Одинадцатый

Одиннадцатый

-Ушёл, гад!
Все рванули к борту, восхищаясь хитростью этого эсбэушника.
-Его надо убить, он будет мстить!
-Капитан, дайте копьё! Отойдите.
Я стоял на борту и ждал. Конечно, может у него уже выросли жабры и он не вынырнёт, но вряд ли чтобы так быстро. И он вынырнул, метрах в двадцати от корабля, снесённый течением. Я бросил копьё. Оно было тяжелое, предназначенное для рукопашного боя, а не метания, но ведь недалеко. Пробило его, перевернуло на бок и все увидели хищный оскал пасти этого существа, уже переставшего быть человеком. Течении медленно уносило его вниз.
-Молодец! Его нельзя было отпускать!
Все подошли и стали меня поздравлять. Я объяснял, что занимался метанием копья. Навыки остались, вот и попал. И ведь действительно его нельзя было отпускать! Конечно он бы мстил, это же хищная рыба!
-По вёслам!
Мы расселись по местам и стали грести. Отдохнули достаточно, поэтому шли вперёд легко, тем более, что русло стало шире, течении замедлилось и мешало меньше. Я легко грёб веслом и думал, что вот убил человека, а ничего особого не чувствую. Вроде как просто бросил копьё на соревнованиях. Странно это, как будто я только и делал в своей жизни, что убивал. Хотя я и муху не обидел, даже не дрался ни разу, не считая армии, но и там исключительно для самообороны. У нас был там прапорщик, идиот редкий. Любил по-дурацки шутить. Когда приходил новый призыв он подходил к молодым солдата, салагам, как нас тогда называли и спрашивал про пиво. Обычно заводские ребята, которые знали подобные приколы, чувствовали неладное и уклонялись от прямого ответа. А сельские и мальчики из интеллигентных семей честно отвечали. Большинство говорило что хочет.
-А сколько?
Далее солдат отвечал, а прапор бил в зависимости от ответа. Если говоришь, что бутылку, то средне, если литр, то сильнее. А один парень с Полесья, сказал, что ведро, так прапор его так ударил, что месяц потом в госпитале лежал. А суть шутки в том, что прапор после удара говорил:
-Бутылки пива - удар по почкам, так что считай, что выпил.
И смеялся. Когда ко мне подошёл, то я сказал, ему что не пью. Я действительно не пил, я же спортом активно занимался, хотя в сборную не попал и от армии меня не отмазали. Прапор разозлился, что не может со мной шутку пошутить и ударил просто так. Я потом несколько неделю кровью писал. А когда он ещё раз подошёл, то я ему подсечку сделал и заломил руку. Я на вид хлипкий, но жилистый, ходил на борьбу, так что могу за себя постоять. Больше этот прапор ко мне не лез.
-Плывём без перекуров, отдохнули хорошо в обед!
Плывём. Даже хорошо, когда плывёшь, не так мысли донимают. По сторонам смотришь, места здесь красивые, даже не думал, что такие леса у нас в Украине могут быть. Сколько дней плывём уже, а всё леса и леса. Вот бы где-нибудь на берегу домик иметь. Не здесь, а чтоб в нормальном лесу без всякой нечисти. Я всегда о таком домике мечтал, природа мне нравится, успокаивает. А жена была против. Лере город нравился, а если выедет в лес, так то холодно, то жарко, то комары. Не понимала она природы. Зато могла целый день в накуренной комнате сидеть или музыку слушать с такой громкостью, что стены тряслись. Это по её было. Но тут уже я не понимал и злился. Даже не знаю, как мы поженились. Уже не дети были, мне 23, ей 20 лет, мы предохранялись, так что женились по собственному желанию, а не по обстоятельствам. И сам не знаю почему, но совсем не подумали, как же будем вместе жить, мы ведь такие разные. Просто мысли, что ничего, притрёмся, а то и просто не думали. Она была девушка симпатичная, нравилась мне, из хорошей семьи. Что ещё надо? Отгуляли свадьбу, месяц-другой прожили, а потом оказалось, что чужие люди. У меня свои интересы, у неё свои. Дома вечером встретимся и поговорить не о чём. Я маркетологом в оптовой фирме работал, она землеустроителем. И нравилось нам всё разное. Я даже удивлялся. Ну хоть в чём-то совпадение должно быть! но ни в чём. Ни в еде, ни в интересах. Я люблю сериалы детективные, она любовные. Я люблю домашнюю пищу, а она пельменей магазинных сварит и довольна. Я не пью, не курю, она по пачке в день и выпить любит. Антиподы.
Я уже позже понял, что сошлись мы из-за внешних обстоятельств. Так уж получилось, что у меня друзья все переженились, один я холостяковал, а у неё все подруги замуж вышли, одна она осталась. Образовалось на нас социальное давление, что все вроде люди, как люди, а мы два урода. Тут и пересеклись. Для порядка поженились и стали как все. Только семьёй это назвать сложно было, будто квартиру вместе снимали. До поры до времени нас секс ещё вместе удерживал, а потом и это разладилось. Лера любила, чтоб всё ярко было, на всю голову. А я человек спокойный по натуре. Ей хочется каких-то страстей, а мне чтоб поспокойней.
Последней каплей стал ребёнок. Мне уже под тридцать, отцовские чувства бередят, у всех знакомых малыши бегают, у кого и по два, один я только и трачусь, что на презервативы. Заговорил с Лерой, она ни в какую. Говорит, что хочет пожить нормально, а не с пелёнками возиться. Начала с этого, а договорилась, что скучно ей в этом болоте, со мной скучно, что у меня только дача на уме, а ей хочется потанцевать, в ресторан сходить. В общем, высказала, всё, что накопилось. Я даже не ожидал. Она то раньше молчала, а тут выложила.
Я человек склонный к компромиссам, стал я с ней говорить, чтоб как-то попытаться изменить жизнь к общей пользе. Я так воспитан был, что о разводе даже и не думал. Разводятся дураки и лентяи, которые просто не захотели как-то друг под друга подстроиться. Всегда так думал и тут стал уступать ей, ходить с ней в ресторан, хоть мне там и не интересно. Она тоже вроде бы пыталась, на дачу со мной ездила несколько раз, даже клубнику сапала. А потом сказала, что развод, что очень уж мы разные люди и подстраиваться друг по друга, это только жизнь портить. Она в Москву собиралась, там у неё подружка была, звонила, рассказывала, какая там весёлая жизнь. Может и весёлая, пусть едет, посмотрит. Мы договорились, что пока разводиться не будем, через полгода встретимся и определимся. Не то, чтобы я надеялся, что вернётся, просто как представил всю эту тягомотину с разводом и решил оттянуть.
Отправился вот в путешествие, чтоб развеяться. Я люблю путешествие, я раньше много ездил, кандидат спорта по туризма, кроме всего прочего. Бывал на Таймыре, Сахалине, Алтае, по казахской степи ходили маршрутом. В последний раз, когда были на Таймыре, шли по тундре. Мошка, сыро, но места красивые, много озер, речек. Нам километров сто оставалось до Енисея, там должны были сесть на корабль и плыть до Красноярска. А тут морозы ударили. Циклон, такое раз в пятьдесят лет бывает и мы нарвались. Минус двадцать морозы, сырость их ещё больше усугубляет. Но у нас команда опытная была, экипировка хорошая, так что не паниковали, шли себе. И дошли бы нормально, но меня угораздило провалиться. Отошёл в сторону от тропы отлить и под лёд. С головой ушёл, повезло, что сразу не утоп. Вынырнул, меня вытащили, весь в жиже. И мороз. А вокруг болото, негде и палатку поставить, не то что костёр развести. Побежали мы в ритме вальса, часа два не останавливаясь, а у нас ведь рюкзаки по тридцать килограмм. Я и то согрелся, пока бежали. Потом поставили палатку, подогрели воды, сделали мне баньку, укутали, налили стакан водки.
А на следующий день у меня жар. Температура за сорок, бред, своих не узнаю, всё какой-то пожар тушу, кричу, что воды мало. В общем, осталось двое со мной, а трое налегке пошли к Енисею. Из Дудинки вызвали вертолёт, он меня и забрал. В больницу, там меня откачивали, спасли. Но не отпускают, пока за вертолёт не заплачу. Пришлось давать телеграмму домой, чтоб прислали денег. Считай все сбережения на этот вертолёт потратил. Делать нечего, спас то он мне жизнь. Денег то даже и не жалко, плохо, что после этого я холода стал бояться. Зимой одеваю трое брюк, дутые сапоги, несколько свитеров под дублёнку. Никак согреться не могу. Надломилось что-то в организме. На улице минус пять, а я места себе от холода не нахожу. Понятно, что в таком виде с походами пришлось завязывать. Даже в Туркмению не смог поехать, потому что ночью в пустыне заморозки случаются. Сидел теперь безвылазно дома или в Крым ездил. А раньше с крымских туристов смеялся, что это не туризм, а пьянка с выездом. Туризм, когда на пределе сил, когда преодолеваешь себя.
Теперь вот сам на лодочке плаваю. Правда с чудовищами, но это как-то даже смешно. Притом здесь. Ладно бы на Сахалине или Алтае, где на сотни километров тайга и действительно, всякое может быть. А тут же  населенные земли, что за чепуха такая? Я ведь, как старый турист, перед походом посмотрел карту. Речушка эта, только и того, что название странное, Снов. В Сибири её бы и не заметили, так таких рек вагон и маленькая тележка. Смотрел я её по карте, подумаешь, километров семьдесят до белорусской границы и дальше ещё хвостик километров на двадцать. Канава с течением, а не река. Но мне приятно было хоть и по такой проплыть, пожить в палатках, пожечь костры. Заодно и отвлечься.
Тут как раз отвлекёшься. Не одно, так другое. Чудовища лезут, бабы эти. Одна из ведьм на Леру была сильно похожа. Особенно голосом и выбрала же меня. Я всё дёргался, казалось, что жена меня оседлала. Потом уже, когда они мёртвые лежали, подошёл я к ней и рассмотрел, что похожая да не она. Вот бы дела были, если бы оказалось, что на ведьме женат.
Впереди я увидел красивый вид, немного напоминающий сахалинские. Два холма разрезались рекой, почти нависая над ней. Холмы поросли высокими соснами, а по бокам белели песочными осыпями. Для здешних мест редкая красота, на Сахалине такое сплошь и рядом. Вот бы на одном из холмов разбить лагерь. Я любил возвышенности. При том сосновый лес, значит мало комаров и мошкары, а много дров. Но ведь тут все напуганы, не захотят останавливаться. Гребут. Я так думаю, что с таким темпом мы дня за два одолеем речку. Если карта не врёт. Хотя что она может врать если на севере Белоруссия, на востоке Россия. Ври, не ври, а Европа, никуда не денешься от границ.
-Что это за шум?
-Может гром?
-Какой гром, если небо чистое?
-Далеко гремит, отголоски.
-Не похоже.
Действительно слушался какой-то гул. Чуть похоже на звуки землетрясения, которое я застал на Алтае. Но уж в Украине если и есть землетрясения, так такие, что их только приборы фиксируют. Но грохот нарастал. Оглядывались, ожидая опять какого-то чудовищного явления.
-Холмы!
Мы уже были возле них и тут только поняли, что они потихоньку смыкаются перед нами.
-Вперед, быстрей!
Это всё капитан. Он приказал и мы загребли, как сумасшедшие, поплыли вперёд в смыкающиеся холмы. А ведь только и надо было, что ничего не делать, течение бы отнесло нас прочь от этих холмов. Но заскочили между них, а потом назад уже было поздно, потом что наш корабль плыл только вперёд. Мы гребли и кричали, чтоб облегчить свой страх. Стены песка, такого на вид безобидного, надвигались на нас, смыкались вокруг нас. Мы летели стрелой, но течение резко усилилась, сводя на нет наше старание. Мы едва продвигались вперёд, казалось, что холмы гораздо быстрее нас.
-Спасение! Я вижу выход, быстрее!
Мы гребли, как сумасшедшие, вёсла гнулись дугами от наших усилий, мы должны были спешить, потому что, когда холмы приблизятся мы не сможем грести. Страшные мгновения, когда нам останется только смотреть на приближающуюся смерть! Нас нужно было проплыть ещё метров пятьдесят, но река становилась всё уже.
-Вынимайте вёсла!
Капитан молодчина! Использовать вёсла как шесты. Отталкиваться ими от дна, от самих холмов. Корабль чуть замешкался, пока мы вынимали, а потом полетел с ещё большей быстротой. Нас оставались какие-то мгновения, последнее усилие и мы буквально вынесли корабль из зажима холмов, которые с грохотом сомкнулись за нами, успев прихватить лишь кусок кормы, служившей украшением. Мы спаслись! Как петух, потерявший несколько перьев из хвоста. Но корабль цел! Мы вставили весла в прорези бортов и дружно загребли подальше от холмов. Течения почти не было и мы проплыли большой кусок, пока не увидели маленький песчаный островок с большим тенистым деревом по середине.
-Привал!
Мы бросили якорь и сошли на берег, возбужденно обсуждая случившееся. Я только подумал о настоящем путешествии и тут же пришлось прилагать сверхусилия, бороть себя и свой страх! Это мне определённо нравилось. Адреналин за которым я в своё время охотился. Настоящий адреналин, а не смешное его подобие, которое Лера получала ходя по ресторанам. Что она могла понимать, ни разу не побывав рядом со смертью, не почувствовав слабость и опустошение, не преодолев их, не победив себя! Когда уже кажется, что идти нет никаких сил, когда ты измождён и сломлен, но ты идёшь, ты обманываешь себя уговаривая пройти ещё сто шагов. Ты знаешь, что нужно пройти ещё несколько километров по пересечённой местности, обходить завалы, карабкаться на крутые склоны, но ты не думаешь об этом. Километры не существуют для тебя, ты забыл их, думаешь лишь о ста шагах, только о ста шагах. Всего лишь сто шагов. Делаешь их и думаешь о новой сотне и так откусываешь у куска пути, который тебе никогда не проглотить целиком маленькие крошки. И вечером ты приходишь куда запланировал, не позволяешь себе садиться, потому что если сядешь, то уже не найдёшь сил встать. Ставишь палатку, разводишь костёр, греешь воду, кладёшь туда много заварки, кусочки сала и много сахара. Пьёшь эту варварскую жирно-сладкую жидкость и залезаешь в палатку, кутаешься в спальном мешке. И тогда, в краткий миг перед тем как заснуть, ты улыбаешься и понимаешь, что ради таких мгновений стоит жить. Что ты победил себя и ты стал собой. Потом ты засыпаешь до утра и тебе ничего не снится, а может снится, но ты ничего не помнишь.
Вот этот уход от сжимающихся холмов напомнил мне лучшие годы походов. Это сверх напряжение, игра со смертью, единство команды. Ведь все гребли, никто не бросил весло от ужаса, мы были как единый организм и только благодаря этому спаслись. Теперь можно было и отдохнуть, пока дежурные по кухне разжигали костер. Я лег возле этого огромного дерева, единственного на берегу. Несколько сухих его веток, упавших на песок, послужили дровами. И быстро разрубили и они весело трещали в огне костров. Дров оказалось мало, кто-то предложил сплавать за ними на берег, но ведь нужно было подниматься на корабль, плыть на нём к другому берегу. Слишком много мороки и кто-то предложил рубить огромные узловатые корны дерева, торчащие из песка. Несколько кусков их были вырублены и на них подогревали чай, как вдруг раздался крик.
Я дремал, крепко сжимая меч, как привык делать во время этого неспокойного путешествия. Тут же вскочил и увидел, как моего соседа оплетают вздыбившиеся из песка корни, похожие на паучьи лапы. Сзади на него насовывалась кора дерева-великана, как бы поглощая его. Человек ещё кричал, но видно было, что скоро дерево поглотит его, как легкомысленное насекомое, севшее на хищный цветок. Я ударил мечом по дереву, другие кололи копьями, но это не останавливало страшное растение.
-Топоры!
Я схватил один из топоров и стал рубить корни. Другие делали то же самое, с корабли принесли остальные топоры, а капитан взялся пилить дерево двуручной пилой, каждым движением впиваясь всё глубже в тело врага. Это подействовало, дерево поняло, что выбрало себе добычу не по зубам, распустило корни и выпустило нашего товарища, который упал на песок, жадно хватая ртом воздух. А дерево вдруг взгромоздилось на свои корни и покачиваясь, будто пьяное, ушло с острова, сотрясая землю. Дерево перебралось через реку, одолело берег и скрылось в лесу, с треском давя своих мелких собратьев. На его прежнем месте осталась зиять огромная воронка в которой виднелось множество человеческих костей и черепов.
-Да оно много народу тут переело!
Все бросились к спасённому, он был весь в синяках и царапинах, от жестоких объятий корней, но жив и даже улыбался.
-Ты как?
-Нормально. Нормально. Думал, что пропаду!
И он расплакался громко и блажливо, будто женщина, но никто не стал его осуждать, понимая, через какое испытание пришлось пройти человеку. Подождали пока успокоиться и помогли дойти до котлов, где насыпали еды.
-Ешь, ешь, самое страшное позади.
Когда такое говорили, я всегда оглядывался, помня сахалинский случай. Мы сплавлялись по реке на катамаранах и пробили на коряге один из баллонов. Пришлось высаживаться на берегу и клеить дыру. Мы знали, что нельзя, что возле реки много медведей, но экстренный случай. Тем более мы шумели, громко разговаривали, чтобы отпугнуть мишек. Они здесь должны были быть сытые, в реке полно лосося. На крайний случай у нас были петарды и дымовые шашки для отпугивания. Починили катамаран, спускали его на воду, когда услышал эту же фразу, что самое страшное позади. И ради хохмы оглянулся. А сзади меня стоял медведь. Потом уже мы сообразили, что он был старый, облезлый, еле ходивший, наверное и слышал плохо, что вышел к нам не обращая внимание на шум. Ветер с его стороны дул, так что и запаха не учуял. А тут столкнулся со мной. Мы все проходили инструктаж, что главное не показывать страх, не делать резких движений, убегать совсем запрещается, потому что это гарантированное нападение, а значит смерть. Медведи быстры, удар лапой у них такой силы, что человеку может и позвоночник перебить.
Всё это мелькнуло у меня в голове, стою я и смотрю на медведя, он на меня. Стоим.  Меня с катамарана зовут, что пора уже отплывать, я им отвечаю, стараясь не шевелить губами, что не могу, с медведем столкнулся. Ребята смеются, думают, что шучу. Я их не осуждаю, конечно не поверишь в такое. Кричат, что если у меня запор, так медведь от этого дела первейшее средство. Пошли пионеры в лес, увидели медведя, заодно и покакали. Шутят. А мы с мишкой стоим. Минут через несколько развернулся он и ушёл. Еле ходил бедняга, ковыляя, старый уже, небось ревматизм ломит. Подождал я пока он уйдёт, спустился к катамарану. Ребята увидели, что я белый весь, ну и поверили. Потом следы смотрели, большущие, мишка то старый был, похудел, но лапы огромные, в своё время прямо медвежий богатырь был. Потом местные говорили, что повезло мне, потому что старые медведи самые опасные. Характер от слабости у них портится и могут убить без всякой причины, даже если сытые. Такое вот самое страшное позади.
Сидел и ел из миски вермишель с тушёнкой. Я был неприхотлив к еде, главное, чтобы хватало калорий, витаминов и микроэлементов. Когда мы ходили в походы, то всегда рассчитывали количество еды по калориям. Примерно знали сколько расходуется по какой местности и рассчитывали. И самое интересное, что в походе ешь сколько нужно. Организм сам регулирует и от лишнего отказывается. Дома можно и переесть, а там съел сколько-то и организм даёт сигнал, что хватит.
-Мужики, а ведь это хороший знак.
-Что за знак?
-Впервые мы смогли товарища отбить. Раньше то всегда чудовища забирали по человеку, а сейчас не смогло.
-Потому что не растерялись и друг за друга стеной. Это главное, с таким настроем чудовищ можно не боятся. Разливай чай!
Капитан вовремя пресёк разговор на общие темы, которого все боялись и хотели одновременно. Даже и мне было интересно понять, что происходит. Все эти чудовища, эта река, куда мы плывём. Я сначала надеялся, что вроде как аттракцион, пусть даже и с жертвами, но две недели пройдут и доплывём до пункта назначения и разойдёмся. А сейчас понимаю, что всякое может быть. Удивительная река. И вроде бы существовать она не может. Человек то до открытий жаден, непременно нашлись бы уже и здесь первооткрыватели. Хотя расположение такое, что могло и уберечь от чужого взгляда. Диковатое, малонаселённое Полесье на границе с Белоруссией и Россией. Эту местность называли раньше Сиверщиной. Здесь жили племена сиверян. Недалеко древний Путивль, рядом Новгород-Сиверский, западнее Чернигов, восточнее Курск. Места о которых говорится в "Слове о полку Игореве". Легендарные места. Но опять же эти чудовища, уж больно нелепы. Такие встречаются в дешёвых американских фильмах. Там им и место, тут же живут, летают, норовят слопать человека. Бред какой-то, но мы к нему уже привыкли. Былого ужаса нет, встречаем теперь чудовищ деловито, даже с определённой эффективностью. Отогнали вот это дерево. Сколько помнил, ни в одной книге таких не встречал, хотя я прочитал множество книг о путешествиях во все уголки мира. Впрочем, невидимое чудовище, тоже здешнее ноу-хау. Оно было самое неприятное. Все остальные терпимы. Опасны, смертоносны, устрашающи, но терпимы, потому что осязаемы и понятны. Вот чудовище, берегись его. Борьба с ним тяжела, но есть правила. С невидимым чудовищем правил нет. Оно всюду и нигде, это полный беспредел, как выражаются уголовники.
Как-то на Алтае мы столкнулись в тайге и с золотоискателями.  Так они себя называют, но по виду форменные уголовники с волчьими глазами. Смотрели на нас, как на стадо баранов, не стыдясь примериваться к нашим вещам. Только не на тех нарвались. Мы держались вместе и чуть что сразу становились друг за друга, не выпускали из рук топорики и ножи. Уголовники всегда давят своей готовностью к насилию. Обычный человек не хочет насилия, пытается найти компромисс, избежать драки. А зэки этим пользуются, загоняют тебя в угол, когда ты согласен на многое, лишь бы они отстали. Мы это знали и держались, чтоб не сдаться. Показывали, что если надо, то будем драться и не известно ещё кто кого, потому что мы ребята жилистые, спортсмены и одолеть нас будет сложно. Ночь не спали, сидя снаружи палатки. Внутрь не заходили, на спящих внутри палатки удобно нападать. Утром снялись с места и ушли. До вечера путали следы, чтоб зэки за нами не увязались. Неприятный момент путешествия, хотя такое случается редко и слухи об угрозах нападения в Сибири существенно преувеличены. Наши ребята ходили пешком по Кавказу, рядом с Ингушетией, оттуда сто километров и Чечня с войной, но всё спокойно. Встречал в горах пастухов, те угощали сыром, относились хорошо.
Неопытные люди всегда преувеличивают несущественные трудности и преуменьшают существенные. Раз с нами увязался в поход парень из Харькова. Мы его предупреждали, что не прогулка, а Сахалин, суровый островок. Но парень убеждал нас, что камээс по боксу, что каждый день тренируется и в отличной физической форме, так что не известно, кто кого догонять будет. Он сдулся на третий день. Нужно было делать переход в сорок километров по горам к верховьям речки, по которой собирались сплавляться к Тихому океану. А боксёр сел и сказал, что не может идти. Что его всего ломит и он сейчас умрёт. Мы разобрали его рюкзак, но его самого нести не могли. Сказали, что оставляем его, пусть как хочет и пошли. Педагогический приём такой. Паренёк испугался и стал идти за нами следом. Шёл и плакал, кричал, обзывал нас, просил подождать, но шёл. Из-за него пришлось идти не день, а полтора. Когда сели на катамаран, он даже не грёб. Добрался с нами до Южно-Сахалинска и улетел самолётом. Больше мы его не видели. Ему стыдно было, что так вот расклеился. Он же думал, что герой, что всё по плечу, а тут не смог выдержать то, что дедушки в шестьдесят лет, у нас таких двое, выдерживали. Он не понимал, что сила не в мышцах, а в характере.
Тренировки лишь дают возможность научится управлять собой, но без характера этого мало. Мышцы устроены работать на сохранение. Они дают сигналы об усталости задолго до того, когда по настоящему устанут. Они дают сигналы о том, что всё, предел, сил больше нет, хотя силы есть. И ты приказываешь себе идти и идёшь, заставляешь организм задействовать все ресурсы. Ведь с мышцами, как и с мозгом, фактически человек использует лишь незначительную часть своего потенциала и путешествия помогают раскрыть себя, достичь глубин собственного организма. Взять тот же случай на Таймыре. Я должен был умереть. Сильное переохлаждение, тут как говорится без вариантов. Большинство бы умерло. Но мой организм привык мобилизировать свои ресурсы. И смог выжить. Правда нагрузка была слишком велика и произошёл психический слом, теперь я панически боюсь холода. Я думал, что это временно, что смогу преодолеть, но оказалось, что я не могу управлять всей частью своей психики, есть области, которые мне не подвластны. Я прочитал об одном знаменитом армянском пловце, который спасая тонущих людей провёл под водой несколько минут. Спас, вынырнул, но после этого не смог больше плавать. При одном виде воды его охватывала паника, болело сердце и так далее. С ним работали лучшие психиатры страны, использовали разные методики, но сломить этот психологический барьер так и не смогли. 
Всё правильно, человек ведь тоже небезграничен. Есть пиковые нагрузки, которых он не выдерживает, после которых не может восстановить прежнюю форму. Не нужно далеко ходить, у нас в городской команде играл парень. Я плохо разбираюсь в футболе, глуповатый спорт, но говорили, что парень был очень перспективный и мог вырасти в настоящую звезду. Его вроде даже собирались покупать в высшую лигу, когда сломали обе ноги. Какой-то идиот заехал прямо в колени. Врачи сразу сказали, что парень играть больше не будет, но тот оказался настырный. Через пару лет восстановил физические кондиции, выполнял нормативы на тренировках, отрабатывал получше других. Но играть не смог, потому что когда получал мяч, то у него начинали болеть ноги и он только и мог, что отбить от себя мяч подальше. А раньше был классным распасовщиком, с мягкой, почти бразильской техникой. Он ещё пытался себя переломать, но случился сердечный приступ. Для организма каждый выход на поле был тяжелейшим стрессом и организм не выдержал. Сейчас парень работал торговым агентом в конкурирующей фирме. Вроде бы восстановился, весёлый такой.
Я себе ломать не пробовал, потому что знал его возможности. Требовать от него большего, всё равно как одноногому надеяться, что вторая нога отрастёт. В жизни много невозможных вещей, но никто ведь умирает из-за того, что человек не может летать. Я теперь не могу ходить в нормальные походы. Ну что ж, так значит так, буду ходить в такие, тем более, что тоже есть приятные моменты.
Все уже поели и разлеглись отдыхать. Хотя тени не было, дерево ускакало, но солнце временами скрывалось за облаками, так что лежать было приятно. После обеда отдыхать необходимо, не много, пятнадцать-двадцать минут, пока не осядет пища. Тогда уж в путь. Я поднялся раньше, чтобы отлить. Хотел сходить к воронке, оставшейся после дерева, но вспомнил, что там же много человеческих костей, мочится на них, это как вандализм. Интересно, что это были за люди, как они попали на эту реку? Были ли такими же путешественниками как мы или жили здесь, среди чудовищ.
Я отошёл на косу островка и расстегнул матню. Однажды я писал при температуре минус пятьдесят. Это заняло у меня больше пяти минут. Пока долез сквозь одежду, пока выпростал, держал рукой в рукавице, чтоб не отморозить причинное место. Капельки мочи падали на снег и даже не успевали протаивать его, тут же замерзая. По большому оправляться приходилось в палатке, а потом выбрасывать, иначе можно было легко обморозиться. Хорошо хоть большие морозы стояли только два дня, а потом началась оттепель до минус тридцати, казавшаяся нам жарой.
Я провалился и стал падать. Это было удивительно чувство, я успел поднять голову и увидеть, как светлая точка вверху стремительно уменьшается и исчезла. Я подумал, что пожалуй из всех, моя смерть самая приятная, смерть в полёте, как у птицы или настоящего путешественника.