Рыбный день

     Тихон пострадал из-за политики.
     С утра политикой и не пахло. Пахло вкусной едой, которую хозяйка, по своему обыкновению, прятала в теплое тесто. Все это было совершенно зря, потому что мягкая пышная корочка легко ломалась, начинку можно спокойно выесть, если, конечно, Андреевна отвлечется и не будет размахивать перед носом своим веником.
     Утро вообще складывалось удачно. Чубайса удалось подстеречь за крыльцом и вволю погонять по огороду, а у Черномырдина и вовсе ухо надорвать. Черно-белый толстомордый Черномырдин и рыжий Чубайс с каким-то согнутым, словно сломанным, хвостом приехали две недели назад. Они привезли с собой хозяйку, которую держали по большей части в доме, спокойную, но легкомысленную бабушку. Конечно, легкомысленную – только такой человек может накладывать котам еду из пакетиков прямо в мисочку у крыльца! Не говоря уже о Тихоне, который имеет на эту еду законное право – он, как-никак, и самый крупный, и самый сильный, и самый старший в округе, - но еще и всякая шушера вроде Шустьки из крайнего дома эту мисочку вылизывали куда скорее неуклюжих горожан. Правда, заезжие все равно не худели – значит, она их еще по вечерам в доме подкармливает. Конечно. Не мышей же они ловят, в самом деле.
     Словом, утро складывалось удачно, если не считать этой мороки с выборами.
     Обман начался еще месяц назад. К Андреевне приходила подруга, гостья, от которой все время противно пахло чем-то резким и цветочным. Не то, что от хозяйки – та пахла молоком, козьим молоком, и еще немного ее любимым бесполезным тестом.
     Гостья вообще была чудаковатая. На голове она носила шляпку – вещь, Тихоном в поселке ни у кого не виданную. Шляпка была красивая, удобная, как раз под размер хорошего, здорового кота, но когда он как-то улегся в нее, Светлана Эдуардовна начала кричать противным тонким голосом, а Андреевна принялась махать веником – из солидарности, должно быть. И для чего же тогда эта шляпка нужна, позвольте спросить? Сама она в нее тоже никогда не садится, принесет на голове, повесит в прихожей, и все.
     Визиты удивительной гостьи Тихон все-таки любил. Она приходила в основном по вечерам. Бабушки пили чай, Тихону обязательно давали что-то вкусненькое за компанию, а еще они очень уютно мурлыкали. Засмеются погромче, или удивятся, а потом опять мур-мур-мур. Мур-мур-мур.
     Но вот с месяц назад появилось у них новое слово. «Выборы». Эти «выборы» так бессовестно походили на «рыбу», что Тихон сначала к чашке своей бросался, а потом вертелся у хозяйки под ногами, мол, давай, не медли с хорошим делом. Сперва они изредка его так обманывали, а потом все чаще и чаще, его уже обида стала забирать – зачем и мусолить во рту такое пустое слово, от которого никому радости нет?
     И вот сегодня с утра это бесполезное слово начали говорить все люди, и до того их самих это слово разволновало, что хоть и на улицу не выходи, честное слово! Все побежали в здание рядом с магазином, никакой рыбы никто оттуда не выносил, одна ерунда. Сначала Тихон  даже решил, что эту несчастную рыбу там, внутри, делят и едят, потому и шум. Но нет, сбегал, принюхался – пахло только пылью и тощими мышами. Хорошо, что удалось помотать нервы хриплоголосому Полкану, задумчиво глядя с высокого огородного столба, как он там внизу надрывается, а то, считай, зря бы пробегал. Нет, правильно, что эти кудлатые шарики по всей округе насажены. Выберешь так столбик, чтобы они на воробьиный рост до верхушки не доставали, сядешь и романтично смотришь на природу. Он на цепи давится, а ты смотришь. Очень освежает.
     Так и проходил этот  «рыбный день» – суетно и хлопотливо, но без особенной пользы.
     После полудня дом повернулся к солнышку другим боком, и прогрелось любимое место Тихона – угол старой шершавой скамейки, заслоненный красным железным ящиком. Баллоны в ящике дышали не очень-то приятно, но закуток так славно прогревался, со скамейки была видна вся округа, а совершенства в мире все равно нет. И Тихон для приличия немного посидел, как полагается, аккуратно, подогнув лары внутрь, а потом фривольно развалился, подставив солнцу дымчатое серое брюшко. Совершенства в мире, может, и нет, а вот мелких радостей навалом, и Тихон не собирался упускать ни одной.
     Так что, когда калитка скрипнула и Светлана Эдуардовна в неприкосновенной шляпке вплыла на крыльцо, он бодро вскочил с надоевшей скамейки и побежал впереди гостьи в дом.
     Все остальное вспоминалось с трудом.
     Бабушки сразу начали с пустых разговоров.
- Я пришла поздравить тебя с победой демократии, торжеством порядочности и здравого смысла над силами косности, мракобесия и…
     Тихон плохо понимал монотонную человеческую речь. Правда, иногда ему казалось, что самим людям разговоры Светланы Эдуардовны совершенно непонятны. Вот и сейчас хозяйка разогнулась от подтопка, уперлась в печку рукой и ошалело уставилась на довольную запыхавшуюся поздравительницу.
- С чем поздравить? С чем? Ты зачем пришла?? Ты надо мной поизмываться пришла??? Это я-то сила косности? Я непорядочная? Ты надо мной победу одержала? Вы победу одержали! Победа у них – она меня поздравлять пришла!
     Тихону подумалось, что зря Светлана Эдуардовна так бесстрашно мигает от порога глазками и даже не делает попытки залезть на шкаф или печку. Хозяйкин голос сейчас был сильно похож на полканов лай. Но Полкан все-таки на цепи сидел, а если бы даже и сорвался, до того столбика он все равно не доставал – Тихон проверял.
- Я всю жизнь, не разгибаясь, проработала – вы меня с чем оставили? Мама моя после войны копейки перекладывала, не знала, чего купить – мыло или соли. Так то после войны! А я? Вот! – Андреевна схватила с холодильника желтоватую бумажку, исписанную аккуратными строчками. – Смотри, как я пенсию расписываю. За квартиру, за газ, мыла кусок, макарон килограмм. А аптеки тут нету, я за жизнь на аспирин не заработала! Чаю нет, карамельки несчастной нет, ни тряпки, ни обувины какой! Дети привезут – хорошо, а не привезут – в обносках ходи, которые после сил косности завалялись… Они умники, а я, значит, дурей их!
- Полина Андреевна, - гостья обрела наконец дар речи. – Полина Андреевна, ты совершенно неправильно меня поняла. Я знаю, что ты умнее меня. Ты мудрее меня. Я не ставила целью тебя обидеть. Я знаю, было трудно. Но теперь будет лучше, обязательно будет. Новое всегда дается с трудом. Но мы соберемся с силами, восстановим…
- Восстано-о-о-вим? С силами соберемся? Опупели мы уже с силами собираться! Вот уже где ваши восстановки сидят, - Андреевна пиратским жестом чиркнула по горлу коричневой сухой ручкой. – Мы всю жизнь строили, а вы в пять лет разворовали. Всю фабрику угробили, одни стены облупленные торчат, видно, загнать некому…
- Так ведь кто воровал-то? Твои же любимые коммунисты первыми и побежали на запах жареного, разве нет…

     Тихону стало как-то неловко за ухом, и он решил умыться хорошенько. Похоже, до мурлыканья и чаев дело еще не скоро дойдет, значит, и в его банку не скоро вкусненького положат – чего зря время терять? Непонятный шум чужих разборок ему нисколько не мешал. Он уселся поудобнее на круглом пестром половичке, основательно прошелся за ушами, пролизал бока и только-только вытянул лапу…
     -… и с детьми! Кругом из окон буржуйки торчат! Выборы! Бани десять лет в поселке нет, вон, как кот, садись да лижи у себя под хвостом, если засвербило…
     Нет, этого Тихон от хозяйки никак не ожидал! Сидел тихо, ничего не воровал, приводил себя в порядок, а она схватила веник да как шарахнет им! Не больно, конечно, но Тихон так растерялся, что сначала пулей вылетел в прихожую, ткнулся в закрытую дверь, и только потом мимо разошедшихся старух юркнул в подпол.
   Ну и ну! Понятно, они, коты, дерутся чуть ли не каждый день. Так ведь из-за чего дерутся-то. Из-за Люськи, коротконогой красавицы Люськи с очаровательно глуповатой мордочкой. Вылезет она из-под крыльца, потянется своим теплым тельцем, пройдется по тропинке, брезгливо обходя лужицы – тут последний умишко потеряешь. А чтобы вот так, от пустых разговоров расстервениться…
      Нет, надо, пожалуй, пойти и ухо Черномырдину дорвать, успокоить душу.
     И Тихон деловито побежал через дорогу, к соседнему палисаднику.