Шестой

Шестой

Все столпились на борту и смотрели, как этот бандит с пистолетом спокойно удаляется в лес. Думаю, что многие завидовали его смелости. Вот так вот, спокойно, идёт в лес, будто там кроме зайцев ничего и нет. Я тоже завидовал. Я то трусоват. То есть могу заставить себя быть смелым, но это не то. Смелость второй свежести, с душком. Настоящая смелость естественна, настоящая смелость инстинктивна. А мне, чтобы быть смелым, нужно убедить себя, заставить. И не всегда удавалось. Вот когда попрыгуны выстрелили горящими стрелами и потом лавиной пошли на корабль, то я ничего не мог с собой поделать. Хорошо хоть рукопашной схватки почти не было, ведь у них были только руки. А если бы мечи, то убили бы. Потому что я остолбенел и едва тыкал копьём.
Я далеко не герой. И уже давно этим не тягощусь. Я такой, как большинство. И могу лишь завидовать таким людям, как этот уголовник, который не побоялся взять судьбу в собственные руки. Не важно, прав ли он или нет, но уже одна эта смелость заслуживает уважения. Я никогда бы не решился так поступить. Я мало на что решался в жизни, может потому и ненавижу теперь эту жизнь. Эту дурную, скучную, глуповатую, несуразную жизнь.
Если вы посмотрите на меня со стороны, то никогда не догадаетесь, что я ненавижу жизнь. Я произвожу впечатление довольного жизнью человека, меня считают достаточно успешным человеком, я провожу впечатление некоторой основательности. У меня симпатичная жена, двое детей, я руковожу отделом в налоговой инспекции, по субботам хожу в баню с друзьями. Кажется немало для 35 лет. И есть даже люди, которые завидуют мне. Вот бы они удивились, узнав, что я ненавижу свою жизнь, тягощусь ею и несколько раз даже был близок к самоубийство. Большинство, узнав об этом, ограничилось сентенцией о собаках, сходящих с ума от жира. Всё у человека есть, а он ещё и недоволен! Балованный! У других и половины нет, десятой части нет! Ничего, живут люди. А этот, как сыр в масле, но плачется.
На самом деле я вовсе не помешался от излишнего благополучия. Просто декорации моей жизни в действительности очень отличаются от того, что видят посторонние наблюдатели. Начать хоть бы с жены. Да, она симпатичная женщина, по-своему не глупая. Она работает, ведет хозяйство, в чём я ей помогаю, кажется, мы оба удовлетворены сексом друг с другом. Но вся беда в том, что мы совершенно чужие люди. Мы живём в одной квартире уже семь лет, мы спим на одной кровати, вместе готовим еду, делаем уборку и ходим в гости, но за это время мы стали ещё чужее, дальше друг от друга. Мы не интересны друг другу, просто судьба свела нас, мы послушно приняли это и теперь пытаемся жить сводя к минимуму собственные неудобства. Чтобы вы поняли всю степень нашей чуждости, скажу, что мне с женой решительно не о чём говорит. Всё наше общение сводится к пересказу виденного или услышанного. Чаще всего по телевизору. Пересказываем друг другу новости. Бог ты мой, землетрясение в Иране, очень много развалин и трупов. Мы говорим об этом. Хотя мне глубоко равнодушны и Иран и землетрясения. Но говорить то надо. Мы даже не можем вместе помолчать. Мы вынуждены заполнять пустоту между нами нелепой болтовнёй на тему, не интересные ни мне, ни ей.
Сначала мы пытались оказаться ближе друг к другу, насиловали себя чужими интересами. Моя жена любит мультфильмы и я смотрел их, хотя мне хотелось блевать от их приторной инфантильности, которую подхватывала и супруга, любившая сюсюкать и приходившая в неимоверный восторг от любой бродячей кошки. Какой бы паршивой не было это существо, но жена непременно радовалась ей и детским голосом говорила «Ки-и-и-и-са», неимоверно растягивая это срединное и. Иной раз кошки встречались по пять раз за сто метров и каждая удостаивалась внимания моей жены. Я честно пытался понять привязанности моей жены, полюбить мультфильмы и кошек. Также, как и она честно пыталась смотреть мои любимые фильмы или читать мои любимые книги. Она хвалила их, говорила, что ей очень понравилось, но я ведь знал, что через десять минут она уходила на кухню, якобы ей что-то нужно было готовить, а в книгах не продвигалась дальше двадцатой страницы.
Упаси боже, если вы подумаете, что я хочу как-то себя выгородить. Мол такой вот умный, интересуюсь современным искусством, а жена моя, глупая и ограниченная женщина. Вовсе нет. Во-первых, я прекрасно осознаю, что мой интеллектуальный багаж весьма и весьма скромен. Да и откуда ему взяться, если я провинциал, всю жизнь провёл в нашем прекрасном райцентре. Я не ничего не понимаю в классической музыке или живописи. Ну, немало читал. Но когда я был в Киеве на повышении квалификации и сказал, что мой любимый писатель Лесков, то все поморщились, будто я признался в чём-то постыдном, вроде гомофобии или антисемитизма. Там все называли какие-то фамилии, больше французские, спорили о каких-то непонятных мне вещах. Я чувствовал себя лапотником и запомнил лишь слово симулякр, которое прочно засело у меня в голове, хотя, что это такое, я до сих пор не знаю.
Так что знатоком я могу считаться лишь в узком кругу знакомых да и то больше, как человек удобный при разгадывании кроссвордов. А как же, знаю наперечет всех олимпийских богов и денежные единицы большинства стран мира. Мудрец. Жена любит разгадывать кроссворды и всякий раз удивляется, откуда я всё знаю. Целует меня в лоб. А я ненавижу кроссворды. Эта гадость утомляет меня, голова начинает болеть, настроение портится. Кроссворды это суета, подмена целостной системы знаний ворохом фактов, бесполезных и лишних. Примерно также жена характеризует футбол. Но мы терпим. Мы не хотим сориться, мы ведь связаны двумя детьми, поэтому нам приходиться притираться друг к другу.
Эти дети. С них то всё и началось. Я тогда только закончил институт, жена была на два года старше, уже работала. Мы познакомились на пляже, закрутился роман, она мне казалась женщиной моей мечты, при этом женщин у меня было куда меньше, чем мечтаний. Думаю, что её мотивы были проще. В райцентре легко и очень стыдно остаться старой девой. Это клеймо неудачницы. Она была в возрасте, когда ещё пара лет и всё. Это в столицах женщина и в сорок ещё на выданье. В провинции тридцать лет уже старуха на которую если и позарятся, то либо разводяга, либо пьяница.
В общем, мы сошлись, я не строил далеко идущих планов, а потом она забеременела.  Опять же, ничуть не пытаюсь демонизировать облик своей жены, что вот дескать как оплела парня. Сам виноват, взрослый же человек и должен был заботиться о предохранении. Но презервативы не использовал, о противозачаточных таблетках не спрашивал, бог весть о чём думал. И оказался в идиотской ситуации женитьбы по нужде. Я то мог откараскаться. Уйти, бросить её, если бы не захотела делать аборт. Но на меня придавили родители. Папа мой офицер, мама учительница, для них всё было ясно. Только жениться. Жаждали внука. И я согласился. Свадебный блицкриг, с непременной суетой, нетрезвыми гостями и надоедливым тамадой. Пережил. Потом жена родила двойню. Это было неожиданно, УЗИ у нас в районе не было, а в область не ездили, решив сохранить пол ребенка в качестве сюрприза. А тут двойной сюрприз. Дети.
Я стал папой. И тут обнаружилось, что я какой-то мерзавец. Потому что дети не пробуждали во мне никаких чувств. Ладно бы я сомневался, что это дети от меня. Но у меня не было никаких оснований сомневаться в честности жены. К тому же парни родились так похожими на меня, что все удивлялись. Вылитый папа! Мне чудилось в этих возгласах какое-то оскорбление. Вылили то есть папу, за ненадобностью. Оскорбление филологического свойства, а не то, что я действительно обижался. Я надеялся, что может моя холодность детям связана с тем, что я ревную их к жене. Но вся беда в том, что к жене я был также холоден, как к детям.
То есть я делал всё как нужно. Я качал детей, когда они плакали, целовал их в лоб, щекотал живот, пеленал и одевал, был примерным отцом. Но все жесты, все выражения чувств, которыми я пользовался, я подсмотрел у знакомых, которые тоже были отцами. Сам я ничего к своим сыновьям не испытывал. Ну, есть они, живут эти маленькие кусочки жизни. Ну и что? Никаких чувств. Я просто знал, что деваться некуда и учился сосуществовать с детьми, как с женой. Терпел.
Тоже самое на работе. Я поступил в налоговую инспекцию во многом благодаря протекции отцовского друга. Его скоро перевели, но я не потерялся. Знаете, в небольших городках есть дефицит кадров. А у меня было высшее образование, пусть и заочное, я не пил, был сносен в коллективе, вдобавок примерный семьянин и не глуп. Мне доверяли и я сделал квартиру, за несколько лет поднявшись до начальника отдела с пятью подчинёнными. Лет эдак через десять мог бы возглавить и саму инспекцию. Только этого нужно добиваться, нужно растить свою карьеру. Я же брал лишь то, что само шло в мои руки. И не собирался чего-то добиваться здесь. Я не любил свою работу. Просто терпел её, понимая, что это не самый плохой вариант. Может быть хуже.
Иногда мне казалось, что хуже быть не может. Рутинная, монотонная работа. Нужно было писать кучи докладов и отчётов, бессмысленных и громоздких. Часто приезжали проверки из области. Они не знали чего хотят, но были строги. Мне приходилось быть покладистым и убеждать, что всё в порядке. Хорошо ещё, что мой отдел был мирный, не нужно было вымагать деньги. С другой стороны, и жить приходилось только на зарплату. Да ещё переживать над постоянными слухами о грядущих сокращениях. Меня то вряд ли бы уволили, я ведь молодой, вроде бы перспективный, но случится может всякое. И я то мечтал, чтобы меня уволили, то находил положительные стороны в своей работе. А большей часть терпел её. Приходил без десяти восемь, давая пример подчинённым. Уходил с небольшой задержкой. Работы хватало на весь день. Другой вопрос, что разумность её была сомнительна. Но начальство требовала быстрого и полного ответа на собственные циркуляры, рассылаемые в неимоверных количествах. Так что приходилось и задерживаться.
Впрочем, мне было всё равно. Что дома, что на работе, я терпел. Нигде мне не было хорошо, никуда я не стремился, живя в однообразном пространстве без особых предпочтений. Конечно, иногда мне становилось слишком уж плохо, но я успокаивал себя, что такова жизнь. Все так живут, все чужие здесь и одинокие, всем не с кем поговорить. Были люди, которые вроде бы жили иначе, но я то знал, что это лишь кажется. Что и я то со стороны живу совсем по-другому, чем на самом деле. Также и остальные.
Я никому не рассказывал о своих мыслях. Некому рассказывать. Хотя были у меня друзья, с ними я ходил в баню, выпивал. Но мы также заполняли пустоту между собой болтовней. В основном про футбол и женщин. Не знаю, как другим, но мне было не интересно. Я мог бы обойтись и без друзей, равно как  и они без меня. Но ведь у человека должны быть друзья. Так принято и я держался друзей, хотя они были чужие люди, ещё более чужие, чем жена. А может менее чужие, всё-таки с друзьями я лишь виделся раз в неделю, а с женой каждый день да ещё и спал. Она была женщина любившая выдумывать в сексе, я был вроде бы неплох в осуществлении. Почти всегда кончали вместе, что было достаточно удивительным на фоне нашей разъединенности во всём остальном.
Именно секс стал причиной того, что я захандрил. Не раз после оргазма я лежал на смятой постели и ощущал прилив неимоверной тоски. Мне становилось плохо, казалось, что всё зря, что жизнь проходит мимо меня, я же барахтаюсь в каких-то нелепых, картонных декорациях. По сути так оно и было. Декорации и подобие жизни, которое я старательно играл. Всё что я имел было для порядка, потому что должно быть у человека, а то как же. Должна быть семья и была, должна быть работа и друзья. Были. Только всё это далеко от меня, всё чужое мне и не нужное. Господи, я же одинокий человек. Мне не с кем помолчать. Как бы я хотел, чтобы был человек, с которым я мог бы помолчать. И поговорить, но не о каких-то общих местах, о которых говорю с окружающими, а о том, что меня волнует.
А меня волнует то, я живу в пустоте, живу бесследно, живу будто в каком-то сером киселе, который замедляет мои движения и быстро смыкается за моей спиной, будто меня и не было. Будто меня и нет! Не знаю почему, но когда я лежу после секса мне становится особенно тяжело. Почему все чужие для меня и я чужой для всех. Почему мне не с кем поговорить и помолчать, почему я живу без всякой цели и смысла, лишь послушно шагая по веками проторенной дорожке? Я же интеллигентный человек, я не хочу быть скотом, я хочу осмысленности, хочу сам решать свою судьбу.
А вместо этого пыльный маленький городок, в котором нет даже театра, а единственная библиотека работает три дня в неделю и то пустует. У нас в городе нет канализации, нет водопровода, живём будто в прошлом веке. И люди, как из прошлого века. С мелочными, дурацкими интересами и разговорами, с изнуряющей борьбой за копейку, люди сразу наглые и беззащитные, послушно терпящие произвол и готовые лишь на кухне дать волю своим праведным чувствам. Весь смысл жизни для этих людей составляет выпивка после работы и огороды, начинавшиеся ещё ранней весной с посадки рассады и продолжавшиеся в погребах до самой зимы. Каждый год шел по намеченной колее, начинавшейся с посадки картошки, также проходила и жизнь. Люди, как муравьи, исполняли заложенный в себе инстинкт, заводили семьи, детей, жили и не задумывались, хороши ли живут или плохо.
А я вот задумывался. Не знаю, как бы я хотел жить, знаю лишь, что живу неправильно. От таких мыслей в нашем городе есть верная терапия – водка. У нас пьют много. Но я пью самую малость, почти трезвенник по местным меркам. Алкоголь действует на меня устрашающе, на меня наваливается депрессия и тоска, да так сильно, что я не могу усидеть на месте. Если у кого бывают сильные головные боли, то они знают как это. Когда ты не можешь ни сидеть, ни лежать, когда боль преследует тебя, заставляет ходить, вертеть головой, в надежде найти положение при котором боль хоть немножко отпустит. Для меня одно спасение в пьяном виде – заснуть. Утром я проснусь трезвый и смирившийся с жизнью. Той жизнью, которую я ненавидел и считал пустой.
Человек всегда ищет выходы, искал и я. Легче всего убедить себя, что всё не так. Я придумал теорию малых удовольствий. Я говорил себе, что глупо мечтать о несбыточном, нужно жить и радоваться тем маленьким радостям, которые обильно рассыпаны по жизни. Вот я переспал с женой, у нас хорошо выходит, вот и отлично. Вот я достал из погреба банку вкусного варенья. Вот друзья рассказали смешной анекдот. Вот сыновья принесли из школы по пятёрке. Я поймал рыбу. Даже в моей серенькой жизни находились поводы порадоваться или хотя бы просто улыбнуться. И я убеждал себя, что нечего зря голову дурить, нужно радоваться тому, что есть, извлекая из этого максимум пользы. Смотришь футбол и радуешься, пьёшь чай и радуешься, кончил и радуешься. Да, жизнь глупа и нелепа, но это обычное дело. Человеку остаётся лишь пытаться приладиться к ней и извлечь побольше положительных эмоций. Мы с женой вот чужие люди, но нам хватает ума не портить друг другу жизнь, а наоборот облегчать её. Также и с жизнью.
Я пару лет жил с такой теорией, на первых порах она помогала, но потом стала пробуксовывать, как лекарство, к которому хворь выработала иммунитет. Она помогала всё меньше, а потом и вовсе перестала, мне было так же тошно, как и раньше. Мне хотелось блевать от жизни. При этом я не подавал виду. Может я боялся, всё усугубить, но для себя объяснял тем, что ведь близкие не виноваты в том, что мне плохо. Мне не в чем было обвинить жену, друзей, тем более детей. Все они жили, как умели. Да и что толку, начни я открыто жаловаться, как мне плохо? Поэтому я сопел в две дырочки и жил по-прежнему, стараясь меньше думать и чувствовать, поглубже уходя в каждодневную суету.
-Эй, не спать!
Меня больно ударили в спину. Я так задумался, что перестал грести. Мы позавтракали, быстро сварив на берегу макароны по-флотски и подогрев чаю. Теперь уже пару часов шли на вёслах, настороженно приглядываясь к берегам и посматривая в небо. Я старательно грёб, чтоб не сойти за халявщика. Я отправился в это путешествие случайно. Мне было плохо и я подумал, что путешествие на лоне природы позволит мне отвлечься. А что, гребля, вечера у костров, купание по утрам. Даже и не думал о том, что всё так вышло. Птицы, чудовища, прыгуны. Нелепость какая-то, но они были также нелепы, как и вся жизнь, во всяком случае моя жизнь.
Одно время я надеялся всё изменить. То хотел ехать в Киев, то и вовсе заграницу. Мне казалось, что всё дело в затхлости городка. А в большом городе я найду близких себе людей, найду смысл жизни. Тут как раза подвернулось повышение квалификации в Киеве. Я придумал, что месяц поживу там, потом может и останусь. Но вышло так, что в Киеве люди живут также. Ничуть не веселее. Только что больше работают. А такие же чужие, хотя говорили на другие темы, вроде бы более серьёзные и интересные, но так же далёкие от меня. Я даже ухитрился закрутить там роман. Мне понравилась одна женщина, откуда-то с Западной Украины. В первый же день мы встретились в холле гостиницы, о чём то говорили и я вдруг сообразил, что она не против. Я плохо разбираюсь в женщинах, до жены у меня была лишь пара скоротечных романов. Но тут я понял, что может выгореть. Не знаю, кажется даже не обрадовался. Я был сексуально удовлетворённый человек, ничего у меня между ног не чесалось. Но я решил попробовать. Женщина казалась неглупой, с красивыми курчавыми волосами. Может мы сумеем стать ближе.
Я не напирал, не форсировал события, однако гнул свою линию и через два дня мы уже переспали. Она была поспокойней в постели, чем жена, но всё прошло хорошо. Только когда мы потом лежали, мне стало также грустно и одиноко. Не знаю, что мне нужно. О чём я хотел говорить и что хотел услышать. Ничего не изменилось, просто вместо жены у меня в Киеве появилась другая женщина. Мы спали с ней, убегая с обеда в пустой номер. Ей это казалось романтичным, мне ничуть. Я может даже хотел прекратить всю эту суету, но не хотел обижать женщину. Для неё это была интрига, воспоминание на всю жизнь, достаточно было увидеть какие взгляды она бросала, когда мы слушали лекции. Наша тайна бодрила и забавляла её. Я же оставался равнодушен. Не знаю, может быть проблема во мне, в моей черствости, в том, что всегда холоден и много думаю. Во мне нет чувств и слишком много самокопания.
В общем, никуда я не уехал, ничего не изменил, жил как прежде. И отправился в этот поход, потому что грянул отпуск. В отпуск положено отдыхать, денег на Крым не было, а хотелось куда-то съездить, ведь после отпуска положено докладывать, как отдохнул. Я сдавал квартальные отчеты в области и увидел объявление. Подумал, что в самый раз. И по деньгам и по виду. Пусть будет скучно, зато можно потом много рассказывать, придумывая всякие правдоподобные подробности.
Тут вот начало происходить всякое. Рассказывать про этих птиц и попрыгунов с луками я не стану. Что-нибудь про беседы у костра. Вдобавок у меня был с собой фотоаппарат, я уже щёлкнул корабль и команду, мы выглядели хорошо с этими мечами и щитами. Будто самодеятельный театр. Буду показывать фотографии жене и рассказывать о приключениях, не упоминая случающейся мистики. Жена будет вежливо смеяться, пожалеет, что ей нельзя было поплыть и позовёт разгадывать кроссворды и помочь детям решить задачу по математике. Парни пока не блещут знаниями, учатся натужно, мотаясь между тройкой и четвёркой, думаю что высшее образование для них заказано. Максимум техникум. Я не расстраиваюсь. Это для моих родителей было важно, чтобы сын продолжил традицию высшего образования. По мне, так пусть будут и пэтэушниками, какая разница. Мне было всё равно. Пусть живут, как живут, никуда толкать их я не собирался.

Пятый

Солнце уже встало высоко и жарило во всю, пробивая даже листву деревьев. Пот тёк ручьём, хоть я разделся уже по пояс. Жара. Даже есть не хотелось, только пить. Но с собой не взял. Надеялся, что найду какую-то речку или озерцо. Пересохший язык еле ворочался во рту, я даже сжевал пару листиков, но были вонючие, я их выплюнул и заматерился. Была же вода, взять бы пластмассовую бутылку, сейчас бы выпил. Прошёл ещё минут сорок, когда услышал журчание. Побежал и увидел ручеёк. Я бы и на болото соблазнился, так хотелось пить. А тут чистый ручеёк, прохладная водичка. Наклонился и стал подносить рукой вкусную воду. Жадно пил её, потом отвалился к берегу и почувствовал голод. Теперь можно и поесть. Полез в рюкзак за тушенкой и почувствовал что-то странное. Вроде бы кружилась голова, все не так, почему-то стало холодно и нестерпимо захотелось спать. Я хотел встать, хотел сбросить с себя эту вяжущую ***ню, нельзя засыпать, нельзя сдаваться!

Шестой

Стали на привал. Маленький песчаный островок, отделенный от берега узкой протокой. Её можно было пройти вплавь, но всё-таки какой-то барьер. Ребята стали рядом, прикрывались щитами, опасаясь стрел. Мне выпало куховарить, где тут же обнаружилась моя хозяйственная никчемность. Картошку чистить не умел, дрова рубить тоже, поставили меня мешать содержимое котлов, да подкладывать торливо в огонь. Ребята отошли от ночного страха и сейчас даже шутили. Один парень, он был из села, рассказывал, что колхоз дал ему путёвку за поимку воров, кравших скотину. Рассказывал ещё уйму историй, видно было, что записной весельчак. Я таким завидовал, сам то был молчун. Дрянной характер из-за чего и мучусь. Хоть сыновья другие, кажется живут себе и не задумываются. Хоть в их возрасте и я не задумывался, разве что мечтал стать летчиком. Может даже стал, но меня зарубили на медкомиссии, обнаружилось, что у меня аномальные глаза. Не различают некоторых оттенков, это оказалось почему-то важным для лётчиков. Не знаю, как бы обернулась моя жизнь, окажись я в военном училище. Я не питаю особых надежд, думаю мне было бы также скучно, как и сейчас.
-Помой миски, а то вон несколько грязных.
Я уже видел, как это делается, подошел к воде и стал тереть их песком, полоща. Песок на удивление хорошо отмывал жир. Заметил в воде какую-то рябь и подумал, что надо бы половить рыбу. Видел в кладовке несколько удочек. Надо сказать капитану, а то ведь тушенка скоро всем надоест, а ушица будет в самый раз.
Мне оставалось ещё несколько мисок, я спешил, потому что повар крикнул, что еда готова. Тут я заметил пузырёк над водой. Он был странный и приближался, хотя в силу своего размера в небольшое яблоко, вряд ли представлял опасность. Только он как-то шевелился. И когда я понял, что это глаз, то вскочил. Я помнил передачу про крокодилов. Они вот так же подплывали ко всяким антилопам, пришедшим на водопой, и утаскивали бедных животных в пучину. Я бросил миски и хотел бежать к ребятам, чтобы предупредить их, как вдруг что-то очень сильное обвило меня, сплетя руки и сдавив грудь так, что я не мог даже продыхнуть или крикнуть. Я почувствовал, как земля ушла из под моих ног и я взлетел вверх, будто в невесомости. Ребята уже увидели мою беду, они кричали, хватались за оружие, бегали по островку. Я завертел головой и вдруг увидел, как из воды высунулось нечто, пасть, скорее пропасть, отороченная многими рядами мелких желтоватых зубов. Она стала быстро приближаться и прежде, чем я что-то смог понять, я умер во всесокрушающем прикусе сильных челюстей.