Пролог

Есть в моём любимом сибирском городке тихая и приятная улица. Вечером, когда город зажигает огни, там совсем немноголюдно. Именно поэтому на этой улице приятно гулять одному, под желтоватым светом фонарей. Если смотреть на улицу из-за стекла автомобиля, видно, как электрический свет фонарей смыкается в причудливую дугу, соединяющую две стороны улицы. Не знаю почему, но эффект этот возникает только под действием «волшебной» силы автостекла. Но машины редко нарушают упоительную тишину этой улочки, тем более глубоким вечером. Зашедшему сюда впервые, обстановка может показаться мрачноватой. Эффект создают старые сталинские дома. Наверное, такое ощущение не возникает только у тех, кто жил в подобных сооружениях с самого рождения. Если встать посреди этой улицы и хорошо прислушаться, можно узнать историю Мира за один вечер: где-то бормочет телевизор, у кого-то играет «ЧайФ», а вон в том окне явно семейный скандал. На противоположной стороне кто-то третий день гуляет свадьбу, а там, на пятом этаже тревожно ждут возвращения любимого. На углу, в прокуренной пивной, за шестиугольными столиками на одной ножке, подвыпившие мужчины говорят о политике. От шума в доме напротив проснулся и заплакал ребёнок. Как бы смешно это ни звучало, но эта улица шире Вселенной, здесь протекает вся жизнь. Здесь, и на сотнях тысяч таких же улочек этого города.

Но есть на этой улице в семь домов нечто такое, что делает её уникальной. Располагается это «нечто» в седьмом доме, в самом конце улицы. Вечером, когда хозяин «нечто» уходит домой и «нечто» начинает освещать мокрый асфальт нежным голубым светом своей витрины, улица приобретает таинственный сказочный оттенок.
Никому из местных жителей было непонятно, почему маленький цветочный магазин занесло именно на эту улицу. Казалось бы, кому может прийти в голову идея купить цветы именно здесь, далеко от традиционных мест свиданий? Разве что старый кинотеатр в двух кварталах мог оправдать расположение магазина. Но вряд ли кто-то из любителей киноискусства догадывался о существовании маленькой цветочной лавки. Тем более, дорогих и «говорящих языком чувств» цветов тут не продавали. Лишь иногда свежие хризантемы появлялись в голубоватой витрине. И уж совсем странным для жителей улицы было то, что магазинчик пользовался большим успехом у горожан.
В любой день недели, в любое время дня не было такого часа, чтобы в магазине оставался только хозяин. Всегда какой-нибудь случайно забредший прохожий подолгу останавливался у витрины, а потом и решался зайти в сам магазин.

Ничего особенного магазин собой не представлял. Обычная переделанная однокомнатная квартира с крыльцом вместо одного окна. Так сейчас часто делают. Единственное, что отличало его от сотен подобных лавочек – это фиалки. Здесь их было бесконечное множество. Я пробовал однажды сосчитать виды этих цветов на витринах, но, дойдя до тридцати двух, понял, что затея не имеет никакого смысла. Зачем природе понадобились 32 вида одного и того же растения, не приносящего пользы?

*

- Думаешь, у кого хватило фантазии придумать такое количество фиалок? – как будто бы прочитал мои мысли хозяин лавки. Он чиркнул спичкой о коробок, поднёс пламя к сигарете и выдохнул облако сиреневого дыма куда-то в потолок. Я сразу распознал резковатый аромат лёгкого Winston’а. – Я тоже часто над этим задумывался. Но, знаешь, это очень деликатный вопрос…

- Что же тут деликатного? – очнулся я от внезапного появления хозяина откуда-то из глубины магазина. – Будь на свете одна единственная разновидность фиалки, никто бы, наверняка, и не задумался, почему она одна. Так и росла бы себе на подоконнике – у каждого одинаковая фиалка. – Мне вдруг стало неловко за такое своё простецкое суждение. Долгие дискуссии о многообразии не входили в мои планы на сегодня. Но тон, в котором я внезапно произнёс свою ахинею, был весьма провокационным. Назревал долгий разговор, которому я бы с удовольствием предпочёл чашечку кофе со сливками.

- Кофе не желаешь? – Буркнул в пространство магазина хозяин.
- Простите?
- Я имею право предложить покупателю кофе?
- Да, конечно. – Я понемногу начинал опасаться этого телепата. Наверное, чтобы прогнать этот страх и вернуть себе мысль о совпадениях я достал из пачки предпоследнюю сигарету. – А с чего вы взяли, что я ваш покупатель? Я здесь впервые.
- Чайник уже вскипел, -проигнорировал он мой вопрос, - Чудо всё-таки эти китайские чайники! Три минуты – и в твоём распоряжении два литра кипятка. Иди за мной.

По пути в подсобку я взглянул на часы. С того момента, как я вошёл в лавку, не прошло и полутора минут. На экране мобильника безнадёжно мелькал курсор в конце недописанной смс’ки. Я уже седьмой месяц подряд ломал голову, над тем, как написать латинскими символами фразу «Я тебя люблю». В голову ничего не приходило, кроме обиды на то, что короткие текстовые сообщения придумали не в России.

Я уже надеялся услышать что-то вроде: «Я давно тебя жду, избранный. Вот тебе две пилюли…», дохлебать быстренько кофе, убедившись, что в мире, оказывается, на одного психопата больше. Но ничего подобного не происходило. Пока мы пили кофе, вообще ничего не происходило: в тишине мой взгляд гулял по узенькой комнатушке, в которую богом занесло цветочные горшки, упаковочный материал, пакеты с землёй и ящики, похожие на те, в которых моя бабушка каждую весну колдует над помидорами. Я уже было собирался развеять некомфортную пятиминутную тишину, когда хозяин достал из ящика ветхую папку, завязанную бантиком, и шлёпнул её о стол передо мной.

- Это – журнал.
Я почувствовал себя восьмилетним ребёнком перед букварём, которому указали на букву «А», широко раскрыли рот и протяжно произнесли «а-а-а-а». Чтобы реабилитировать себя в глазах хозяина, я сочинил шутку:
- «Man’s Health» или «Огонёк»?..
Шутка, если это можно так назвать, повисла в табачном дыму и вместе с ним ушла в недра вентиляционной вытяжки, как и следовало ожидать. Я ощутил на себе взгляд мудрого человека. И если бы рядом была сапёрная лопатка, а вместо бетона под ногами земля, я начал бы закапываться от стыда. Бантик на папке с надписью «ДЕЛО №___» мягко щёлкнул и выбросил в воздух облачко пыли.
Внутри я обнаружил нехитрой структуры документ. Состоял он из множества листов стандартного формата. Листы были поделены на три колонки. В первой столбиком шли латинские наименования, видимо, каких-то растений. Вторая колонка содержала различные имена. В третьей мелькали, одна за одной, названия знакомых мне с детства улиц, номера домов и квартир. Пролистав солидное количество идентичных листов, в конце кипы я обнаружил что-то вроде генеалогического дерева. По-видимому, хозяин следил за судьбой потомства какого-то растения.

- Вы следите за своими растениями?
- Да. Это может показаться странным, но я помню в точности все фиалки, которые продал через этот прилавок. Не подумай, я не законченный фетишист и для меня сами по себе растения – не больше, чем просто растения. Ты не торопишься?


Хозяин приготовил кофе, откуда-то догадавшись о моих пристрастиях к сахару и сливкам.

Торопиться в последний летний день было, действительно, некуда. Завтра – один из самых бестолковых дней в году – 1 сентября. По степени бестолковости с ним сравнится, разве что 1 января. Обычный День Знаний: университетские переклички, семестровые расписания, продление читательского, встреча с одногруппниками, дешёвый пивбар, полночь, такси, кровать… Сценарий повторялся уже три раза, и у меня не возникало никаких подозрений на его изменение. А тут тем более - странный хозяин цветочной лавки, отменный кофе и чистая пепельница – такое не каждый день встречается.

- Нет. – Коротко буркнул я. За окном всё ещё летнее солнце закатывалось в осенний капкан. Я прикурил от потрепанной зажигалки. Ситуация явно требовала моего вопроса. Я не стал обманывать ожидания ситуации.
- Следовало бы подумать, что вы собираете эти записи из каких-либо научных соображений. Хотя, даже моих знаний в биологии достаточно, чтобы сказать, что люди знают о фиалках практически всё.
- Знаешь, в детстве у меня была мечта – стать политиком. Делать для людей полезные вещи, выступать на форумах и конференциях, бороться за права, защищать слабых и прочая популистская белиберда. Мне казалось, что я знаю о своих возможностях всё… Но… (Он затянулся и выдохнул дым прямо на поверхность оконного стекла. Дым ударился о невидимую преграду и равномерно растёкся по поверхности) Но у каждого есть свой предел. Предел, который отведён ему Судьбой, планка, выше которой не прыгнуть.

Я слабо уловил логическую связь между детской мечтой и журналом с биологической писаниной. Но сделал вид, что ход мысли мне в целом понятен. Я уже привык так поступать. Даже не из-за пошлого желания показаться умнее, чем я есть… Просто, если в момент рассуждения задать вопрос, он может оказаться роковым для всей логической цепочки. Это как убрать у всех памятников Ленина в нашей стране правую руку или надеть на них парик в стиле Боба Марли. По сути, сегодня уже вряд ли точно скажешь, достоин вождь памятников или нет. Информация и идеология слились воедино в очень крепкий коктейль – хлебнул – и ты еже можешь идти на покой. Но памятники-то уже стоят. Зачем разрушать памятники человеческих заблуждений? Никто ведь не трогает идолы славянских языческих богов, хотя массово в них никто не верит уже больше тысячи лет…
У меня есть знакомый. Он – оператор местной телекомпании. Мы работали в команде несколько месяцев. К нему всегда приятно зайти в гости, чтобы потом проснуться непонятно в каком районе с убийственным похмельным синдромом.
У него замечательный сосед. Когда он выпьет, он утверждает, что ловит головным мозгом радиосигналы японской разведки. Один мой дилетантский вопрос – и вся его теория полетит к чёрту. Обидно же человеку. Сила заблуждения порой бывает понятнее и яснее силы давно доказанного убеждения…

Хозяин помолчал и продолжил:
- Если идёшь вдоль планки, Судьба постоянно будет напоминать тебе о том, что граница выше, чем ты есть. Но ты никогда не узнаешь, насколько ты к ней приблизился или удалился. Понимаешь?
- В общем, да. А что если ты поднялся до самой планки достаточно рано и идёшь вдоль?
- Рано или поздно она просто кончится… Как пиво в бутылке.
Такого ответа я почему-то не ожидал. Но образ был подобран чертовски удачно. Мне сразу вспомнилось это дурацкое ощущение… кончившейся бутылки пива.
- Когда мы говорим, что знаем о чём-то абсолютно всё, значит бутылка скоро станет пустой… Всё кончится. Просто кончится.
- И вы воображаете какое-то качество фиалок, чтобы потом его исследовать, чтобы не идти вдоль?
- Вовсе нет. Я его просто открываю. Как можно открыть новое во всём изученном.
- И в чём продвинулись ваши исследования в области фиалок?
- Я попросил бы тебя не иронизировать по этому поводу. Я ведь не похож с виду на того парня, который ловит японские волны?
Меня бросило в дрожь от того, что чтение моих мыслей, похоже, входило у этого человека в привычку. Его Величество Плохое Предчувствие. Я решил перестраховаться.
- Какого парня?
- Извини. Действительно, человека в 42 трудно назвать парнем…
- Пожалуй, - ответил я. В тот момент я испытал ощущение, похожее на то, когда ставишь самую мелкую фишку на зеро. Терять нечего, и выигрыш не обещает быть огромным. Просто от нечего делать. Именно от этого ощущения люди покупают дорогие машины, делают ремонт, пьют пиво и, наконец, даже женятся. Он знал больше меня, а это уже, по крайне мере, немного не так, как я привык. Просто от нечего делать мне стало интересно сидеть в этой коморке и выдыхать дым в пространство Вселенной. Такой категории времени, как «завтра» для меня уже давно не существовало.,- Вы действительно на него не очень похожи.
- Скажи мне, что знают о тебе твои родители?
- Ну, скажем, что есть такой человек. Что он относительно здоров, больше физически… Знают, сколько мне лет, во сколько я научился ходить и разговаривать. Лет до 8 они знают обо мне практически всё. После – не уверен. Могут вспомнить несколько моих подружек, вряд ли с именами. Назовут адрес моей квартиры, но наверняка уже не найдут дорогу. Телефон точно вспомнят. Назовут вуз и факультет, где я учусь, даже на каком курсе… Да, пожалуй, моя фиалка, умей она разговаривать, и то рассказала бы больше.
- Жаль, что фиалки не умеют разговаривать,- он подозрительно улыбнулся и отхлебнул кофе.
Скоро я пойму, что он имел ввиду…
31 августа.


Рецензии