обрывки осени зарисовка

  Остаются позади матово-серые небоскребы Видного, и начинается осень. По обе стороны от нового шоссе, полупустого и чистого, как макет архитектора, всеми оттенками спектра пламени расстилаются леса. Там, во встающем в зеркалах заднего вида старого «Олдсмобиля» городе, нет времен года. Никаких. Не способствуют сезонным изменениям природы ни асфальт и грунт с подогревом, ни изменившаяся вследствие новой застройки роза ветров, ни огромные Фуллеровские купола, накрывшие центр. Живешь, живешь, а ничего не меняется. Живешь, живешь и постепенно растворяешься в этом ритме, в клубящихся бледно-желтых низких облаках, в рассеянном солнечном свете, в пульсе собственного сердца.
    Сухой в этом году октябрь. Съезжаю с шоссе на грунтовку – богом забытую петляющую просеку, ведущую вглубь леса, - и под колесами шуршит все та же, огненная листва. Очередной поворот. Кроны деревьев скрывают исчерченное самолетными выхлопами небо, полностью заглушают шум иногда проносящихся по шоссе трейлеров. С девяностопроцентной вероятностью в радиусе нескольких километров нет ни единой живой души. Веками город рос вширь. Расползался, подобно огромной исполинской грибнице. И вот пришло новое тысячелетие. Сперва ничего, ничего не менялось, а потом будто прорвало. По Москве с неотвратимостью цунами ударил Прогресс. И город, содрогаясь, агонизируя, подчинился его неизбежному давлению. Он прекратил свое движение к периферии. Замкнулся на себе. И за каких-то пятнадцать лет вознесся в небо, зарылся под землю и глубоко погрузился в Сеть. Мало того: обезлюдили практически все подмосковные городки, поселки и деревни - подчиняясь какому-то единому порыву, люди переселились в город, органично вписались в его социально-экономическую структуру, вступили в симбиоз с псевдобиологической машиной столицы.
    «Олдсмобиль» въезжает на голую вершину пологого холма. Наверху – то ли остатки метеостанции, то ли недостроенный наблюдательный пункт – бетонный сарай без окон, металлическая тридцатиметровая вышка и россыпь ржавой арматуры на склоне. Я глушу двигатель, вылезаю из салона и, разминая ноги, иду к вышке. Поднимаюсь по облупившимся ступеням хлипкой лестницы, сажусь на жердочку одной из верхних труб. И смотрю на возвышающийся над десятикилометровой полосой леса город.
    Видимо, просто наступил переломный момент. Просто к власти пришло поколение, которое уже успело наворовать достаточно, чтобы понять, что выгоднее вкладывать деньги в свое, родное, подконтрольное государство. Поколение достаточно молодое, чтобы подождать результата. Несколько рискованных, на грани фола, проектов с участием правительства. Пара удачных патентов Академии Наук, умело пущенных в дело. Этого было достаточно, чтобы стабилизировать вечно шаткое положение России в мире. Наконец-то продали Японии Курильскую гряду. В обмен на передовые технологии в области строительства и нанотехники. Японцы до сих пор  не понимают, зачем им нужны были эти островки по ТАКОЙ цене. За десять лет на 99 процентов реорганизовать экономику – подобное могло произойти только у нас. И вот теперь Москва, Питер, Владивосток – города с более чем двадцатимиллионным населением, по просторам Черноземья передвигаются стада автоматизированной техники, а в подмосковных лесах вновь появились олени и медведи. Да, еще очень большая часть страны живет, как жила двадцать лет назад, но с каждым годом все больше городов в глубинке переходит под контроль корпораций. Наших, российских корпораций, реально следящих за своими территориями. Это можно понимать и воспринимать как угодно, но страна меняется. Медленно. Неуклонно. Безвозвратно.
    Рядами стоят стоэтажные, угловатые, кто-то сравнивает их с могильными плитами, жилые дома-кондоминиумы. Массивные, с многоуровневыми подземными паркингами, торговыми центрами, автономным энергоснабжением от компактного, зарывшегося на глубину восьмидесяти метров, реактора. Где-то местами в их тени еще можно найти старые кварталы, утопающие в зелени не менее старых деревьев. Там-то листья желтеют, даже иногда опадают, но смотрится это все равно фальшиво: снег-то не идет. Лишь дождь. Вечная водяная пыль с ноября по март. Еще дальше вьется лента закованной в бетон реки. Вода в ней слишком чистая и отдает хлоркой. А над этой темно-синей водой, над автомобильными потоками набережных встают лесом, упираясь в серовато-желтые облака, почти что километровые офисные башни Сити. Тонкие шпили. Корабельные сосны без ветвей. Старый Центр, по периметру Садового кольца накрытый куполом Фуллера, отданный на растерзание туристам всех мастей и национальностей. Торговые районы Севера и Северо-запада. Москва не погибла, она просто стала иной, с этим надо смириться, надо привыкнуть. Время-то проходит. Течение жизни. Там, в городе, оно абсолютно другое. Быстрее, острее, жестче. Живешь, живешь и постепенно стираешься. Изматывает эта круговерть. Вот и выкраиваешь денек-другой. Выбираешься на природу и с удивлением понимаешь, что уже осень.
    А там – семья, работа, друзья, свист ветра в лабиринте небоскребов и двадцатичетырехчасовой поток новостей. Но это – моя жизнь. Пытаться круто ее изменить – себе дороже и другим проблем больше.
    Я слезаю с вышки, завожу двигатель, выезжаю на шоссе. Старый «Олдсмобиль» с, подумать только, двигателем внутреннего сгорания. Сейчас опять оштрафуют за загрязнение атмосферы…
    Когда я уже пересекаю по эстакаде МКАД, внезапный порыв ветра вдувает мне в открытое окно несколько оранжево-красных листов. Обрывки осени. Я еду дальше, и город постепенно смыкает за мной свои объятья, отрезая от лесных просторов. Он принимает меня, я – его часть. Все мы – его части. Позади слышится завывание патрульной сирены, и я прижимаюсь к обочине…

250703, Москва