Когда два сердца бьются вместе

I.

Вступление

Анжелика по-детски радовалась, когда увидела ласкающие взор инициалы в списке поступивших. Это была действительно какая-то детская, непосредственная и кристально чистая радость: радость телёнка, напившегося молока матери. Точно так же теперь всё стало бренным, излишним, от жизни хотелось лишь здорового сна и ангельского покоя.
В театральном институте учиться, однако, оказалось нелегко. Но вполне терпимо. По крайней мере, случаев смертности от переученности среди студентов не было зафиксировано.
Дружный курс, отличные ребята, каждый по-своему талантлив и со своими странностями (в лучшем случае странностями). Но Анжелика всех любила и со всеми дружила, как привыкла с детства. Никакой зависти к более удачливым и более одарённым личностям, никакого раздражения по поводу своих неудач (среди лучших студентов Анжелика никогда не числилась – если только по английскому…). Просто она знала, что её час придёт. Независимо от того, что у какого-нибудь Петрова-Ликёрова лучше, чем у неё получалось петь гимн Республики Чад.
Была ли собою лепа Анжелика Андреевна Черкасова? – спросит любопытный читатель. Червлёна ль губами, черна ли бровями? Несомненно, была. Но театральный институт, дорогой мой читатель, суть такое место… Даже не место, а рассадник червлёных, лепотою славных, каратами сияющих барышень – взыскательный вкус изберёт истинно кого-нибудь другого, а не Анжелику Андреевну. Однако ж, для вполне посредственного вкуса она как раз придётся впору.
Стало быть, училась моя героиня посредственно, лепотою и каратами не сверкала. А ещё добавить если к сказанному, что история моя банальна и проста как пучок незабудок, то читатель и вовсе отвернётся и с грохотом захлопнет сиё творение бедного художника, так и не дочитав даже до конца первой главы. Ожидавший кровавой истории про убийства и сокрытие трупов, или же авангардного модернистского повествования читатель не найдёт здесь удовлетворения своей душе. В стиле грубого конструктивизма изложена на сих страницах простая история любви двух простых, ничем не выдающихся людей – студентки и преподавателя. Фу, как пошло! – воскликнет мой милый читатель и уж точно теперь закроет книгу. Что ж, ему видней. Но рассказ мой из-за этого не прервётся, а продолжится, потому что другой, более благосклонный читатель всё-таки захочет узнать, чем же закончится история: «короче, все умерли» или «они жили долго и счастливо»? Вот к выяснению данного обстоятельства мы, пожалуй, и приступим.

II.

Вячеслав Николаевич Жуков

Да, Он отдал жизнь преподаванию. Он ничего больше не умел, кроме как делиться с тупыми студентами своим умом. И вот на протяжении долгих двенадцати лет он только тем и занимался. А преподавал он тупым студентам совершенно умный предмет, требовавший неимоверных усилий и большого объёма памяти – историю. И преподавал он этот ужасный предмет не в одном вузе, далеко не в одном… Вот и театралам жутко не повезло: они, как гуманитарии, изучали сей важный, жизненно важный предмет целых полгода. Однако ж, так получалось, что пресловутый преподаватель оказался настырным и читал ещё несколько курсов в театралке. Интересно ли было?.. Да, пожалуй что и интересно. Сны на его лекциях интересные снились… А особенно интересно становилось в день экзамена: например, одного джентльмена этот волк-препод завалил жутким вопросом: кто такой Епифаний Премудрый. «Мы такого не проходили…» - проблеял едва дышащий джентльмен – и через две минуты уже рассказывал в коридоре о зверствах историка, демонстрируя всем желающим (совершенно бесплатно) отметку «два» в зачётном фолианте.
Анжелика. Она боялась его. Он был таким большим, сильным, мужественным – сама себе она казалась рядом с ним Дюймовочкой – хотя мелкою дамой она никогда не являлась. Его сила чувствовалась Анжеликой очень остро, иногда даже трудно становилось усидеть на его лекциях. И глупо плакала Андреевна, размазывая тушь по лицу, а всё из-за него – волка. А звался этот лютый зверь вполне безобидно: Вячеслав Николаевич Жуков – мало ли, какой жук фамилию дал: может, майский. А похоже на великого советского орденоносца – и величие, и с историей связь. Двойная, можно сказать, выгода от фамилии.
Ну, он-то сам, конечно, ничего не замечал. Нужна ему какая-то тупая студентка, ещё и актриска. У него своих истеричек хватало. Тоже тупых. И не интересовался Вячеслав Николаевич молоденькими девушками – жена у него имелась, ровесница. Он был искренне уверен, что нежно любит жену-ровесницу, детей ему не нужно – за собой ещё сопли не научился вытирать. Так он и жил, Вячеслав Николаевич Жуков.
Красота его в женщинах не привлекала: может, объелся? Ум? Какой ум? Нет на свете умных женщин: одни пустышки. Мысли только о помаде, кофточках и сложные арифметические подсчёты количества серий в очередном латиноамериканском творении. Вот такая была у Жукова простая система.
И ему было легко так жить. До тридцати девяти лет.

III.

Дальними тропами

«Любовь – холодная война,
  Никто не понял, чья вина…» - усиленно надрывался в одной из аудиторий приёмник. Шёл апрель 2004 года, а Анжелике не верилось, что она на пятом курсе. И что она до сих пор замирает при виде Жукова и не может с ним поздороваться при встрече в коридоре. Дожив до двадцати двух лет, она так и не научилась любить по-взрослому, а любила по-детски – как тот телёнок, напившийся молока. Однажды она осталась одна в аудитории и решила повторить несколько движений бразильской лихопляски самбы – да так увлеклась, что не заметила возникшего на пороге Вячеслава Николаевича. Тот тихонько постучал по дверному косяку и иронично поинтересовался:
- Милая девушка, Вы не могли бы переместиться на какую-нибудь другую танцплощадку, дабы не смущать первокурсников? Искренне не хочется прерывать Ваш танец, но я намеревался здесь в некотором роде лекцию провести…
Такого стыда Анжелике переживать не приходилось: играть – да, переживать – ни разу. Спотыкаясь по каменным ступеням бесконечной лестницы, девушка пыталась определить навскидку плотность цвета на её щеках. «Кошмар, ужас! – крутилось в голове, – позор на всю жизнь!»
А Жуков всю лекцию не мог отогнать от себя образ танцующей нимфы, а засыпал ночью с чувством непонятной тревоги.
Так случается, но нечасто. Но случается. Чаще об этом пишут в книгах, чтобы интересней было читать. «И полюбил волк овечку»… Да так полюбил, что жизнь не мила стала. Но это – потом не мила, а пока только полюбил, но боялся себе в этом признаться. Ещё надеялся, что сам отгонит навязчивую мысль о танцующей леди с прозрачными крыльями. А мысль всё не отгонялась и не отгонялась – и стала щипать сердце изнутри всё сильнее и больнее.
А потом – он и сам не понял… Несколько коротких встреч в коридоре, несколько взглядов глаза в глаза – и мысли посыпались одна за другой, стуча ободками крыльев и шепча злополучное имя – Анжелика. И как он вспомнил? Обычно имена своих студентов он не запоминал: не то вдруг для какой-нибудь важной даты места не хватит… «Анжелика…» - запела душа, враз помолодевшая и посвежевшая, стряхнувшая с себя архивную пыль и туман истории. Предсмертно зашаталась и с треском обрушилась теория о любви к жене-ровестнице и убожестве других женщин. Вячеслав очистил переносицу от очков, закрыл руками лицо и погрузился в тяжкие размышления о сущности любви. Однако письмо товарищу Кострову по этому поводу писать не стал (тем более что в Париже он даже минуты из своих тридцати девяти неполных лет не провёл) – а поступил просто и прямолинейно, в духе своей скучной канцелярской натуры. Подошёл как-то к госпоже Черкасовой и пригласил в ресторан – хорошо, что не в библиотеку.

IV.

Ангельская пыль

Она просто ЛИКОвала. Собираясь на свидание, она кружилась по комнате, выписывая неимоверные па – и этим снова напоминала телёнка. Свидание, которого она ждала пять лет. Получилось, однако, как-то неловко, глупо и совершенно без всякой романтики – но одно Анжелика поняла точно – цель, к которой она стремилась лишь в мечтах, достигнута. Амур наконец проснулся и лениво натянул тетиву – зато уж стрелу выбрал самую большую и острую. Жуков был на себя не похож. Был галантен, вежлив, хохмил весь вечер, а закончилось всё тем, что он не досчитался половины скромного преподавательского жалованья (вот что называется широкой русской душой). 
Отношения вспыхнули неожиданно – они оба не успели зафиксировать, как именно. Но в мае они уже встречались по вторникам и пятницам – только в эти дни, а вернее, вечера, Вячеслав имел свободное время. Встречи эти были краткими и долее двух часов не продолжались, но и наличествующие минуты оставляли след в душах влюблённых. Когда он украдкой держал её за руку, Анжелика начинала понимать, что счастье на Земле возможно. 

V.

Письмо Анжелики к подруге
(которое так и не было отправлено)

Bonjour, милая Женечка! Имею острую потребность сознаться тебе во всём: поделиться хоть с кем-то своим счастьем. Пробеги глазами листок, а затем сожги его – умоляю. Если кто-то узнает…   
Люблю я Жученьку. Он потрясающ. Его глаза - голубые, добрые; его ресницы – мягкие, загнутые, длинные… Толстые огромные очки до середины щёк совсем не портят его. Большой нос, тонкие очаровательные губы. Эти губы заставляют вздрагивать сердце от желания поцеловать их. Не отпускать. Никому не отдать. Моё.
Плакать хочется, слыша этот голос. Как объяснить, какой он? Великолепный. Окутывающий и сжимающий душу до сладкой боли – не дающий дышать. Его голос. Милый, жизненно необходимый – как вода из колодца в июльский зной. Как высидеть, как дождаться? Как, умирая от любви, делать вид, что тебе интересно, как Ольга мстила древлянам? Как не упасть под стол, когда голубые глаза с шикарными ресницами остановились на мне и опускаются всё ниже – пока не закончится декольте и начнётся кофта?..
Он неотразим. «Прекратите болтовню!» - его любимая фраза. А я и не болтаю. Я просто – люблю.
Руки… Какие у него руки! Господи, помоги выжить! Ну и пусть у него пожелтевшие от табака пальцы – зато такой формы! Лучше только у Эдриана Броуди. А у него – большие, белые, мягкие… Но вместе с тем сильные, мужские.
«Моё это сердце, любуюсь моим я…»
У него над столом висят иконы и календарь, на котором отмечены все православные посты. ПравоСЛАВные. Его и зовут так же просто, по-русски – Слава. Разве можно так издеваться над сердцем?
Ненавижу слово «любовь». Оно слишком бедно, чтобы выразить то, что творится у меня внутри. Слишком скупо. Он поймёт меня. Он-то знает, о чём я.
Нам ничего друг от друга не нужно. Мы вообще друг другу никто. Но чувство, пробежавшее белкой по проводам наших сердец, перевернуло всё. Нам никто не нужен. Мы можем просто сидеть и смотреть друг на друга – и почитать это за великое благо. Он снимет очки, зажжёт сигарету и сквозь дым будет любоваться мною. А он думал, что любит только себя. Он был в этом уверен четыре десятка лет. А я пришла и всё изменила. Я не собираюсь рушить его семью. Я просто люблю его. Любить – это не значит отнимать. Он не оставит семью ради меня. У нас нет будущего. Поэтому я и не требую от него ничего, кроме любви. Здесь, сейчас. «Потом» может никогда не наступить. Он улыбается своей чарующей улыбкой (она ему очень идёт!) и гладит меня по щеке. «Маленькая моя», - шепчут его губы, и моё сердце наполняется щенячьей радостью. Его рука скользит уже по моей шее – эта нежная, добрая, ласковая рука, пахнущая табаком и счастьем. Я понимаю лишь одно: рядом со мной – Мужчина. Русский мужчина с большим любящим сердцем. Славочка…
Он снова что-то говорит мне, освещая комнату улыбкой. Бессмысленные слова для обычных людей и важные, как небо, для любящих.
Не отдам. Сейчас он только мой – пусть полчаса, пусть втайне от людей, но – мой. Мне не нужны громкие отношения, скандалы, осуждения. Я не хочу, чтобы ему было плохо. Мне нравится, когда он просто мой, без всяких внешних атрибутов. Мне не нужны романтические свидания в тени роз при лунном свете, ужин при свечах, подарки и автомобили. Мне нужен Он. И мне приятно сознание того, что я ему тоже нужна. В его объятиях тепло и спокойно, рядом с ним ничего не страшно, от него не хочется уходить. Он согревает меня своей любовью и детским трепетом. Никто, кроме меня, не видел его таким. Он и сам себе удивляется. Рядом со мной он не такой, как всегда. Рядом со мной он – просто Слава, юный и сгорающий от счастья. Его чудные глаза хитро прищуриваются, снова и снова скользя по мне и обдавая лаской и теплом. Руки опускаются всё ниже, губы шепчут уже в самое ухо. Что – я уже не слышу. Только ощущаю моего Славу всей кожей, каждой клеткой своего существа. Люблю я Жученьку. И как я жила на свете без него чуть более двух десятков лет? Как я могла столько терпеть?..
О том, что сегодня произошло, не узнает никто. Никогда. Мы останемся верны друг другу. А вскоре мы встретимся вновь и снова будем наслаждаться короткими минутами уединения и умиротворения. Он снова будет целовать меня, а я буду отвечать тем же. И наша лодка никогда не разобьётся о быт – потому что его нет, быта. Есть только я, он и его голубые глаза с загнутыми длинными и мягкими ресницами – под толстыми огромными очками до середины щёк, которые совсем не портят его.

VI.

Штиль и воцарение бури

Ближе к концу мая буря начала понемногу утихать. Анжелика готовилась к сессии, предстояло решить множество организаторских проблем, связанных с окончанием института, затем работа в театре – пусть и в небольшой роли, зато в Алексанринке – поглотила с головой. У Вячеслава появилось определённое количество дел в своём вузе, и в театралке он не оставался после лекций. Как-то так незаметно прошелестел мимо ушей целый месяц. А за ним и ещё один.
В эти два месяца новоявленные Ромео и Джульетта предстали пред ясные очи друг друга от силы раза три. Потом она, окончательно соскучившись, позвонила ему после сдачи очередного экзамена – взял трубку он. Жены дома не сидело, но Вячеслав разговаривал с Анжеликой грубо, накричал, приказал не звонить ему домой и в конце концов просто бросил трубку. Горячий май расплылся перед глазами и изошёлся рябью. Короткие гудки резали обострившийся слух. Буквы в учебнике прыгали и хохоча разбегались в разные стороны, а проклятая роль надоела донельзя, раздражая своей драматургической великолепностью. Сессия была безнадёжно испорчена. Однако не для того посещала Анжелика театралку, чтобы не научиться вовремя взять себя в руки. Диплом, итоговая постановка, дебют в Александринке – всё это несколько отвлекло от горестного чувства одиночества и покинутости.    
Наступил блаженный месяц июль. Родители, задоволённые дочкиным окончанием института, покинули Северную столицу РФ и уколесили на восемь соток загородной глины. Анжелика играла свою Корнелию – служанку знатной римлянки в постановке режиссёра Бренчалова «Агния и смерть, или Колизей» - и ни о чём более не грустила. Но однажды в театре после спектакля к ней подошёл человек в «очках до середины щеки», под которыми прятались добрые и славные голубые глаза с пушистыми ресницами. Улыбаясь, поздравил с дебютом и слёзно попросил прощения. «Корнелия» сначала грубо предложила ему посетить три буквы, но после его отказа смилостивилась и «простила его – опять, опять, опять…»
Буря получилась ещё яростнее, чем первая. Волна чувств захлестнула обоих с головою – по самую макушку. Вячеславу даже стало всё равно, что жена пропиталась подозрениями относительно его верности. Он был поглощён своею любовью и не замечал ничего вокруг. Анжелика жила между театром и встречами со Славой. Теперь можно было его так называть.

VII.

Ничего нет

Лето надело сапоги-скороходы и село в них на сизокрылых лошадей в розовой упряжке. Но сентябрь ударил по голове вдруг и совершенно неожиданно. Посыпались в лужи рыжие листья, в институты прибыли очередные партии первокурсников, дачники потянулись на историческую родину со всех концов Лен- и других областей… Новый учебный год занял «Жученьку» работой, и волшебство летнего романа пропало. Встречи сделались более редкими, но остались сказочно радостными и праздничными. «Жук» действительно изменился по линии отношения к людям и к женщинам в частности. Он многое в своих прежних взглядах пересмотрел – и многое понял в жизни. Хотя он был уверен, что уже познал жизнь, и нового ничего открыть никогда не сможет. Анжелика не верила в происходящее и всё время боялась проснуться.
Осень подкатилась к концу, отношения Анжелики и Вячеслава перетекли в спокойное, размеренное русло – теперь, казалось, ничто не может разбить эти отношения. Тихие встречи в кафе или ресторанах, поездки в область, долгие разговоры на скамейках. Обоим было достаточно этого, большего никто и не желал, оба оставались довольны и никаких претензий друг к другу не имели. Буря снова угомонилась, теперь уже, наверное, навсегда – но любовь теперь стала тихой и спокойной, очень надёжной и простой.
На город опустила своё белое покрывало зима, когда Анжелика и Вячеслав встретились после спектакля, и сидя в кафетерии «СССР», Анжелика произнесла страшные слова:
- Слава, я выхожу замуж.
Слава не поверил своим ушам и даже проверил их наличие. Потом, когда до сознания дошёл смысл сказанного Анжеликой, в глазах потемнело.
Анжелика боялась молчать и говорила без остановки.
- Я уезжаю в Москву. Я теперь буду работать в кино. Мой… мой будущий муж – однокурсник, Саша Молчанов с режиссёрского факультета – помнишь его? Он пригласил меня сниматься в его фильме… Слава, мы не можем больше встречаться, у нас нет будущего! Ты женат, ради меня разводиться не будешь… А у меня вся жизнь впереди, я хочу семью, хочу детей, потом, мне надоело скрываться от всех, как будто мы маленькие дети!.. Я…
Вячеславу надоело бормотанье Анжелики, но он не нашёл, что сказать. Он озвучил первое, что пришло в голову:         
-  Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
  муча перчатки замш,
  сказала:
  «Знаете –
  я выхожу замуж»…
На глаза у Анжелики навернулись слёзы. Славин вид, жалкий и удивлённый, вид южного человека, облитого холодной водой на морозе, также не внушал особой радости.
- Прости, Славочка, прости меня… - смогла вымолвить девушка и оставила Жукова одного за столиком, где стояли две чашки кофе и два блюдца с пирожными.

VIII.

Бесконечная серость

С того момента всё в его жизни оборвалось. Он даже в работе не мог найти утешения. Жизнь утратила всякий смысл. Вячеслав потерял интерес ко всему, он не находил себе места, он не знал, что теперь делать. Придя домой в тот страшный вечер, Вячеслав упал на диван в большой комнате и долго лежал без движения, повернувшись лицом к стене. Жена попыталась узнать, что случилось. Вячеслав приподнялся на локте, обернулся, заглянул жене в глаза и тихо попросил:
- Оставь меня, пожалуйста.
И снова уткнулся лицом в угол между сиденьем дивана и спинкой.
Потом пришлось идти на работу. Это оказалось непросто – сосредоточиться на Ольге и древлянах, когда душу беспокоили Анжелика и москвичи. Образ Анжелики не выходил из головы. Вячеслав и не предполагал, что может так привязаться к человеку, чтобы до воя больно было его потерять. Мужчина ходил как тень, мрачный, ко всему равнодушный – даже к самому себе. Только для того оставались силы, чтобы изо дня в день посещать один только институт и читать лекции.
Славе каждый день что-то напоминало об Анжелике: здесь он ждал её под дождём, здесь они целовались, и она говорила, как она его любит. Всё было так хорошо – почему же всё закончилось? Что он делал неправильно, почему он не сумел удержать её? Почему она предпочла его кому-то другому, чем тот, другой, лучше её любимого Славы? Как она смогла променять любовь – их любовь – на деньги и известность? 

IX.

Беспечный ангел

Анжелика сумела убедить себя в том, что она любит своего мужа – который действительно являл собою замечательное сочетание доброты и ума, таланта и скромности. Но у него имелся в арсенале большой недостаток: он был тщеславен до полоумия и жаден до денег. Жену он действительно снимал в фильмах, они даже имели коммерческий успех. Но вскоре у Анжелики родился сын, которого она одарила именем Ярослав. Александр знал, что это сын Жукова, но полюбил мальчишку, как своего. И записал на себя, то есть: Ярослав Александрович Молчанов. Новое занятие поглотило Анжелику с головой. В сыне она души не чаяла – особенно потому, что это был сын Жукова. Малыш рос здоровым, крепким, умненьким. Но у Анжелики не всегда получалось уделять ему столько внимания, сколько хотелось бы: о карьере тоже приходилось думать.
А карьера шла только в гору. На Мосфильме Анжелика была своим человеком, лично познакомилась со многими звёздами, даже с такими, о которых читала в вузовских учебниках ещё  юной первокурсницей – и всё это было реальностью, стучало по макушке своей тяжестью. И как ни странно, совершенно не удивляло.
Славу, как Анжелике казалось, она забыла довольно быстро. На самом же деле она просто твёрдо приказала себе это сделать – и убедила себя в том, что ей это удалось. Слава-младший помог ей несколько утешиться – тут не особо до любви, когда ночи напролёт ты скачешь от своей кровати к детской и обратно с частотой хорошего маятника, а утром бежишь в киностудию драться с продюсерами и спорить с режиссером, как сыграть тот или иной кусок сценария. 

X.

Герой асфальта

Прошло несколько лет. За это время многое изменилось в жизни Вячеслава Жукова. Его чуть не уволили из вуза, в котором он читал лекции – но всё-таки оставили благодаря заступничеству одного из других преподавателей. От Вячеслава ушла жена, не выдержав более его жестокости, которая появилась неизвестно откуда. Вячеслав очень изменился, он стал невыносим. А потом он начал пить. Заливать горе и обиду водкой оказалось результативно: боль переставала быть острой после третьего стакана, а после двух бутылок и вовсе исчезала.
Становилось гораздо легче, всё плохое забывалось – но и хорошее тоже. Однако хорошее теперь Славе было ни к чему. Он не нуждался теперь ни в чём. Он потерял человеческий облик – и работу в конце концов тоже потерял.
Сидя один в пустой квартире, глядел он на себя в зеркало, глядел – и не видел красных больных глаз, глубоких морщин на приятном когда-то лице, серого цвета кожи. Безумие подкатывало уже к сознанию, вгрызалось в него временами – например, когда Слава бил ножкой стула по зеркалу, висевшему в прихожей…
Стена, с которой посыпались осколки, захохотала и стала извиваться коброю. Уши заполнил тревожный ноющий звук, раздражающий своей настойчивостью. Последним, что увидел Вячеслав, был пёстрый ковёр на полу, надвигающийся на него с невероятной быстротой.
А дальше – только звуки, почему-то уличные. Но как Слава оказался на улице, когда последним был ковёр, сотканный некогда бабушкой, мужчина никогда не узнает. 

XI.

Небо тебя найдёт

Она только что оставила позади самолёт «Москва-Рим» и быстрым шагом направлялась к автомобилю римской киностудии, с которой она намеревалась заключить очень выгодный контракт, когда сумку сотряс телефонный звонок. Раздражённо Анжелика стала рыться в сумке. Она специально взяла с собой старый телефон, чтобы никто её не беспокоил – и вот, кому-то она понадобилась. Сначала Анжелика не хотела брать трубку, увидев на экране незнакомый номер, но что-то помешало ей это сделать.
- Здравствуйте, Вас беспокоят из городской больницы № 2 города Санкт-Петербурга. К нам поступил пациент без документов, единственное, что нашли в его карманах, была бумажка с Вашим номером телефона. Если это ошибка, просим прощения. Вы знаете мужчину лет сорока-сорока четырёх, роста около метра восемьдесят пять, плотного…
- Волосы русые, с проседью, глаза голубые… - закончила Анжелика. Сердце упало в живот и начало биться рядом с печенью.
- Вы знаете его?
- Его зовут Вячеслав Николаевич Жуков, шестьдесят пятого года рождения.
- Вы можете приехать?
- Да, - ни секунды не сомневаясь, ответила Анжелика.
- Как Вас зовут?
- Анжелика Молчанова. Я буду так скоро, как только смогу.
Смогла она только через сутки. Ворвавшись в реанимацию, где лежал он, Анжелика схватила его за руку – и поняла, как долго она его не видела. Слёзы покатились сами собой, неостановимым потоком.
- Я больше никогда тебя не оставлю, никогда!.. – прошептала Анжелика.
Позже ей рассказали, что этого человека нашли лежащим на улице без сознания и документов. Человек был сильно пьян, а уже на улице у него случился сердечный приступ.
- Сначала думали не звонить, - верещала в ухо Анжелике тощая медицинская сестричка, - Ну мало ли бомжей на улице валяется! А потом кто-то подсказал, что у бомжей в карманах номера мобильных телефонов не лежат!..
Анжелика резко оборвала пламенную речь сестрички – ей не понравилось, что её Славу назвали бомжом.
- Ну Вы же не видали его, когда только привезли его к нам! Это был настоящий бомж, ей-богу! Грязный, во…
- Я прошу Вас, леди, заткнитесь хоть на минуту! И не смейте больше повторять это пошлое слово, иначе, поверьте мне, будете лежать рядом с ним!
Только когда Вячеслав пришёл в себя, смогли сообщить его родителям. Те прибыли в карете под гордым именем «копейка» и сразу же поднялись на лифте на нужный этаж.
А пока они ехали, Анжелика робко подошла к Славе и снова взяла его за руку. Тот открыл глаза – и тут с ним чуть второго удара не случилось.
- Нет… - слабо вымолвил он.
- Что? – испугалась Анжелика, - Ты не хочешь меня видеть?
- Это сон, сон, я не хочу просыпаться… - бормотал Слава.
- Это не сон, хватит тебе уже спать. Я теперь тебя одного не оставлю. Куда же Люда твоя смотрела?
- Люда ушла от меня… Не надо Люда… Ты…
- Люда ушла? Как она могла?
- Видишь… я… плохой, меня никто не выносит… Я…
- Не говори ерунды! Вообще не говори, тебе нельзя говорить!
- Анжелика… Это ты?! Я не заслужил… Я без работы… Мы не сможем…
- Молчи, говорю!
- Не исчезай пока… ладно?
Анжелика гладила его по голове, стараясь сдержать слёзы.
- Я не исчезну. Теперь мы будем вместе. Я привезу Славу, оформлю развод – и мы будем вместе, все вместе, слышишь?
- Славу?
- Да, у тебя есть сын, Ярослав, ему четыре года. Он сейчас в Москве, с Сашей, но я заберу его и привезу сюда, в Питер. Он никогда здесь не был.
- Сын…
- Да… Ты… против?
- Я люблю тебя, Анжелика…
На пороге стояли родители.

XII.

Заключение

Ну что же, теперь благосклонный читатель справедливо ждёт хэппи-энда. А неблагосклонный давно уже ничего не ждёт, а спит поди в своей кроватке и видит красивые сны.
Я же ничего не буду комментировать, так как я не спортивный комментатор Виктор Гусев, а всего лишь нечто вроде писателя – посему только закончу своё скучное повествование в стиле грубого конструктивизма – и тоже, пожалуй, пойду спать.
Родители Вячеслава восприняли Анжелику благосклонно, а узнав о существовании ещё одного Славика вообще оттаяли и потекли по стенке сладкой массой.
Когда Вячеслав покинул лечебницу №2 города Санкт-Петербурга, у ворот его ждала гордая птица «копейка», а в ней родители, будущая жена и испуганный ребёночек четырёх лет – с огромными голубыми глазами и очаровательной улыбкой. Улыбку он однако показал уже позже, а теперь он громко боялся огромного чужого мужика, которого мама почему-то назвала его папой – когда папа Саша остался в Москве – в нормальном автомобиле марки БМВ, а не в какой-то ржавой консервной банке под странным названием «копейка».
Потом большой мужик, которого теперь было приказано называть не иначе как папой, полез целоваться и почему-то начал плакать – хотя мама всё время говорила, что плакать нехорошо и нельзя, особенно мужчине. Но мужик оказался совсем не страшным – потом. А потом Ярик свыкся и с той мыслью, что этот гражданин его папа, а не Саша в Москве на БМВе.
Вот так окончательно порушилась теория Жукова о ненужности детей, а Анжелика окончательно отказалась от так удачно начавшей складываться карьеры. «Я не могу без тебя, Я не могу-у-у без тебя!..» - заходился воем приёмник, и Вячеслав мысленно соглашался с ним. Слава-старший вернулся в свой вуз, но только в один – во многих преподавать здоровье не позволяло. Анжелика взялась за переводы: и дома, и деньги идут. Всё-таки по английскому она была одной из лучших студенток… Слава-младший отправился в обычную общеобразовательную питерскую школу, где ему нравилось учиться. И разница в семнадцать лет никого уже не смущала.
Ну, сейчас осталось только произнести заветную фразу – «они жили долго и счастливо и умерли в один день». Но я этого не сделаю. Я не знаю, как долго они жили и в какой день они умерли, и всё ли так безоблачно было в их отношениях. Не знаю! И вообще, всё, что здесь описано – чистейшая выдумка, поэтому закончить эту историю каждый читатель может по-своему, а может и вовсе не заканчивать: пусть так и останется незаконченной. 
Сказка ложь, однако, да в ней намёк… А теперь, дорогие мои, любимые, благосклоннейшие из благосклоннейших читатели – работайте, не улыбайтесь!