и рутинности процедуры. В принципе, он мог согласиться и на наркоз, но после наркоза у Кирилла болела голова, так что Лавин, отказавшись от этого, просто закрыл глаза и постарался расслабиться. Через сто пятьдесят минут с первой фазой его очередного «бессмертия» практически было закончено. Напоследок в его руку была поставлена прививка, и Кирилл Алексеевич Лавин, которому месяц назад минул сто двадцатый год, чуть покачиваясь, вышел на улицу без пяти минут снова сорокалетний, по крайней мере, на очередную пятилетку точно. И хотя сегодняшние процедуры были лишь тщательной подготовкой к основному событию, до завтрашнего утра он был абсолютно свободен.
Сегодня, 18 июля 2110 года, исполнилось 70 лет, как он похоронил свою Машу. Противница «Уколов бессмертия», она так и не смогла смириться с тем, что произошло с её мужем. И хотя официальным диагнозом её смерти считалась меланома - рак кожи, но неофициально все окружающие их люди знали – Маша умерла из-за дурацкой выходки её мужа. Мария всегда была очень ранимым и чутким человеком. Полюбив его бедным начинающим художником за его талант, граничащий с гениальностью, позже она не смогла простить Кириллу его предательства к своему творчеству. К великому разочарованию Лавина их единственная дочь последовала примеру своей матери и после её смерти отказалась даже от редкого телефонного общения с ним. Сейчас ей уже было глубоко за восемьдесят, она была счастливой женой, бабушкой и даже прабабушкой, но всё ее многочисленное семейство относилось к Лавину с болезненным предубеждением. Дело в том, что всякий человек, который решался продлить свою молодость благодаря ДРК, был обречён на частичное или полное прекращение функционирования правой доли полушария головного мозга, плюс потерю любых приобретённых заранее навыков и врождённых предпосылок к любому виду творчества. Теоретически, после «Уколов бессмертия» человек мог всё. Практически же выходило так, что талантливые актеры переставали уметь перевоплощаться, талантливые футболисты – виртуозно владеть мячом, талантливые писатели – творить, а такие виртуозные и плодовитые на творчество художники, как Кирилл Лавин – держать в руках кисть. Невероятно, но даже менялась человеческая подпись. Любой мало-мальский эксперт легко мог отличить, как расписывался один и тот же человек до и после рокового укола.
То же самое случилось и с Кириллом Лавиным. Как только широкая общественность узнала о зачислении Лавина в Лигу Нарциссов, то ставки на его творчество подскочили до баснословно немыслимых пределов. Кирилл, спонтанно отказавшись от дальнейшего творчества, стал в одночасье прижизненным мультимиллионером, обеспечив себя и всю свою семью на долгие-долгие годы. Но творческая семья не поняла его жертвы… «Это бесчестно! Бесчестно по отношению к почитателям твоего таланта! – Всё время твердила его жена. – Ты заживо похоронил, нет, не себя, ты заживо похоронил меня! Уж лучше бы ты погиб в автокатастрофе, чем так существовать безмозглым бараном!!!» Лавин не отмалчивался. Он пытался ей возражать, объясняя, что, утратив возможность творить, человек приобретал ряд новых, доселе не свойственных ему качеств. Он мог быстро и лучше любой вычислительной техники просчитывать предлагаемые жизненные ситуации и принимать единственно верное решение…. Кирилл умалчивал об одном: о том, что его сердце при этом оставалось холодным. Именно поэтому Международной Парижской конвенцией 2061 года было запрещено участие людей, прошедших через укол ДРК, в управлении государством, занимания ими любых социальных должностей, а также работы по 150 специальностям, и это касалось врачей, учителей, полицейских...
Хотя, по меньшей мере, это выглядело смешно! Во-первых, проследить, кому сделали, а кому нет, укол, было практически невозможно, особенно после того, когда этой технологией овладели третьесортные страны, а во-вторых, человек, способный заплатить один миллион евро за пять лет продления своей жизни, вряд ли пошёл бы на должность клерка банка или врача скорой помощи, даже теоретически. Другое дело глава государства. Смутные подозрения, что все они прошли через этот укол, овладевали массами. И об этом сплетничали не только домохозяйки. Но всё это и было вымыслом чистой воды, хотя, где уверенность в том, что выбираемые президенты были лишь хрупкими марионетками в руках «истинных бессмертных», которые не проходили и не нуждались в прохождении теста на мутационные изменения стволовых клеток костного мозга.
Сев в свой двухместный седан, Лавин, по звуконепроницаемой трубе скоростной магистрали пятнадцатого транспортного кольца, которое пролегло над крышами домов и опоясывало большую часть столицы, в считанные минуты добрался до Ново-Введенского кладбища, где покоилась его Маша. Могила из белого мрамора, несмотря на смог и постоянный июльский дождь, была ухожена. С большого голограммного портрета на Лавина смотрела жизнерадостная, улыбающаяся своей открытой улыбкой, покойная жена. Кирилл сел на скамейку, также сработанную из цельного белого мрамора, и закурил. Он курил уже 80 лет больше по привычке, и скорее, чтобы не выделяться из толпы. Никотин на «бессмертных» действовал иначе.… Как и от наркоза, после него какое-то время болела голова, но эта была та единственная привычка, которой Лавин дорожил, и которая связывала его с Марией, его Машей…
Первые свои пять лет после смерти Марии Кирилл провел в путешествиях. Он исколесил всю планету. Побывал в самых невероятных и экзотических местах, начиная от низовий Амазонки, кончая полярной экспедицией на Северный Полюс, где он прожил более года и даже успел проявить себя бесстрашным исследователем. Но ничто не трогало его душу, ничто не могло растопить его сердце. Он ощущал себя пустоголовым андроидом. Всё, до последней нервной клетки жило и функционировало в нём с точностью часового механизма, всё, кроме его пламенного сердца, которое уснуло, казалось на веки. Перед каждым уколом, испытывая угрызения совести и муки получеловека, он давал себе слово, что это в последний раз, и каждый раз это повторялось снова и снова!!! Последние десятилетия он жил безвыездно в своём большом, неуютном и вымороженном зимой доме на окраине Москвы. Целыми днями он занимался лишь тем, что пересматривал и пересматривал каталоги своих уже проданных и еще не проданных, но готовых к продаже, картин. Из месяца в месяц Кирилл прокручивал старые видеофильмы и просматривал пожелтевшие фотографии той, добессмертной жизни. Еду ему привозили на дом. Он просил оставлять её у порога, там же он после оставлял и чаевые.
… На следующий день Кирилл приехал как обычно, в положенное ему время, и привычно уселся в кресло посетителей, ожидая продолжения процедур. Та же зеленоглазая молоденькая медсестра, улыбаясь, попросила его подождать буквально минутку. Лавин увидел выходящего из кабинета заведующего отделением доктора Томина. Именно его отец в своё время сумел раскрутить Кирилла на роковое бессмертие. Что-то шевельнулось в Кирилле, что-то заставило его встать и подойти. Узнав в Лавине уважаемого клиента, Томин остановился и внимательно устремил свои выцветшие с годами глаза семидесятилетнего человека. Кирилл не знал, как начать. Наконец он решился.
- Аркадий Яковлевич! У меня к вам необычная просьба. Я понимаю, что процедура, которой вы меня подвергаете, и которая стоит немалых денег, требует от вас предельной внимательности и конфиденциальности…, но, являясь одним из старейших клиентов вашей клиники, я хотел бы попросить вас о маленьком одолжении… - Кирилл передохнул и сделал небольшую паузу. – Не могли бы вы позволить мне сделать укол вне этих стен?
Томин посмотрел на Лавина с нескрываемым удивлением. Будучи человеком науки, он не мог понять мотивы этого сорокалетнего по телу и стодвадцатилетнего по возрасту, старика. Тем более, «замороженного».
- Но зачем? К чему вам это? Кирилл Алексеевич? – И тут же поправился, переходя на официальный тон. – Разумеется, в исключительных случаях, оговоренных в контракте, выездная сестра может сделать эту процедуру у вас дома… Но зачем вам это?
- Это уже моё дело! Так вы даёте добро?
- Хорошо. Я распоряжусь…
…Через двадцать минут двухместный седан Лавина увозил от стен Клиники ту самую зеленоглазую медсестру, которую он впервые увидел вчера. Она была густо напудрена и накрашена. Анна, как представилась девушка, источала от себя холодный запах туалетной воды, который смешивался с запахами процедурного отдела. Она была одета в светло-синий медицинский халат и такую же шапочку, под которой скрывались шикарные рыжие волосы. На коленях у Анны лежал небольшой футляр, в котором, очевидно и находился роковой «укол бессмертия». Кирилл вез Анну на то место, около Москва-реки, где они впервые познакомились и поцеловались с Машей. Не зная почему, но он впервые за столько десятилетий решился на спонтанный поступок. Наверно, действие предыдущего укола заканчивалось и что-то мальчишеское, наивное и сентиментальное вдруг выглянуло из бездны его вырванных у вечности лет. Несмотря на столько десятилетий, Кирилл без труда нашёл это место, и хотя за спиной уже не было леса, а тесным рядом вытянулись новостройки, но противоположная сторона всё еще была во власти березовой рощи. Оставив седан поодаль и раскрыв зонтик, они подошли к месту обрыва, где некогда красовалась столетняя береза, а сейчас лишь был старый и трухлявый пень. Сердце Кирилла сжалось. Он посмотрел на Анну и увидел в ней тот же взгляд непонимания, который полчаса назад он читал в глазах доктора.
Около пня были навалены какие-то коробки. Подойдя еще ближе, Кирилл разглядел под ними чьи-то давно не мытые ноги. Боль и безысходность охватили сердце Лавина. Чем он, собственно, отличается от этого несчастного? Кирилл подошел к медсестре и, взяв её под руку, решительно сказал:
- Анна! Отдайте мне этот укол! – И Лавин потянулся к металлической коробке.
- Зачем? – Голос Анны вздрогнул и перешел на фальцет. – Вы в своём уме?
- В своём, в своем! Девочка! – Ларин посмотрел на неё внимательно, - вам-то какая разница?
- Ну, знаете! – Медсестра попятилась, назад, спрятав свою бесценную металлическую коробку у себя за спиной. Лавин, сначала потянувшийся к ней, остановился и добавил:
- Я понимаю, что всё это выглядит глупо, но, в конце концов, я вам могу предложить приличные отступные за ваше молчание, тем более, что обман вскроется не раньше, чем лет через пять, и то, если я снова собирусь к вам в клинику.
- Вы сумасшедший, у вас с головой всё в порядке?
- Уверяю вас, всё…
Услышав возгласы около своего импровизированного домика, из коробки показался человек. Он был грязен, с опухшим лицом и красными, полопавшимися от беспробудной пьянки глазами.
- Эй! Вы! Сороки! Давайте, валите отсюда!!! В самом деле, мать вашу! Вы мне спать мешаете!
Кирилл, резко развернувшись, подошёл к бомжу вплотную и, нагнувшись, как можно дружелюбнее спросил, ни хочет ли он, чтобы ему поставили «пятилетний укол бессмертия», который уже оплачен и от которого владелец укола отказывается в его пользу.
- Что вы, с ума, что ли все сегодня посходили? – Выдавил из себя укладывающийся спать пьянчужка, - Что я, сумасшедший, что ли - на кой мне еще жить эти пять лет? Быстрее бы сдохнуть, а потом, говорят, от этих уколов перестаёшь хмелеть… да на хрена мне жить-то после этого?
- Даже бомж и тот не желает такого бессмертия!!! – В сердцах вырвал из себя Лавин.
- Так вы делаете укол или нет? – Голос Анны дрожал, и по всему было видно, что в такую переделку она попадает впервые.
- Нет! – решительно сказал Лавин. – Не делаю!!!
- Какая же я была дура, что согласилась поехать с вами! – молоденькая медсестра заплакала и села на трухлявый пень. Теперь меня точно выгонят!
- Аннушка! Дайте мне это укол! Я обещаю вам, что никто об этом не узнает! А это вам за моральные издержки. – Кирилл вытащил чековую книжку и, быстро написав в ней внушительную сумму, протянул непонимающей уже ничего девушке.
Анна, взяв чек и увидев его содержимое, только и произнесла:
- Вы действительно сумасшедший!!!
Растревоженный незваными гостями нищий, собрав свои нехитрые пожитки, поспешил убраться восвояси…
Возвращаясь той же дорогой, но уже с другими чувствами и ощущением своей значимости, Кирилл, изредка поглядывая на еще не пришедшую в себя медсестру, думал лишь об одном: «Интересно, где я смогу раздобыть саженец молодой берёзы?»
…Уже вечером, когда затянутое облаками небо на несколько часов расступилось, и жаркое, уже заходящее солнце отразилось в реке переливающими бликами, Кирилл остановил свой седан вплотную у обрыва. Он самоотверженно стал выкапывать надлежащую для корней молодого дерева яму. Земля в этом месте оказалась глинистой и испещрённой крупными булыжниками и старыми одеревеневшими корнями. Электронная лопата быстро вышла из строя. Он выкинул её и каким-то чудом отыскал у себя в багажнике совковую лопатку и маленький ломик. Особо крупные камни Кирилл извлекал руками, вгрызаясь в окаменевший грунт. Через три часа изнурительной работы всё было закончено. Руки были сбиты и исцарапаны. Из-под ногтей струились капельки крови, но Кирилл не замечал этого. Напрягшись из последних сил, он приподнял привезённое им дерево, в котором вместе с корнями и землей было не менее тридцати килограммов, и выгрузил на приготовленное место. Разгоряченный работой, он не ощущал наступившей прохлады. Последние лучи солнца уходили за горизонт. Капля пота стекла со лба и защекотала губы. Он облизнул их и почувствовал вкус настоящей жизни. Впервые за восемь десятилетий ему захотелось творить. В одну секунду десятки ненаписанных, но готовых к написанию картин выстроились в очередь его виртуальной галереи. Сотни сюжетов, миллионы мыслей и миллиарды оттенков чувств готовы были лечь на полотно. Счастливый и возрожденный человек устало опустился под свою березу и, обняв тонкий ствол деревца, ощутил запах свежей бересты. Воспоминания нахлынули на него нескончаемым потоком. Возрожденный Кирилл снова жил, и рядом с ним снова была его Маша. Что-то кольнула Лавина в бок. Он вспомнил о лежащем в его кармане уколе. Он достал шприц, снял предохранительный клапан и с силой выдавил его содержимое, направив перед собой в воздух. Прозрачная жидкость вырвалась тонкой струйкой, и последние лучи заходящего солнца успели лизнуть своими бликами тот маленький фонтанчик несбывшегося очередного бессмертия.
Алексей Карелин
2004-05-03
г. Одинцово
Редактура Ники Кеммерен
15/06/2014